Gerard's POV

Мне должно было быть легче. Ты вернулся в тот же день – и с тех пор ни разу даже не посмотрел на меня. Словно я перестал для тебя существовать. Мне ДОЛЖНО было быть легче, проще, гораздо проще. Но ничего не получалось. В чем дело, Фрэнки? Я виноват, верно? Я снова соврал тогда. Было ли это для тебя больно? Я мучался, задаваясь этим вопросом – но ответа найти не мог, ты не давал мне ни малейшего шанса понять. Я тешил себя надеждой, что ты и впрямь не испытывал ничего ко мне, что ты съездил к Джамии, отвлекся, забыл о моем глупом поведении, забыл обо мне – и теперь тебе все равно. Но через несколько секунд уже ловил себя на том, что я радуюсь, как ребенок, упиваюсь своим восторгом при мысли о том, что, возможно, ты игнорируешь меня из мести, что я задел тебя – а значит, тебе не наплевать. Я сходил с ума. Пока ты летал в Джерси, вернулся Майки. Помогло? - Ни черта! Я не мог сосредоточиться ни на ком, ни на чем, кроме своего лихорадочного мысленного самоистязания. Я ругал себя за это – и в то же время чувствовал, что мне это просто необходимо, хотя эти мысли только терзали и изматывали меня, не принося никакого результата. Иногда в голову приходила бредовая идея – а не стоит ли поговорить с тобой? Но ты был настолько далеким. Ты больше не смотрел на меня, не говорил со мной. Ты старался держаться как можно дальше, и если улыбался – то не мне. Черт подери, ты улыбался не мне, малыш Фрэнки! Господи, ну о чем я говорю?! Я чувствовал, что окончательно двинулся умом. Так нельзя, нельзя, нет, это ненормально, это… это противоестественно, наконец! Может, я просто слишком устал, или это что-то психологическое, или… Я не знаю. Я люблю девушек, я обожаю девушек! Ведь правда?... Так какого черта? Ни разу, ни разу в жизни, ни одна из них… Никогда я не чувствовал ничего, похожего на то, что я ощущал, когда даже просто смотрел на тебя.
Микроавтобус резко подпрыгнул на дороге, и это вырвало меня из изматывающих размышлений, заставив вернуться к реальности. Мы ехали на одну из местных радиостанций в Манчестере. Майки и Рэй сидели справа от меня, оживленно обсуждая предстоящее интервью на радио и споря о чем-то. Напротив расположился Боб, уткнувшийся в свой ноутбук. Ты же лежал на боку, лицом ко мне, подперев голову рукой и чуть согнув ноги в коленях, и копался в своем ай-поде с серьезным, сосредоточенным видом. Бессовестный мальчишка, ты занял собой два сиденья, умудряясь при этом толкать Боба макушкой под локоть, из-за чего он периодически косился на тебя, предостерегающе покашливая. Но ты, конечно, не слышал – ты был поглощен музыкой. Да что же это… Ты по-детски шмыгал носом, откидывал челку со лба одним резким движением головы, и хмурился, и ерзал иногда – и всё это не глядя, совсем не глядя на меня. А я сидел в этой чертовой машине, казавшейся мне до ужаса душной и тесной. Зажатый в угол, я был вынужден смотреть на тебя, а ты, такой серьезный и отсутствующий, не замечающий моих страданий, не представляющий себе, какая эта пытка – смотреть на тебя так долго в этом маленьком, жарком автомобиле - ты развалился на сидениях, буквально в полуметре от меня, нажимая на все эти чертовы кнопочки на твоем плеере, такой сосредоточенный и невыносимо желанный. И вот тогда ты, наконец, впервые за последние дни поднял на меня глаза. Почему ты это сделал? Очень просто – потому что я, как последний кретин, пялился на тебя неотрывно, сам того не осознавая, уже, наверное, минут двадцать! Тут же внутренне я весь сжался – но ничего не произошло. Ты просто посмотрел на меня – без какой-либо враждебности, но и без малейшего интереса, словно я был ремнем безопасности, на котором на секунду задержался твой взгляд – и снова опустил голову, выбирая очередную песню. Мне захотелось вдруг завыть от ощущения собственной беспомощности – но я не мог, и это душило, раздирало меня изнутри. Твои длинные ресницы отбрасывали тень на щеки, ты закусил уголок рта – вовсе даже не эротично, нет, по-детски, мило, задумчиво – и всё, этого хватало, хватало с лихвой, и я не помнил, что сам себе должен быть за это противен, и я сходил с ума… Фрэнк… Если бы ты только мог прочесть мои мысли – ты бы, верно, ужаснулся. Автомобиль резко затормозил – «Приехали!» - и ты кубарем скатился вниз, в проход, с таким озорным и смачным грохотом, что я невольно испугался. Но так же быстро ты вскочил на ноги, отряхиваясь и ворча что-то себе под нос. Боб загоготал, и ты, небрежными движениями пытаясь привести в порядок волосы, поднял на него глаза – и засмеялся. Весело, от души, так, как только ты один умеешь это делать. Господи, до чего же у тебя дурацкий смех, Фрэнки! Ты смеешься как девчонка, и как ребенок одновременно. Заливисто, громко, мелодично – и сводишь, ты сводишь меня с ума, но уже по-новому. Да, именно так – я чувствовал что-то новое, и это не было похоже на просто влечение, это слишком напоминало… нежность? И вот, мы один за другим вываливаемся на улицу, где нас уже встречает один из организаторов. Ты щуришься от яркого солнца, еще раз отряхиваешь джинсы, вдыхаешь полной грудью и потягиваешься. Ты кажешься таким мальчиком, настолько невинным в этот момент – и я не могу поверить в то, что ты делал со мной всего несколько дней назад. Мы направляемся к черному ходу, но наших Kids не так-то легко провести – и они уже ждут нас там, облепляют со всех сторон, визжат, весело толкаются, протягивают фотографии, постеры и блокноты для автографа. Я расписываюсь по инерции – а сам смотрю на тебя, такого необычно веселого и солнечного, раздающего автографы и улыбки всем без разбора.
