- То, что наша школа проходит переаттестацию, все помнят? – грозным голосом, заведомо не предвещавшим ничего хорошего, возвестила миссис Дилингем, опираясь рукой на стол. Я посмотрел на перстни, украшавшие ее короткие пальцы, перепачканные мелом, и, почувствовав отвращение, уткнулся лицом в парту. Мой лоб удобно устроился на учебнике математики за 8 класс, я даже почувствовал некоторую мягкость, исходящую от потрепанных страниц, усыпанных числами. Рука с тремя перстнями, сверкающими камнями самых разных цветов, почему-то огорчила меня. Захотелось закрыть глаза и погрузиться в тяжелую дрему.
О переаттестации школы, я, разумеется, слышал. И не один десяток раз. В последние недели три все учителя только и говорили об этом нервозном и крайне важном событии в скудной жизни нашей школы.
- Тебе плохо, Фрэнк? – сразу же переключилась на меня Дилингем. В ее голосе не было притворства или льстивости. Впрочем, это не было для меня неожиданностью. То, что у миссис Дилингем, учителя математики, для Фрэнка Айеро заготовлены самые нежные и искренние слова, знали все. Даже сейчас я почувствовал, как мне в спину и бока впились, словно наконечники стрел и копья, взгляды ненавидящих меня глаз. Я усмехнулся в обложку учебника.
По математике я был примером для всего класса. Точнее, в пример меня ставила сама Дилингем, вне школы которую называли Мишель. В принципе, она была милой и доброй для меня, но вот рука с кольцами не давала мне воспринимать ее всерьез. К тому же, я слишком хорошо знал, чем вызвано такое отношение ко мне, двоечнику почти по всем предметам и известному грубияну. Нежность ее была мотивирована тем, что по математике я был самым успевающим в классе. Регулярные олимпиады, на которых я неизменно занимал призовые места, приносили миссис Дилингем немаленькие прибавки к зарплате. Можно сказать, что я покупал ее любовь. Пусть так. Широкая спина Мишель (мне она разрешала называть себя так, просто по имени и на «вы») служила мне хорошей защитой от нападок директора, грозившегося вызвать мою мать с её сожителем в школу. Если бы не Дилингем, они бы ходили сюда каждый день, как на работу.
- Фрэнки, тебе нехорошо? – сочувствие Мишель медленно приближалось к грани между искренностью и притворством. Двигая бедрами (я очень хорошо знал ее походку, напоминающую неспешное покачивание корабля), она подошла ко мне, переместив руку с перстнями на парту, на которой я тщетно пытался задремать. Я продолжал ее игнорировать, уже давно я чувствовал полнейшую безнаказанность в отношении неё.
Не дождавшись ответа, миссис Дилингем осталась стоять рядом со мной. Класс уже расшумелся, и учительница постучала по парте костяшками пальцев, отчего мою голову, лежащую на учебнике, несколько раз ощутимо тряхануло.
Миссис Дилингем вообще имела привычку разговаривать с учениками стоя. Это было частью той самой школьной психологии, которую исповедовали все, кто имел право называться педагогом. Ученику – парта, учителю – весь кабинет. Учитель стоит, возвышаясь над учеником. Как статуя Свободы, гордый и неподкупный оплот справедливости. По идее, все это должно давить на психику, внушая уважение к непоколебимому авторитету старших, но на меня это либо вообще никак не действовало, либо вызывало только противодействие.
- От вашей, между прочим, успеваемости зависит, пройдет наша школа через это испытание или нет! – рявкнула миссис Дилингем. – Джерард, а ведь твоя двойка – единственная в классе за последнюю контрольную работу!
Весь класс обернулся посмотреть на паренька по имени Джерард Уэй, гордо восседавшего на самой последней парте. Один я остался в прежнем положении. Не люблю такие моменты, когда все взгляды направлены на какой-то один объект. Тем более, если этот объект – смущающийся человек. От румянца, от потупленных глаз во мне просыпается что-то нехорошее, я начинаю ощущать себя немного другим, кровожадным, что ли.
