Frank's POV

- Я хочу извиниться, верно. Но я сделал это не просто так – ты вынудил меня.
- Да пошел ты!
- Фрэнк, ты меня не слушаешь…
- Всё я уже это слышал, Джерард! – я чувствовал себя отвратительно. Две бессонные ночи, четыре напряженных концерта подряд. Когда я ел последний раз? Вдобавок ко всему – голова всё ещё кружилась, ныла челюсть. Всё это сказывалось – меня мутило, стоило сделать хотя бы одно резкое движение. Я сделал его, рывком стащив куртку со спинки кресла, развернулся и быстро направился к двери. Дай мне уйти, пожалуйста, ничего не надо больше говорить, я и так потерян. Он позволил. Не попытался остановить, не окликнул – я просто затылком ощущал его пристальный взгляд всё время, пока шел к двери. Вылетев из номера, я с силой хлопнул дверью и быстрым шагом направился вниз, в холл. Исчезнуть на время, выпасть из мира, или кричать до хрипоты, забившись в угол – вот, чего мне сейчас хотелось больше всего. И я не узнавал в этом себя. Как меня заколебало всё это, господи, кто бы знал! Я ненавидел его сейчас больше, чем кого бы то ни было. Чёрт! Проклятый избалованный мальчишка! В последнее время он был сам не свой, и выводил этим из себя всех окружающих. Согласен, Джи никогда не был подарком – но теперь он совершенно неожиданно мог заартачиться по самому пустяковому поводу. Буквально несколько часов назад, прямо посреди концерта – Господи, да мы выкидываем что-то подобное чуть ли не на каждом выступлении, и он никогда, ни разу так не реагировал! Я всего лишь потерся лицом о его локоть (одна из самых безобидных моих выходок на публике) – и что же? Этот дьявол отскочил от меня, словно я был ему противен, или словно он и вовсе не ожидал увидеть меня рядом с собой! Чёрт подери, Джи, разве мы не были друзьями?! Что я тебе сделал?! Почему я вдруг стал тебе так невыносим?!
В голове до сих пор крутился наш разговор, который состоялся сразу после концерта, в гримерке. Джи… Я старался объяснить твой поступок для себя, я старался тебя оправдать, я был натянут, как струна, я был подчеркнуто непринужденным и веселым, подходя к тебе и интересуясь: «Ты что это надумал? Плохое настроение?» Ты никогда еще так не смотрел на меня, как в тот момент. Ты не видел своих глаз – иначе бы понял, что сделал мне куда больнее, чем рассчитывал сам. «Фрэнк, мне осточертели эти выходки. Тебе не пора вырасти?» Я растерялся – твой голос, твои глаза… Я готов был поклясться в том, что я тебе омерзителен. Но что случилось, почему?!
- Джи…
- И хватит называть меня Джи, я не собака!
- Да что с тобой, черт подери?! – я не выдержал, и мой голос сорвался на крик. – Совсем очумел?! Если тебя вдруг стало раздражать то, что мы делаем, чтобы позабавить наших Kids – мог бы предупредить меня об этом заранее! Что стряслось, м?! Считаешь, я заслужил этот твой тон, этот взгляд, откуда столько презрения?!
Ты только устало отмахнулся, морщась: «Фрэнк… Не будь истеричкой. Я устал и…» Я взорвался окончательно: «Ты устал?! Вот как, значит?! А я не устал, а, Джерард, как думаешь?! Я выкладываюсь не хуже тебя, но мне хватает ума не срываться на тебе только потому, что…» Я не успел договорить – совершенно неожиданно ты схватил меня за футболку на груди, сжав мокрую от пота ткань в кулак, и со всей силы толкнул меня назад. Я больно ударился затылком о стену и невольно зашипел сквозь зубы. На твоем лице не было и следа сожаления – ты только плотно сжал губы и, пристально глядя мне в глаза, проговорил уже с нажимом: «Фрэнк, твою мать, я же сказал – прекрати истерить! Заткнись, хватит скулить, послушай меня, мальчик. Мне осточертело это – понимаешь? Ты в состоянии воспринимать?!»
- Да объясни ты толком!