- Я люблю тебя, Фрэнки! – вопят в один голос несколько девочек, обступивших тебя со всех сторон. Ты смеешься своим добрым, звонким смехом, и колечко в твоей губе поблескивает на солнце. «Я люблю тебя, Фрэнки», - неосознанно повторяю я одними губами – и вдруг, одернув себя, с ужасом понимаю, что это может иметь смысл. Нет. Нет, нет, никогда… Так далеко – никогда, ни за что.
Наконец, стало поспокойнее, и мы прорвались к двери и зашли внутрь. Кто бы мог подумать, какая предусмотрительность – пропускная система есть не только на главном входе.
- До эфира еще полчаса, так что пока можете тут осмотреться, - вежливо сообщил нам организатор и указал рукой на вращающиеся турникеты. – Марк, открой, все свои.
Охранник кивнул и убрал руку под стол. Через секунду послышался электронный писк пропускной системы – и Майки с Рэем прошли первыми, вслед за нашим провожатым. Подождав, пока ограничители турникета прокрутятся до конца, я сделал шаг вперед. Охранник в который раз услужливо нажал кнопку, и я, коснувшись рукой ограничителя и поворачивая его, начал проходить. Совершенно неожиданно ты оказался совсем близко – я не видел тебя, но услышал твой залихвацкий вопль играющегося ребенка – и ты прыгнул прямо ко мне, явно намереваясь проскочить за мной «зайцем». Не знаю, размеры кого из нас ты недооценил – но, сделав торопливый шаг вперед, я толкнулся животом в не поддавшийся ограничитель – и через секунду ты уткнулся в меня сзади. Мы застряли. Поверить не могу… Ты перестал смеяться и дернулся, я сделал то же самое – но это не помогло. Тогда ты толкнул меня вперед, и я услышал твой внезапно ставший раздраженным голос.
- Блин, Джерард, всё из-за тебя. Ну давай, иди уже – что ты встал, как истукан?!
Я попытался еще раз, изо всех сил толкая ограничитель, пытаясь прокрутить его вперед – но тот не поддавался.
- Фрэнк, я не могу. Ты не мог подождать, пока я пройду?
- Да иди ты. Толкай давай.
- Фрэнк, мы застряли.
Недовольно пыхтя и ругаясь, ты закопошился за моей спиной, пытаясь, видимо, прокрутить ограничитель со своей стороны обратно – но от этого в создавшемся пространстве становилось только теснее.
- Секунду, постарайтесь протиснуться вместе, поближе немного, - давал нам указания охранник, в то время, как Боб где-то там, за моей спиной, просто покатывался со смеху.
- «Поближе немного»… Тебе легко говорить, кретин, - подумал я про себя, стискивая зубы и чувствуя, как ты наваливаешься на меня сзади, пытаясь протолкнуть вперед. Черт. Я чувствовал это слишком четко. Ты был настолько близко, что я ощущал твой запах – от тебя пахло сигаретным дымом, фруктовой жвачкой и солнцем. Мне вдруг стало душно. Я пытался протолкнуть турникет вперед, протиснуться сквозь узкую образовавшуюся щель – но это было не так-то просто, а ты всё наваливался на меня сзади, ругая меня, на чем свет стоит и дергаясь, от чего нам обоим становилось только сложнее дышать и двигаться. Ты прижимался ко мне всем телом, наваливался… Черт, Фрэнк, а ты ведь тяжелее, чем кажешься. Я проклинал себя за то, что надел сегодня пальто – мне было жарко до безумия, я весь взмок.