Но я знаю, что Уэй точно не смутился сейчас. Он вообще был своего рода уникальностью среди тридцати моих одноклассников. Он никогда ни с кем не дружил, проводя все перемены и перерывы за своими непонятными рисунками. Я редко испытываю интерес к людям, но, пожалуй, я бы хотел заглянуть хоть раз в его альбом, который они всегда носил с собой. Я никогда не замечал, чтобы Джерард проявил хоть малейший интерес к какому-либо предмету, его взгляд был всегда спокоен. Он никогда не ввязывался в драки. У меня складывалось такое чувство, что он благородных кровей, хотя, какая там голубая кровь у четырнадцатилетнего мальчишки-оборванца. Джерард Уэй был для меня просто одноклассником, который сидит за мной через одну парту, у самых шкафов. Одноклассник-одиночка, чья личность особо не занимает меня. И не более того. - В целях повышения твоей, Джерард, успеваемости по моему предмету, я предлагаю тебе позаниматься алгеброй и геометрией с Фрэнком, - слова миссис Дилингем заставили меня открыть один глаз, которым я увидел какую-то замысловатую, неразличимую в полумраке формулу на обложке учебника. Уэй молчал. Как всегда. В этом мы, пожалуй, похожи друг на друга. Игнорировать учителей – что может быть лучше?
- Фрэнк, - рука Мишель легла на мое плечо, придавив меня к парте, впечатав лбом в учебник, - позанимаешься с Джерардом? - Нет, - твердо сказал я, помня о драгоценных часах ничегонеделания, которые были так любимы мной. - От этого зависит результат проверки школы, - миссис Дилингем приподняла брови. – Ты отлично знаешь математику, почему бы тебе не помочь Джерарду? Время у тебя есть, я даже оставлю вам ключи от кабинета, чтобы вы учили математику в спокойной обстановке после основных занятий столько времени, сколько потребуется, хоть до самого закрытия школы. Ну так, что, Фрэнк, ты согласен?.. - Нет, - я взглянул в зеленые глаза Мишель, цвет которых, впрочем, был результатом использования контактных линз, понадеявшись, что Дилингем все поймет и перестанет меня упрашивать о том, что заведомо обречено на жёсткий и категоричный отказ. В мою пользу молчание Уэя – раз это не надо даже ему, с какого перепуга это должно быть нужно мне? - Джерард, ты бы хотел порешать задачи с Фрэнком? Тебе бы точно это помогло, - миссис Дилингем явно была уверена в универсальности и абсолютной правильности своей идеи. Ну, ничего, мы же будем молчать. И мне не придется сидеть здесь, в этом кабинете, бесконечное количество длинных, тягучих, ленивых и сонных часов, с упорством шахтёра пробиваясь сквозь бесконечную глупость Уэя. А в том, что он был феноменально глуп, я и не сомневался. Как же можно счесть его умным, если я за все годы учёбы в этой школе практически ни разу не слышал хвалебного отзыва об этом воплощении Будды от кого-либо из учителей?.. Он был словно инфернальный герой комиксов, сошедший с обложки глянцевого издания на нашу бренную землю, и эта его замогильность и потусторонность мне совсем не импонировали. Уэй выглядел, как воскресший труп, с удивительно тонкой кожей, будто намазанной алебастром, чёрными, неярко блестящими волосами, окрашенными агрессивной краской, зелёными глазами, которые напоминали мне два сумрачных пруда в сени вековых усталых ив, полощущих свои печальные ветви в мутной золотисто-зелёной воде. Такая внешность отталкивала своей необычностью и явно неземным происхождением. Кто-то из девчонок находил его милым, симпатичным, даже смазливым и слащавым, но я лишь фыркал про себя, слыша эти слова. У меня Джерард ассоциировался лишь с восставшим из могилы покойником, и поэтому мне он был неприятен, словно он мог схватить меня сзади за шею и утащить за собой в своё подземелье. А я и не сомневался, что он живёт в Преисподней и после уроков спускается именно в Ад, к своим демонам и покойникам, где у него дом, и домашние задания он делает (что было весьма сомнительно) под крики мучимых грешников и хохот своих дружков-бесов…
Голос Мишель, внезапно вторгшийся в мои засекреченные для всех окружающих мысли, сильно напугал меня и заставил внутренне вздрогнуть, отчего невидимые мурашки начали покорно исполнять свои нудные обязанности и хаотично поползли под моей кожей, перемещаясь от лица к спине. Брр, гадкое ощущение, всегда ненавидел его!..
