Глава 6. Фрэнк посмотрел мне в глаза, прищурившись. - Джи, ты любишь меня? Я молчал. Я не мог заставить себя пошевелить потрескавшимися губами, а мой язык словно прилип к пересохшему горлу. Голос Фрэнка долетал до меня как будто через стену. - Нет, - наконец, произнес я, после чего сразу получил удар по голове. Мое и без того плывшее сознание совсем затуманилось. Фрэнк был хозяином ситуации. Я же был крепко привязан к стулу. Не удавалось пошевелить даже пальцами, настолько сильно сжимали мои руки веревки. Запястья я вообще не ощущал. Сердце билось где-то в животе, его удары встряхивали пелену перед глазами. Было душно. Комната, в которой я находился, медленно колыхалась в жарком мареве. Я скоро умру, не иначе. Свист хлыста рассек повисшую тишину. Я смог заставить себя поднять тяжелую голову и посмотреть на Фрэнка, который небрежно поигрывал этим хлыстом прямо перед моим носом. - Фрээээнк, - простонал я. Вместо ответа он взмахнул рукой, и хлыст со щелчком обвился вокруг моего живота. Фрэнк резко дернул его на себя, боль обожгла меня, я еще раз попытался вырваться, но мне не удалось. Он подошел ко мне и погладил по голове. - Хороший мальчик. Ты же хочешь, чтобы это закончилось? - Да, да! – прокричал я. - Тогда скажи это, просто скажи…. «Я люблю тебя, Фрэнк Айеро». Это же так легко. - Неееет. - Упрямец. Снова удар. Такое ощущение, будто кожа стягивается с меня лентами. Я кричу, но это иллюзия, звука нет. Я, как рыба, открываю рот, глотая пропеченный до корочки воздух. - Какой у тебя чудесный ротик, малыш Уэй, - Фрэнк поглаживает большим пальцем мою нижнюю губу. У меня нет сил даже не то, чтобы укусить его. Я терплю. Его пальцы, грубые на самых кончиках, проскальзывают по моим щекам. Сжимают их. Мне больно, губы непроизвольно собираются в трубочку. Фрэнк убирает руку от моего лица и чуть отходит. Отбрасывает в сторону хлыст. Наконец-то. Может быть, в нем еще сохранилась капля благоразумия. Я ошибся. Фрэнк расстегивает брюки, и я вижу его возбужденный член. О нет, только не это! Я дергаюсь, вырываюсь и пытаюсь кричать. Не выходит. Я в ловушке. Взяв меня рукой за воротник рубашки, Фрэнк легко сдергивает меня со стула. Я стою перед ним на коленях. Я почти ничего не вижу, голова немилосердно кружится. - Давай, скажи же! И я не буду ничего делать. - Нет, - хриплю я. Его рука оказывается у меня на затылке. Он притягивает меня к себе, и вот уже мои губы касаются его горячей плоти. Нет, нет, нет. Я не умею, я не буду, я нормален, нормален, черт возьми. Фрэнк медлит. Мне жарко, очень жарко. Сердце, убитое наркотой сердце не выдерживает. Мне мало воздуха. Воздуха! Я начинаю задыхаться. Мой рот уже широко открыт. В нем нет ни капли слюны. Язык обшаривает губы. Рука Айеро рывком насаживает мою голову на член. Я заполнен до отказа, мне не вдохнуть. Мышцы сводит судорога. Я бьюсь на бетонном полу в лужах противной черной жижи, пахнущей кровью…
- Джер, Джер, ш-ш-ш-ш, - спокойный голос Майки врывается в мое сознание, вызывая приступ тошноты. Я рвусь вперед, я отбиваюсь от сильных, нежных рук Фрэнка. Он сжимает мне грудь, а кажется, что сердце. - Да что с тобой такое? – мой брат взволнован, я чувствую это на клеточно-молекулярном уровне, - Джи, проснись же! Ну… О черт, да ты весь горишь… - Майки… принеси водички, прошу, - шепчу я непослушным языком. И проваливаюсь в черную яму. Я обнимаю Фрэнка. Его губы, складывающиеся в улыбку, неповторимы. Я хочу изучить их полностью. Он просовывает руку мне за спину и обнимает. Мне жарко, я снова не могу дышать. - Маааааайкс…. - Да, да, Джер, я с тобой, - его рука поглаживает мои волосы, - полежи спокойно. Все будет хорошо. Рука Фрэнка ласкает меня через одежду. Его прикосновения то