- Да проходи уже, наконец! – нетерпеливо воскликнул ты, снова грубо толкая меня вперед – и на мгновенье ткнулся подбородком в мое плечо, отчего я немедленно ощутил на шее твое горячее, сбившееся дыхание. Перед глазами все поплыло. Пришло осознание того, о чем при сложившихся обстоятельствах мне думать строго запрещалось. Я вдруг осознал, насколько ты был близко, понял, что сейчас твои бедра прижимаются ко мне сзади – и я благодарил Бога за то, что мы не застряли лицом к лицу, иначе бы я просто не выдержал необходимости видеть перед собой твои глаза. А ты все не унимался, ты толкал меня, пихал, бесился. Застежка молнии твоей толстовки зацепилась за мои волосы – и ты бесцеремонно вырвал, по ощущениям, целый клок, но я был не в состоянии злиться на тебя за это. Твое жаркое дыхание все чаще касалось моей как никогда чувствительной кожи, моего уха, господи, что за пытка… Я старался не думать о тебе, представить, что это вовсе не ты сейчас прижимаешься ко мне всем своим телом, но ничего не действовало – мое возбуждение стремительно росло, а дышать было уже почти невозможно. Я понял, что сам начинаю извиваться, стараясь подстроиться под твои движения, я не слышал ничего, кроме твоего сбивчивого от попыток освободиться дыхания. Джинсы вдруг стали невероятно тесны – и до меня, наконец, дошло, что если мы не выберемся из этой смешной ловушки, то у меня случится оргазм прямо здесь, на глазах у всех, и я никак не смогу это скрыть. Ужаснувшись при одной только мысли об этом, я с отчаянным воплем рванулся вперед, не надеясь на удачу. Ограничитель со скрежетом сломался и отлетел в сторону, а я так был честен в своих стараниях, что тут же полетел вперед. Ты плюхнулся на меня сверху довольно ощутимым, отчаянно ругающимся телом, и это было пребольно; но тут же вскочил и, прикрикнув на буквально лопающегося от смеха Боба, с ненавистью долбанул валявшийся на полу отломанный ограничитель. Пошатываясь, я поднялся на ноги, тяжело дыша. Ты стоял передо мной, раскрасневшийся, отдувающийся и злой. Я боялся даже смотреть на тебя, но еще больше я боялся, как бы все не начали смотреть на меня. Майки усмехнулся.
- Молодец, Фрэнки. Только если ты не в курсе – тут билеты для прохода не нужны.
- А не пошел бы ты… осмотреться? – язвительным тоном отпарировал ты. Я торопливо снял пальто и повесил его на руку – мне было не просто жарко; мне было необходимо чем-то прикрыться. Отдергивая толстовку, ты скользнул по мне взглядом – и что-то, видимо, привлекло твое внимание, потому что ты задержался на мне по крайней мере на целую минуту. Ты не выглядел ни удивленным, ни заинтересованным – ты просто посмотрел на меня. Что будет, если я не отвернусь, если выдержу твой взгляд? Что ты подумаешь? А если опущу глаза? Я не знал, что хуже…
- Говорите, полчаса у нас есть? – уточнил Рэй. О, Рэй, дружище, ты спас меня, ибо все внимание переключилось на организатора. Тот кивнул.
- Да-да. Здесь, дальше по коридору – кофейный автомат, если кто желает. Студия на третьем этаже, комната двадцать семь, там и встретимся. Туалет на втором этаже, в конце коридора.
Последняя информация интересовала меня больше всего.
Туалет оказался чистеньким, светлым – даже, пожалуй, чересчур – но невероятно маленьким. Кое-как пристроив пальто на сливном бачке, я немного открыл холодную воду, уперся руками в край раковины, и, опустив голову, замер в таком положении. Что самое ужасное – я все еще находился в состоянии какой-то прострации, ничего не соображал. Зато вполне остро ощущал какую-то сумасшедшую пульсацию в паху, в низу живота, в висках… Да, кровь стучала так сильно, что в ушах шумело. Я старался дышать глубже и размереннее – скоро должно пройти. Вдруг кто-то настойчиво постучал в дверь. Я тихо выругался.
- Секунду, - выкрикнул я, включая воду уже на полную мощность. Я вздрогнул, потому что мне ответил твой голос.
- Джи, твою мать, это ты?! Выползай оттуда немедленно, я сейчас обоссусь!
Господи, ну за что?! Почему именно тебя занесло сюда, а не кого-то другого?!
- Фрэнк? Подожди минуту.
Ты не мог ждать, ты уже чуть ли не ломился в дверь.
- Джи, мать твою, что ж за эгоист такой! Мне очень надо!
Я зажмурился. Ну почему сейчас? Почему именно сейчас? Ладно… Я глубоко вздохнул. По большому счету, все, что от меня требуется – это выбежать из туалета как можно быстрее и дать тебе возможность туда заскочить, не заостряя на моем состоянии твое внимание. Я выключил воду, взял в руки пальто, еще раз вздохнул, повернул замок и резко распахнул дверь, чтобы сразу отскочить и дать тебе дорогу. Но вместо этого я замер на месте, как вкопанный. Всё, что я успел заметить – это то, что ты стоял слишком близко, то, что ты выглядел абсолютно спокойным – это несколько не вязалось с твоими недавними воплями; и твой взгляд. Я успел подумать, что никогда еще не видел у тебя такого странного, такого недетского, жесткого взгляда. В следующую секунду ты быстро шагнул вперед, заталкивая меня обратно.
