Тишину осеннего утра прорезал хриплый вопль будильника. - Пошел к черту. – не отрывая головы от подушки, пробубнил я и перевернулся на другой бок. Маленькая механическая сволочь не унималась. Эти чудовищные трели определенно будут самой ужасной пыткой, которую для меня вообще можно будет подготовить в Аду. Они словно сверла проникали в мозг, пуская по всему телу мелкую дрожь. Плотнее смыкая веки, я нащупал вторую подушку и накрыл ей голову. Бесполезно. Они проникали и через неё. День не успел начаться, а голова уже раскалывается. Как же я всё это ненавижу. - Твоя взяла, засранец. – нехотя оторвав подушку от головы, я с трудом сел на маленьком продавленном диване и протянул руку, чтобы выключить уродца, с трудом удерживаясь от соблазна швырнуть его в стену. Когда-нибудь я точно это сделаю. Прямо таки предвкушаю его жалкие останки в виде горстки железок. Инструмент для пыток, по-другому не назовешь. Семь утра – время суток, когда я соображаю особенно туго. Какой идиот придумал начинать рабочий день с восьми? Не всем дано быть жаворонками. Однако выбирать не приходилось – хорошо, хоть такая работа есть. Поежившись от холодного пола, с которым соприкоснулись босые ступни, я поднялся с дивана и отправился на кухню. Стены плыли перед глазами. На кой было вчера мешать ликер с виски. Я задаюсь этим вопросом практически каждое утро. Голова трещала с похмелья, в ней словно металлическим ключом скребли по стиральной доске. А в холодильнике пиво… Во рту пересохло, но я пересилил желание опустошить пару банок и залил сушняк водой из-под крана. Пусть и с привкусом хлора, но не позволит мне пустить коту под хвост и этот день. И так слишком много прогулов. Как меня еще взашей не вытурили, удивляюсь. Впрочем, мой начальник – распустеха и прямой антоним слову «бизнес». Нам друг с другом повезло, я не требую повышения смехотворной зарплаты, он прощает мне прогулы и опоздания. Желание завтракать в такую рань, как обычно, не возникало. Я ограничился кофе, наскоро почистил зубы и вернулся в комнату, подступая к шкафу, как ко вражеской дивизии. Я знал, что стоит открыть дверцу, как на голову обрушатся ракетный залп джинсов, шквальный огонь кофт и пулеметная очередь носков. И из всего этого многообразия нужно будет схватить первое попавшееся под руку и быстро захлопнуть дверцу, иначе рискуешь быть погребенным под всем этим заживо. Набравшись духу, я резко дернул злосчастную дверцу, схватил то, что упало сверху первым и, так же резко закрыв её, на всякий случай отскочил назад. Благо, больше ничего не успело выпасть. Не надо укорять меня за извечный бардак в шкафу, не я один грешу этим. И прибраться там нет ни желания ни времени. Ну хорошо. Только желания. Упавшими вещами оказались самые что ни на есть обычные синие джинсы, коленки на которых прохудились вовсе не по дизайнерской задумке, а от времени. К этому прилагалась безразмерная черная кофта и пара разноименных носков. Сочтя справедливым, что под кедами не заметят, я напялил их на ноги, затем влез в джинсы и кофту и с опаской направился к зеркалу, зная, что там поджидает самое страшное. Предательское амальгамное стекло отразило бледное пухлое заспанное лицо больной панды – сходство придавали круги под воспаленными глазами. Склоченные волосы оттенка горького шоколада торчат дыбом, на щеке отпечаток подушки, на шее – следы чьих-то пальцев. Боже, спасибо, хоть не засосы. Да и кому я, в общем-то, нужен, чтоб еще засосы мне оставлять. Я забыл, когда целовался в последний раз. Да и целовался ли я? С ненавистью посмотрев в собственные глаза, я взял расческу и попытался придать хотя бы относительно порядочный вид голове. Мое упрямство с трудом, но одолело упрямство шевелюры. Отдельные пряди хоть и торчали, но все же воронье гнездо это уже не напоминало. Я задумчиво провел рукой по щеке, оценивая её на степень небритости. Нет, пока можно и так. Тем более что я уже опаздываю. Я быстро водрузил на нос темные очки и покинул квартиру. Город встретил меня пылью и загазованным воздухом. Нет, я никогда не любил Нью-Йорк. Гораздо спокойнее и свободнее мне дышалось в родном Джерси. Какой черт дернул приехать сюда? Поиск работы, первым