- Я не хочу больше так вести себя на сцене – это так трудно понять?! От этого несет гомосятиной за версту, понимаешь?! Это бред какой-то. Когда мы только начинали – было весело, верно; стёбно, по приколу. Но, Фрэнк, пойми ты, наконец, - это уже не смешно, не забавно, меня попросту тошнит, когда ты начинаешь меня лапать прямо на сцене! Это пошло, это показуха, ребячество. Фрэнк, я не хочу тебя обижать – но мне это отнюдь не так приятно, как тебе…
Я вылупился на него: «В смысле?» Джерард раздраженно дернул головой: «Я понимаю, что тебя это прикалывает, и, может быть, тебе это даже нравится. Но пойми – если я поцеловал тебя на сцене, как пару месяцев назад – не стоит думать, что это что-то значит!» Я продолжал тупо моргать, глядя на него во все глаза и в упор не понимая, что он имеет ввиду. Он тряхнул меня изо всех сил и почти проорал: «Я не гомик, Фрэнк! Ясно тебе?! Слышишь меня?!» Джерард так сильно прижимал меня к стене, что лопатки начинали побаливать. Его раздраженный и немного ошалевший взгляд блуждал по моему лицу в ожидании. Вероятно, он ждал другой реакции. А я просто начал хихикать, не отрывая от него глаз. Сначала тихо, редко – но потом меня накрыло. Согнувшись пополам, обхватив руками живот, я хохотал в голос, до слез, до изнеможения – и ничего не мог с этим поделать. Господи, Джи, неужели ты вбил себе в голову… Сквозь слезы я увидел твои холодные глаза и плотно сжатые, побелевшие губы: «Что смешного?» Я вытер слезы ладонью, выпрямляясь и продолжая дрожать от смеха: «Джи… Не могу… умора… Ты что, подумал, что я?...» Я заливался смехом снова и снова, не в силах остановиться. «Ты думаешь, что мне это какой-то особый кайф доставляет?! Типа как меня к тебе тянет, так, что ли?!! Джи, ну ты просто… Ха-ха-хаааа, не могуууу…» Ты сделал маленький шаг назад, сжимая и разжимая пальцы. Твой голос прозвучал странно звеняще, напряженно – но я не мог, прости, не мог остановиться, я смеялся, потому что всё это было настолько глупо.
- Скажешь, что я не прав?
- Нет, Джи… прости, но это действительно так – ты ни хуя не прав…
- Ты меня за идиота считаешь? Думаешь, я болван, ничего не вижу?!
При одной мысли о том, как неверно, как обманчиво ты трактовал, оказывается, всё это время мои ребяческие выходки – о, Джи, я и не знал, что ты настолько высокого мнения о своей персоне – я буквально визжал от смеха: «Ну, ты себя, конечно, любишь просто пиздец как, дружище! Ты себя так обожаешь? И что же – решил, что я обожаю тебя так же сильно? Думаешь, что все эти выкрутасы на сцене – это потому, что меня к тебе тянет, что ли? Меня тянет к мужику?! Прости, но если так – то ты и вправду идиот!» Из глаз текли слезы, мне давно не было так весело; от безудержного хохота уже начинало сводить живот, а я всё не мог остановиться – какой же ты забавный, властелин в своей вселенной, король своего собственного мира. Я успел заметить твое побелевшее от ненависти лицо, дрожащие губы, то, как ты шагнул ко мне – быстро, резко, стремительно; как размахнулся. В следующую секунду мне показалось, что моя голова улетела куда-то под потолок, в глазах потемнело, подкатила какая-то дикая тошнота. Я с новой силой впечатался затылком в стену. Ноги подкосились, словно ватные – и я сполз на пол. В ушах противно звенело, и я торопливо замотал головой. Постепенно темнота вокруг сменилась яркими пятнами, а затем снизу вверх я увидел тебя – твои полные ненависти глаза, крепко сжатые кулаки, раздувающиеся ноздри. «Джи», - пробормотал я, не понимая – и одно только слово, одно это движение отдалось в моей челюсти жуткой болью. Ты ударил меня. По-настоящему, совсем не в шутку, нет. Ты вложил в удар, пожалуй, всю свою силу. Ты стоял передо мной, трясясь от негодования, и вопил: «Тебе смешно?! Всё еще смешно, малыш Фрэнки?! По-твоему, это забавно?! Ты смеешься надо мной, это так весело, не так ли?! Ржешь надо мной, над моей ошибкой, тебе смешно, что я мог так подумать, маленькая ты мразь?!»
- Джи, я не понимаю тебя… Совсем. То ты злишься, когда думаешь, что меня к тебе тянет… То когда узнаешь, что это не так… Я смеюсь – а что мне еще остается? – я осторожно коснулся кончиками пальцев подбородка, ощущая где-то в носоглотке противный металлический привкус; на пальцах осталась кровь. – Джи, ты рехнулся… Я не могу понять. Давай поговорим спокойно, просто объясни…
- Заткнись! - завопил ты, ударив кулаком по стене, и я невольно вздрогнул. – Меня тошнит от этого, меня тошнит от тебя, и здесь не о чем говорить! Заруби себе на носу – я не педик, и не позволю так с собой обращаться!
-Джерард…
Ты не стал ждать, что я скажу – просто резко развернулся и вышел из гримерки, хлопнув дверью. А я, ошарашенный, с лицом, перемазанным кровью, остался сидеть на полу в ожидании, когда отступит тошнота. Я не понимал тебя, Джерард Уэй. Совсем не понимал.
Ты пришел вечером, чтобы извиниться – а меня тошнило от самого твоего вида. Прости, но ты сам всё испортил, а у меня не было сил даже пытаться понять тебя.
.....................................................................