- Фрэнк…– непонимающе начал я. Но ты больно сжал мое плечо, закрыл дверь позади себя, повернул замок…
- Тихо! – процедил ты еле слышно сквозь зубы. Еще десять минут назад ты был таким солнечным мальчиком – но сейчас… По спине пробежала струйка холода. Я нахмурился, делая шаг вперед, вырвался.
- Фрэнк, какого хрена… Дай мне выйти! – я старался говорить как можно жестче, пытаясь обойти тебя. Но ты схватил меня за плечи – крепко, больно и грубо; ты сам выглядел грубо, ты не был таким малышом Фрэнки, как обычно. Ты толкнул меня на стену, вырвал из рук пальто, швырнул в сторону и, быстро открутив кран горячей воды на полную, навалился на меня. Я дернулся, чувствуя, как все то странно дрожит, то замирает у меня внутри.
- Фрэнк, черт тебя подери, хватит уже! Что ты делаешь?! – заорал я раздраженно.
Ты перестал на секунду возиться, пытаясь покрепче схватить меня, получше впечатать меня в стену – и замер, глядя мне в глаза. Там не было сомнений. В отличие от меня ты точно знал, что делаешь. Я попытался оттолкнуть тебя.
- Фрэнк, всё, хв…
- Замолкни, - на выдохе, тихо, но требовательно сказал ты – и, навалившись всем своим весом, накрыл мой рот своим прежде, чем я успел опомниться, не дав мне даже договорить. По телу мгновенно прокатилась обжигающая волна, я почувствовал твой горячий язык у себя во рту – и в исступлении забился под тобой, стараясь вырваться, пока мой разум находился в моей власти – я слишком хорошо знал, что скоро это ускользнет от меня. Это было невозможно, ты прижал меня к стене намертво, но за попытку освободиться я поплатился немедленно – схватив меня за запястья, ты бесцеремонно скрутил руки у меня за спиной. Это было не так, как в прошлый раз, нет… Это было куда хуже. Потому что теперь ты словно обезумел, ты совсем не считался со мной – и я, к своему величайшему стыду, начал стремительно от этого заводиться. Я чувствовал дикую, тянущую боль в запястьях в то самое время, когда ты с агрессивным напором целовал меня, изредка отрываясь, чтобы прерывисто, горячо выдохнуть мне в губы – и я почувствовал, что падаю, что земля уходит из-под ног. Сжимая мои запястья одной рукой, наваливаясь на меня так тесно, что я почти не чувствовал себя, другую руку ты направил вниз. Я протестующее замотал головой – нет, Фрэнк, только не туда, я нахожусь в таком состоянии уже больше десяти минут, и это не то, о чем тебе следует знать… Я дергался, мычал – и ты, сильнее сдавив мне руку, оторвался от меня на секунду и проговорил сквозь сжатые зубы.
- Не дергайся. Джи, ты сам виноват, мне надоело всё это. Не дергайся, или я сделаю еще больнее, - ответа ты не ждал, потому что снова впился в мои губы. У меня кружилась голова, кровь бешено стучала в висках. Тесноту комнаты заполняли только мы и пар, исходящий от воды – боже, Фрэнк, почему ты включил горячую, за что… Ты сжал рукой мой пульсирующий член сквозь джинсы – и я судорожно дернулся в очередной попытке вырваться, пока остатки разума еще были при мне. Я тут же был резко укушен за губу - больно и, наверное, до крови. Ты надавил рукой сильнее, и я, не в силах больше сдерживаться, громко застонал, приглушаемый поцелуем. Твой язык задвигался быстрее, с еще большим напором; словно безумный, ты целовал меня, быстро, резко двигая головой - одних губ и языка тебе было недостаточно, чтобы мучить меня. Ты не прервался даже для того, чтобы усмехнуться и дать мне этим понять, насколько я смешон – еще бы, моя эрекция свидетельствовала о том, что я пошел в туалет не просто умыться. И я на секунду успел подумать – может, ты знал? Иначе – зачем, почему, Фрэнки, ты так бесцеремонно и жестоко терзаешь меня сейчас? Внезапно я услышал, как вжикнула молния – моя молния. Я в ужасе расширил глаза, уже забыв о том, что можно сопротивляться. Твоя правая рука скользнула по пуговице, оттянула пояс.... Всё это время ты не отрывался от моего рта ни на секунду, изредка глубоко вдыхал, запасаясь кислородом, также не до конца отрывая свои губы от моих – и это просто доводило меня до безумия. Ты отпустил мои запястья – но наш собственный вес не позволял мне вытащить руки из-под себя. Уперев левую руку в стену, ты просунул правую под резинку боксеров, обхватил мой член горячими пальцами и слегка надавил на головку. Меня бросило в жар, я весь горел, я был в аду… Я резко дернулся, жадно хватая ртом влажный, горячий воздух, откинул назад голову, стукнулся затылком об стену… Это было больно – но мне плевать, плевать, плевать… Ты не усмехался, ты снова приблизил свое лицо к моему, смотря прямо в глаза – выжидающе, странно, как странно… Ты взмок не меньше меня, по вискам стекали капли пота, твой рот был чуть приоткрыт, я слышал твое сбивчивое, хриплое дыхание, и от этого новая обжигающая волна возбуждения сотрясла мое тело. Ты ласкал мой член с тем же напором, с каким только что терзал мой рот; обхватив его, водил сверху вниз то медленно, то вдруг резко, быстро, и сам при этом начинал дышать чаще в унисон со мной… Перед глазами все расплывалось, тело сводило сладкой судорогой; сквозь жуткое марево в моей голове я понял, что больше не выдержу. Я в исступлении мотал головой из стороны в сторону, волосы прилипали к вспотевшей разгоряченной коже, а ты всё ускорял темп, в то же время снова тесно прижимаясь ко мне, наваливаясь… Какой же ты тяжелый… Так тяжело, так жарко, что невозможно больше дышать, дышать просто больно – и как это было невероятно хорошо. Мы двигались в такт друг другу – я давно был не в состоянии сопротивляться. Я мотал головой, бился ею, вышибая искры у себя из глаз, а ты прижался ко мне так плотно, так тесно, как, казалось, было уже невозможно – и теперь шептал что-то на ухо, хрипло, возбужденно, горячо, совершенно неразборчиво, и покусывал чувствительную кожу на шее, тут же проводя по ней языком. Я был близок, мое тело лихорадило под тобой, и ты не мог не чувствовать это, ты двигался все быстрее и быстрее. Выдохнув, ты укусил меня за мочку уха, не слишком больно, но все же ощутимо – и этого оказалось достаточно; я затрясся в агонии, цепляясь за тебя своим телом и отчаянно толкая вперед бедрами. Я слышал крики, и через мгновение осознал, что это мой собственный голос. Я кричал, стонал, глотал влажный воздух, извиваясь и корчась под тобой. Наконец, меня тряхнуло в последний раз – так сильно, что я забился спиной о стену. Через секунду, обессиленный, я повис у тебя на руке, тяжело дыша и обливаясь потом. У меня дрожали колени – и руки; я почувствовал это, как только ты немного отстранился, позволив мне отойти от стены. Ты молча смотрел на меня, а я улыбался дрожащими, искусанными губами – неосмысленно, просто улыбался. Возможно, оттого, что стало немного легче дышать, или оттого, что эта пытка, наконец, закончилась, или…
- Фрэнк…
- Молчи, - оборвал ты, поворачиваясь к раковине. Затем выключил воду, вытер лицо и руки бумажным полотенцем. Взглянул на себя в небольшое зеркало над раковиной – пожалуй, вид у тебя был не такой кошмарный, как у меня, разве что мокрая насквозь челка... Пригладив немного растрепавшиеся волосы, ты отдернул край толстовки – и спокойно посмотрел на меня. Я с трудом разлепил губы.
- Фрэнк, я… я не хотел этого. Совсем.
Ты чуть нахмурился, внимательно глядя мне в глаза. Твой голос был спокойным, ровным, почти бесцветным.
- Ты ничтожество, Джи, - сказал ты равнодушно и, помолчав, добавил. - Теперь туалет в твоем распоряжении.
Ты еще раз бросил беглый взгляд в зеркало – и вышел. Ты вышел, не обернувшись, и мне в голову не пришло тебя останавливать. Ноги предательски подкосились, и я медленно сполз на пол. Ничтожество… Я чувствовал себя кем-то гораздо более омерзительным. Фрэнк…

7.

Gerard's POV

После этого случая несколько дней прошли для меня, как в тумане. Я с трудом помнил, как поднялся тогда на третий этаж, в студию. Как ребята взволнованно расспрашивали, откуда у меня кровь на губе – но не помнил, что я отвечал им; кажется, я сказал, что упал и прикусил ее – не уверен. И снова я перестал для тебя существовать. Но только теперь что-то во мне надломилось. Я перестал убеждать себя в том, что во всем виноват ты… Нет, теперь я должен был признать – я сам напросился. Потому что я не просто обманывал себя – я еще и тебя пытался водить за нос. А ты не заслуживал этого. Окажись ты на моем месте – о, я уверен, ты не стал бы ничего отрицать с той горячностью, с тем злобным напором, с каким я отвергал свое влечение. Каждый день, каждый проклятый день я вспоминал твои глаза, твои пальцы, твои губы – всё то, что доставляло мне боль, и в то же самое время заставляло кричать от наслаждения. Я не мог больше отрицать, это было невозможно. Я сходил с ума; по тебе, Фрэнк Айеро. И каждую мучительную ночь я подолгу не мог уснуть, а когда засыпал, неизменно видел во сне продолжение того, что произошло со мной в тот день на радиостанции – продолжение, которое мое воспаленное воображение вырисовывало с такой четкостью, с таким безумием, что я просыпался посреди ночи, дрожа от напряжения и боясь снова закрывать глаза. Я был трусом. Потому что, тронувшись умом, зациклившись на тебе, мечтая о