делом. Поиск себя – где-то на уровне подсознания. Но за эти полгода, тянущиеся долго, как расплавленный сыр на пицце, и одновременно как-то слишком быстро, я не нашел ничего, кроме этого заштатного магазинчика, парочки сомнительных друзей-собутыльников и маленькой съемной квартиры, давно требующей ремонта. Если в этом и скрыто мое «я», то где-то очень глубоко. Так глубоко, что я не заглядываю туда, зная, что погрязну, как в болоте. Я слишком часто прибегаю к самокопанию, я уже зависим от этого. Поэтому для меня лучше просто плыть по течению безвольной щепкой, я неудачник и не добьюсь другого. Хватать звезды с неба мне, увы, не дано. Не очень-то и хотелось. - Разуй глаза, придурок, куда прешь? – замахал кулаком водитель Форда, из-под колес которого я чудом ускользнул в последний момент, побежав через переход, когда зеленый уже погас. Я молча показал ему фак и поспешил дальше. Мое настроение настолько плохое, что уже ничто не сможет сделать его хуже. Я привык к этому состоянию. Это что-то вроде своеобразного панциря. Я знаю, что этим разрушаю свою жизнь. Я не желаю об этом ни на каплю. Может, было бы и к лучшему, если бы этот хмырь в галстуке проехался по мне. Нет, я не сторонник суицида. Я просто не вижу смысла в этой гребанной жизни. Правдами или неправдами, но до работы я добрался, опоздав всего минут на десять. Вошел внутрь, пытаясь восстановить дыхание, так как последние метры были преодолены бегом, а бегаю я при своей комплекции менее чем посредственно, и в глазах зарябило. С потолка свисало что-то вроде серпантина. На полках были развешаны шарики. От одного столика к другому тянулся плакат с красочной надписью: «Happy Birthday, Whitney!» Сама виновница торжества, сияющая, как новогодняя елка, сидела на своем рабочем месте и принимала поздравления. Уитни – моя коллега, и не сказать бы, чтобы у пас была открытая дружба или открытая неприязнь. Общение ограничивается «Привет-пока», и мы оба не тяготимся этим. Не удивительно, что я и не вспомнил про её день рождения. Точнее, я про него и не знал. Да и мне хватило вчерашнего. Вчера моему сумасшедшему брату Майки исполнился двадцать один год. Совершеннолетие мы отмечали до середины ночи, я до сих пор чувствую себя слегка пьяным, не говоря уже о раскалывающейся башке. И, если честно, плевать мне на Уитни и её шарики. Кивнув в качестве приветствия, и поспешил к своему рабочему месту, стараясь быть ниже травы тише воды. Но где там – рядом тут же нарисовался Мелвин Картер, секретарь хозяина, такой же склизкий и противный, как его имя. - Тебе не кажется, Джеральдина, что являться на именины без подарка – признак дурного тона? – елейным голосом заявила эта свинья. - Я пришел на работу. – стараясь, чтобы голос звучал спокойно, ответил я, не поднимая глаз. - Малышка Уитни очень огорчиться, не получив презента. Хотя, что от тебя можно иметь, разве что вышарканный свитер и бездарно нарисованную открытку. – продолжил свое Картер. - Иди к черту. – посоветовал я ему все тем же ровным тоном. Хорошо, он не знает моих больных мест и никогда не сможет действительно вывести меня из себя. Я давно научился абстрагироваться, сказывалась многолетняя школьная практика лузера. Секретарь еще что-то вякнул, но я уже не слушал, отвернувшись и задумчиво глядя в окно. Маленькое окошко с поднятыми жалюзи отображало едва ли не самую невзрачную часть Нью-Йорка: серые бока небоскребов, бетонная стена, мощеный тротуар. Взгляду не на чем было зацепиться, он тонул в бесцветном небе и однообразном рисунке тротуарной плитки. Таком же однообразном, как и вся моя жизнь. Я почти не прислушивался к гулу голосов, не устававших рассыпать поздравления. Я почти впал в своеобразный транс, из которого меня вывел звонкий детский голос. - Извините, вы не подскажите… Вздрогнув, я поднял голову и увидел мальчика лет тринадцати. Темно-зеленая куртка, озорные голубые глаза и россыпь светлых рыжеватых волос. Вполне себе заурядный, но весь просто излучает позитив. Одним словом, полная моя противоположность. - Да? – я натянул дежурную улыбку, приготовившись выслушать просьбы про Супермена или Бэтмена. Стандартный выбор подростков. - У вас есть «The Sandman» Нила