дразнят, то дают мне успокоиться. Я ненавижу его, я люблю его. Он уже во мне, я извиваюсь, я отталкиваю его, я несу всякий бред, мне хочется, чтобы он не останавливался. «Даааа, сильнее же!» Я напряжен до предела. На мне нет кожи, я весь состою из нервов. Малейшее касание – болевой шок. Фрэнк, обними меня, возьми меня грубо, скотина Фрэнк. Меня больше нет. Есть только мои сумасшедшие стоны, стоны Фрэнка, нехватка кислорода и мое остановившееся сердце. Кажется, я все-таки проснулся. Я лежал на плече у Майки. - Что… Что произошло? – не понял я. - Тебе приснился кошмар. Вдобавок у тебя был сильный жар и судороги, - будничным голосом сообщил мой брат, поворачиваясь на бок, лицом ко мне. - Да, да, возможно, - у меня адски болела голова, - Майки, у тебя нет чего-нибудь обезболивающего? - Тебе больше нельзя, Джи. Я три раза делал тебе уколы, но ты даже не просыпался. Я боялся за тебя. Мне было все равно. Голова раскалывалась, я вцепился пальцами в пижаму Майки и слушал ровное биение его сердца. Какой же он смешной в этой своей белой пижамке в красную горошку! Брат прижал меня к себе. Я просунул свою ногу между его ног и, не отдавая себе отчета в действиях, уткнулся в его губы. Майки нежно чмокнул меня. - Поспи, Джерард. Я вколол тебе морфия совсем недавно, сейчас будет легче. Его губы оставались близко к моим. - Боже, Джи, ты еще и возбужден, - охнул брат, случайно задев мою промежность бедром, - что с тобой такое? Иди ко мне. Майки крепко обнял меня, укрыл нас одеялом, и я, наконец, провалился в расслабляющую дремоту.
Я открыл глаза и потянулся. Сон оставил на память о себе боль во всем теле и неприятный привкус во рту. Я вяло пошевелил языком и перевернулся на другой бок. Вставать мне не хотелось. Ощущение теплого одеяла на плече давало мне спокойствие и защищенность. Сейчас это было важно. Потому что ночью мне приснилась несусветная чушь. И, кажется, я напугал Майки. Черт, что со мной творится-то такое… Во сне я любил Фрэнка. Бред. Во сне я ненавидел Фрэнка. Вот это уже ближе к реальному положению вещей. Считается, что во время фазы медленного сна мозг просто неправильно обрабатывает идущие импульсы. Я люблю своего брата, а ненавижу Фрэнка. Вот и получилась дикая смесь, в которую забыли добавить хоть капельку Майки. Хотя, Фрэнка я не ненавижу. Мне на него наплевать. - Доброе утро, Джи, - улыбнулся мне Майкс, входя в комнату, - как ты себя чувствуешь? - Нормально, - я снова потянулся. Майки раздернул шторы, и комната наполнилась солнцем. - Ты напугал меня ночью, - признался он, садясь ко мне на кровать, - у тебя был жар, ты метался по кровати и нес несусветный бред. - Что я говорил? – удивился я. Мне не особо хотелось выдвигать теорию о неправильной работе мозга, тем более, она уже терпела фиаско в моем подсознании. Оставалось надеяться, что я болтал не про Фрэнка. Ну, или хотя бы не все про Фрэнка. - Ты говорил, что не любишь Фрэнка, просил воды каждые десять минут и хватался за горло. А еще ты громко стонал. Думаю, теперь мои соседи распустят слух, что у меня был секс с парнем, - Майки ухмыльнулся, - сон у тебя, видимо, горяченький был. Ты даже возбудился. «В моем сне был только Фрэнк. Я нормальный вообще?». Но это я так подумал. Вслух я так, конечно, не сказал. - Мне снился Фрэнк, - я решил рассказать только часть сна, - он пытал меня и пытался добиться признания в любви. - Мда, я знал, что ты мазохист, но чтоб настолько, - Майки изящно и выразительно поднял одну бровь. Я тут же толкнул его ногой. - Я не мазохист. Сам не знаю, что со мной такое случилось, правда. - Думаю, это я во всем виноват, - Майки убрал с лица улыбку, - не надо было поить тебя вечером. Я рассчитывал, что от алкоголя тебе будет лучше. Прости.