- Согласен? – еще раз спросила Дилингем, но уже грозно и как-то раскатисто рявкая, словно рассерженный лев. Ух ты, а я и не знал, что не только мёд может течь из этого миниатюрного припухлого ротика, но и внушительное рычание! - Да, - зачем-то сказал Уэй, приглушённо и безэмоционально. У него вообще был странный голос: хоть он и сломался, но оставался на удивление высоким и чистым, иногда хрипловатым и глухим, как сейчас. Наверное, он мог бы хорошо петь, если бы занимался вокалом серьёзно. Эй, чего это я так задумался о нём, а?!.. Он же только что этим равнодушным словом перечеркнул весь мой досуг ближайших двух недель! А ведь я планировал сделать так много: опробовать приставку, которую отдал мне Серж, мой двоюродный брат из Юты, пойти к маминому приятелю, не помню, как его зовут, покормить его уток и кроликов, которых он держит у себя на заднем дворе на продажу, прошвырнуться по моллу и купить, наконец, присмотренную ещё неделю назад байку с логотипом Depeche Mode во всю спину. Конечно, это не так круто, как Metallica или Slayer, но старички-британцы мне больше по душе, чем всякие рычащие волосатые рокеры, истекающие потом. Мне и в жизни хватает рычания, от матери, например. И вот всё это великолепие накрылось медным тазом лишь из-за одного слова этого жалкого, никчёмного существа по имени Джерард Уэй?!..
Я поднял голову и, обернувшись, посмотрел на него, но в глазах моих запечатлелась лишь обида, а не ненависть. Зачем? Зачем ему это? Назло мне? - Какого черта? – риторически спросил я, вставая. – Я не буду сидеть с этим придурком! Не для него мама ягодку растила, - сплюнув на пол, я выхожу из кабинета, забросив на плечо сумку. Краем глаза вижу, как вздыхает Мишель. Как будто она не знала, что меня нельзя злить!
…До большого перерыва я скрываюсь на подоконнике огромного окна на втором этаже. Тут прохладно, просторно и светло. Я курю в приоткрытую раму, старательно выпуская густой дым через нос. Если выпускать его через рот и не пользоваться потом жвачкой, то во рту останется неприятный привкус, будто я усердно лизал медную дверную ручку. Курить я начал в этом году. Вот уж не знаю, кто сунул мне в рот эту вредную привычку, наверное, пресловутый Серж из Юты, когда он приезжал гостить к нам на зимние каникулы, веснушчатый, рыжий, шумный и заводной, но ощущение сигареты в руке успокаивает и расслабляет, так что я даже благодарен родственничку, что он испортил малыша Фрэнки.
Через стекло я вижу почти весь свой класс, разбредшийся по школьному двору. Они для меня – всего лишь стадо овец. Ведомых, податливых. И я овца, но отбившаяся от стаи. Никакой пастух не властен надо мной, и это прекрасно. Кто ещё может похвастаться в свои почти четырнадцать, что он сумел распрощаться с обществом и стать автономным, как Косово?..
- Фрэнк? – окликает меня чей-то голос. Определенно, я слышал его, но сразу все равно не могу определить, кому же он принадлежит, потому что знакомые нотки вдруг обрастают, обволакиваются чем-то новым и неопознанным. Кто же так мастерски играет своими голосовыми связками?.. Поворачиваю голову и обнаруживаю Джерарда, стоящего около меня. Что за день?.. - Что надо? – спрашиваю я, наблюдая, как Джерард усаживается на другой конец подоконника, доставая альбом, карандаш и… пачку сигарет с вложенной в неё зажигалкой. Вот уж не думал, что покойничек Уэй курит!
Я начинаю понимать, что этот подоконник – его любимое место, потому что он запрыгнул на него так ловко и так небрежно начал курить в уголок приоткрытой форточки, что стало понятно, что он чувствует себя здесь очень комфортно и уютно.
- Ничего, - произносит он в ответ на мой грубоватый вопрос, начиная что-то рисовать и иногда небрежно смахивая частицы белого пепла, норовящие покрыть своей проседью шуршащие листы его перекидного альбома. Я уставился в стекло, проводя пальцем по блестящей поверхности, отчего по этажу разносился противный визг. Второй этаж вообще славился своей пустынностью. Здесь были только кабинеты химии и биологии, ученики практически не поднимались сюда. Я бессмысленно смотрел на улицу. Было почти начало лета; листья каштана доверчиво прижимались к стеклу, вся их зеленая, усыпанная прожилками поверхность была в пыли. От долгого взгляда, сосредоточенного на ветвях, мне начинало казаться, что листья подрагивает в ритм шороха карандаша Джерарда о бумагу. Я изо всех сил старался не показать, что заинтересовался его творчеством, но я уже был на крючке. Любопытство все-таки пересилило меня.
