Вы наверняка успели несколько раз подумать, что же это за такая тюрьма, где к заключенным обращаются на вы, стучат в дверь, не надевают наручники, ведя по коридорам… Мне тоже это было интересно, так что не удивляйтесь. Некоторые гопники, с которыми, кстати, обращались совсем наоборот, косо смотрели на меня из-за этого, но вы знаете, что мне плевать. Теперь, главным было – удержать наши с Фрэнком заморочки в секрете. Я абсолютно не знал, что будет дальше. Я не понимал, что к нему чувствую. Да, он меня цеплял, мне хотелось прикасаться к нему, чувствовать его теплые руки.  Понимать, что он рядом, обнимать его, уже так привычно тонуть в глазах ни в силах пошевелиться - мне хотелось проводить с ним всё свое время, ни на секунду никуда от себя не отпуская, зная, что этот дурень что-нибудь натворит, но я не думал о каких-нибудь там отношениях. Для Фрэнка уже эти мелочи были чем-то серьезным, он уже готов был пойти за мной на край света, и, думаю, скоро обидится вновь от моей неопределенности. Черт, почему в этом мире всё так сложно?!

Подходя к гостевой комнате, я, сквозь абсолютно прозрачное стекло так и не понял, кто там приехал. Я думал об Айеро. Опять, снова! Даже, когда я уже присел на диван, опустив голову и скрестив ладони возле губ, я не видел и не слышал этого парня.

Так, Джи, хватит, сейчас перед тобой сидит…

 - Майки?!

Уэй кивнул головой.

- С какого перепуга ты про меня вспомнил, тебе надо заботиться о своей женушке, - саркастически промямлил я.

- Джи, прекрати. Я тебя всегда любил и буду любить, не вредничай, - попытался улыбнуться Майкс.

- Почему тогда ты вспомнил про брата, когда его посадили?, - я приподнялся со стула и уже тихо, прямо ему в лицо спросил это.

- А вот по поводу посадили…

- Нет! Скажи мне.

Майки отвернулся.

- Ты знаешь, что я очень занят…

- Настолько, что даже на суд не заявился.

- Я не знал!

- Ну да, скажи еще. Послушай, Майк. Я понимаю, что тебе не до меня. Не нужно строить из себя верного друга и замечательного брата, меня тошнит от этого. Говори, что хотел, и проваливай.

Нельзя было так. Но Джи, твой язык летит впереди тебя, ты же знаешь это сам…

Майки слегка обиженно на меня посмотрел, хотя окружающим могло показаться, что ему было глубоко до одного места. Один я мог читать мелькающие эмоции на апатичном лице Уэя. И это раздражает, верите? В то время, как другие могли его оскорбить, видя, что ему абсолютно всё равно, я-то понимал и видел, насколько это задело Майки. И мне хотелось в такие моменты подойти и приобнять, успокоить, но окружающие просто бы не поняли что к чему и продолжали бы свое дело. Всё же у меня еще осталась совесть, и я хотел остановить этот бессмысленный поток слов, просто встать и обнять любимого брата, ведь сколько я его уже не видел, да я и не помню, но и за это время чувство обиды не прошло. Я просто сидел и смотрел сквозь него.

- Джи, - заглянул прямо в глаза, - Прости меня. Я был вынужден… Это тебе всё сходит с рук, меня тогда попросту бы изжили…

- Так значит я виноват?, - с вызовом крикнул ему прямо в лицо, зачем я это делаю?!

Майки замолчал, всё так же глядя в мои наглые глаза. Мне стало не по себе, я вдруг понял, что могу потерять его навсегда. Решив поумерить свой пыл и извиниться, я раскрыл рот, но Майкс меня перебил…

- Знаешь что? Ты вообще озабочен хоть чем-нибудь, кроме того, как относятся к тебе другие? Ты думаешь, что все должны перед тобой пресмыкаться? Ты будешь и дальше всех унижать, получая удовольствие от того, как люди, любящие тебя, причем искренне, пытаются что-то вдолбить тебе в голову, как-то изменить тебя. Думаешь, так и будет? Всему приходит предел! Я постоянно думаю о том, как изменился, как перестал проводить с тобой время, но Джер, я просто хотел обеспечить будущее себе и нашей семье, в то время как тебе, оставалось только пользоваться радостями жизни. Я никогда тебя не разлюблю, даже такого морального урода, каковым ты стал сейчас. Не будь я твоей семьей, я давно бы плюнул на тебя, но я еще верю в чудесное спасение, но знаешь. Когда я сюда ехал, я думал спокойно поболтать. Мы так давно не болтали! А ты включаешь осла, делая вид, что до сих пор обижен.

Устало вздохнув и положив руки на стол, потирая их, он посмотрел по сторонам, что-то еще додумывая, но потом махнул рукой, встал и собрался уйти.

Джерард, ну вот, вот он тот момент, когда ты можешь всё исправить, тебе достаточно просто сейчас встать, улыбнуться и позвать Майки, и обязательно извиниться.

Мой мозг потерял контроль над телом. Я тщетно пытался всё это сделать, но сам не знаю почему, просто сидел и высокомерно оглядывал стол. Я видел, что Уэй еще остановился, видимо, надеясь, что я всё-таки что-то сделаю, но видя мое безразличие, всё же ушел, так и не сказав чего-то про мое заключение.

