О, это невыносимое, жгучее и уничтожающее состояние полной опустошенности, гнетущее и будто с усмешкой витающее рядом. Когда от одного маленького известия полностью рушится весь твой привычный мир, до последней капли из тебя испаряется весь смысл жизни, приобретенный за крайне ничтожный срок, когда узнаешь, что люди, ставшие любимыми, родными, ставшие полноценной частичкой тебя, уходят. Когда они, будучи эгоистами и оставляя нас наедине со своими страданиями, не думают об этом, не заботятся о том, что мы будем скучать, продолжать любить их вдвойне сильней, что будем рваться вон из кожи, лишь бы еще раз хотя бы увидеть их. Пусть издалека, пусть в тумане, но почувствовать душой, что перед тобой тот самый любимый силуэт, чье присутствие рядом ты жаждешь больше жизни, к чьей незаметной тени ты тщетно пытаешься прикоснуться, но пальцы проходят сквозь призрачную материю…

Этот ужас и бешеное сердцебиение, этот холодный пот по утрам, когда тебе снится этот человек, который зовет тебя куда-то, призывно машет рукой, стремится куда-то вперед, плутает, а ты всё не понимаешь, куда он тебя направляет, чего добивается от тебя, почему постоянно скрывается. И в конце сна, когда вы выходите в этот самый туман, он просто становится среди него и улыбается той улыбкой, которая всегда завораживала, той неповторимой улыбкой, которая, казалось, была лучшей во всей вселенной. А потом ты просыпаешься с одышкой, обнаруживая, что каждый раз тебе не хватало воздуха, будто этот человек тащил тебя на тот свет, к себе, в свои холодные сгустки объятий. Когда ты плачешь после подобных снов, осознавая то, что хотел бы таки уйти из этого мира к нему, навсегда остаться рядом, в том несуществующем мире, где уже ничто вас не разлучит.

Вы все поняли о ком я. Но вы никогда не поймете моего состояния.

По возвращении домой я первым делом ринулся в городской суд с остатками тлеющей надежды, но я перестал быть интересным там и меня бесцеремонно выперли, не дав сказать и слова, недовольно бросив  только, что тело Фрэнка обнаружено не было. На миг мне показалось, что он выжил, что сейчас он тоже придет сюда спрашивать обо мне, что сейчас я обернусь, встречу его чистый, светлый взгляд, молча подойду к нему, возьму за щеки и поцелую в висок, затем уже привычно крепко обниму, с неверием, что он реален, и плевать бы я хотел на окружающих. Но увы – я вижу перед собой лишь несущуюся серую толпу, мечтающую лишь об удовлетворении самых низших потребностей. Никогда во всем свете не будет больше человека, подобного Айеро, такого же доброго, милого, открытого, переменчивого, такого особенного и… любимого.

Я впервые  пожалел, что вообще знал его, что он бесцеремонно, немного странно влился в мою жизнь, блеснул лучиком надежды на спокойное будущее и погас, даже не успев ничего сказать. Перед моими глазами никогда не погаснет его отчаянный взгляд, когда эти неповторимые глаза медленно заполнялись темнотой, никогда не исчезнут его дрожащие губы, усиленно пытавшиеся промолвить хотя бы мое имя, но упрямая судорога, сжимавшая всё его тело, строго лишила его последней возможности сказать мне что-либо. Я никогда не перестану винить себя во всем случившемся и никогда не перестану быть уверенным, что именно он свел меня с ума.

Впервые я задумался о том, кто я есть. Люди никогда не понимали моего характера, зависящего от настроения целиком и всепоглощающе, но ведь до Фрэнка мое настроение было практически всегда устойчиво. Сейчас же я был в какой-то прострации, я будто не шел, а летел, иногда опускаясь ватными ногами на воздушную землю, которая будто пружинила под ними.  Все, кто мельком прикасался ко мне в толпе, случайно толкал, будто попадали в болото, которое вот-вот провалится и засосет их еще глубже. Сейчас я ничем не отличался от зомби – серое бессмысленное, вытянутое лицо, запавшие глаза, пострескавшиеся губы, сжатые так сильно, что казалось они были сросшимися.