- Что рисуешь? - спросил я, не выдерживая, не отрывая взгляда от стекла. От моего дыхания оно немного запотело, и я принялся водить по этому участку кончиком пальца, выводя непонятные загогулины, явно являвшиеся частями таинственного даже для меня, его творца, узора. - Я? Да так, ничего интересного, - наконец, откликнулся Джерард, прикусывая кончик карандаша вместо докуренной до самого фильтра сигареты. Мне безумно хотелось посмотреть, что же намалевано на страницах его альбома, но я взял себя в руки. - Не хочешь – не рассказывай, - как можно безразличнее изрек я. - А ты - странный, - вдруг сказал Джерард, вынимая карандаш изо рта и зажимая его между двумя пальцами, словно то была недавно выброшенная в окно сигарета. – Ты же вообще ни с кем не общаешься, все время ходишь один… Почему? - Я – одиночка по натуре, ясно? – не хватало еще, чтобы я начал оправдываться перед этим мальчишкой. Но мне явно нравилось, что он заинтересовался мной, хоть он и обозвал меня странным. Странный… Да кто из нас ещё странный, я или этот вампирёныш с впалыми щеками и бледными губами?.. - Ясно, - карандаш Джерарда переместился за ухо, - я тоже. - Раз уж ты такой одиночка, - усмехнулся я, сцепляя руки на согнутых коленях, - то зачем согласился заниматься математикой со мной? Тебе же, вроде, плевать на оценки. - Мне абсолютно все равно. Но, если какая-то там статистика зависит от моих двоек, то почему я должен был отказаться? Мне нравится Мишель, пусть уж ей будет приятно. Нет смысла отказывать, если хоть кому-то это нужно, - Джерард пожал плечами. - Главное, что я не хочу тебе совершенно ничего объяснять! – с вызовом бросил я, прищуриваясь и пристально наблюдая за его реакцией. Впрочем, я и сам не знал, какая реакция на мои слова была бы для меня наиболее приемлемой. - Будь спокойнее, спокойствие есть уверенность, - чересчур взрослым голосом возвестил Джерард, возвращая карандаш в рот. Я рассмеялся. Злиться на него у меня не было причин.
- А потом ты все-таки согласился позаниматься со мной, - тихо произнес Джерард, сидевший на скамейке, ковырявший носком кроссовка белесые пятна снега на черной, не выжаренной еще солнцем земле. После жестокого и сумбурного отказа мне он выбежал на улицу и уже намеревался сбежать с этой территории мёртвого металла, но я успел в последний момент перехватить его за рукав пальто и усадить на скамейку, таким образом сумев предотвратить его трусливое бегство от меня и от этих извечных проблем, Дамокловым мечом висящих над нами обоими уже около двух лет. Двух лет… Это звучит бесцветно и жалко, даже слишком легко, а на деле эти семьсот тридцать дней ещё надо было прожить, деля одну совместную жизнь на двоих. - И что? – в какой уже раз сказал я. – Вспомни наш девятый класс, первый поцелуй в чулане… - Нет, хватит, - руки Джерарда сжались, сжимая доску скамейки с такой силой, что костяшки пальцев побелели. На секунду мне показалось, что кожа разойдется на них, словно по швам. – Это было через год, понимаешь? Год прошел после того, как ты показывал мне решения уравнений. Я заработал свою тройку в аттестате благодаря тебе, приобрел друга… спасибо. Но все слишком быстро, Фрэнк, - котеночек на секунду поднял на меня глаза, - ты торопишься! - Ладно, - я выдохнул, пытаясь сдержать волну раздражения, смешанного с яростью, - но ты даже переехал ко мне! - Фрэнки, ты же сам знаешь, что я не сделал бы этого, если бы не обстоятельства! Тем более, мы дружим уже почти три года. Я доверяю тебе, Фрэнк. - И что тогда тебя останавливает? – не понял я. - Нет, - твердо сказал котенок, сверля меня зелеными глазищами, - я сам не готов, слишком быстро и неожиданно. - Джерард, - я упал на колени, - я хочу, чтобы ты был моим, - на коленях, пачкая джинсы, я подполз к его ногам, обтянутым черной тканью. - Я и так твой, - котеночек улыбнулся, - зачем тебе еще доказательства? Ты – мой единственный друг, больше никого я не подпускал так близко, как тебя. - Ну и что? – я положил подбородок на его колени, - ты же совсем не мой! Если бы я мог, я бы поставил на тебе клеймо, чтобы все видели, кому ты принадлежишь, - проговорил я, замечая, как меняется выражение глаз котенка. - Ты - маньяк, Фрэнк. Свадьба – это слишком серьезно. Ты иногда расписываешься на мне ручкой, зачем заходить дальше? Встань уже, - Джерард, поморщившись, положил мне руки на плечи, пытаясь меня приподнять. - А если ты уйдешь? – даже произнося эти слова, я почувствовал, как больно и плохо мне становится. – Я не переживу этого, Джи. Ты – все для меня. Будь моим, прошу! – я обнял его колени, прижимаясь к нему всем телом. Мои джинсы были все в грязи, ноги холодила грязь, но меня мало это волновало. - Нет, Фрэнки, не торопись. Встань с земли, заболеешь. -Я не отпущу тебя, - в отчаянии я еще сильнее сжал ноги Джи, - ты мой, мой. Я хочу обладать твоим телом и разумом, иметь власть над каждой твоей частицей. Наверное, проще было бы убить тебя, - я усмехнулся, - жаль, что я не могу этого сделать. - Ты… ты что такое говоришь? – в голосе котенка плеснулся страх. - Я бы убил тебя. Перерезал бы тебе горло, - сообщил я, впитываясь в расширенные зрачки Джерарда. – Хотя… нет, я бы подсыпал тебе яда, например, стрихнина в спагетти, которые ты так любишь. Ты бы ел, втягивая по макаронинке своим нежным ртом. Я же знаю, насколько мягок и нежен может быть твой рот, правда, Джи?.. - Что? Что ты несешь? – котеночек попробовал стряхнуть меня со своих ног, но это у него не получилось. - Так вот, ты бы съел всю тарелку моих спагетти, котик. И сказал бы мне, что они были вкусны, как никогда. А я бы не стал говорить тебя ничего про яд, честное слово! Мне бы хотелось сказать тебе, что через два часа ты умрешь, но я бы сдержался, клянусь. Я бы ходил за тобой по пятам, как игуана, укусившая свою жертву. Ты бы замечал мои странные взгляды на тебя. Меня ничего не беспокоит, нет-нет, мне просто хочется представить, что творится в твоем организме, какие ткани сейчас изнывают от ядовитого сгустка внутри тебя. Тебя бы тошнило весь вечер, Джи, - я смотрел прямо в его глаза, наблюдая за бешеной пульсацией зрачков. – Я бы сидел около тебя, держал твою холодную, мокрую руку. Мы бы рассуждали, что ты мог такого съесть, что тебе стало так плохо. Я бы вспомнил про консерванты, которые мы недавно проходили на биологии, я пересказал бы тебе все, что говорил нам учитель. Ты бы не понял, что слышал это – твой мозг уже разлагался бы. Потом, когда у тебя отказали бы ноги, ты бы начал паниковать. А я убеждал бы тебя не вызывать врача. Ведь мышечная слабость, то, что ты не чувствуешь ноги – это нормальное действие моего яда, котик. - К ночи ты бы уже задыхался. Твое сердце билось бы все быстрее. Я бы слушал его, лежа на твоей груди. Я бы гладил твои спутанные волосы. А потом ты бы умер, повторяя мое имя, комкая в пальцах простынь, поднимая бедра как можно выше, дергаясь в бессильных судорогах. Оргазм смерти, Джи. - Фрэнк… - Да, да, котенок! Ты бы умер! Лежал бы на кровати, утопая в мягком одеяле. А я бы целовал твою бледнеющую кожу, слизывая твой пот, проходясь языком по заострившимся выступам твоего тела. Я ведь еще не пробовал тебя на вкус, Джи. Было бы самое время это исправить. И я бы погрузил твою спокойную плоть в свой рот, изучая… - Айеро, ты сумасшедший! – в бешеном порыве Джерард вскочил на ноги, - немедленно замолчи! - Прости меня, котенок, - исступленно зашептал я, ловя и целуя его руки, - давай поженимся, я буду оберегать тебя, обещаю! – вкус кожи Джерарда ложился на мои губы, я облизывал их, едва успевая покрывать поцелуями руки котенка. - Отпусти меня! – котеночек вырвал свои ладони у меня из-под губ и отстранился, отступая на шаг назад. - Стой, - я попытался поймать его за ноги, но не успел. Джерард повернулся ко мне, стоящему в грязи на коленях, спиной, устремляясь прочь. - Не уходи, - взмолился я, протирая руки к нему, отдаляющемуся с каждым шагом. – Прости, Джи, прости меня… Слова ударялись о спину Джерарда, упруго отскакивали, валясь в зернистый снег, из-под которого клоками торчала прошлогодняя осока, склонившая свои переполненные потомством колосья. - Стой! Подожди! – закричал я, чувствуя, как меня охватывает паника. Я мигом взметнулся на ноги, еде удержав равновесие. С меня ручьями стекала вешняя вода, придававшая моим джинсам ниже колена темно-синий оттенок. - Котенок! Джи! – я бежал вслед за Джерардом, задыхаясь