Натягивая по пути куртку, я спустился в холл, пересек его и, преодолев крутящиеся двери, вырвался на улицу. Шел мелкий дождь, было серо и прохладно; резкий порыв ветра заставил меня поёжиться и плотнее запахнуть куртку. Не зная, куда пойти, я просто присел на ступеньки и закурил, успев заметить, как дрожат руки.

2.

Gerard's POV

- Фрэнк…
Ты резко вскинул голову, и твои руки замерли, перестав настраивать инструмент – но всего лишь на миг; через секунду ты снова опустил голову, словно единственное, что находилось в гримерке помимо тебя самого, была твоя гитара. «Чего тебе, повелитель вселенной?» - пробормотал ты отнюдь не дружелюбно сквозь длинную челку. Я вздрогнул, разглядев сквозь слой тонального крема на твоем подбородке багровый кровоподтек. Три дня назад он почему-то был не так заметен. Я скользнул по тебе взглядом – интересно, ты сам хоть представляешь, насколько красивы твои руки, твои пальцы? Я рад, что ты больше не будешь прикасаться ими ко мне. Рад. Или… Нет, никаких «или» - так должно быть, так правильно, и ты заслужил этот синяк на лице, ты вынудил меня, ты виноват сам – а я просто поддавался, проявлял слабость. Твой смех до сих пор сидел в моей голове, твой безудержный хохот. Как я мог так обмануться… Почему я ударил тебя? Боже, неужели не ясно?! Ты довел меня до бешенства, твой смех был издевкой. Да, знаю, я виноват. Я хотел прекратить всё это, помочь себе, и не мог больше молчать. Я хотел уколоть тебя, сделать больно, чтобы изменить что-то – а вместо этого ты уколол меня, ты насмехался надо мной и моими подозрениями, заставляя чувствовать себя глупым ребенком. «Ну!» - твой требовательный оклик заставил меня очнуться. «Фрэнк, давай просто забудем об этом. Ты, конечно, был не слишком-то прав – но я тоже виноват. Забудем, да? У меня были просто плохие дни». «Месячные, что ли?!» - ты презрительно фыркнул, не поднимая головы. Я попытался рассмеяться, но не получилось – ведь это не была добрая шутка, какие обычно можно от тебя услышать. Это был сарказм, и меня передернуло. Три дня прошло с тех пор, как я ударил тебя. Три концерта. Ты стоял на своем законном правом краю сцены – и практически не двигался в сторону, игнорируя меня. Чёрт, разве это не то, чего я добивался?! Ты не смотрел на меня, не подходил ко мне. Но разве не это мне было нужно?! Мне хотелось биться головой об стену. Я не знал, чего я хотел! Всё, что я знал – так это то, что я не могу ощущать то, что ощущаю, когда ты прикасаешься ко мне, это ни хера не правильно! Но почему меня так взбесило то, что ты сам, малыш Фрэнки, ничего подобного на самом-то деле не ощущаешь?! А ведь меня это действительно буквально выбило из колеи, я даже не предполагал, что это могут быть исключительно мои, да еще и настолько ошибочные, домыслы! «Посмотри на меня, пожалуйста, посмотри, посмотри, посмотри…» - крутилось в моей голове. И я проклял себя, потому что ты поднял голову, откинул одним резким движением челку со лба – и посмотрел на меня своими совершенно спокойными, каре-зелеными глазами. Они такие тёплые, такие детские, блестящие… Черт! Я стиснул зубы, чтобы не сказать об этом вслух. Ты вдруг мягко, еле заметно улыбнулся: «Джи, ты придурок. Конечно, забудем - что ж делать? Но, честное слово, позволишь себе еще хоть раз что-то такое – ох, как я тебе тресну!» Я молча смотрел на тебя в недоумении – и вдруг неожиданно для себя самого рассмеялся. Смех вышел каким-то омерзительно девчачьим, и я закашлялся: «Значит, забыли, Фрэнки?» Ты пожал плечами: «Забыли, Джи», - и снова вернулся к настройке гитары. Я вздохнул с облегчением: «Я очень рад, что всё так легко разрешилось». «Никто не говорил, что это легко, - пробормотал ты еле слышно – и у меня по спине побежали мурашки. – «Маленькая мразь» - не самое лестное прозвище – да и ударил ты меня неслабо». Фрэнк… Еще неделю назад ты бы добавил к сказанному что-то вроде «Поцелуй – может, пройдет». Но теперь всё иначе. Прости. Я не хочу, чтобы моё сумасшествие влияло на нашу дружбу – но я просто не выдержу больше. Мне стыдно, противно от того, что я чувствую – и с каждым месяцем нашего общения я чувствую это всё более остро. Я не могу иначе. Я сглотнул: «Прости». Ты молча кивнул, даже не глядя на меня – и это было хуже, чем если бы ты запустил своей гитарой мне в голову.
