1992

12:55 

… - Венди, не бойся, просто возьми мою руку, доверься мне. – шептал я едва слышно, повторяя свои слова. С периодичностью в несколько секунд тело бросало то в жар, то в холод, то по нему пробегала мелкая нервная дрожь. Звуки чужих голосов почти не доносились до слуха. Ткань, драпирующая кулисы, то и дело трепыхалась от постоянно снующих туда-сюда артистов. До начала спектакля «Питер Пен» оставалось ровно пять минут.
Ну нет, что вы, я спокоен. Хладнокровен и невозмутим. Равнодушен до такой степени, что у меня немеют пальцы, подгибаются коленки и пот выступает на лбу. А так да, я спокоен. И провалиться бы вам всем со всеми вашими Венди, Джонами и прочей магической пылью. 
Рядом, не менее взволнованная, застыла Каролина, уже переодетая в голубое короткое платье. Большой бант, венчающий её тщательно уложенную голову, топорщился на макушке, покачивая атласными лентами при каждом движении. 
- Только попробуй напортачить чего-нибудь, Уэй. – «ободряющим» тоном бросила она мне и сложила руки на груди. Волнение по ней тоже было заметно, но как-то странно: она краснела пятнами, расползающимися по её лицу и шее неровными фигурами, похожими на материки. И почему в эти самые ответственные минуты и думаю о чем угодно, но не о спектакле? Так, надо сосредоточиться. 
Я отвернулся от «Венди» и поднес сценарий к глазам, снова и снова проговаривая вполголоса замусоленные до дыр реплики. Я был уверен, что помню всё, но предполагал, что зажатость на сцене (а она обязательно появится) может выбить из колеи и выветрит из головы многодневно запоминаемые фразы. Или еще что-нибудь отчебучу, я это могу. Куда бы спрятаться от этого наказания.
Вот вы, наверно, зададитесь вопросом – а тщеславен ли я? Нет, совсем нет. Меня не волнуют слава и известность, я не хочу, чтобы фанаты стелились перед моими ногами и ловили каждое мое движение. Я просто трезво оцениваю себя и свои способности и понимаю, что этому не бывать, я рожден не для этого. Но когда я сталкиваюсь нос к носу с необходимостью себя показать, внутри неожиданно зажигается слабый огонек надежды на одобрение. И уж конечно в первую очередь это касается публичных выступлений. Рассмотрим простейший пример – вызов к доске. Отвечая, я, вроде бы, и не волнуюсь, особенно если уверен в том, что вещаю, но при этом внутри возникает неприятная свербящая боязнь опозориться и желание одобрения, похвалы. Пожалуй, это свойственно всем, кроме самых отъявленных пофигистов. Вот и сейчас, теребя в руках распечатанные листы со сценарием, я разрывался от противоречивых чувств опасения ударить в грязь лицом и тщательно скрываемой робкой надежды на успех. Я никому ничего не докажу и не изменю отношения к себе, если выступлю хорошо. Но, может быть, моя самооценка хоть немного поменяется…
Вешалка вынырнул из ниоткуда и положил мне руку на плечо со спины. Дернувшись, я едва не заорал, и так на нервах, а тут еще такое, и обернулся.
- Переживаешь? – участливо поинтересовался он, ехидненько улыбнувшись. .
Я сглотнул и неровно помотал головой, мол, нет. Я же из стали, конечно.
- Пора. – коротко кивнул худрук и вышагнул на сцену. Сквозь драпировку, отделяющую меня от зала, я слышал, как зрители встречают его аплодисментами средней степени восторженности, и как он приветствует зал, молвив что-то в духе: «Сейчас мы представим вашему вниманию постановку «Питер Пен» по мотивам произведения Джейма Барри…». И с каждым его словом процент моего воодушевления таял на глазах. Почувствовав, что еще немного, и на сцену меня придется втаскивать закованного в цепи, я встряхнулся и несколько раз твердо сказал себе: «Всё получиться». Я действительно старался верить в это. 