от болезненно-сладкого страха навеки остаться тут одному. – Джер! Подожди! Я всего лишь хочу быть с тобой! Котенок вздрогнул, ускорил шаг и перешел на бег. Он всегда был быстрее меня. Мы бежали вдоль забора, который, по сути, был решеткой, увитой коричневыми стеблями вьюна, умершего перед затяжной, изматывающей зимой. Джерард абсолютно не реагировал на мои крики. Внезапно он замедлился, давая мне возможность приблизиться к нему, протянуть руку, схватиться пальцами за воздух, хранивший еще его мимолетный запах… Котенок ловко подтянулся на решетке, перепрыгивая на другую сторону. Теперь он шел спокойно, понимая, что я не смогу повторить его трюк. - Джерард, - простонал я, останавливаясь, упираясь руками в колени, пытаясь остановить бьющееся судорожно сердце. Под куртку мне сразу же влез холодный весенний ветер, заставивший меня поежиться. – Джерард! Джи! – окликнул я его еще раз, но он даже не повернул головы. Я уперся лбом в решетку, чувствуя полное опустошение внутри. Мой пушистый комочек ушел от меня. Вот так просто. Я хватаюсь руками за решетку, размещая пальцы в ячейках. Стебли вьюнка хрустят под моими руками. – Дже-рард, - по слогам произношу я, заходясь в бессильных рыданиях, думая, что все кончено. Где же он, мой гром небесный?
Я вошел в спальню с подносом в руках, неловко, ногой прикрывая за собой дверь. Стакан свежевыжатого сока и булочка. Сок апельсиновый, но почему-то пахнет клубникой. У меня была мысль добавить в него немного цедры, чтобы запах был правдоподобнее, но в итоге я все же пришел к мысли всего лишь украсить край стакана ломтиком лимона. Мои щеки немного красны – это даже не от смущения, нет. Скорее, это оттого что я с утра пораньше пробежался до кондитерской. Чего не сделаешь ради котенка! Джерард очень вымотан в последнее время. Кажется, его гложет что-то. От этого он все чаще смотрит в окно и все меньше рисует. Это беспокоит меня. Именно поэтому сок апельсиновый. Может, его клубничная кислота немного подбодрит моего котенка? Джи еще спал. Черные кудри разметались по подушке. Он часто спал вот так, на спине, чуть приоткрыв жарко дышащий рот. Одна рука, как всегда, выбивалась из-под одеяла. Пальцы чуть двигались во сне. Я аккуратно поставил поднос на пол рядом с кроватью и присел на ее край, осторожно беря беззащитную руку Джерарда себе на колени. Я открыл его ладонь, чуть надавив на послушно расправившиеся пальчики. Линии жизни. Неправильная, угловатая буква «Ж» прямо посередине ладони. Я обвел ее кончиком языка, ощущая соленый привкус. Руке котенка было очень уютно на моих коленях, запястье идеально подходило к выемке между моими бедрами. Держать за руку моего котенка. Есть ли что-то более порочное в подлунном мире? - Котик, вставай, - пропел я в приоткрытое прядями специально ради меня ушко, - уже новый день. Джи муркнул что-то невразумительное, поворачиваясь на бок, лицом ко мне. - Просыпайся, ну? – я потрепал его за ухом. -Мммм… Фрэнки… - Я, я, котенок. Вставай. Я принес тебе сок. Джерард сел на кровати, протирая свои еще совсем сонные глаза. - Поговорим? – спросил я, водружая на колени Джи поднос. - О чем? – он с аппетитом отхлебнул сока и с наслаждением, зажмурившись, проглотил его. - У меня к тебе серьезное предложение. Выходи за меня замуж? – левая рука котеночка оказалась между моих ладоней, я на автомате погладил его безымянный палец, словно бы определяя его толщину. - Что? – котенок поперхнулся. -Замуж? - Да, да, - пылко повторил я, наклоняясь к лицу Джерарда за поцелуем. - Фрэнки, я… я не ожидал… - котенок поправил сбившиеся волосы надо лбом, уворачиваясь от моих губ. Он поставил сок на поднос, перемещая его на мои колени. - Ты куда? – беспомощно спросил я, наблюдая, как котеночек соскальзывает с кровати, являя моему взору в меру упитанное тело, лишь частично прикрытое подобием коротких шорт. - Фрэнк, не надо, - Джерард выглядел растерянным. – Я не могу сейчас ничего сказать… - Джи, - я хотел поймать его запястье, но он отдернул руку. - Не трогай, не надо. Я сидел на кровати, допивал свежевыжатый сок, изучал запыленные занавески на окне. Вскоре хлопнула входная дверь, оповещая меня о том, что котенок вышел из квартиры.