Я думал, что так будет лучше – но я ошибся. Ты искренне старался, и в конце-концов, через несколько дней напряжение между нами спало. При этом мои слова не прошли мимо тебя – ты упорно, послушно продолжал избегать меня на сцене. Но мне не стало от этого легче. Более того, в какой-то момент я понял – то, что я чувствую, не исчезает, а я всего лишь теперь лишил себя возможности давать своим чувствам хоть какой-то выход. На недавней пресс-конференции ты был невероятно хорош. То ли волосы, уложенные как-то иначе, то ли очаровательная улыбка, которой ты награждал всех без разбору – но что-то в тебе заставляло меня смотреть, смотреть, не отводя глаз, и в то же время боясь быть замеченным. В конце-концов, к своему невероятному стыду, я был вынужден уединиться в служебном туалете для того, чтобы как-то облегчить свои страдания. Глядя на твой уже с трудом различимый синяк на подбородке, я ругал себя самыми страшными словами, потому что теперь для меня было очевидно, что я пытался отыграться на тебе за свое же собственное ненормальное влечение. Если бы ты только знал правду! Что бы ты сделал? Смотря на тебя, я часто задавался этим вопросом в последнее время. Было бы тебе противно? Ты бы отвернулся от меня, возненавидел, стал презирать? Эти вопросы сводили меня с ума. А мои сны! Стоит ли вообще упоминать об этом? Просыпаясь в поту, дрожа всем телом и изнывая от желания, я ругал себя, на чем свет стоит, и ничего не мог поделать. Я хотел тебя всё безумнее, и мне начинало казаться, что ты дразнишь меня, потому что, каким-то непостижимым образом, чем больше я тебя хотел – тем соблазнительнее, желаннее и недоступнее ты становился. А мне оставалось только стыдиться самого себя и безрезультатно напоминать себе о неправильности происходящего со мной, потому как мое самоубеждение отлично влияло на мой разум – но никак не хотело влиять на позывы тела. То, что когда-то я выдерживал совершенно легко, стало почти невыносимым. Я не мог больше сидеть рядом с тобой во время интервью, боялся оставаться с тобой наедине где бы то ни было, просто потому, что я не был уверен – смогу ли я отвечать за себя? Я не хотел делать тебе больно, но мне приходилось; приходилось, особенно в моменты самые невыносимые, становиться с тобой грубее. Мне казалось, если я отпугиваю тебя – ты становишься хотя бы чуть-чуть менее привлекательным, при этом не затаивая на меня обиды. Господи, никогда в жизни не чувствовал я себя такой тряпкой, как теперь! Я ненавидел тебя за это. И я ненавидел тебя за то, что не мог позволить себе тебя обожать.

3.

Frank's POV

- Джерард, - я постучал чуть настойчивее. За дверью слышалась торопливая возня и сопение. В лондонском отеле мы сняли огромный номер, в котором поселились всей группой. Номер-люкс – но туалет в нем был всего один, и ты поступал крайне эгоистично, уже второй раз за день запираясь там чуть ли не на полчаса. Наконец, послышался щелчок замка, и дверь отворилась.
- Прости, - пробормотал ты, появляясь на пороге и нервными движениями отдергивая рубашку.
- С тобой всё в порядке? – хмурясь, поинтересовался я. Признаюсь, что выглядел ты забавно – взъерошенный, раскрасневшийся и, как это ни странно, смущенный. Ты кивнул, пытаясь протиснуться в комнату между мной и дверным косяком.
- Да, всё нормально… Небольшое несварение, - ты, наконец, проскользнул мимо меня в комнату, глубоко вздохнул – и с размаху плюхнулся на диван рядом с Рэем, который, недовольно на тебя покосившись, снова уставился в телевизор.
- Скучно, - констатировал Боб, откладывая в сторону книгу. Я фыркнул.
- Ты собирался вроде в туалет, Бобо.
- Мне расхотелось, - ответил Боб ворчливо. Я пожал плечами и вернулся на свое место – мягкое кожаное кресло, стоявшее слева от тебя. Не долго думая, я устроился в нем боком к телевизору, положив ноги и голову на подлокотники, и уставился в экран. Боб был прав – скучно. К тому же, меня клонило в сон. Мы смотрели какой-то боевик, потому как больше смотреть было просто нечего. За окном шумел дождь. Мои веки становились невыносимо тяжелыми. Капли глухо постукивали в оконное стекло. Было бы не очень хорошо так в наглую взять и уснуть – но так хотелось, и было так уютно… Не спать, Фрэнки, не засыпай…
Я почувствовал это сквозь сон – робкое, осторожное прикосновение. Кто-то гладил меня по скулам, и я буквально кожей ощущал на себя чей-то пристальный взгляд. Может, мне снится? Так не хотелось открывать глаза. Так не хотелось… Я с трудом приподнял веки – и в недоумении уставился на тебя. Ты же, в свою очередь, в ужасе смотрел на меня, стоя рядом и склонившись надо мной. Мгновенно проснувшись, я вскочил на ноги. Ты отпрянул и резко выпрямился. Я огляделся – в комнате, кроме нас двоих, никого не было.
- Ты что? – хриплым со сна голосом спросил я.
