Именно в таком состоянии мне кажется, что я могу чувствовать абсолютно всё, даже если зрение заволокло дымкой, а звуки отдаются в ушах лишь назойливым шумом. Я определённо ощущаю легчайшие колебания воздуха, порождённые ночным ветром и Его дыханием, которые пускают по моему телу вереницы мурашек. Я наверняка могу различить все прикосновения, которыми Он одаривает меня так щедро, что для обычного человека они слились бы в единый всепоглощающий экстаз, предельный накал ощущений, сингулярность, угрожающую взорваться в любой момент. Для обычного, а я – не такой, если Он выбрал меня, я – особенный, Он не раз называл меня необыкновенным, хотя меня это всегда удивляет – Он, вот кто необыкновенный, а я? Всего лишь достоин быть выбранным Им, незначительный маленький человек, которому позволено прикасаться к Высшему. И эта ещё одна ночь, когда я могу в полной мере воспользоваться своим правом быть рядом с Ним.

Невесомое прикосновение кончиками пальцев к коже на талии, а в следующее мгновение – тёплый язык, скользящий по шее. Я чувствую всё сразу, одновременно, но вместе с тем и разбираю действия на мельчайшие кирпичики. Этого недостаточно. Он говорит, что когда всё будет закончено, мои чувства станут почти безграничны, я смогу узнать Его полностью, понять всё, что Он сейчас вкладывает в нашу близость. Я смогу стать умнее, лучше, я смогу стать как Он, стать заслуживающим Его. Нужно только подождать, говорит Он, и я верю. Я всегда верю Ему, ведь как можно не верить, если от каждого взгляда моё сердце готово вырваться из груди и, разодрав грудную клетку, упасть к Его ногам?

Я должен сконцентрироваться, но никак не получается. Он говорит, что мне нужно больше стараться, иначе ничего не выйдет. Напрягаю свой мозг, чёртовы пять процентов, слишком мало, недостаточно для Него, никогда не бывает достаточно. Да и как тут сосредоточиться, когда Его руки под моей футболкой пробираются дальше, поглаживая живот и грудь. Рвано выдыхаю, Он всегда так делает, но привыкнуть – невозможно. Я знаю, что если буду плохо стараться, то никогда не достигну Его уровня, не приближусь к Нему, и это заставляет меня дрожать, всхлипывая от физической боли где-то глубоко под рёбрами. Тело ломает, но я знаю, что так и должно быть, это побуждает меня к действиям, без боли не выйдет, без боли нельзя, Он не говорит этого, но я знаю, я буду терпеть любую боль ради Него.

Сегодня ведь ещё и Его день рождения. Я пытался приготовить подарок, честно пытался, но что я могу? Чем я могу удивить своё божество? Крошечный неуклюжий человечек, который даже мысли от Него спрятать не может. В первую же секунду нашей сегодняшней встречи Он рассмеялся, обнял меня и прошептал, что не стоило так стараться, тортов Он не ест, а вот за гитару спасибо, очень хорошая гитара, спасибо тебе, мой сладкий. И пусть Он благодарил искренне, мои щёки всё равно горели от прилившей к ним крови, я был смущён и расстроен, а Он улыбался, прикасаясь к алевшей коже указательным пальцем и бормоча, как же привлекательно я сейчас выгляжу.

Моя шея влажная от Его слюны, так надо, говорил Он в первый раз, говорит Он и сейчас, так надо, иначе тебе будет очень больно, мой сладкий, я не хочу этого. Боль мне не страшна, ведь эту боль причиняет Он, но Ему неприятно видеть, как я мучаюсь, Он заботится обо мне, и я это ценю. Я никогда не вижу и не слышу, как выдвигаются Его клыки, несмотря на все мои обострённые чувства. В моей голове сейчас весь мир сверху донизу, я слышу, как течёт, пульсируя и извиваясь, река в нескольких километрах от нас, и вижу летящий высоко, неразличимо для человеческих глаз самолёт, но Он, наверное, не часть этой скучной материальной природы. Он что-то другое, высокое, недостижимо-мистическое, всегда тающее с первыми лучами солнца. Древние, встречавшиеся с такими созданиями, описывали их гораздо поэтичнее, но это всего лишь я.

