Люди на площади сходили с ума от переполнявшей их радости, в воздухе со свистом носились неровные, рассыпчатые снежки, все светилось, словно город, весь Нью-Йорк, охватил пожар. Мы только что смотрели, как этот «пожар» добрался до самой верхушки Рокфеллерской елки*, а люди вокруг радостно заголосили, как язычники, поклоняющиеся своим древним всесильным богам. Все происходило так быстро, но мы не спешили. Просто шли по протоптанной аллее, держась за облаченные в перчатки руки. И в этот день никто вокруг не был против. Люди, которые, я уверен, в любой другой день с отвращением сгримасничали бы или даже оскорбили, сейчас радостно улыбались нам, пропуская вперед. Я не мог не улыбнуться в ответ. И ты тоже.
Проходя мимо окон кафе, я остановился. За ближайшим к нам столиком сидела целая компания детей с родителями, которые еле поспевали уследить за ребятней. Я не мог слышать, но был уверен, что детские голоса заполонили все кафе.
Отпустив твою руку, я подошел к окну. Одна из детей, девочка с огненно-рыжими волосами, сразу обратила на меня взгляд своих зеленых глаз. Я напустил на себя загадочный вид, будто я какой-то шпион, на что девочка задумчиво склонила кудрявую головку на бок и подергала за рукав сидящего рядом отца. Мужчина, такой же рыжеволосый, но с проблесками седины на висках, повернул голову, и радостная улыбка тут же сползла с его лица. Он уже было начал подниматься со стула, как вдруг я собрал весь воздух в легких и дунул на стекло, от чего то моментально помутнело дымчато-серыми разводами. Стянув перчатку, я написал большими скачущими буквами «Привет».
Выглянув из-за мутного пятна, я широко улыбнулся, покачиваясь на пятках взад-вперед. Мужчина добродушно ухмыльнулся и опустился на свое место, а все дети дружно засмеялись. Пусть я и не мог этого слышать, но их счастливые лица говорили о многом. Дети подбежали к окну и тоже начали что-то на нем писать, а я читал эти каракули и отвечал. Мы не могли слышать друг друга, но все еще были способны общаться.
Я вздрогнул от неожиданности, когда ты материализовался рядом и тоже начал читать надписи на стекле. В любой другой день ты бы засмущался и попытался оттащить меня, чтобы я не надоедал людям. Но сейчас ты опустился коленями в рыхлый сугроб и начал что-то писать на стекле, улыбаясь точно как эти дети. Волшебный все-таки день.
Мы забрели в магазин около дома, и, надо сказать, народу там было - не протолкнуться. Сотрудники только и успевали подносить новый товар к пустеющим за минуты полкам.
Стоя во внушительных размеров очереди, я на мгновение забыл о шуме вокруг и погрузился в воспоминания.
Вот мой дом. А вот и твой, через дорогу, точно такой же, только на заднем дворе растут не осины, а клены, и окно на втором этаже не скрипит. Мы росли вместе, наши семьи дружили, все было так просто, пока мы не поняли очевидного – мы не просто друзья. Нет смысла вспоминать, как долго каждый из нас решался признаться в этом хотя бы самому себе. Но когда мы одновременно выпалили «Я люблю тебя», что-то щелкнуло в мозгу у обоих. Пропали предрассудки, детские еще страхи, осталось только щекочущее чувство счастья.
Нам было по семнадцать, когда все началось, поэтому скрывать пришлось лишь год. Не могу сказать, что это было очень сложно или неприятно. Скорее забавно. Когда наши семьи собирались вместе и после обеда, находясь в гостиной одного из домов, разговаривали, то для нас с тобой начиналось шоу. Кто-то из родителей непременно упоминал в разговоре то, что очень доволен нашей дружбой и надеется, что она останется такой же крепкой и чистой еще многие годы. Эту тему тут же подхватывали остальные и иногда успевали обсудить чуть ли не наш выход на пенсию. Все это время мы сидели по разные стороны дивана и, когда удавалось улучить момент, обменивались многозначительными взглядами и широкими ухмылками.
До сих пор не понимаю, как никто из родителей не догадался. А если все же кто-то понял все, но смолчал – я вечно буду благодарен.
Нам нужно было время. В первый же день после школьного выпускного мы решили, что пора. И, надо признать, не хватило нам смелости все сказать в глаза. Подыскав квартиру в Нью-Йорке, мы за одну ночь собрали все вещи и уехали на утро, оставив записки родителям, где объясняли все.
Это произошло четыре месяца назад, четыре месяца, как мы живем вместе, как учимся в колледже и пытаемся найти постоянную работу. Пока ничего не подвернулось, но я уверен, это лишь вопрос времени. Мы позвонили родителям через неделю после отъезда, договорились встретиться. Они немного смутились, увидев, как мы держимся за руки, но в конце концов пришли к выводу, что они не против. Я был счастлив, получив их одобрение и, уверен, ты не меньше, хоть и сидел молчаливый и красный, как свекла, на протяжении всего разговора.