Геймана? Я не могу найти. - -выпалил паренек на едином духу. Моя челюсть едва не ощутила близкое знакомство с полом. Этот мелкий ищут такую вещь! Н-да, неожиданно… Я вскинул брови, окидывая парня уже куда более заинтересованным и внимательным взглядом, и поднялся со стула. - Идем. – коротко бросил я, отправляясь к дальнему стеллажу. Надо же, это ведь едва ли не моя любимая серия. Можно сказать, на ценителя, но сыскавшая в свое время своих поклонников. Выпуск прервался в девяносто шестом, и за все время моей работы этот комикс спрашивают первый раз. Да и кто, школьник с еще не обсохшим молоком на губах, на вид кажущийся паинькой. Остановившись возле стеллажа, я провел рукой по ровным стопкам составленным в ряд комиксам, ощутив пальцами их гладкий глянец. Я хотел бы посвятить жизнь этим красочным страницам. Но мои работы никому не нужны. Какое же я никчемное существо. Я отогнал прочь дурные мысли и осторожно вытащил из плотного ряда журнал в черно-рыжей обложки, проведя по ней рукой так, словно он одушевленный. - Ты искал это? – повернувшись к школьнику с уже куда более искренней улыбкой, я протянул ему комиксы. Лицо парня за считанные секунды посветлело. Он лишь молча кивнул, не сводя зачарованного взгляда с журнала и бережно принимая его в руки. Черт возьми, разве не об этом я мечтал еще какие-то года два назад? В моем воображении всплывали картины, что мои работы расходятся многомиллионными тиражами, что в магазинах они разлетаются горячими пирожками, зачитываются до дыр… Но как бы то ни было, видеть эту неподдельную радость в глазах незнакомого человека от того, что ты просто вручил эту радость, тоже неплохо. Маленькое цветное пятно в серости окружающих меня красок. - Спасибо огромное. – пролепетал паренек, прижимая к груди заветную вещи. - Касса там. – хмыкнув, я кивнул в сторону. – Пойдем, провожу. Вместе мы подошли к кассе, на которой, к слову, и работала Уитни. На ней все еще был карнавальный колпак. И щеки были подозрительно раскрасневшимися, что навело меня на мысль, что отмечать именины она уже начала по тихой грусти. Наградив меня немного укоряющим взглядом, девушка пробила чек и снова вернулась к телефону, по которому беззаботно трещала до того, как мы пришли. Я выбросил угрызения совести из внимания и даже как-то неожиданно для себя поднял руку и потрепал парнишку по плечу. - Читай на здоровье. Тот счастливо кивнул и направился к выходу. Я проводил его немного грустным взглядом. Еще один ни чем не примечательный день, который запомнится только обыденным случаем с этим ребенком. Эта безысходность продолжится. Зачем я живу. Опустив голову, я повернулся и двинулся обратно к своему месту. Если раньше какая-то надежда и жила, то она давно скончалась в муках и без анестезии. Я давно ничего не жду. Но и продолжаться так не может. Или я сойду с ума, накачанный спиртным и обдолбанный, в каком-нибудь Богом забытом переулке, и откинусь от передозы. И спохватятся обо мне дня так через три, когда Майки не сможет дозвониться и забьет тревогу, и меня найдут среди мусорных баков объеденным дворовыми собаками. У вас есть более оптимистический вариант развития событий? Валяйте. Я не верю в сказки. Я вообще уже ни во что не верю. Для чего вообще живет это жалкое бессмысленное существо по имени Джерард Уэй? У меня есть одно единственное жизненное предназначение – коптить это небо. Я знаю, что так продолжаться больше не может. Но ничего не изменится. И ничего не случится. Ничего. Тогда я еще не знал, насколько ошибался. Но лучше бы этому и не случаться вовсе. Перевернутое с ног на голову представление о мире ценой многочисленных жизней? Это не просто не стоит одного другого, это невозможно поставить в один ряд ценностей. Но все еще было впереди. Я сделал шаг в сторону своего стола, а в следующую секунду едва не опрокинулся на пол – мощная взрывная волна прокатилась по магазину, сшибая стулья и выбив оконные стекла. Я врезался в стеллаж плечом, отбив его и только благодаря этого удержавшись. Послышались визг, крики и топот убегающих шагов. Поддавшись стадному инстинкту, я тоже рванулся к выходу, прокручивая в голове самые разнообразные варианты того, что бы это