Его зубы легко вспарывают кожу на моей шее, и Он с тихим возбуждённым рычанием припадает губами к ране. Его язык ласкает, гладит, проникает внутрь, тревожа порез, заставляя кровь течь быстрее, алой струйкой проникая к Нему в рот. Я никогда не чувствую боли, Он не лжёт, я ощущаю лишь невероятное блаженство, такое счастье, что, кажется, сейчас задохнусь от него. Дышать и правда становится труднее, но какая разница, если мне так хорошо?

Когда-то давно, несколько месяцев или лет назад, Он рассказывал об эндорфинах, содержащихся в Его слюне, о том, что это вызывает привыкание, что я на самом деле равнодушен к Нему, будто бы это всё – лишь страсть наркомана к наркотику. Тогда из Его глаз катились розоватые слёзы, и Он говорил, что из-за этого невероятно больно любить меня. Я только улыбался, ведь правда, что за глупость, Он – невероятный, действительно божественный, какой-то очередной сын Неба, а говорит, что на мои чувства к Нему влияют какие-то дурацкие химические соединения. Он, наверное, ненавидит эту мою улыбку, и поэтому прятал лицо в ладонях, негромко проклиная себя за что-то, мне неизвестное, но когда-нибудь я пойму, я ведь стану подобным Ему, и мы никогда не расстанемся. В тот момент я понял, как помочь Ему, и даже почувствовал себя немного выше, на сантиметр ближе к Нему, ведь я мог заставить Его перестать грустить. Я знал, как это делается, я знал, что Он никогда не откажется.

Его губы на моей шее, моя кровь в Его горле – это формула идеального счастья, накатывающего, пленяющего, заставляющего хотеть больше и больше. Первый раз я узнал это ощущение в нашу третью встречу, а сейчас уже потерял счёт. Я знаю только, что нуждаюсь в этом постоянно. Именно в таком состоянии мне кажется, что я могу чувствовать абсолютно всё, а остальное не имеет значения. Он всегда говорит, что я потрясающе сладкий, что Ему ничего не нужно, только я, мой разум, мои мысли, мой вкус. Я соглашаюсь, но смеюсь про себя: какой же Он всё-таки глупый иногда, думает, что получает больше удовольствия, чем я, думает, что я так же хорош, как и Он, вот ерунду выдумал.

Он всегда отстраняется от моей шеи в тот момент, когда я медленно начинаю терять сознание. Голову наполняет пряный туман, сквозь который уже не пробивается ничего, кроме Его голоса, я открыт только Ему. Мой сладкий, шепчет Он, как бы я хотел зайти дальше, но тогда я потеряю тебя, нет, этого никогда не случится, мой милый, мой самый прекрасный. Мне не нравится, что приходится заканчивать, ведь я всё ещё не сливаюсь с Ним в единое целое, у меня не получается сделать всё правильно, но Он уверяет, что в следующий раз всё получится. Я всегда верю Ему, ведь как же иначе? Я никогда не думаю, что Он может обманывать меня или делать что-то не так, как нужно. Я никогда не думаю, что Он не хочет разделить свою вечность со мной. И я всегда знаю, что Он приходит, стоит мне только Его позвать. Может, Он действительно является моей зависимостью, только не такой бестолковой, как Он говорил, будто у наркомана, вот глупости-то, а чистой, самой-самой настоящей, искренней и взаимной. Он говорит, что не может существовать без меня, а я в буквальном смысле  рассыпаюсь на части и кровоточу без Него, проклиная солнце, которое отчего-то ненавидит таких, как Он, запрещая им появляться под его лучами. И я безумно благодарен ночам, которые позволяют мне быть стиснутым в Его объятиях, а Ему – пить меня, впитывая не только кровь, но и мысли, чувства, всего меня целиком. Я никогда не знаю, что будет завтра, но во всей своей бесполезной жизни я чётко уверен только в одном: если я позову Его, Он придёт.

Правда теперь, когда уже рассвело, и Ему пришлось спрятаться, от называния Его имени толку не будет, но я не могу удержаться от искушения. Мои бледные из-за потери крови губы действуют отдельно от мозга, шепча в холодный утренний воздух:

- Фрэнк. Фрэнки. Фрэнки…