Вечер у нас был веселый. А еще уютный и домашний. Я почувствовал это сразу же, как только вышел из душа. На кухне меня ждал Майки, уютное кресло, телевизор, телефон на столе и две тарелки овсянки. - Приятного аппетита, - пожелал брат и протянул мне ложку. - Угу, - невнятно поблагодарил я, запихивая в рот половину куска булки. Овсянку я ненавидел, это правда. Но оттого, что я давно уже нормально не ел, она показалась мне довольно вкусной. Заботливый Майки добавил туда сухофруктов, да и булка была с сахарной пудрой. Поэтому я уплел всю тарелку. - Позвони маме, Джи, - протянул мне телефонную трубку брат, дождавшись, пока я проглочу последнюю ложку. Я набрал номер по памяти. Сидел, постукивал кончиками пальцев по столу и считал гудки. На десятом мама ответила. - Да, - ее спокойный, ровный голос уведомил о том, что она готова слушать. - Мама, это я. - Джерард, сынок! – голос мамы взорвался, наполняя мое ухо миллиардами счастливых звонких осколков, - мне звонили из полиции. Все в порядке? - Да, мам, я у Майки, завтра собираемся к вам в гости, - я машинально крутил в пальцах ложку, - не волнуйся, со мной не было ничего страшного. Просто подержали два дня в квартире и отпустили. - Все точно в порядке, Джер? Они ничего с тобой не сделали? - Нет, все хорошо. - Бестолковый ты мой, - вздохнула мама, - всегда себе приключений найдешь. Я так беспокоилась… Дай трубочку Майки, пожалуйста. Я выполнил просьбу. - Слушаю, мам. На работе все окей. Да, Джи у меня. Поживет еще пару дней. Завтра приедем, точно. И в полицию сходим. Ой, мам, это все такая фигня. В крайнем случае скажет, что его сегодня утром отпустили. Не волнуйся. Ну, все, до завтра, - Майки вернул телефон на законное место. - Мама волнуется, что мы сегодня в полицию не сходили. Завтра объяснишь им все? - Да, я понял. Скажу, что меня сегодня утром привезли в центр города, и я ничегошеньки не видел, - я покивал головой, вызвав у Майки приступ истеричного хохота. После разговора с мамой мы пошли на диван в гостиной, сидели там, накрывшись пледом, смотрели ужастик и пили ликер. Майки в этот вечер был очень, очень тактичен. Он ни разу не спросил про Фрэнка. Он шутил, смеялся, но я ловил его встревоженный взгляд на себе. Майки все время пытался ко мне прикоснуться. Под любым предлогом. Он чувствовал, что со мной что-то не так, а с помощью касаний хотел выяснить, что именно. Судя по его озадаченному лицу, ему это никак не удавалось. Больше всего сбивал его с толку мой смех и уверения, что все просто отлично. Мне стыдно было обманывать чуткого, доверчивого Майки, но я не мог сказать ему о насилии. Поэтому я делал вид, что не замечаю его встревоженности. Когда ужастик надоел, мы устроили драку подушками. Я не считал, сколько ударов пришлось по моим аппетитным (по выражению Майки) местам, но их было очень, очень много. Видимо, с ликером я вчера действительно перебрал.