- Что? – твой голос был очень ровным, почти холодным, что несколько не вязалось с тем, что только что было.
- Где ребята?
- Пошли в холл. Им было скучно, - пояснил ты безразличным тоном.
- Ты что сейчас делал? – потребовал я.
- А что я делал?
- Вот я тебя и спрашиваю – ты что делал?! – я медленно закипал. Ну не могло же мне это присниться, в самом деле! Ощущение было слишком реальным.
- Я смотрел фильм, потом немного почитал…, - ты отпрянул, потому что я неожиданно сделал шаг вперед, сжимая кулаки.
- Я спрашиваю – что ты прямо сейчас, вот тут, со мной делал?!
- Фрэнк, ты что? Ничего я не делал! – твой голос на секунду дрогнул, и этого оказалось достаточно, чтобы я поверил самому себе.
- Ты меня какого хрена трогал, Джерард?!
Ты нервно облизнул пересохшие губы – и только после этого сообразил, что следует, наверное, удивленно на меня уставиться, что ты и сделал.
- Кто? Я?! Трогал?! Тебя?! Фрэнк, ты поосторожнее, когда бросаешься такими обвинениями! – ты защищался довольно смешно, потому что я знал – ты всегда краснеешь, когда смущаешься. А сейчас ты именно краснел – стремительно, запинаясь и стараясь избегать моего взгляда, стараясь придать своему голосу как можно больше жесткости. Наконец, ты поднял глаза на меня. О, Джи… Ты выглядел странно, жалко. Я усмехнулся – и ты вдруг, резко побледнев, снова опустил взгляд.
-Джи.
- М?
- Ты ведешь себя, как девчонка, - я улыбался, сам не зная – чему.
- Ничего подобного, что ты несешь! – ты поднял глаза и так забавно, возмущенно уставился на меня. Еще никогда в жизни я не чувствовал своего превосходства, находясь рядом с тобой; никогда – до этого момента. Это было странно. Но вместе с тем приятно волнительно. У меня вдруг зародилось смутное подозрение - не то, чтобы эта мысль поразила меня, как гром среди ясного неба, нет; это скорее было нечто, едва ощутимое, что-то, что я толком не мог объяснить, но интуитивно чувствовал. Я почти не колебался, пока ты стоял напротив меня, сжимая губы и пытаясь придать своему лицу суровое выражение. Я мог проверить свою догадку только одним путем. Не раздумывая, я быстро шагнул к тебе и, глядя прямо в глаза, притянул к себе за талию и замер, наблюдая. Наши губы были всего в сантиметре друг от друга – в этом было что-то странное, но не могу сказать, что мне это не понравилось. Твои глаза расширились, и во взгляде проскользнула незнакомая мне доселе беспомощность. Ты резко выдохнул от неожиданности – но не отпрянул. И даже не пытался вырваться, хотя я не был уверен, что ты не хочешь попытаться. Нет, создавалось впечатление, что ты просто… не можешь. Ты смотрел на мои губы, не отрываясь. Придя в себя, уперся руками в мои плечи – но глаз не отвел.
- Фрэнк, твою мать… что ты делаешь?! – голос звучал не слишком уверенно, и я не спешил отпускать тебя. Это был какой-то новый, незнакомый мне Джерард. Куда делась твоя уверенность, насмешливость твоего взгляда, твердость голоса? Я мог пока только догадываться. Но это можно было проверить. Я усмехнулся.
- Может, я тебя поцелую…
- Фрэнк… - ты вздрогнул в моих руках, сухо сглотнул. – Фрэнк, ты совсем спятил? Нет.
- А это не был вопрос, Джи. Тебя никто тут не спрашивает, - покачал я головой. У тебя была возможность вырваться. Но ты ею не воспользовался. Что я делаю, господи… Что я делаю, зачем?! Что и кому я пытаюсь доказать?! Но я чувствовал, что должен это сделать. Сильно, крепко прижав тебя к себе, я впился в твои губы. Ты успел лишь коротко выдохнуть. Я почувствовал, как твое тело мелко задрожало, словно от озноба.