Я еще не был дома. Я тупо бродил по улицам около двух дней, ночуя на старых скамейках, ничего не кушая, и мне казалось, что скоро я отправлюсь к Фрэнку. Кстати сказать, я постоянно видел его в людях: вот прошел парень с похожей улыбкой, но никогда и ни у кого не будет такой же. А вот маленький ребенок, так же открыто и по-доброму взглянул на меня, что Фрэнк невольно возник перед глазами. Порою я видел и его самого, причем не призрак, а вполне себе объемного и настоящего человека, я даже пытался к нему подбежать, но фигура предательски смешивалась с толпой.  Иногда ветер приносил знакомый мне запах, всё тот же – чистоты, фруктового шампуня и сигарет. Всё это смешивалось в такую нелепую композицию, но боже, как я ее любил. Два последних видения я просто приписывал к своему сумасшествию, уже потеряв всю надежду на лучшее.

Люди глядели на меня как на бомжа. Ха, еще бы: от  моих красных жизнерадостных волос не осталось и следа – теперь на голове висели грязные сосульки, цвета «большой» человечьей нужды. Грязный, немного вонючий, в уже ставшей большой одежде, сильно исхудавший, постаревший, я выглядел хуже любого бездомного. Мне стыдно было появляться дома. Не только из-за этого. Там уже все наверняка знают про Фрэнка, что с ним случилось, и конечно же, кто в этом виноват. Ведь отец предупреждал меня.

«… Джей, он серьезно болен. Я не помню, чем именно, но лучше даже не восстанавливай с ним дружбу… Пойми ты, он всей душой доверяется людям, которые потом своими мелочами предают его, а ему всё хуже и хуже… »

Сейчас я шел по довольно многолюдной улице, и эти слова, так некстати пришедшие в голову, свалили меня в диком приступе истерики. В горле застрял ком, и как я не силился сдержать себя, поток слез бешено вырвался прямо на людях. Некоторые испугались, поспешно стараясь обойти меня, кто-то вежливо пытался поинтересоваться, что случилось. Мне было плевать, что обо мне подумают. Плевать… плевать…

Я вспомнил, как боялся мнения сокамерников о моих отношениях с Фрэнком, старался скрыть это, боялся, что надо мной будут смеяться, что и произошло, а я так глупо выставил это напоказ, пытаясь защититься и оправдаться. Ну не идиот ли? Я вспомнил, как считал, что любящий Фрэнк всегда будет преданно ждать, что я, наконец, одумаюсь и полностью отдамся в его теплые объятия. Что он никуда не денется, и в силу своей скромности не допустит сказать мне что-то грубое, мол, чтобы я поскорее думал. Он мог быть сильным, и моя голова прекрасно это помнит, но это давалось ему нечеловеческими усилиями, ведь я знал, я чувствовал, что он просто никогда не сможет противостоять мне, причинить мне боль, что настолько сильно любит меня, что лучше убьет себя в мою защиту. До меня дошло, насколько я был туп и неуверен в себе, в происходящем, насколько это было для меня ново и непонятно, что я своей медлительностью, боязнью к такой новой жизни, тупо оттягивал время до чего-то, сам не знаю чего. А вышло, что до его смерти. Джи, ты неимоверный дурак. Как можно было быть таким зависимым от общества. Как можно было быть такой тряпкой, как? Я сильно изменился. Да. Я повзрослел, даже слишком, чтобы продолжать ту же молодую, полную разврата, друзей и гулянок, жизнь.

Фрэнк, я всегда буду помнить тебя, всегда буду благодарен за то, что ты в корне изменил мою жизнь. Спасибо тебе, милый Фрэнк, что я понял, кем был, что мне просто необходимо было взбодриться и очистить голову. Ты будто вывел меня из опьянения, сам того не подозревая, ты повернул мою жизнь далеко вспять. Фрэнк, я люблю тебя и всегда буду любить. Я никогда тебя не предам, жаль только, что никогда больше к тебе не прикоснусь и не смогу сказать тебе это, глядя в твои бездонные, тянущие на дно, глаза.

