Глава 19.
Доктор Уэй брал себе дополнительные дежурства на работе. Он приходил на них задолго до начала рабочего дня и уходил много позже его окончания. Он буквально летал по отделению и разговаривал с пациентами небывало много. Кажется, он даже брал на себя обязанности медсестер, потому что в одно из его дежурств какая-то девушка из восьмой палаты была немало удивлена, когда он сам сделал ей перевязку. Майки много шутил, смеялся, пожалуй, преувеличенно громко и целыми днями не выходил из операционной, трудясь по своему главному призванию. Как он сам говорил, человек не способен делать что-то одно; его руки гитариста способны были облегчить страдания больного, оставив после себя маленький аккуратный след.
Хирургическое отделение было одно на всю больницу. Дежурный хирург оперировал всех. В том числе и из детского отделения, которое находилось всего двумя этажами выше. В дни своих дежурств, в дни стремительного веселья, Майкл Джеймс Уэй стремился не делать операции детям, отговариваясь всем, чем угодно и ссылаясь едва ли не на незнание детской анатомии. Остальные врачи говорили, что он несет бред, и вспоминали в ординаторских, как год назад неопытный, но талантливый Майки на второе свое дежурство смог удалить осколок стекла из глаза мужчины. Разумеется, тогда он только ассистировал окулисту, но идея, как достать стекло, не повредив практически глаз, принадлежала именно ему. Как и блестящее исполнение этой идеи. Мужчина не потерял зрение. Хирурга Уэя стали считать героем. И вот теперь, после сотен операций, он боится оперировать детей, оправдываясь боязнью последствий?
Такое настроение Майкла было для меня новым и пугающим. У моего уравновешенного и спокойного братишки должна была быть по меньшей мере истерика, чтобы он вот так себя вел. Мне следовало поговорить с ним и успокоить. Тем более что после того поцелуя он не заходил ко мне, предоставляя медсестрам делать капельницы и назначая снова и снова повторные анализы крови.
Фрэнк все так же читал лекции чайкам за окном. Он затрагивал темы философии и психологии, вываливая на меня килограммы идей и мыслей. Я не мог от них скрыться, но стал находить в этом свое развлечение. Слушать Айеро было приятно и временами интересно. Какая разница кто он мне, и что он сделал, если удовольствие от его разглагольствований – единственное для меня в этой палате?

- Майки, можно к тебе? – в этот раз я постучался в его кабинет, прежде чем войти.
- Проходи, - брат сидел за столом и подписывал какие-то документы. – Протоколы моих операций за эту неделю, - пояснил он, заметив мой вопросительный взгляд.
- Я хотел поговорить с тобой, - прямо сообщил я, садясь за стол поближе к Майксу. Мне стоило ждать от него откровений?
- О чем, Джер? – Майки поднял на меня глаза, продолжая, не глядя, выводить замысловатую подпись.
- О тебе. Тут не совсем подходящая для этого атмосфера, но я беспокоюсь за твое теперешнее состояние.
- Я устал, - младший покачал головой и положил перед собой следующий лист, - видишь, КАК я устал?
- Вижу, братишка, - я подошел к нему сзади и слегка приобнял за плечи, - так лучше?
- Да, спасибо, - Майкс провел кончиками пальцев по моей руке, продолжая работать.
Я остался стоять сзади него, поглаживая его плечи и шею. Прикосновения всегда успокаивали моего маленького Майки. Какой же я был дурак! Почему я не любил его в детстве?
- Пойдем, поговорим. Я закончил, - Майкс запрокинул голову, пытаясь посмотреть мне в лицо.

Он увел меня в комнату для дежурных врачей. Было раннее утро, и смена хирургу Уэю еще не пришла, поэтому в комнатке с двумя диванами, телевизором и цветком на подоконнике были только мы вдвоем.
- Тут спокойно и уютно, - брат сел на диван, расстегивая пуговички на халате.
- Майки, что с тобой происходит? – спросил я, садясь рядом с ним и думая, прикоснуться к нему или не стоит.
- А что со мной не так?
- Твое приподнятое настроение меня пугает, - честно сказал я. – По-моему, у тебя истерика. Или ты боишься. Расскажи мне. Я постараюсь помочь.
- Джерард, - Майкс до конца расстегнул халат и снял его. – Обними меня, пожалуйста. Ты прав. Только обними, ладно?
Тут же я заключил его в объятия, устроившись на диване боком и прижимаясь грудью к спине братишки. Он дрожал отчего-то. И вдруг откинулся назад, положил мне голову на плечо, расслабился, наваливаясь на меня всем весом.