Тем временем Вешалка вернулся за кулисы, и на сцену отправились исполнители главных ролей – Венди, Джон и Майкл. Я успел только одобряюще хлопнуть по спине убегающего вслед за ними обряженного в чудовищный лохматый костюм Рэя, что теперь был собакой-водолазом Нэной. Мой выход был буквально через несколько минут. На всякий случай я подошел к большому зеркалу, что находилось в гримерке, и критично окинул себя в полный рост. Нет, зеленый определенно не мой цвет, а зеленым было всё начиная с дурацкой шапочки-пилотки и закачивая достигающими середины голени сапогами. Более всего я сейчас был похож на помесь Робин Гуда и переборщившего в детстве со сладким Арлекина. Мне не нужно будет ничего делать, достаточно просто появится на сцене, чтобы уложить в гомерическом припадке весь зал. Еще репутацию клоуна не хватало заработать для полного счастья.
Рядом, ну просто оскорбительно спокойная и сосредоточенная, застыла Кристина. Крохотное маленькое платье из белого шелка едва держалась на худых плечах. Серебристо-сиреневые крылья, сверкающие обилием блесток, немного покачивались, когда она задумчиво убирала за ухо выбившуюся из аккуратной шишки на затылке прядь. Кристина была само очарование. Эта роль подходила ей, как никому другому. Хрупкость, утонченность, словно прозрачная невесомость – все эти качества успешно воплотились в роли и стали очевидными. В моем случае очевидной являлась только полнота, подчеркнутая плотно облегающими изумрудными трениками. Господи, только бы они не разошлись по шву во время активных движений. Не думай об этом, просто не думай…
Где-то в глубине кулис вдруг раздались негромкие шаги, и из полумрака вынырнула фигура того, кого я бы хотел видеть в меньшей степени. Стив Вирцетти. Редкостная гнида и тварь, каких поискать еще нужно. Мой одноклассник, с самой первой нашей встречи поставивший себе цель отравить мое существование. Надо ли говорить, что мы ненавидим друг друга, как заклятые враги. И он всё не уймется. Когда уже оставит меня в покое.
- Классный костюмчик, Уэй. – бросил он небрежно, подходя к нам ближе и разваливаясь на скамейке. – Желаю тебе грандиозного провала.
- Очень лестно, спасибо. – буркнул я, не глядя в его сторону. И так настроение ни к черту, а этот еще подливает масло в огонь.
- Не обращай внимания. – Кристина вскинула голову с легкой улыбкой, стоящей двух часов терпения вирцеттовских подколок. 
Я постарался улыбнуться в ответ, хотя бьюсь о заклад, это выглядело так, словно мне поставили замораживающий укол пару минут назад. Не будет мне удачи в отношениях с противоположным полом. Смирись и расслабься.
Но вдруг меня как холодной водой окатили - я спохватился, что не выпил таблетку. Дело в в том, что иногда у меня повышается давление, и в эти дни необходимо выпивать эти дурацкие пилюли в определенные часы. А тут выходит, что я задержал как минимум на полчаса. Вот ведь… Я взял свою сумку и вытащил из кармана пачку таблеток. Извлек одну и положил на ладонь в легкой растерянности. Воды не было. Запить было нечем. А они ужасно горькие.
- Тебе нужна вода? Вот графин, запей им. – раздался гнусавый голос Стива позади. Я повернул голову и обратил внимание, что на столике действительно стоит неполный графин. Ну, будем надеяться, он не наплевал в него, раз вдруг проявил такую удивительную заботу. 
Я подошел к столику и отправил таблетку в рот, плеснув немного воды в стакан и опрокинув её в себя, совершенно не распробовав. Вода как вода. Чего мне и задумываться об этом, ну не яду же Вирцетти сыпанул в неё. Глупости.
Стоило мне, морщась от горечи таблетки, снова повернутся лицом к выходу на сцену, как чей-то острый локоть подтолкнул меня в бок. 
- Твой выход. – шепнула Кристина, продолжая подталкивать меня вперед.
У меня словно что-то обрушилось внутри. Но что делать, раз уж ввязался. Вздохнув, я сделал несколько самых медленных шагов в своей жизни, пока наконец не впечатался носом в тонкую фанерку, имитирующую окно. Так, теперь надо взобраться на этот шаткий стульчик и сигануть в проём. Пресвятая борода Кобейна, зачем мне это?