тебе каждую ночь, каждый день, каждую секунду моего существования, я бы все равно никогда не признался в этом. Я был уверен, что ты ненавидишь меня. Да, ты прав – я ничтожество, бесхребетное ничтожество. Если бы я только мог заставить себя сказать тебе обо всем… Я бы позволил тебе, что угодно. И более того – я хотел этого до безумия, до помутнения рассудка. Вспоминая то, что ты делал со мной, я понимал, что ощущал в тот момент – и меня бросало в дрожь. Я хотел, Фрэнки, хотел, чтобы ты делал всё, что тебе угодно, не спрашивая моего на то согласия, хотел быть воском в твоих руках, сходить с ума, я хотел потерять себя в тебе. Со стыдом я поймал себя на том, что мечтаю, надеюсь, жду момента, когда ты снова захочешь сделать меня своим, хоть на мгновенье, силой, пусть грубо – я знал, что это единственная возможность для меня самого обойти мое упорство. И я мечтал об этом, каждый день… Я был уверен, что никогда не сломаюсь сам – но, видит бог, я был не прав…
Ненавижу ждать. Еще больше ненавижу сидеть в зале ожидания, когда сообщают, что рейс задерживается на два часа; я просто не знаю, чем себя занять. К тому же – вокруг вечно полно народу, и кто-нибудь обязательно узнает меня. Ненавижу это. Чувствую в такие моменты, что не могу контролировать ситуацию, а это всегда пугает. Особенно ожидание гнетёт, когда эти два часа я вынужден проводить рядом с тобой, не имея никакой возможности спрятаться, уйти, скрыться от твоего безразличия. Мы сидели в зале ожидания, наш самолет до Нью-Йорка задерживался, и я пытался, клянусь, я изо всех сил пытался – я болтал с Майки, обсуждал с Рэем идеи новой песни, смотрел видео, сделанные Бобом; я вертелся, как мог, чтобы не видеть тебя - это было для меня особенно мучительно оттого, что с самого утра у тебя болела голова, и, судя по гримасе, почти не сходящей с твоего лица, можно было догадываться, насколько сильно ты мучился от этого. А я не мог видеть, как тебе больно. И это было еще одним новым чувством, которое я открыл в себе. Ты уходил вместе с Бобом и Рэем в кафе, но через десять минут Майки уже тащил меня туда же – избежать тебя было невозможно в этом огромном, шумном здании. С большим трудом мне удалось отбиться от брата, мне невыносимо хотелось побыть одному. Ты отправился бродить по этим маленьким магазинам – а я ломанулся на верхний этаж; я точно знал, что здесь есть Старбакс, и мне был необходим крепкий, горячий кофе. Я купил черный кофе в большом стакане, жадно глотнул, обжег себе горло – и снова, наконец, почувствовал себя человеком. Мне не хотелось возвращаться к остальным; когда я был один, с горячим кофе в руках, мне было почти хорошо, у меня получалось отвлечься. Я зашел в книжный магазинчик – маленькое помещение с немного запутанным лабиринтом узких проходов между шкафами. Здесь почти никого не было. Мой взгляд тут же наткнулся на путеводитель по Нью-Йорку. Понятия не имею, зачем я его взял – не думаю, что мне когда-нибудь понадобится перемещаться по этому городу самому. Но я взял его – и начал перелистывать с искренним любопытством, неторопливо идя вдоль книжных полок и отпивая кофе мелкими глотками. Я услышал чей-то грубый, злобный смех за секунду до того, как заглянул за угол шкафа - и увидел тебя. Ты стоял очень прямо, прижавшись спиной к книжным полкам, и держал в опущенной руке путеводитель по Нью-Йорку. Выругавшись про себя, я со злостью, торопливо сунул свой путеводитель в стопку других книг, которые были под рукой. Я хотел развернуться и уйти до того, как ты заметишь меня – но в этот момент я снова услышал тот голос.
- Чё, думаешь ты такой крутой, а? Думаешь, волосы покрасил, глазки, как педик, подвел, гитару в руки взял – и типа ты уже звезда?!
Я вздрогнул и, прижавшись всем телом к книжным полкам так, что ты не мог видеть меня из-за угла, обратился в слух. Почти сразу я услышал твой голос, и мне на секунду показалось, что он дрожит.
- Послушайте, я просто хотел купить книгу. Я ведь не навязываю Вам нашу музыку…
- Ха! Ты это музыкой называешь, парень?! – голос твоего собеседника был жестким, глубоким, и не просто злым – он был агрессивен. Мне хотелось уйти, но в то же время ноги мои словно налились свинцом, а все чувства как-то странно, невероятно обострились.
- Для меня это – музыка. Для Вас, возможно, что-то другое, - парировал ты вполне вежливо. – Говорю же – я не навязываю Вам ни нашу музыку, не мои вкусы.
- Ты мне грубишь, сопляк?
- Вам показалось, - холодно отрезал ты, но голос твой дрожал уже заметнее. – Простите – но разве я Вам как-то мешаю?