могло быть. На улице творился ад. Орали сигнализации, как полоумные, бегали люди, кругом взметались столбы пыли, резкий запах гари бил в нос. Я вскинул голову вверх, и по телу прошло содрогание – Башни-близнецы были окутаны плотным кольцом густого, черного, как смоль, дыма. Сверху летели осколки стекла, пластика, металлические фрагменты. Уже были слышны завывания полицейских и пожарных сирен. Чувствуя, как меня охватывает всеобщая паника, я бросился в толпу, совершенно теряя ориентацию в пространстве и не понимая, что делать, куда бежать, кому помогать. Самое страшное только начиналось. Мысли бешено колотились в голове, но выстроить их в адекватный поток никак не получалось. Единственное, что четко всплывало – «Началась война». И от этого ощущения становилось еще более дико. Внезапно кто-то невысокий метнулся в сторону и налетел на меня. Я ухватил его за плечи, удержав, и с удивлением узнал в нем своего недавнего покупателя. Его глаза расширились, лицо было бледным, как полотно бумаги. И его всего трясло. - Что это, что, что? – лепетал он, как молитву. Но что я мог ответить… - Успокойся, нужно искать укрытие. – только и мог проговорить я, крепко ухватывая его за руку и увлекая за собой, но совершенно не понимая при этом, куда двигаться, да и с какой целью. А дым продолжал застилать небо, проникать в нос, в легкие, вызывая пощипывание и кашель. Вдруг где-то сзади, совсем близко, раздались глухие удары. Я инстинктивно обернулся и с трудом сдержал вскрик – из окон разрушающегося небоскреба прыгали люди. Они предпочли такую смерть смерти от огня и задыханию в дыме. Это было по-настоящему страшно. Кровь, неестественно вывернутые конечности, и отвести взгляд было жутко и невозможно одновременно. Юный читатель всхлипнул и прижался ко мне, и я отвернулся, скрывая его своим телом от ужасающего зрелища. А тела продолжали падать с неба, и мертвые, и живые. Все смешалось, все рябило перед глазами. Не отпуская мальчика, я метнулся в ряд припаркованных машин и опустился на асфальт, ощущая, что моральные силы на исходе. Было слишком страшно. Невыносимо. Мальчик сидел рядом, прижимаясь ко мне и тихонечко дрожа. Я крепко сжимал его ладонь в своей, стремясь этим успокоить не столько его, сколько себя. Крепко зажурился, слыша, как кровь стучит в висках. Сначала был только страх. Панический, пронзающий каждую клетку, страх непонимания всего происходящего. Он застилал прочие чувства, он сжимал горло ледяной хваткой, душил, давил, перекрывал ток крови. Казалось, это будет длиться бесконечно. Я не мог противостоять этому, я лишь прижимался затылком к дверце машины и закусывал губы, жадно ловя горький горячий воздух. И словно впадал в полузабытье. Я не заметил, когда он стал отступать. И когда вслед за страхом вдруг пришло совершенно другое чувство. Возможно, воля, возможно, вера. Я не смог бы дать ему название, но оно было сильнее. Это было похоже на протест. На яркую вспышку софита, прорезавшего безлунную ночь. Оно было такой силы, что я резко и настолько крепко сжал свободную руку в кулак, что ногти впились в кожу почти до крови. Это новое, прежде незнакомое чувство снежной лавиной прокатывалось внутри, снося старые устои, как невзрачные помехи. Грудь зажгло, я резко выдохнул и открыл глаза. Голова наполнилась новыми, такими острыми, такими казавшимися когда-то чужеродными мыслями, но сейчас я понимал, что они мои, только мои. Я смотрел на творящийся вокруг хаос. Я видел ужас, боль, смерть. Это всё стало толчком. «Я никогда больше не буду сидеть сложа руки и ожидая неба в алмазах. К черту это искусство». – эта мысль пришла так легко, так ясно. В одно мгновение мой мир перевернулся, Я стал другим за доли секунды. И не знал еще, что ждет впереди. Но я знал, что все в моих руках, что мы сами по себе. Что каждый из нас сам проторит дорогу. Сердце разрывается этим черным потухающим солнцем… Но есть ли оно еще у вас в левой части полости, называемой грудной клеткой? Может, я и не смогу, может, моих сил не хватит, но я постараюсь изменить эту темноту. Я чувствую силы для этого. Этот мир покрыт тьмой, но я должен сделать что-то с этим. Я не знаю. Но я обязательно что-то сделаю.