- Джер, тебе точно лучше? – рука Майки потрясла меня за плечо, не давая заснуть. - Да, я прекрасно себя чувствую. Кстати, у тебя смешная пижама. Майки смутился. Его всегда выдавал легкий румянец. - Я рад, что ты в восторге. Это она вызвала у тебя приступ возбуждения? – сострил он. - Конечно, о чем и речь! Она… она просто супер, - я так посмотрел на Майки, что он тут же легонько ударил меня по ноге. - Заткнись. Спать без пижамы – негигиенично. А эту мне мама подарила. Кстати, Джи, мне сейчас надо на работу на пару часов съездить, я же пока за главного. Посидишь тут, ладно? - Без проблем. А у тебя есть цветные карандаши? – вдруг спросил я. Мне внезапно захотелось просто сидеть и что-нибудь рисовать. - Да, в моей комнате, на столе в стаканчике. Найдешь, думаю. Когда я вернусь, съездим по делам, окей? - Ага, - я подвигал плечом, чтобы еще раз ощутить восхитительную мягкость одеяла. - До встречи, - тихонько сказал Майки, взъерошил мои волосы и вышел. Скрипнула входная дверь. Я остался один. Сначала я честно пытался заснуть. Я испробовал все позы, но мне было неудобно. Поэтому я все-таки сел на кровати, протирая глаза. В комнате пахло свежестью. Я оглядел все стены, внимательно изучил потолок, книги на шкафу, цветастый ковер, лежащий у кровати. И, наконец, я понял, что прежний Джерард Уэй вернулся. Потому что стены оказались не «салатовые», а «зеленые, на кончике кисточки синего, желтого и капельку охры», книги представились как «плоскости, одна на другой», ковер стал «широкими мазками густой краской сухой кисточкой». Такой мир мне нравился больше. В нем я мог смотреть на лицо девушки, восторгаясь не ее пухлыми губками, а идеальной линией верхней губы и потрясающим рефлексом на нижней. Этот мир был ярче, содержал больше оттенков, больше цветов, дробился на плоскости, поражал перспективой. Я встал во весь рост и вытянулся, ощущая каждую мою мышцу. Меня медленно накрывало вдохновение. Я знал, что я буду рисовать, и медленно превращался в Художника. Глаза теперь существовали только для того, чтобы видеть прелесть и недочеты рисунка, а руки – для того, чтобы держать карандаш. Я быстро оделся (позаимствовал кое-что из шкафа Майки) и пошел в его комнату. Бордель функционировал – кровать не была заправлена, на ее спинку небрежно была накинута пижама. Стринги лежали на полу. Черт, вчера я упустил момент и не подколол Майки! Ну вот какой из меня старший брат? Интересно, девушка, с которой он стянул данный предмет гардероба, видела его в пижамке? Сегодня я это выясню, непременно. Обойдя огроменную кровать, я подошел к столу. На нем стопкой лежали медицинские справочники, ближе к стене устроилась коробка со стерильными перчатками. За книгами обнаружился желтый стаканчик с цветными карандашами. Я жадно схватил его. Глаза сразу обнаружили девственно чистые листы бумаги. Взяв их, я уже собирался уходить, но случайно столкнул верхний справочник. Книга с грохотом упала на пол. Я чертыхнулся, положил бумагу и карандаши обратно на стол и наклонился за справочником, из которого выпала целая тысяча маленьких бумажек. Я бережно собрал их, вложил внутрь. И остановился. Потому что мое внимание привлек самый верхний. Дело в том, что мои глаза уцепились за неприметную надпись на нем. «Майки Уэю от Кристин Браун» Что-что, простите?
Я сидел на диване в гостиной, на моих коленях лежала тонкая, но широкая книга о единорогах, на ней был устроен лист бумаги. Карандаши лежали рядом, разложенные мною по оттенкам, вроде как пастель разложена в упаковке.
"Привет, Майки! – читал я в записке, которую прихватил с собой, - конечно, проще было бы поговорить с тобой, но ты не брал телефон последние два дня, и я решилась тебе написать. Все дело в том, что я рассталась с Джерардом около трех недель назад. Теперь я осознаю, что мне нельзя было бросать его в такой ситуации, я жалею о своем поступке, но изменить что-то просто не в моих силах. Майки, ты должен меня понять. Я очень люблю милого и доброго Джи, который писал музыку и учился играть на гитаре. Но временами он становился жесток ко мне, так что я больше не могла его терпеть. Позвони ему, пожалуйста. И скажи, что я люблю его. Я готова принять его таким, какой он есть, но только без алкоголя. На мои звонки он не отвечает. Заранее благодарю, мой хороший друг и доктор. Кристин Браун".