Гортань перехватывало спазмами. Это конец. Конец всего, что между нами было, всего, что могло бы еще произойти. Я всхлипывал, шепча без остановки имя моего котенка. Еще секунда – другая, и я понял, что тону, с головой погружаюсь в собственные слезы. Я рвано дышал, приникнув губами к ржавой местами сетке. Начинал накрапывать дождь. Мне хотелось запрокинуть голову, подставиться под мелкие, пахнущие болотной водой капли. Весна имеет аромат болота. Зачем мне жить?
Совсем рядом послышались мягкие шаги. Я приоткрыл затекшие слезами глаза. Котенок. Он стоял напротив меня, внимательно глядя на мое лицо. Разделенные решеткой, мы с ним все равно были связаны. Словно невидимые нитки сшивали нас, притягивая друг к другу. Как же я иногда хотел разорвать их! Но жизнь с огромной кровоточащей раной вдоль всего моего туловища – это было еще ужаснее, чем ощущать натяжение шва.
Пальцы котенка легли поверх моих, болезненно придавив их к жесткой проволоке. Он молчал, сложив губы в тонкую полоску. - Джи, котенок… - на выдохе прошептал я, наслаждаясь ощущением его медленных, холодных пальцев. Котенок приблизил лицо к решетке. Он был спокоен, даже безразличен. Казалось, он смаковал каждую мою черточку, каждый оттенок моей вымерзшей кожи, щедро украшенной каплями дождя, который постепенно сходил на нет, роняя последние частички воды на проеденный снег. Наши губы сомкнулись, идеально приникая друг к другу. Для каждой выпуклости моих губ нашлась идеальная ложбинка губ Джи, таких теплых, обветренных, с привкусом прошлогоднего снега. Я закрыл глаза, чувствуя, как сливается наша кожа, как через нее проходят тысячи тоненьких ниточек. Изо рта в рот. Из души в душу. Все мои попытки прижать мое изнывающее тело к Джерарду пресекались безжалостной решеткой. Мне ничего не оставалось, как стоять вот так, пытаясь насытиться одной лишь связью между нашими ртами. Несмотря на то, что котенок не делал ничего, что напоминало бы поцелуй, даже не открывал рта, меня необыкновенно заводило происходящее. Вскоре я уже тайком пытался потереться о сетку, тихонько двигая бедрами. Из-за туч выглянуло весеннее солнце. Лучи проскользили по моим джинсам, куртке, останавливаясь на точке соприкосновения губ. Кожа мгновенно нагрелась, а от Джерарда на меня пахнуло сухим жаром. Губы слегка пощипывало. Я не решался сделать наше касание более интимным; оно и так сводило меня с ума, привязывало, окутывало паутиной желаний.