Я не выдержал и осторожно, стараясь не привлекать к себе внимания, выглянул из-за угла. Мгновенно внутри меня все сжалось. Дело было даже не в том, что этот бульдог – а лицом он походил именно на него – был по крайней мере на две головы выше тебя и килограммов на пятьдесят тяжелее; это был не просто какой-то недовольный слушатель или антифанат – это был скин. А я слишком хорошо знал, как эти парни относятся к нам и к нашей музыке, почему-то считая нас долбанными эмо. Ты же стоял по стойке «смирно» - такой серьезный, стройный, и такой белый, словно полотно… Ты выглядел очень спокойным, но я слишком хорошо знал тебя, чтобы понять – ты был напуган, Фрэнки, здорово напуган. Я видел твои настороженные глаза и плотно сжатые губы. Ты не пошевелился, не повернул голову; лишь резко скользнул взглядом в сторону – и наши глаза встретились. Ты не просил этим о помощи, я лишь понял, что ты не хотел бы, чтобы я был здесь. Я резко отступил назад, прячась за книги – и снова этот бульдог заговорил, повышая голос, в котором было столько слепой злобы.
- Мешаешь. Вы все мне, девочки, мешаете дышать свободно своей пидерской музычкой. У вас ни одной даже песни приличной и нет.
Послышался твой смешок, и у меня перед глазами все завертелось от страха… Я боялся до смерти, Фрэнки, боялся за тебя.
- Значит, Вы всё-таки слушали нашу музыку, не так ли?
Он ничего не ответил тебе. Вместо этого я услышал какой-то треск, твой приглушенный стон – а затем тяжелый грохот. Я не вполне понимал, что делаю, но, тем не менее, не раздумывая, вылетел из своего укрытия. И тут же невольно вскрикнул. Этот мерзкий тип стоял, тяжело дыша и довольно гримасничая, склонившись над тобой – а ты...
- Фрэнк…- прошептал я в ужасе.
Ты сидел на полу, съежившись, опустив голову, и прикрывал рукой левый глаз. У меня внутри все похолодело, я не мог даже двинуться с места, в горле стоял ком. Ты убрал руку – и я увидел, что твоя бровь рассечена, а по виску стекает кровь. Ты медленно, словно во сне, поднял голову – и посмотрел на меня. До сих пор не знаю, что именно я ощутил в тот момент, смерть – или новое рождение. Но мир перевернулся от той боли, от потерянности, беззащитности в твоих глазах. Я сделал нерешительный шаг навстречу, и в этот самый момент твой мучитель, этот мерзкий громила, сделал мах ногой – и его огромный тяжелый ботинок ударил тебе под ребра. Ты вскрикнул, зажмурившись от боли, завалился на бок, корчась и обхватив живот руками. А у меня внутри все вдруг скрутило и завертелось, словно белье в стиральной машине. В глазах на секунду вспыхнуло белым, слепящим светом – и я ринулся вперед, истошно вопя от злости и ненависти. Я ударил его рукой, в которой держал стакан. Вышло никчемно, к тому же я совсем отключился, гнев полностью застилал мое сознание – но горячий кофе обжег, твой обидчик взвыл и резко развернулся ко мне. Не знаю, откуда я знал, что надо делать; скорее всего, это произошло чисто интуитивно. Но я не ждал, пока он выпрямится, пока разглядит меня. Продолжая кричать, как сумасшедший, я со всей силы ударил его ногой в живот, и тут же, не давая опомниться – в пах. Он не смог даже вскрикнуть, лишь издал какой-то мерзкий гортанный звук и рухнул на колени. Мне было мало, я не собирался щадить никого. Не останавливаясь, я наносил удар за ударом, и в помощь мне были мой гнев и твои глаза, Фрэнки, которые в немом недоумении и нарастающем ужасе все еще смотрели на меня. Под конец я крепко попал этому ничтожеству в голову, он хрипло вскрикнул, потом вдруг, собрав, видимо, остатки сил, вскочил на ноги – и опрометью кинулся из магазина, задевая по пути шкафы и заставляя их со скрипом пошатываться. Еще с минуту я стоял, сжав кулаки и глядя ему вслед. Я ощущал, как мои ноздри раздуваются от негодования, я чувствовал себя сгустком концентрированной силы и не понимал – откуда это во мне? Я обернулся - и мой голос невольно дрогнул.
- Фрэнк…
- Вы что делаете? Вы совсем с ума сошли? – из-за угла вдруг появился возмущенный продавец. – Что вы тут устроили, что за грохот? Вы пороняли все книги!
Я огляделся. На полу и впрямь валялось несколько книг, видимо, сбитые с полок тобой во время падения.
- Простите… Мы уберем. У моего друга вдруг закружилась голова, и он… вот, видите, - я взглядом попросил продавца взглянуть на тебя; тот, увидев кровь, побледнел, и я кивнул. – Еще раз извините. Не беспокойтесь, мы все уберем на место, ему нужно немного прийти в себя.
Мужчина смутился и заговорил торопливо.