Кристин! Кристин, Крис… Черт, что же я натворил тогда? Если бы не мои пьянки и вечные загулы, у нас было бы все хорошо. Я до сих пор люблю ее, сейчас я понимал это очень отчетливо. Ее образ был свеж в моей памяти. Да, мы расстались почти четыре месяца назад, но, кто сказал, что сейчас поздно все исправить? Я отложил записку в сторону. Родители Кристин жили неподалеку от моего родного дома. Их большой особняк с красной черепичной крышей высился над зеленью дубов и каштанов. Там, в заросших цветущими садами дворах, мы и познакомились. Ей было 16, мне 23. Я встретил ее случайно, посередине улицы, мощенной желтым кирпичом. Она запомнилась мне русалкой. Потому что воткнула в мокрые, совсем не высохшие после купания волосы алый цветок. Ее тоненькую фигурку обтягивало простое белое платье, оно плескалось вокруг совсем не загорелых еще ног, приоткрывая острые коленки. Легкими шагами она ступала на грубые, раскаленные камни, напевала себе под нос и звонко смеялась. Кристин притянула Уэя-художника, забрала в свое сердце. Долгими вечерами, в колледже, вдалеке от дома, в большом душном городе рисовал я эти мокрые, в желтой пыльце волосы, небрежно спадавшие на худенькие плечи. Алый цветок, стебелек которого был заправлен за ухо, не давал мне покоя. На белых, чисто белых листах бумаги заправляла русалка в чисто белом платье в спутанные кудри то розу, то веточку гибискуса. Струи воды, стекающие по ямочкам над ее ключицами, были легки и извилисты. Но Кристин существовала только в моих мечтах. В реальности же была толпа жаждущих меня фанаток, грязь, разврат и моя музыка. Кисти были заброшены на шкаф, легкое белое платье покрылось тяжелой темно-серой пылью. Привести русалку в мое волчье логово я решился только через шесть лет. И сам же разрушил все. Задул нежное, трепещущее пламя. Я должен поговорить с ней. Я верю, моя русалка все поймет и простит меня.
На листе вырисовывались привычные линии темных волос, пыльца на них, хрупкие, тонкие лепестки алого цветка… Я возвращался в прошлое. Белое платье стало чуть короче, все-таки, мы встречались больше года. Она сразу же переехала ко мне, вселяя в мое сиротливое убежище яркий свет и уют, наполненный запахами пирожков и звуками рояля. Кристин нравилась даже моей маме, известной своим разборчивым отношением к людям. На очередное изображение моей русалки у меня ушло чуть больше десяти минут. Рука привыкла изображать привычные черты. Кажется, я смог бы нарисовать ее, даже если бы ослеп. Я непременно спрошу у ее родителей, как ее найти.
В замке два раза повернулся ключ. Минуту спустя выяснилось, что это вернулся Майки. - Ты не скучал? Все в порядке? – сразу спросил он, едва войдя в комнату, где я наслаждался своим творением. - Да. Я тут подумал, что хочу вернуться к Кристин. Прости, но я случайно нашел ее записку у тебя в книге. Не знал, что она до сих пор любит меня. - Джи, вот тут я тебя полностью поддерживаю, - согласился Майки, садясь на диван рядом со мной, - давай зайдем к Браунам сегодня. Хорошо, что ты прочитал. Видал я эту Джейн Смит…- брат растянул губы в улыбке, - еще та стерва. Кристин более спокойна и мягка. - Черт, Майки, ты меня как будто сватаешь, - рассердился я, - может, она меня еще и не простит. - Простит, точно. А сейчас собирайся, съездим в полицию, уладим формальности. На ужин овсянку? - Нет! – вопль моей души заставил, казалось, покачнуться даже стены. - Ладно, не психуй, зайдем в магазин, - Майки приобнял меня и восторженным взглядом уставился на рисунок.
Да..Круто мне нравится всё больше и больше)) Продолжайте писать в том же стиле автор... Респект вам за такое произведение жаль что не законченное) Но я жду продолжение)))