- Фрэ… - промямлил ты. Я почти не понимал, что делаю, но твоя попытка сопротивления мне не понравилась. Я еще сильнее сжал тебя в объятиях, от чего ты заскулил, опять накрыл твои губы своими – и попытался языком заставить тебя разомкнуть зубы. Черт, что я делаю?! Я совсем рехнулся! От тебя приятно пахло, и у меня вдруг на мгновение закружилась голова. Джи… что же мы делаем? Что Я делаю? Ты прикрыл глаза, как-то резко вдруг обмяк в моих руках – и с еле слышным стоном разжал зубы. Мой язык тут же проник внутрь. Не закрывая глаз, я смотрел, как трепетали твои ресницы, напряженно подрагивали брови – никогда еще я не видел тебя таким, никогда. Я чувствовал вкус сигарет и кофе, и вдруг поймал себя на том, что мне нравится все это. Целуя тебя всё глубже, я ощущал странную, нарастающую пульсацию внизу живота – и в какой-то момент понял, что не могу определить – чья она. Твои руки, до этого безвольно висевшие, обвили меня, и ты вцепился пальцами в ткань футболки на пояснице, сжимая ее и теребя. Я целовал тебя всё требовательнее и чувствовал, что завожусь не на шутку. В какой-то момент ты чуть откинул голову назад – казалось, что у тебя нет сил, ты словно цеплялся за меня, чтобы не упасть. Мне здорово недоставало кислорода, но я держался из последних сил. Не прерывая поцелуй, продолжая крепко сжимать твои плечи одной рукой, я скользнул другой вниз, по твоему животу – и слегка сжал в промежности. Ты откинул голову еще дальше, чуть разрывая контакт губ, и громко застонал, тяжело выдыхая. Я оторвался от тебя, немного отведя назад голову, чтобы полюбоваться на результат своей работы – по твоему виску стекла капелька пота, веки болезненно подрагивали, губы беззвучно шевелились. Я усмехнулся, и ты тотчас же открыл глаза. Абсолютно бессмысленным, дымчатым взором ты глядел на меня, словно пытаясь понять, что именно я с тобой делаю – и, черт возьми, да – это доставляло мне удовольствие. Твой член пульсировал, горел – я мог чувствовать это ладонью даже сквозь плотную ткань твоих брюк. Усмехаясь, я сдавил чуть сильнее. Закрыв глаза, ты закусил блестевшую нижнюю губу и застонал.
- Фрэнк… Пожалуйста… - и вот, ты уже сам прижимался ко мне всем телом, тяжело дыша и хватая ртом воздух. Это была просьба, нет, мольба; и мольба вполне четкого характера. Меня вдруг словно ударило током. В голове пронеслись слова, которые ты сказал мне несколько недель назад, упрекая в том, чего на самом деле я не испытывал. Я резко разжал руки и отступил назад, из-за чего ты выпрямился, пытаясь сохранить равновесие, и недовольно захныкал.
- Джи.
Ты послушно открыл глаза – и в этот же момент я с размаху отвесил тебе оплеуху, вложив в нее всю досаду, которая накопилась во мне за это время. Ты покачнулся - и теперь, раскрасневшийся, с алеющим на щеке пятном, растерянно глядел на меня.
- Фрэнк… Что ты… За что?
Я выпрямился, хмурясь и стараясь изо всех сил сохранять спокойный тон.
- Три недели назад, Джерард Уэй.
- Что?
- Три недели назад ты обвинил меня в том, что я хочу от тебя именно этого. Потом ты чуть не оторвал мне голову. А теперь – что?
- Что? – ты либо действительно еще не был в состоянии воспринимать слова, либо просто прикидывался.
- Ты гладишь меня, пока я сплю, а ребят нет рядом.
- Фрэнк, я не…
- Замолчи! Ты превращаешься в масло в моих руках, стонешь. Ты просишь меня, ты умоляешь! – я чувствовал, как мой голос срывается на крик – но уже не мог остановиться.
- Фрэнк, ты не понимаешь…
- И за что же ты тогда разнес меня в пух и прах? За что ударил меня тогда, за что пустил мне кровь, а, Джи?! Уж не за то ли, что ты сам меня хотел?!
Ты вдруг выпрямился, нахмурился, и голос твой зазвучал увереннее.
- Фрэнк, ты мелешь ерунду. Просто в такой ситуации, как сейчас, любой бы на моем месте…
- Да неужели?!
- Я просто подыграл тебе. Вот и всё, - холодно заявил ты. Я смотрел на тебя в изумлении, не веря своим ушам.
- Что ты сказал?!
- Это правда. Чёрт подери, я был виноват перед тобой, но не моя вина, Фрэнки, что я тебе нравлюсь. Ты мой друг – только поэтому я не отпихнул тебя, когда следовало, и только поэтому…
Ты довел меня этим, Джи. Более наглой лжи никто и никогда с такой уверенностью не говорил мне прямо в глаза. Я готов был убить тебя в тот момент. Поэтому я развернулся – и быстро вышел из номера. А ты? Ты не окликнул меня, не попытался остановить – как и в прошлый раз. Но на этот раз я уже не был уверен в том, что не хотел этого.

4.