- Давай уже. – подтолкнула меня «Динь-Динь», и я взобрался на стул. Заглянул в отверстие, начав следить за действием. Надо дождаться, когда «Нэна калачиком свернется у постели Венди, и в доме погаснут огни». После этого и идет мое появление. 
Тем временем на сцене всё шло своим чередом и без заморочек. Момент прыжка приближался, и я даже, кажется, затаил дыхание от охватившего меня оцепенения. Нельзя так, надо сосредоточиться и собраться. Ни в коем случае не налажать. Только не здесь. Не сейчас. 
Но вот Майкл выключает свет и идет к своей кровати. Мерно так идет, спокойно. Всё по сценарию. И, кажется, я упустил момент, когда всё пошло наперекосяк. На сцене, как и положено, погасили софиты. Может, это и явилось причиной тому, что Майкл в полумраке не заметил тумбочки и врезался в неё. Раздался грохот, а потом чей-то знакомый вопль. Я почувствовал легкую панику, не понимая, что творится на сцене, как вдруг получил очередной тычок в спину. Это Кристина, которой своей широкой спиной я закрывал обзор на сцену, не выдержала и начала подгонять меня. Что еще оставалось делать? Мысленно воззвав ко всем богам, я шагнул в отверстие с той же обреченностью, с которой самоубийца ступает с крыши многоэтажки. Всё длилось доли секунд. Глухой удар, чей-то сдавленный вскрик, чувство чего-то мягкого под собой… Эти события прошли одной сплошной чередой, венцом которой стал вспыхнувший свет софитов. 
А теперь можете дожевать попкорн и объявить немую сцену в лучших традициях «Ревизора». По-другому это и не назовешь.
Я обнаружил себя сидящим на распластанном по полу Рэе. Венди и Майкл приподнялись на своих кроватях, слегка приоткрыв рты. Виновник произошедшего Джон стоял рядом и очумело хлопал ресницами. Зрители в зале притихли и безотрывно смотрели на сцену, некоторые даже приподнялись со своих мест, дабы лучше видеть. Эти томительная сцена длилась от силы пару секунд, но для меня она растянулась вечностью. И оборвалась она как-то сразу, в одно мгновение. Зал разразился хохотом, послышались аплодисменты, свист и улюлюканье. Кто-нибудь, просто убейте меня.
Насколько я догадался, в полумраке Джон опрокинул тумбочку, которая упала на «Нэну» Это был вопль Рэя, которому, очевидно, она отшибла ногу или отдавила пальцы. Вот он и рванулся к окошку, не подозревая, что в этот момент в него ласточкой сигану я. Вот и получилось то, что получилось…
Но как бы то ни было, нужно было выкручиваться из положения, и как можно скорее. Я соскочил с Рэя и помог ему подняться. Залепетал что-то в духе «Ой, бедная собачка, я нечаянно, прости…», понимая, как смехотворно всё это выглядит со стороны. Сидящий в первом ряду Вешалка схватился за голову, я успел заметить это. Ох и влетит же нам после спектакля.
Однако зал стих, и мы перешли непосредственно к сценарию. После пережитого потрясения реплики немного перепутались в моей голове, а некоторые и вовсе вылетели из неё. Но пока с ролью я справлялся, хотя и немного сбивался, произносил отдельные слова невнятно и тихо. Мою игру всячески старалась выправить «Динь-Динь», уже просто фактом одного своего присутствия придавая уверенности. И еще она так живо барабанила свои реплики, а кое-где даже успевала шепотом подсказывать мне мои. Поражаюсь её памяти. 
Так не шатко не валко мы постепенно подобрались к самому ответственному для меня моменту. И как я вообще пошел на это. И как вообще Вешалка узнал об этой моей маленькой особенности… Ну, в общем, да. Я буду петь. Петь как положено, с микрофоном, перед всем залом. Не как иногда дома перед родителями и братом. А перед всем залом, не имея права на лажание. Первый раз публично. 
Первый раз я обнаружил, к своему великому удивлению, что могу петь, когда мне было лет шесть. И это тоже заслуга бабушки. Обнаружив эту способность, она принялась развивать её со всем старанием, добившись определенных успехов. Конечно, я не стал Фрэдди Меркьюри, но пел сносно и местами неплохо. И вот сейчас мне предстояло продемонстрировать это умение на публику.