Рот котеночка чуть приоткрылся; я мгновенно скользнул туда жадным языком. Обнять его я не мог, мне оставалось лишь положить ладони на сетку, сразу же соприкоснувшись с ладонями Джерарда. Холодный металл издевался надо мной, не давай получить желаемое. Ячейки ограды давали мне возможность только серединой губ слиться с губами котенка, только кончиком языка вторгнуться в его пересушенный рот. Джерард скользнул по моему языку своим. Его губы на секунду сомкнулись вокруг моего языка. Я прикрыл глаза, ощущая, как обветренная кожа скользит по чувствительным сосочкам, сразу же пытающимся распознать самый вкус, самую изюминку губ котенка. Котеночек отстранился, соскользнув с моего рта. Я недовольно поморщил нос, чувствуя, что Джи смотрит на меня. - Джи, ты издеваешься? – слова не успели слететь с моего языка; Джерард повернулся ко мне спиной, положил руки в карманы пальто и неспешно пошел прочь. Я стоял у решетки, открыв от неожиданности рот, глядя вслед котенку. Кажется, с правого глаза готова была скатиться слеза, но я не мог заставить себя шевелиться. Почему на меня нахлынули эти воспоминания, о зарождении наших чувств?.. Потому что сейчас всё рушилось, всё, что возводилось месяцами, рушилось в один момент. Как карточный домик?.. Нет.
Ещё быстрее, страшнее и мучительнее, мучительно оттого, что ощущаешь себя обманутым и униженным, раздавленным и оскорблённым, будто тебя изжевали, высосали весь сок и мякоть, а оболочку выбросили на пыльную обочину, небрежно смяв её ребристой подошвой кедов. И обиднее всего то, что это сделал самый близкий человек, часть тебя.
Котёнок отверг мои чувства!
Как он мог?!
Второй раз за этот день.
Небо, ты против меня?..
Солнце, недавно ласково осветившее меня и смутно порадовавшее первыми весенними лучами, теперь, словно в насмешку надо мной, жалким существом, скрылось за серыми тучами, вновь поглотившими этот маленький осколок света и счастья. Небо затянулось серым кучевым дымом, изредка поблескивающим белыми рваными краями, будто какой-то исполин утолил свой чудовищный голод, откусив от каждого облака по внушительному куску и оставив бесформенные завихрения грязного воздуха.
Странный, очень странный Джи..И не менее странный Фрэнк. А последний, к тому же, еще и маньяк какой-то. Хотя, честно говоря, меня очень зацепили его слова о том, как он будет убивать Джерарда. Эффективно же И про клеймо мило так Я просто в восторге, хотя по сюжету не могу ничего конкретного сказать - только вторая глава, да и все слишком запутанно. Что мне, собственно, и нравится От восторга я несу какой-то бред, да.
стася соберись от тебя точно ждут нормального цельного комментария но так сложно написать что-нибудь путное когда захватывает дух от прочтения и все мысли и чувства только к рассказу устремлены вот прямо сверху и пойдем школа - настолько верно и точно описано, все, до малейших деталей, все сравнения и образы, будь то овцы и фрэнк, считающий себя отбившимся от стада, или подоконник с форточкой, или олимпиадник, заваливающий все другие предметы и покупающий любовь учителя дальше - описание изощренного убийства неудивительно, что джи сбежал, такой чувственный ранимый мальчик он ничего не понимает, я бы все отдала чтобы мне хоть раз кто-нибудь такое сказал, это же прекрасно и заводит лучше ласк *Q* и этот поцелуй с разделяющей решеткой, такое ощущение запретности просто перехлестывает, так же, как и чувство того, насколько этого всего мало клянусь керрангом к десятилетию кемов, я бы очень хотела, чтобы этот коммент критиковал и распинал, но черт возьми, тут все слишком идеально! вишен, я люблю тебя, ты же в курсе лис, с уважением и щенячьей преданностью
Дорогие читатели!, спасибо за отзывы, мы тоже вас любим! Позвольте ничего не пояснять по сюжету, все должно решиться само. Насчет образов: Любовь - один из тех ножей, что либо отсекают все лишнее, либо превращают в ничтожество, не способное называться человеком.
Шикарно. А описания... какие описания. Ох, черт, они просто великолепны. Сидела, читала не отрываясь, настолько он меня зацепил. По сюжету пока не многое понятно, но вот что мне нравится так это то, что еще не все карты раскрыты и пока можно свободно подключать воображение и представлять, что же там было и о чем пока авторы умалчивают. Фрэнки и Джи странные, но это делает фф еще интереснее. А сцена, где Фрэнк обнимает Джерарда за ноги и говорит ему про яд и прочее, черт, меня от нее бросило в жар. Настолько непередаваемые ощущения после прочтения.
2 глава, а уже интересно и мне Фрэнк тут очень нравится, будущий маньяк какой то а вот какой Джи тут, я не понял но так хочется продолжения от вас ох как хочется
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