Gerard's POV

Твои быстрые, удаляющиеся шаги за дверью. Я боялся, как бы бешено колотящееся сердце не разорвало мою грудь. Шаги стихли – а я неосознанно продолжал прислушиваться. Я стоял, натянутый, словно струна, посреди комнаты, сжимая и разжимая пальцы до боли в костяшках. Ненавижу тебя… Я пытался взять себя в руки, но безуспешно – меня всего буквально трясло от негодования. Подонок… Скотина… Маленькая мразь, ненавижу! Мне казалось, что в этот раз я снова победил. Всё говорило об этом. Но тогда почему, черт побери, почему я чувствовал себя так отвратительно униженным?! Что ты сделал со мной здесь, в этой комнате, Фрэнк Айеро? Ты хотел посмеяться надо мной? – Но я пресек эту попытку, хоть и в самый последний момент. Ты хотел смутить меня? – Но ты ушел первым, не находя слов, чтобы возразить мне. Так какого черта?! Почему я стоял теперь один, в этой огромной, мертвой комнате, и чувствовал себя таким жалким, смешным, ничтожным, мерзким?! Это ты виноват. Ты заставил меня так себя чувствовать… О чем я думал?! Неужели было так сложно увидеть сразу – ты просто проверял меня, ты захотел посмеяться надо мной, твоя уязвленная гордость жаждала этой низкой, подлой мести… Колени вдруг предательски подкосились, и я опустился на пол, обхватил себя руками за плечи и сжал, что было сил. Какого дьявола у меня стучат зубы?! Как я ни старался дышать ровнее – у меня ничего не получалось; в горле стоял ком, грудь распирало, словно рвало на части изнутри, я почти задыхался от беспомощной, слепой злобы. Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу… Левая щека горела и пульсировала болью. Я вдруг с удивлением обнаружил, что глаза щипит от пота – и поспешно вытер лицо рукавом рубашки. Сидя на полу, я еще крепче обхватил себя руками и, чуть покачиваясь, крепко зажмурился, стиснув зубы. Мне было больно, физически, меня всего будто рвало на части – щека, грудь… Пах. Я вдруг осознал это – жгучая, напряженная, не утихающая боль в паху. Но эта боль была совсем иного рода. Я зажмурился еще сильнее. Скотина. Как ты сделал это, Фрэнк, маленькая сволочь, как тебе это удалось сделать со мной так быстро… Я не хотел знать ответ, но он сам настойчиво пробивался на свет, беспощадно вгрызаясь в мое сознание. Ты хотел посмеяться надо мной, и если бы я не спохватился вовремя… Стоп. Но ты сам ударил меня. А если бы ты не сделал этого? Я невольно вздрогнул при мысли о том, насколько жалким, насколько слабым я сейчас был. И я был таким в твоих руках. Меня вдруг затошнило от самого себя. Ненавижу тебя, мерзкий мальчишка. Подлый, злопамятный, я не думал, что ты решишь мне отомстить подобным образом… Постепенно дыхание выровнялось, и я стал лучше ощущать сам себя. Теперь я ясно чувствовал, что мои губы горели не меньше, чем щека, по которой ты ударил меня, словно девчонку. Как девчонку… Ты хотел просто отомстить за то, что я сделал три недели назад – но почему так?! Неужели, ты знал, неужели заметил? Нет, это невозможно! Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу, ненавижу. Я сам не заметил, как стал торопливым шепотом повторять это уже вслух, снова и снова. Ненавижу, ненавижу… Масло в твоих руках… Черт возьми, я ненавидел себя не меньше, потому что это было правдой, хотя не должно было быть – и всё же, да, я был податливым, безвольным, я плавился в твоих руках, как масло, как горячий воск… Что бы было, если бы ты не ударил меня? Я в который раз вздрогнул – и вдруг с ужасающей, омерзительной ясностью понял, что было бы дальше. Я бы позволил тебе продолжать терзать мои губы, пить меня мелкими глотками, я бы плавился в твоих руках, а если бы ты начал медлить… Стал бы я?… Ненавижу! Да, я стал бы! Я стал бы умолять тебя, я бы ползал перед тобой на коленях, целовал твои потертые кроссовки – всё, что угодно… Лишь бы быть твоим маслом, твоим воском, с которым ты, так же беспощадно усмехаясь, мог бы делать всё, что угодно, абсолютно всё. Боже… на какое-то мгновение мое тело скрутила судорога, и я невольно вскрикнул, снова задыхаясь, раздираемый изнутри спертым, острым воздухом. Я вдруг почувствовал себя грязным, таким грязным, каким не был еще никогда. Ненавижу тебя. Ненавижу, ненавижу. Меня бил озноб. Если бы в тот момент ты вошел в комнату – я бы, наверное, убил тебя, не задумываясь, разорвал на части… Если бы только не хотел так сильно, чтобы ты сам сделал со мной то же.
Я просидел в таком положении, недвижно, вероятно, больше часа. Потому что когда я, наконец-то, перестал дрожать и немного пришел в себя, отгоняя от себя все эти жуткие, горячечные, истеричные и бессвязные мысли, за окном уже стемнело. Заставив себя подняться, я, на дрожащих он слабости ногах, прошел в другой конец комнаты, где на столике стоял небольшой графин с водой – и осушил его. Как мне показалось, одним глотком. Вода была горькой на вкус – а может, мне это только чудилось. Не в силах больше бороться со свом собственным воспаленным сознанием, я добрел до дивана и, рухнув на него, мгновенно забылся сном.

5.