Ощущая мелкую дрожь в коленях, на ватных ногах я подобрался к микрофону, что был закреплен на стойке, и какими-то чужими руками коснулся его, сосредоточенно вслушиваясь в фонограмму и полностью отдавая себя в её распоряжение. Да, я дико волновался, и эту гамму чувств просто не передать никакими словами, но я знал, что музыка подхватит меня на свою волну, вытесняя прочие ощущения и позволив скользить на её порывах. Я просто перестану думать о другом, отдавая свой голос в её дополнение и продолжение, сливая их в единое целое. Прекрасный и уникальный в своем роде момент, который мне так нравится, о котором никто не знает, кроме меня. Так как я считаю это слишком личным. 
Я выдержал вступление, глотнул побольше воздуха и поднес микрофон ко рту, пропевая в него первую строчку. Она прошла относительно гладко, но я ощутил, что голос звучит словно по-другому, как чужой. Что еще за новости, я не узнавал собственный голос! Списав это на волнение и мнительность, и продолжил петь, но во второй строчке это стало только заметнее. Тон голоса точно стал немного выше, потом сорвался на хриплый бас, а к третьей строчке уже и вовсе напоминал меццо-сопрано. О почувствовал холодный пот, что прошиб спину. Что с моим голосом? Почему я так фальшивлю, тогда как так старательно пытаюсь вывести чистые ноты? Однако я не хотел сдаваться и добрался до припева, опасаясь смотреть в сторону Вешалки. 
Лучше бы я этого не делал, ей-богу
Мой голос был похож на нестройный хор голодных и обезумевших лягушек. Высокий, напряженный, какой-то визгливый, он безжалостно резал слух. Я примолк, чуть не плача и делая шаг назад от микрофона. Мое состояние на этот момент описать невозможно. Паника, страх, недоумение, всепоглощающий ужас. Но нельзя же так запарывать номер! Я снова взял микрофон в руки, стараясь не обращать внимания на перешептывания в зале. Это всё неправда, это не со мной… Однако на этот раз голос и вовсе пропал, я не смог выдавить из себя даже самого жалкого звука. Затем голос всё таки прорезался, но он был так слаб, так хрипл, так напоминал кваканье… 
Это было окончательным и бесповоротным фэйлом. Единственное, что я смог, это вернуть микрофон на стойку. Провалиться под пол, как обычно, не дано. Развернувшись, я быстрым шагом, местами переходящим в бег, покинул сцену, а с спину неслись издевательских смех , свист и выкрики вроде «Не умеешь петь – не суйся!», «Уэй – лузер!» и «Верните мне мои деньги».
Боже мой.
О мой Бог.
Ничего не видя перед собой, я мчался по школьному коридору, едва не сшибая попадающихся навстречу учеников, не замечая бессильных яростных слёз, что скатывались на щеки. Единственное, что я сейчас хотел – куда-нибудь спрятаться ото всех, от всего мира, а лучше и вовсе испариться, исчезнуть, пропасть навсегда. Большого позора в этой жизни мне едва ли еще удаться испытать. И это ощущение полнейшего непонимания происходящего. Что, черт возьми, с моим голосом? Почему я квакаю, как игрушка на садящихся китайских батарейках? Ведь еще утром я репетировал эту песню, и всё было замечательно… Голос ведь не может измениться и местами совсем пропадать на пустом месте. Может, это какая-то болезнь? Менингит, или что там еще бывает со связками и горлом… Мне было страшно. Лишится голоса всё равно что лишится души. Дайте хотя бы объяснение этой ужасающей нелепости. 
Но ответы не находились, и, выбежав из школы, я рванул в сторону близлежащего парка, через который обычно и добирался в неё. Тогда я дал себе клятву никогда больше не появляться в ней. И плевать на всё вообще. Этот позор пережить просто невозможно. Как я посмотрю в глаза Рэю, Вешалке, Кристине, всем им, которых так жестоко и неисправимо подвел?..
Вконец запыхавшись от бега, я обессилено опустился на скамейку. Опустил голову, и челка упала на разгоряченное лицо. Слезы продолжали катиться по щекам, беззвучно падая на землю. Настолько хреново в душевном смысле мне не было еще никогда. Я чувствовал не просто разбитость, сломленность и опустошение, я чувствовал, как выжжен изнутри. Ощущение неизвестности убивало медленным, но болезненным ядом. Вцепившись пальцами в перекладины скамейки, я пытался найти хотя бы одно логическое и обоснованное объяснение исчезновению голосу, но не мог. Совсем ничего не мог. 