До сих пор не верится, что мы празднуем Рождество(нужно ли с большой буквы?) вместе. Раньше я каждый год на все каникулы уезжал к бабушке с дедушкой в Вашингтон. Разлука в такой праздник была практически невыносима, поэтому с пяти лет мы договорились писать друг другу письма. Сколько себя помню, они всегда были похожи на личный дневник, что-то вроде точного расписания всех событий. Начиная от перечисления и описания всех подарков, до точного указания времени, когда я лег спать. Так нелепо, но нам было важно знать все это.
Но теперь-то нам не нужны никакие письма. Мы больше не одиноки на Рождество.
*** Ты с трудом сумел отпереть дверь в квартиру, потому что замерзшие, одеревенелые пальцы тебя не слушались. Я вошел следом, сразу почувствовав, как мягкое тепло забирается под куртку, призывая избавиться от тяжелой зимней одежды.
Надо сказать, что квартира у нас маленькая. Очень. Одна комната, объединенная с кухней, и ванная. И даже это маленькое пространство почти ничем не заполнено – электрическая плитка на столе, кофеварка рядом, древний холодильник, черно-белый телевизор на трех ножках – четвертую ему заменяла стопка книг – и двуспальный матрас прямо на полу. Естественно, шкафа для одежды у нас не было, поэтому вещи были разбросаны по полу или лежали в относительном порядке на матрасе. Не то, чтобы у нас совсем не было денег, но сразу после переезда в пустую квартиру мы обнаружили, что не так уж и много нужно для нормального существования. Единственным предметом роскоши являлся совсем небольшой камин у западной стены, который, наверное, не использовался уже лет двадцать. Одному Богу известно, почему он находился в столь маленькой квартирке, но как только ты увидел его, твои глаза не дали повода усомниться – мы покупаем именно эту квартиру. Я сразу понял причину: в вашем доме, в гостиной, тоже был камин, в разы больше, чем этот, с узорчатыми колоннами и кованой решеткой. И уж я-то помню, как ты любил проводить целые вечера просто наблюдая за огнем, не важно, в моей компании или нет. Ты, кажется, до сих пор скучаешь по дому, но стараешься этого не показывать. Вот дурак.
*** В комнате было темно, только черно-белые картинки сменяли друг друга в телевизоре, тускло освещая комнату и нас, устроившихся на матрасе. Кругом на полу были расставлены тарелки с едой, которую мы вместе готовили последние несколько часов, а в руках мы держали по бокалу вина.
- Первое наше Рождество вместе, - будто невзначай проговорил ты, снимая порядком надоевшие тебе очки.
- Точно, - будничным тоном, словно это ничего не значит, ответил я. Будильник, стоявший на полу у телевизора, показывал 23:42.
- Шампанское, - себе под нос сказал ты и, поднявшись с пружинистого матраса, зашлепал босыми ногами на кухню. Я рассеянно уставился на экран телевизора. Ты сегодня немного странный, точнее сказать, не такой, как обычно. Как так? Я живу с тобой, люблю тебя, а понять, что с тобой не так, не могу.
Вдруг мою талию крепко оплели жилистые худые руки, а по шее мягко прошлось теплое дыхание. Оставив запотевшую бутылку шампанского на полу, ты бесшумно опустился на матрас позади меня и обнял, прижимаясь всем телом, будто тебе нестерпимо холодно. Я не вздрогнул, только закрыл глаза, отчего показалось, что изображение с экрана телевизора теперь пляшет на внутренней поверхности век. Кончиком острого носа ты зарылся в мои волосы, а губы нежно прижались к коже за ухом.
- Сегодня ты не пытаешься казаться взрослым, - слегка охрипшим от удовольствия голосом проговорил я, щурясь, как пригревшийся у огня кот.
- Просто когда становишься взрослым, то хочется только одного – снова стать ребенком, - прошептал ты, заставляя горячее дыхание вместе с мурашками бегать по коже.
Я развернулся, чтобы заглянуть тебе в глаза. Так вот что в тебе изменилось. Выдержав мой пристальный изучающий взгляд, ты вдруг перевел его на часы. Я последовал твоему примеру. «00:03» вырисовывалось яркими, будто неоновыми цифрами на дисплее.
- Мы впервые встретили Рождество вместе, - радостно сказал ты, и ни с того ни с сего начал меня щекотать. Я, задыхаясь от смеха, повалился на матрас, увлекая тебя за собой. Отсмеявшись, ты тяжело выдохнул и устроился на моей еще тяжело вздымающейся груди, ища мою руку, чтобы переплести наши пальцы.
Этой ночью мы дали друг другу обещание, что никогда больше не будем отмечать Рождество в одиночестве. Нашими свидетелями стали черно-белый трехногий телевизор, будильник и старый, почерневший от времени и копоти камин.
* - зажигание Рокфеллерской Центральной Рождественской Елки (Rockefeller Center Christmas Tree) является ежегодным рождественским мероприятием, которое происходит в Рокфеллер-Центре в Нью-Йорке. (wikipedia.org)
Johnny_V, ну что тут скажешь..вы попали в десятку) никак иначе фик под такую песню я и представить не могла)) мило - а значит прекрасно (что-то я последнее время стала флафф любить и гет, джен о.о) правда я больше хотела бы увидеть Уэйцест, но Фрэнк/Майки тожу получился на славу Спасибо за улыбку во время прочтения
пятёрку поставила,вы отлично пишете 