Теперь я видел его ресницы, приоткрытый рот, тонко очерченные крылья носа, трепетавшие от поверхностного дыхания.
- Расскажешь? – шепнул я, изо всех стараясь не смотреть на брата. «Если хочешь поцеловать – попроси». Попросить?
- Только не отпускай меня, ладно? Будь со мной, - язык Майкса облизнул его тонкие губы, и я не смог удержать судорожного выдоха. О черт, мои желания не могут быть сильнее меня! Я жалел об этом сейчас. В глубине души я испытывал непонятную злость. Может, шов на губе давал такой эффект? Не знаю. Но мне хотелось зажать ладонью эти влажные губы и укусить Майки за шею, перекусив вот ту выступающую венку. Можно?
- Я буду с тобой. Что произошло? Почему ты выгнал тогда Алису? – мне нужно было всего лишь собрать мозаику. Маленькое разбитое зеркальце. Вытаскивать правду небольшими острыми кусочками. Тем более что Майки такой податливый, мягкий, почти безвольный.
- Она рассказала обо мне подруге, - Майкс тяжело выдохнул, вновь прошелся языком по губам. – Я просил оставить все в тайне. А она хвасталась мной. «Тогда хвастайся тем, что я трахал тебя, как шлюху», - сказал я ей. Ты согласен со мной? А если отец ее подруги – коп? Я не хочу в тюрьму, Джи.
- Все будет хорошо, я обещаю. Можно поцеловать тебя? – я не мог сдержаться, видя эти губы. Будь проклят тот, кто сотворил моего брата таким!
- Да, - губы Майки моментально соприкоснулись с моими, а сам он выгнулся, пытаясь приникнуть ко мне грудью. Его пальцы вплелись в мои волосы, потянули за пряди, заставляя меня углубить поцелуй.
- Почему… почему ты тогда поцеловал меня? – спросил я, задыхаясь от желания, кусая губы брата, отстраняясь от него буквально на пару миллиметров.
- Я просто хотел, - Майкс недовольно вернул мою голову в прежнее положение резким движением руки. – Целуй еще.
Маленький капризный ребенок Майки. Я выполнил его желание, проникая языком между его ждущих губ, коснулся его зубов, нежно погладил кончик его языка. Неужели он сам попросил этот поцелуй? Боже, я не верю, не могу поверить.
- Майки, зачем тебе это?
Брат не ответил. Дернул меня за ворот футболки, выгнулся дугой, поставив язык ребром между моими зубами. Зачем, Майкс, зачем тебе это? Я не контролировал себя, когда моя рука ладонью скользнула по ткани на его груди, ощущая, как быстро бьется его сердце. На животе рука чуть замедлилась, расстегивая рубашку брата, добираясь до кожи. Как я целовал его, что я делал – я не мог бы с уверенностью описать, как прикусывал губы Майкса, как жадно ласкал его обезумевший и выворачивающийся язык. Начнись в тот момент бомбежка – даже это не остановило бы меня, не заставило бы оторваться от этих ненасытных губ, от этого напряженного тела, от пальцев, вплетенных в мои волосы. Я обвил руками тонкое вытянутое тельце брата, мгновенно почувствовав, как же он вибрирует. Майки стонал в мой рот. Сначала я не понял, что это так, потому что я всего лишь обводил пальцами вокруг его пупка, задевая тонкую полоску волос, уходящую вниз, куда-то под резинку трусов, откуда опалял мою руку сухой жар,
- Не дрожи, маленький, - прошептал я, отрываясь от его губ, кусая шею, ощущая зубами плотность косо натянутой мышцы. Зачем же он так запрокинул голову, зачем дернулся вверх?
- Я не буду больше с Алисой, - простонал Майкс, неловко хватая меня за запястье и опуская мою руку ниже. Ниже? Ты уверен, мой хороший? – Я хочу с тобой, только с тобой, - шептал-стонал Майки, хватая воздух ртом и извиваясь, извиваясь, извиваясь…
- Тише, - прервал я его, скользя пальцами по упругим волоскам. Они длиннее, они темнее? Я не знаю, я не вижу, я увлечен нежно-розовой мочкой уха, прикосновения к которой заставляют Майки говорить беззвучное «О».
Мои пальцы все еще кружили возле пупка, когда ладонь Майкса прекратила попытки столкнуть мою руку ниже. Вместо этого он скользнул туда сам. Я закрыл глаза, когда услышал, как Майки приподнял бедра, освобождая их от плотной ткани. Поспешно и жадно я вернулся на его припухшие уже губы, целуя верхнюю, кусая за нижнюю, оттягивая ее, заставляя показаться кончик упругого языка, который хотелось вообразить леденцом и скользить по нему всем ртом.
