Правило 1. Не смотри.

Я сделал глубокий вдох, закрыл глаза и толкнул дверь. Она распахнулась, и я на миг замер, ослепленный ярким светом ламп. Комната была достаточно свободной, чтобы вместить в себе небольшой стол, заваленный бумагами, несколько гитар, барабанную установку, синтезатор и аппаратуру, в которой тогда я еще плохо разбирался. В углу стоял продавленный старый диван с вылезшими наружу пружинами, пара кресел такого же качества, кофейный столик с разводами непонятного происхождения и даже нерабочая кофеварка, покрытая слоем пыли.

- Чего застыл на пороге? Слушай, Рэй, мне уже не нравится этот малый. Я устал. Какого черта все эти засранцы такие тупые? Этот чувак будет последним, кого я буду слушать, или мы будем играть без ритм-гитариста вообще! Чего ты стоишь, я спрашиваю? Или выматывайся отсюда, или играй!

Берт МакКрэкен, солист и фронтмен группы, сидел за столом, забросив на него свои ноги в старых кроссовках. Он сверлил меня таким взглядом, словно я только что сбил его кота. Он курил, время от времени стряхивая пепел в пустую банку из-под пива. Про него я не знал ровным счетом ничего, только слышал про его вспыльчивость и любовь к кофе. Видимо, про вспыльчивость слухи были не преувеличены – парню не помешало бы заняться медитацией. У него были черные спутанные волосы, недельная щетина на лице и немного раздраженный взгляд.

Рядом с ним сидел Рэй Торо – лид-гитарист. Именно благодаря знакомству с ним я узнал, что The Used подбирают себе третьего гитариста, и, захватив гитару, пришел к нему. Видимо, я на многое надеялся, когда думал, что меня заберут с руками и ногами, - мне здесь не рады. Сам Рэй был добрым пухлым парнем с пушистыми волосами.

В кресле у стены, тихо постукивая барабанной палочкой по спинке, восседал Боб Брайер – этот парень часто молчал (даже слишком часто). Он был одним из самых крутых парней, который никогда не скупился и покупал пиво просто так, задаром. На вечеринках он обычно сидел в углу или у барной стойки, но умудрялся оставаться трезвым и рассудительным – поэтому в итоге оказывался тем, кто развозил пьяных друзей по домам. У него были светлые волосы и ярко-голубые глаза, да и выглядел он вполне безобидно.

Рядом с ним на таком же кресле, покусывая медиатор, сидел Майки – бас-гитарист. О нем я знал еще меньше, чем о Берте – этот парень почти не показывался на вечеринках. Я слышал, что он хорошо играет и в группу попал благодаря каким-то связям с Бертом. У него были светло-каштановые волосы, которые он обычно прятал под шапку, тонкие черты лица и очки в белой пластиковой оправе. Да и сам он был тощий и вытянутый, словно в детстве родители часто протаскивали его через сушилку для белья.

- Живее, неудачник, - поторопил меня Берт. Я сглотнул, поспешно стянул с плеча чехол с гитарой, уселся на покосившийся стул перед диваном, на котором восседали МакКрэкен и Рэй, и погладил трясущейся рукой гриф гитары.

- Все в порядке, Фрэнк, - произнес Рэй, заметив, как дрожат мои пальцы. – Начинай.

Но я медлил, понимая, что не смогу сыграть даже четверть партии, потому что руки безбожно трясутся, словно старый стул, на котором сегодня сидел не один десяток гитаристов, отбритых Бертом (или Рэем), подключен к электричеству. Я сидел, поглаживая гитару, и с тоской думал, что вот-вот Берт запустит в меня пустой банкой пива и пинками выгонит из студии. Но он молча курил, время от времени бросая на меня равнодушные взгляды.

Внезапно дверь за моей спиной растворилась с тихим скрипом, и в спину мне ударил порыв воздуха. По лицу Берта расползлась загадочная улыбка, он отставил банку в сторону и жестом велел Рэю освободить место.

Я обернулся.

На пороге стоял высокий парень с волосами цвета воронова крыла. На нем была растянутая и потертая черная футболка, обтягивающие джинсы с  тонкой цепью на левом бедре, которая касалась самого колена. Голова была опущена так низко, что длинные волосы скрывали его лицо. В руке он сжимал скетч-бук и пару карандашей. Пару секунд помявшись на пороге, незнакомец обогнул меня, подошел к Берту и сел на его колени. Рука МакКрэкена мгновенно оказалась на бедре парня, которому, от силы, было семнадцать.

- Все нормально, Джи? – ласково спросил Берт. И я не узнал в этом, новом Берта, вечно нервного и недовольного Берта, который был готов вытряхнуть меня из студии вместе с гитарой и табуреткой.

Со всей этой суетой, которая меня даже не коснулась, я вдруг забыл, как сильно я волнуюсь. Руки не дрожали, теперь я тупо сжимал гитару, глядя, как отражается свет офисной лампы от волос Джи. Своими тонкими музыкальными пальцами он развернул блокнот и, перелистнув несколько страниц, положил его на свое колено. Берт, заинтересовавшись, видимо, набросками, приподнял бровь. А парень поднял голову и посмотрел на меня.

У него были невероятные глаза. Таких глаз я не видел никогда – ни до, ни после нашей встречи. Глубокие, мудрые не по годам, пронзительные, видящие тебя насквозь. Мне казалось, на дне этих глаз живет сама справедливость. Пальцы заскользили по струнам, вырывая из инструмента первые ноты. Джи, не отрываясь, смотрел на меня, а я смотрел на него и продолжал играть, не замечая ничего вокруг. Звуки собственной игры доносились до меня, словно из-за слоя ваты; я тонул в его глазах, забыв обо всем на свете, раздирая пальцы о струны. Два омута, глубокие, затягивающие на самое дно. Наваждение, накрывшее меня, топило тягучими теплыми волнами своей космической, невесомой, но неподъемной тяжестью.

- Все! Хватит!

Я замер и опустил гитару. Тишина резанула по ушам, как бывает после того, как ты вынырнешь из-под воды. Берт смотрел на меня с плохо скрываемой яростью, а Рэй неодобрительно качал головой. Джи смотрел на меня еще пару секунд, а затем отвел взгляд, поднялся и ушел, захватив свой блокнот.

- Принят, - процедил сквозь зубы Берт. Я не успел обрадоваться. Потому что он встал на ноги, приблизился вплотную ко мне и, сжав в кулаке ворот моей куртки, выдохнул в лицо, утопив в вони кислого пива и сигарет: - Никогда, ты слышишь, никогда не смотри ему в глаза так, как делал это сейчас!

Он с силой толкнул меня в грудь так, что я едва не свалился со стула, и вылетел из студии, хлопнув дверью.