Понимая, что еще немного, и я попросту начну терять рассудок, я поднялся, чуть покачнувшись и собираясь куда-нибудь пойти, но совершенно не имел понятия, куда. Домой? Что я скажу отцу, хотя, нет, вопрос надо поставить иначе, смогу ли я что-то проквакать отцу? Ему сейчас и так не до моих проблем. После того случая ссоры с мамой и объявлении о переезде они так и не помирились. Мама жила у бабушки, а отец постоянно ездил в Белвилль, пытаясь найти там новое жилье. Буквально на прошлой неделе его поиски увенчались успехом, и он сказал, что как раз я выступлю на спектакле, и мы уедем. Сам присутствовать на нем он не мог из-за работы, и, помниться, когда я я узнал об этом, расстроился, но сейчас я только рад, что он не видел этой величайшей лажи всей моей гребанной жизни. Мы с братом почти смирились с фактом переезда, но их развод не приняли и никогда бы не смогли это сделать. Официально он не состоялся, но, кажется, это было уже окончательно решено, ко всему нашему прискорбию… Все разговоры о причине их ссоры и попытках помириться ни к чему не приводили. Всё было и оставалось тленом.
- Джи! – раздался громкий оклик сзади. Даже не вздрогнув, я обернулся и увидел несущегося ко мне Майки. Он тоже был на спектакле, только в качестве зрителя. И, несмотря на то, что я никого не хотел сейчас видеть, его появлению я был рад. Едва ли он сможет решить мою проблему. Но всё-таки я не буду наедине с самыми страшными своими мыслями.
Подлетев ко мне на всех парах, Майки уткнулся лицом мне в грудь, прижимаясь и обнимая. Внутри что-то дрогнуло, я даже смог слабо улыбнуться, приобняв его в ответ. Как хорошо, что он есть.
- Как ты? – жарко выпалил брат, крепко стискивая меня, словно с намерением выдавить из меня все дурные ощущения.
- По крайней мере, живой. – выдавил я глуховато, опасаясь, что вообще не услышу себя, но голос был, хотя по-прежнему сиплый и визгливый.
- Там такое началось, когда ты убежал. – протараторил Майкос, отпуская меня и возбужденно размахивая руками. – Естественно, без тебя продолжить невозможно было, Вешалка рвал и метал, весь зал вопили, как психи, кто-то ругался, кто-то в истерику впадал, в общем, кошмар. 
Я слушал его, почти не вдаваясь в слова. Отступивший было ужас нахлынул с новой силой, и я с трудом сдержал еще один поток слез. Что со мной? Где мой голос?
Из транса меня вывел Майки, начавший дергать за рукав. Моргнув, я посмотрел на него, взглядом спрашивая, что он задумал. 
- Я случайно узнал, что случилось с твоим голосом! – воскликнул он, едва ли не подпрыгивая на месте от переполняющих эмоций. 
Чуть не застонав, я обратил к нему взгляд под кодовым названием: «Ну говори же, не томи». Томить Майкос не стал и тут же выдал всё на едином духу:
- Я подслушал разговор Вирцетти, это его рук дело. – проговорил он с особым выражением. – Вот вспомни и скажи, ты что-нибудь брал из его рук сегодня? Я имею ввиду, съедобное?
Слегка озадачившись, я свел брови и задумался. Да, кажется, нет. Я никогда бы не взял ничего из его рук, вот еще. Но сознание вдруг как вспышка озарила.
- Графин с водой! Он предложил мне забить таблетку водой из графина! – проквакал я, уже и не обращая внимание на то, как звучит мой голос.
- Ну вот. – кивнул Майки. – Он добавил тебе в воду какую-то дрянь, которая влияет на голос. Более того, это еще и наркотическая дрянь.
Меня как обухом от топора по затылку огрели. Вот так новости. Эта скотина Вирцетти сыпанула мне в воду наркотики, обладающие столь необычным и главное подходящим под случай свойством перед самым выступлением?! Да ебануться можно, по-другому и не скажешь!