- Боже, Джи… - невпопад выдохнул Майки, спадая куда-то вниз с моего плеча. Я поймал его в поцелуй. Новый, более страстный, более пошлый. Я двигал головой, съезжая губами по языку Майкса, то и дело натыкаясь на его стоны. Прикусил кончик его языка – и услышал жаркое, грязное, липкое. «Джер, сделай это… там… не на языке». Я оттолкнулся от губ Майки, моментально трезвея, сталкивая с себя сладкие путы этого поцелуя. Но было уже поздно. Растянутое, улыбчивое «ааах» и Майкс, замирающий, расслабленный, лежащий на мне, застегивающий брюки. У нас было еще пять минут, прежде чем Майки вскочил, бормоча извинения, краснея и счастливо улыбаясь. Я легко коснулся его губ на прощание – и мы разошлись, ощущая, как между нами взрываются с треском миллиарды крошечных искр.

- Управление отделением схоже с управлением стадом баранов, - смеялся доктор Уэй, сидя на моей кровати и обращаясь к Фрэнку, который занимался привычным психоанализом чаек. – И дело не в профессионализме сотрудников, а в потоке людей, которые каждый день проходят через наши руки. Болезнь делает людей глупее.
Пальцы Майки сжимали мою ладонь. Будто случайно. В маленьких расстояниях между нашими пальцами, ладонями было сложено и пересчитано все, что нас связывало. Перепись всех наших поцелуев, объятий, улыбок, отправленных вслед за случайными, прикрытыми ресницами взглядами. Я всегда буду рядом, маленький Майки. Мой маленький Майки. Улыбаюсь, стыжусь своей улыбки, рассеянно глажу большим пальцем ладонь брата. Все вокруг сразу слегка покачивается, смазывается. Это сон. Очередной сон.
- Каждый врач – дрессировщик. Ежедневно стоишь перед большой кошкой, которая скалится на тебя, и думаешь, как бы ее приручить.
- У вас получается, доктор Уэй, - мягко заметил Фрэнк, поворачиваясь. – Раз уж вы здесь… я могу ехать домой завтра? Я практически здоров.
- Да, мистер Айеро, я сделаю вам выписку сегодня.
- Вы помните о нашем уговоре, доктор Уэй?
Пальцы Майкса судорожно сжались на моей ладони. Фрэнк щурился на нас с братом.
- Что за уговор? – как можно веселее спросил я, стараясь разрядить обстановку.
- Я помню о нем, - перебил меня брат. – Но думаю, еще рано. Не сейчас.
- Завтра я уеду, и у вас не будет второго шанса, доктор.
- Да-да, я помню, - Майкс заметно помрачнел.
- Может, и меня посвятите в ваш заговор? – я высвободил руку и нахмурился, - я ощущаю себя третьим лишним в вашей компании.
- Джи, он не стоит того, чтобы говорить о нем, - воспользовавшись тем, что Айеро отвернулся, Майки коснулся моих губ. – Это наши с ним дела.
- Ладно, - я был слишком счастлив, чтобы обратить внимание на виноватую улыбку брата.

Вечером в больнице было скучнее всего. Белый потолок подсвечивался холодным дневным светом лампы, чуть слышно стрекотавшей в тишине. Фрэнк жевал яблоко, лежал на кровати, закинул одну ногу на другую, задумчиво вертел запястьем в воздухе. Явно замышлял что-то. Я посмотрел на него раз, другой… Решил не заморачиваться на его счет. Завтра я останусь тут один. А потом поеду жить к брату. Как обычно. Необычны будут только наши поцелуи, без которых я, кажется, уже и не способен жить.
- Ты же в курсе, что младшие в семье всегда остаются детьми? – спросил вдруг Айеро, с хрустом терзая несчастный фрукт.
- Да, - я не понял, куда он клонит, но тут же вспомнил восхитительный запах Майка. Овсянка с молоком, тающая на губах.
- Тогда ты – педофил. Логично?
- Почему? – я все еще не вникал в суть.
- Потому что твой младший брат должен быть для тебя вечным ребенком, раз уж ты согласен с тем, что младшенькие – детки. Но ты мечтаешь трахнуть его. Ты – педофил.
Айеро насмешливо приподнял одну бровь, покрутил в воздухе половинчатым обгрызанным яблоком.