- Да-да, понимаю. Может, вызвать врача? Нет? Хорошо. Извините, конечно. Вы уверены, что всё в порядке? – спросил он участливо, и ты медленно кивнул, осторожно касаясь пальцами брови. Продавец еще раз взглянул на меня и поспешно ретировался. Ты фыркнул, отдуваясь, и попытался встать, опершись на полку. Но твоя рука сорвалась, и ты выругался, шипя от боли. Я кинулся к тебе. Ты не смотрел на меня – а может, просто не хотел смотреть, не знаю. Но только мне было всё равно; меня волновало только то, как ты себя чувствуешь, а не то, что ты чувствуешь ко мне. Я взял тебя под локоть и, хотя ты и пытался вырваться, все же помог тебе подняться на ноги. Ты застонал сквозь стиснутые зубы, жмурясь; твои движения были осторожны, я даже боялся представить, насколько тебе больно.
- Фрэнк… Как ты?
- Только не надо меня жалеть, - ответил ты предостерегающе.
- Да я… Я не жалею тебя, я просто…
Ты снова коснулся пальцами брови, чуть надавил, пытаясь, видимо, на ощупь определить серьезность повреждений – и тут же со стоном отдернул руку. Мне словно стало больно вместе с тобой. Я выдохнул, быстро шагнул к тебе и взял тебя руками за лицо. Ты удивленно, даже шокированно уставился на меня, не моргая. Не знаю, как я выглядел для тебя в тот момент. Но никогда в жизни я не ощущал такой безоглядной нежности; я был ею полон до краёв.
- Фрэнк… - прошептал я еле слышно; убрал выбившуюся прядку волос тебе за ухо – ты даже не вздрогнул, всё продолжал смотреть на меня. А я смотрел на тебя, в твои чудесные глаза – и видел, я готов поклясться, что видел в них твою душу, всю, целиком, как она есть.
- Тебе очень больно? – взволнованным шепотом спрашивал я – и ты, сухо сглатывая, пытался ответить, но у тебя не получалось, и я все держал твое лицо руками, разглядывая его с нежностью, покровительством, с такой любовью…
- Джи, я… со мной все в порядке. Правда. Тебе не стоит… - начал ты чуть грубовато, смущенно опуская голову. Но я не позволил, я держал. Я чувствовал себя странно, мне хотелось чуть ли не на руки тебя взять… И, сделав к тебе еще шаг, я порывисто обнял тебя, стараясь быть при этом предельно осторожным, стараясь не сделать тебе больно. Ты не отпрянул. Уткнувшись подбородком в твое плечо, я погладил тебя по голове, словно успокаивая маленького ребенка, и зашептал с укором, торопливо, и голос мой дрожал от волнения и нежности.
- Фрэнк, ну что ты говоришь, что ты говоришь, глупый, Фрэнк, какой же ты глупый, - я не переставал гладить твои волосы, вдыхая твой запах, осторожно прижимая к себе, желая отдать тебе все тепло, которое у меня было, и шептал, шептал, не умолкая. – Я тебя не жалею, господи, ну как ты не понимаешь, неужели нельзя понять это, дурачок, ты такой дурачок! Я чуть с ума не сошел, я чуть не умер от страха, я бы его убил. Клянусь тебе, если бы он не сбежал – я бы убил его, наверняка, хороший мой, мой Фрэнки… Никогда, никогда-никогда больше не пугай меня так - ну какого черта ты поперся сюда один?!
- Я… - твой голос был хриплым, и ты, откашлявшись, сказал сбивчиво. – Я… в общем… хотел побыть один.
- Глупый, какой же ты дурачок, - продолжал шептать я, не выпуская тебя из объятий, и каждое слово, которым я ругал тебя, звучало нежнее, чем все, что я когда-либо говорил самым близким своим людям. Ты положил руку мне на живот, мягко попытался оттолкнуть.
- Джи, не нужно этого. Я знаю, чем это закончится. Всегда заканчивается одинаково. Ты хочешь повторить то, что случилось недавно, не желая отвечать за последствия? Я не согласен в этом больше участвовать…
- Замолчи! – громким шепотом оборвал я, и в этот возглас я вложил всю свою нежность и обиду. Я снова прижал ладони к твоим щекам, легко, еле ощутимо поцеловал тебя в висок; признаюсь, это было неосознанно. – Ну что ты такое говоришь?! Как ты можешь такое говорить?! Я никогда, никогда не хотел сделать тебе больно, никогда, и ты не смей больше так меня пугать.
- Джер… - твой голос осекся. Ты все еще пытался спорить, и, тем не менее, я почувствовал, как твои руки неуверенно, осторожно легли мне на талию, и так и остались там. А я все бормотал какой-то нежный бред, смысл которого сам не понимал, я только знал, что должен говорить, что я хочу говорить это, и ласкал дыханием твое лицо, покрывал его легкими, быстрыми поцелуями. Я целовал твои виски, щеки, дрожащие веки, подбородок. Ты жмурился, словно от боли, а я не мог остановиться; но еще никогда не чувствовал я себя более безгрешным, чем в этот момент, когда я касался твоих теплых, чуть приоткрытых нежных губ своими – и это было не так, как в прошлый раз; не было языка, не было укусов и боли; я чувствовал необходимость происходящего, я остро жаждал, больше для тебя, чем для себя, этих поцелуев, словно призванных стать вакциной от твоей незаслуженной боли, унять ее и усыпить. Ты еще чуть приоткрыл губы, и наши сбивчивые дыхания слились в одно. Далее