- Ты уверен? – недоверчиво переспросил я, с беспокойством потирая горло. Ну еще наркоты мне не хватало.
- Я всё именно так и услышал. Уж не знаю, где он раздобыл её, но факт есть факт. – заверил меня любитель единорогов. – Я выходил из зала вместе с остальными и шел как раз позади Стива и его дружков. Он рассказывал им это, крайне довольный собой.
Я почувствовал прилив лютой ненависти и крепко сжал ладони в кулак. Это переходит всяческие границы. У меня просто нет слов. Если бы Вирцетти сейчас оказался рядом, он не досчитался бы зубов и получил бы сложным перелом со смешением. И плевать, что физически он сильнее. Моему гневу просто не было предела. 
- Ты, главное, не волнуйся, действие этой штуки пройдет ближе к вечеру. Завтра уже точно сможешь нормально разговаривать и петь. – подбодрил Майки и потрепал меня по плечу. Если и стало легче, то лишь самую малость. Выступление-то завалено. Это чертово выступление, на репетиции которого я убил тонну времени, в которое было вложен столько душевных сил, столько ожиданий… И всё псу под хвост из-за «невинной шутки» этого ублюдка. Как же я его ненавижу.
- Так что не переживай, мы обязательно придумаем, как его проучить, а сейчас пойдем домой. – Майк ухватил меня за запястье и поволок вглубь парка. 
Мы шли молча. Всё произошедшее не желало идти из моей головы, смешавшись в неимоверно перепутавшуюся кашу. И разложить всё по полочкам никак не получалось. Конечно, я всё еще был на эмоциях. Ничуть не сомневаясь, что брат поможет мне организовать изощренную месть, я первый раз в жизни задумался о силе важности собственного голоса для меня. Всегда казалось, что он – неотъемлемая часть, что всегда будет со мной, оказывая неприятные «услуги» лишь в виде простудной хрипотцы. И надо было пройти через такое потрясение, чтобы осознать его цену. Что за сила скрыта в голосах, таких разных, таких уникальных? Являются ли они звуковым отражением личности человека, его глубинного неповторимого «я»? и на что он способен, повести за собой полки, воскресить веру или же убить? Мне кажется, на всё это и, может быть, даже на чуточку больше. 
За всеми этими мыслями я не заметил, как мы дошли до дома. Отец был в гостиной и читал газету, но стоило нам появиться на пороге, как он тут же отвлекся и обратил к нам проницательный взгляд из-под очков.
- Ну, как всё прошло?
Я замер, с бешеной скоростью прокручивая в сознании варианты соврать или сказать правду. Но Майки меня опередил, может, и к лучшему:
- Всё прошло круто, Джерард блистал как никогда и очень хорошо спел.
Я почувствовал, как начинаю краснеть, и опустил голову, не в силах ни подтвердить, ни опровергнуть его слова.
- Ну поздравляю тогда. – улыбнулся папа. – Значит, послезавтра мы можем со спокойной душой отправляться в путь. Я заберу ваши документы из школы завтра. 
Переглядываясь с легкой опаской, мы разошлись по своим комнатам. Хорошо, что не пришлось ничего говорить, или этими дребезжащими звуками я выдал бы себя с потрохами. Спасибо Майки за прикрытие, и будем надеяться, я проснусь завтра вместе со своим обычным нормальным голосом. 
Однако за всем этим я и не заметил, насколько вымотался за эту короткую половину дня. Сбросив с ног тапочки, я откинулся на кровать и приобнял подушку, удобно устраиваясь. Спать, конечно, не хотелось, но мне необходим был отдых. А еще лучше отвлечься на что-то. 
Протянув руку, я нашарил на тумбочке немного потрепанную книгу Сэлинджера «Над пропастью во ржи» и вынул закладку, роль которой играл маленький японский журавлик. Вчитался в строки, стараясь больше не думать обо всем этом. Благо, скоро книга захватила меня полностью, и из головы выветрились нахальная ухмылка Вирцетти, панически вскинутые вверх руки Вешалки и звучание собственного похожего на кваканье голоса. Уже завтра я не буду учиться в этой проклятой школе. Уже послезавтра я навсегда покину этот Богом забытый город. 
Осталось только дождаться.