- Фрэнк, - осторожно произнес я, взвешивая каждое свое слово. Ситуация угрожающая? – Мы просто братья. Мы обнимаемся, но мы не близки в том смысле, какой ты имеешь в виду.
- Тебе нравится, когда Майкс целует тебя. Попробуешь не согласиться? Или, может, опровергнешь? Джер, ты обвиняешь его в любви к Алисе, а сам любишь его. И предпочитаешь, чтобы он оставался ребенком для тебя. Разновидность постоянного педофила. Заметь, это я сделал тебя таким, - Фрэнк рассмеялся.
Сволочь. Какая же он сволочь!
- Ты тут не при чем. Ты еще недостаточно вырос для того, чтобы испортить мою жизнь, - сказал я, стараясь раздразнить Айеро.
- Знаешь ли, я уже недостаточно мал для того, чтобы оставить твою жизнь нетронутой, - Фрэнк откусил еще кусок яблока.
- Что ты собираешься сделать? – хрипло спросил я.
- Мне тебя жалко. Ты такой потерянный, хочешь от всех только одного – тепла и ласки. Тебя приручил доктор Уэй, признай. Но я могу все исправить.
- И как же?
- Я заставил тебя опуститься на самое дно. Я могу поднять тебя оттуда. Дать тебе музыку, друзей, вдохновение.
- Фрэнк, - я остановил его, улыбнулся через силу, так как больше всего на свете сейчас мне хотелось убежать на другой конец города от этого подонка. Я похоронил его вину в своем сознании, так почему бы ей не воскреснуть прямо сейчас? – Ты обычный наркоман, который не смог спасти даже свою сестру. Что уж говорить о моем спасении? Помоги сначала себе, а потом предлагай помощь другим.
- А ты будешь так же стонать по ночам мое имя и целовать своего младшего брата, лишая его возможности любить Алису? Алиса – его выбор, так зачем ты вмешиваешься?
- Фрэнк…
- Что? Можешь прямо сейчас позвонить своей матери и рассказать, как ты совращаешь ее сына. Вперед!
- Что ты предлагаешь?
- Поехали завтра со мной. Я сделаю тебя нормальным. Таким же, как Майки, как большинство людей. Я сам прошел через это. Едешь?
- Нет. Я не понимаю смысла.
- Смысл в том, чтобы быть внутри общества, а не снаружи него. Посмотри – Майки со своей любовью к Алисе прекрасно уживается со всеми. А ты? Ты всегда бродишь снаружи огромного шара человеческих отношений. Тебя просто вытолкнули оттуда. Даже сейчас, после того, как ты признал свою беспомощность, попытавшись убить сам себя, тебя не приняли. Кто остался? Майки, который не смог постоять за себя?
- Я абсолютно нормален! – я практически выкрикнул это в лицо Фрэнку.
- Конечно! Конечно! Поэтому ты целуешь своего младшенького, как только думаешь, что я не вижу. Я вижу все, Джер. Смирись. Дай мне помочь тебе.

Я промучился всю ночь. Изучал потолок, складывал трещинки в побелке в олене, русалок, китов, держащих на своих спинах целые города, целые государства. Я ломаю жизнь своему брату. Подсовываю ему вместо кого-то, кого он будет любить по-настоящему, себя, сломанную игрушку, оказавшуюся на свалке. Любовь между родственниками не может быть правдивой, потому что она существует изначально. Настоящая же любовь приходит. Накрывает, как ватное одеяло. И остается на неопределенный срок. Если любовь есть изначально – это инстинкт. Мои поцелуи с Майксом – всего лишь инстинкт. Так слепой котенок мордочкой тыкается в стены в поисках хоть чего-нибудь теплого и мягкого. Мое теплое и мягкое – Майки.

- Да, да, черт возьми! – выкрикнул я на следующее утро, когда Майки обнял меня, навалившись сверху. – Фрэнк, ты прав!
- Все-таки прав? – тихо сказал Майкс, поднимаясь. – Я не пущу тебя к нему, Джи. Я не могу.
- Наш уговор, доктор Уэй! – голос Айеро стал громче и увереннее, чем обычно.  В нем появилось нечто новое, неуловимое.
Майки сел на край моей кровати и устало потер глаза руками.
- И как я все объясню маме?
- Вы мыслите, как двухгодовалый ребенок. Мы с вами все обговорили. Через два часа нас тут не будет.
- Прости меня, Джи, - прошептал Майкс, зачем-то целуя мою руку.
- За что, Майки? – я не понял, почему извиняется брат, почему так властно смотрит на нас Фрэнк.