Почему все хорошие слова или действия приходят уже тогда, когда нельзя всё исправить. Ведь я вполне был в состоянии перебороть свое упрямство, черт возьми. Как бы ни было сильно чувство обиды, я скучал по Майку. Очень. Быть может, вы посчитаете меня сумасшедшим, вроде: Так если хочешь, что ж не делаешь? Я уже ответил – не знаю. Наверное, у меня и в правду не в порядке с головой. Мне нужно было просто посидеть в одиночестве недельку, всё обдумать. Кто я такой, что чувствую к людям, к этому миру. Зачем я вообще живу и какая кому от меня польза. Можно ли всё было сделать иначе или нет… У меня слишком много вопросов к себе, но я всё время откладываю эти размышления на потом, думая, что всё решится само собой. И вот, отложив очередное решение, я смотрю на спину удаляющегося Майка. Меня мигом охватила дрожь. В голове вновь проносились все слова, сказанные им. Я прокручивал возможный наш разговор, как бы мы могли помириться, крепко обняться и поговорить о его жизни, ведь я о нем практически ничего не знаю. Сцепив зубы, желая, чтобы они треснули, я еле сдерживал крик. Уши заложило, мир будто бы замедлился, четко давая мне лишний раз понять, что я сделал и кем оказался. Сильно замжурившись до боли в глазах, я просидел минуты две, пока не зашел надзиратель. Он поинтересовался в чем дело, толкнув меня в плечо. Я открыл глаза, задышал более спокойно. Презрительно посмотрев на надзирателя, что-то противно сказав, я встал, лишь с одной целью, сорвался с места и кинулся из комнаты за братом.

 Крики. Меня зовут, угрожая, думают, что я хочу сбежать, ха. Майки еще было видно где-то далеко – я узнаю его везде, но как бы я ни кричал, он бы и, будучи не в ссоре со мной, всё равно бы не услышал. Сорвавшись на истерику, я наблюдал, как он выходит из здания, подходит к машине, садится и уезжает. Я тогда громко кричал, не помню что, но мне было хуже, чем человеку, потерявшему всех, хоть, по сути, так и было.

Вот мне уже заламывают руки, пытаясь затащить обратно в корпус с нашими комнатами. Почему комнатами, а не камерами? Потому что сам корпус – это сплошная камера, поделенная на участки. Мы могли ходить к кому угодно, только этого всё равно никто не делал, кроме этих группировок, строящих из себя крутых. Это было так несправедливо по отношению к слабым. Любой идиот мог запереться к тебе в комнату ночью и избить до полусмерти. Было тут пару случаев, тогда виновников сажали в настоящие камеры, причем одиночки. В сырую и затхлую не то, что комнату, а просто пространство или дыру в стене.

Я устроил такую истерику, прося, чтобы они вернули Майки, крича, что мне нужно сказать что-то важное. Я отбивался, кусался до крови, пока меня не начали бить. Просто повалили на пол, прохаживаясь тяжелыми ботинками по моим ребрам. Им было плевать на то, что я там кричу. Быть может, родители и заплатили за то, чтобы со мной обращались как с человеком, но сами посудите. Когда тебе выдается такой шанс, «за дело» избить заключенного, поверьте, эти бездушные роботы не откажутся получить лишний доллар к зарплате. Для них не существовало  понятий, что здесь тоже сидят люди. Такие же, со своими эмоциями и переживаниями, которых, быть может, разрывает изнутри от всей тяжести самосознания… Для них тут были собаки, совершившие преступления. А ведь здесь есть люди, которых засудили, например я и Фрэнк. А есть вообще невиновные, севшие по ошибке, но, повторюсь, для надзирателей мы все были одинаково ничтожны.

 А я всё кричал, не от боли в теле, а от того, что понимал, наконец, отчетливо понимал, что я полный идиот. И сейчас, я могу так же потерять Фрэнка, если не разберусь, и как можно скорее, с этой ситуацией. Хотя, выход тут только один – быть с ним. Навсегда. Ну, по крайней мере, пока он не захочет уйти. Я же только что потерял брата, ну, быть может у меня еще будет шанс всё исправить, но когда он наступит. А Фрэнк здесь, пока еще со мной, и я ушел, так и не сказав ему, что теперь началось между нами и началось ли вообще.

Резкая боль в голове прервала мои мысли. Я понял, что если не успокоюсь – меня убьют. Я пытался замахать руками, жестикулируя, что всё понял, чтобы они прекратили, но они, видимо, вошли во вкус. Голова, нога или рука, печень, спина, грудная клетка… Плевать, я же не человек, а говно, сидящее среди говна, поэтому мне ничего не будет. Я не помню, сколько я так еще лежал, захлебываясь собственной кровью. Я начал терять сознание. В глазах, и без того ничего не различающих, начало темнеть. Я уже перестал чувствовать удары, но тут, резкая, белая вспышка, тысячами иглами уколовшая меня, заставила хоть немного очнуться – мне, кажется, что-то сломали, но что, я так и не понял. Теперь  мне хотелось плакать от того, насколько я тут ничтожен, насколько ничтожны тут люди. А они всё били и били, мне, казалось, прошла вечность, пока проходящая мимо та самая медсестричка, противными воплями обкладывая этих бугаев, пытаясь оттащить их от меня. Но они, видимо, поняли, что еще пара таких криков и их заметят. Смутно помню, как они отошли. Потом я отключился.

Мне, наверное, приснилось, а может, и нет, как меня увозила скорая, и я, будто отделившись от тела, стоял в холле, наблюдая за ним, за моим так искренне плачущим Фрэнком. Он прижался головой к стеклянной стене совсем не думая, что о нем скажут. Но это сон, знаю. Я же не мог там стоять…

 Следующая