Frank's POV

Злился ли я на него? Это может показаться странным, но – нет. Что-то изменилось во мне, а может быть, это было лишь следствием его изменений. Джи бросало из стороны в сторону, в нем словно пытались ужиться два человека – но преобладал всё же новый Джерард, для меня это было очевидно. Почему я не злился? Мне не хотелось отвечать на этот вопрос – но ответ нашелся сам собой. Джерард… он просто был слишком жалок, чтобы я воспринимал всерьез все его грубые, жесткие, колкие попытки выкрутиться. Мог ли я всерьез воспринимать холодный тон и строгое лицо человека, который всего за минуту до этого повис на мне, словно тряпка, смотря на меня безвольными, покорными глазами, подернутыми дымкой? Это было странно. Я никогда не ощущал ничего подобного, я всегда был слабее его, «ниже» – по крайней мере, так мне казалось. Теперь… не знаю. Можно ли верить человеку, который секунду назад стонал в твоих объятиях – а через мгновение обвиняет тебя в том, что ты вынуждаешь его терпеть всё это лишь потому, что ты его друг, и он не хочет делать тебе больно? Делать мне больно… Джи, ты всё-таки невыносимый, самовлюбленный ребенок. Ты сделал мне больно лишь однажды, и эта была чисто физическая боль. И разве то, что я сделал, не может служить лишь очередным поводом для обвинения меня в привычном ребячестве? Чувствовал ли я что-то? Чёрт подери, ну я же не бревно! Честно говоря, для меня не было особой разницы. Не важно, кто перед тобой – парень или девушка; если он или она обладает хоть какой-то привлекательностью и, постанывая, наваливается на вас, дрожа от возбуждения… Покажите мне хоть одного человека, который никак не отреагирует! Разве что он будет абсолютно фригиден – но каким-каким, а уж фригидным я отнюдь себя не считал! Я не чувствовал особого сожаления из-за того, что был вынужден прервать этот маленький, незапланированный разврат – но, если быть до конца честным, не прочь был бы повторить это еще разок. Какая-то часть меня допускала, что Джерард мог быть хоть сколько-нибудь правдив, когда сказал, что сделал это всего лишь для меня. Но, если и так… Разве ему это понравилось меньше, чем мне? Не думаю. Почему же он не может просто признать это? Зачем вместо этого он трахает мозг себе и окружающим его людям, включая меня? Зачем было срываться на мне, словно я был его отражением в зеркале, которое он мечтал разбить? Я сидел в баре отеля, за стойкой, и медленно, почти не чувствуя вкуса, пил пиво, размышляя о том, что случилось между мной и моим другом какие-то полчаса назад. Бармен изредка бросал на меня подозрительные взгляды, и в эти моменты я ловил себя на том, что совершенно неприкрыто улыбаюсь своим собственным мыслям. Нет. Я и злился тоже. Но это почему-то выходило плохо - то ли потому, что Джи действительно был жалок, то ли потому, что он был слишком мил в своей двойственности, в своих неумелых попытках противостоять самому себе. И это его очаровательное выражение лица, когда он, краснея, пытался казаться строгим – а не получалось… Милый, очаровательный… Когда-то это было не про Джи. Видимо, я уже улыбался во весь рот, потому что бармен начал тактично покашливать. На самом деле, я старался поменьше думать об этом и не принимать всё слишком близко с сердцу. Самое лучшее, что я мог сделать после того, что снова выкинул Джерард – это отдалиться от него на какое-то время, углубиться в работу. Увидеться с Джамией, в конце-концов! Это была неплохая идея, особенно с учетом того, что у нас с ребятами выдалось два свободных дня, прежде чем мы должны были отправиться в Манчестер. Почему бы не слетать домой на денек? Я казался себе легким, я старался быть практичным. Что бы ни случилось – это случилось, и ничего особенного в этом не было. Не стоит злиться на него – он ведет себя, как капризный мальчишка. Или… как девчонка?! Я весело рассмеялся от этой неожиданной мысли – и бармен буквально поперхнулся кашлем. Бросив на него короткий взгляд, я равнодушно фыркнул и отхлебнул пива. Я казался себя легким, я старался быть практичным. Я не знал, даже не предполагал, что такое может случиться. Я полетел в Джерси следующим утром, будучи уверенным в том, что вернусь не раньше, чем через два дня. Я переоценил и свою легкость, и свою практичность. Вернувшись обратно в Лондон тем же вечером, я был потерян, раздосадован и взбешен одновременно. Мне не удалось скрыть свое жуткое настроение от ребят – но у них так и не получилось ничего от меня добиться. Я бы ни за что не признался в том, что, когда я приехал к любимой мною девушке и дело дошло до заветного, я, совершенно неожиданно и для нее, и особенно для себя самого, просто… не смог! Стоило мне бепокоиться из-за этого? Может, и нет - если бы я смог придумать хотя бы для себя самое ничтожное, но, главное, обыденное оправдание, вроде переутомления или даже чертовой мигрени! Но для меня всё стало жутко, до дрожи очевидно, когда я вдруг осознал, что, глядя на нее, девушку, которую я любил, которую знал уже много лет, и которая любила меня... я не чувствовал ровным счетом ничего.