А я всё рыдал на асфальте, пока не заметил, как рядом упала стодолларовая бумажка. Силы потихоньку вернулись, но я не смог поднять головы. Я просто сжал ее в руке, пытаясь сдержать дикий крик полнейшего отчаяния, и в этот момент всё прекратилось. Слезы закончились, закончилась истерика, и осталась только апатия, грузом давящая на меня реальностью. Да, кусок моей жизни просто выброшен в самую глубокую впадину, но я пока жив и живы мои родители, брат, а я им пока еще нужен.

Я уверенно поднялся и зашагал в парк, там умылся в первом попавшемся фонтанчике, и на эти деньги я поплелся в парикмахерскую. К черту ребячество, к черту это красное напоминание о былой глупости. Я выкрасился в иссиня черный, тем самым принимая этот момент как начало новой, «взрослой» жизни без Фрэнка и неопределенности. Всегда хотел такую кардинальную смену жизни, но просто боялся перемен.

***

 - Джерард, дорогой, ты ли это…

Первой дома меня увидела мать. Несмотря на всю свою мрачность, она со слезами распростерла свои руки и бросилась ко мне.

Господи. Как же я скучал по этим теплым рукам, которые сейчас крепко вцепились в мою спину ногтями, чья владелица громко рыдала мне в плечо.

 -  Как же ты плохо выглядишь, Джи. Сын мой, господи, ты вернулся.

 - Мам, - засмущался я, - меня не было всего лишь год, прекрати.

Где-то за ее подпрыгивающим плечом показался хмурый отец, но даже он улыбнулся и кивнул мне головой.

 - А где Майки? - спросил я.

 - Понимаешь, - наконец отцепилась от меня мать, - Алисия…

 - Кто?

 - Его жена, Алисия, прекрасная девушка, он не говорил?

 - Ах да, забыл, прости…

 - Так вот, она сейчас в больнице! У нее преждевременные роды, мы очень волнуемся, а Майки вообще себе места не находит.  Мы как раз собирались ехать к ним. Он с ней.

Да, весело тут было без меня.

 - А мне мо…

 - Чтоб и речи не было! Садись и ешь, а потом марш спать, ты только посмотри на себя, ты будто несколько раз подряд умирал…, - начала гладить она меня по щекам, опять щуря глаза для слез.

Да уж, мам, знала бы ты…

 - Ну что ты, я прекрасно ладил с коллективом… Просто… Просто там жуткие условия и кормили плохо, а еще этот пожар…

 - Да, я слышала. Бедный мой… Как я молилась, чтобы ты остался жив…

 - Так можно…

 - Нет!

- Да ладно тебе, пусть посмотрит на своего племянника, который скоро появится на этот глупый свет, - отец тем временем подошел и я заметил, что на его лице не осталось ни капли недовольства.

Он долго на меня смотрел свысока, с некой гордостью, хотя, казалось бы, чему гордиться – сын пришел не абы откуда, а из тюрьмы.

 - По лицу вижу, ты стойко держался, Джи, ты повзрослел духом, - но тем не менее за крепкими мужскими объятиями я услышал тихий всхлип.

Я похлопал отца по плечу, и мы все дружно направились к машине.

Пока мы ехали, я мельком наблюдал в окно как изменился город, люди… Они стали еще пафоснее что ли. Фу. Почему нельзя было жить вместе с родителями и братом где-нибудь в укромном месте, где не будет всех этих людей…

И вот опять. ОПЯТЬ АЙЕРО. Он уже задолбал чудиться мне в толпе, причем он вполне себе реален и объемен. Он шел в моей любимой толстовке, на которую я любил класть свое лицо и греть щеки о мягкую ткань, нагреваемую его прекрасным сильным телом. Он просто шел и ни на кого не обращая внимания слушал музыку, не замечая, как беззвучно, а может и в голос, подпевал музыке. Он закрывал глаза, представляя себя на сцене. Мы проезжали мимо него достаточное количество времени, и мне показалось, что он мельком  взглянул на меня, вышел из своего яркого, громкого концертного мирка, что он узнал меня в этой неприметной черной машине за почти зеркальным стеклом. Я отвлекся на секунду, и как всегда, вернув взгляд, я опять потерял его зеленую толстовку, которую в толпе черных костюмов потерять просто нереально.

Ну что. Я похож на психа? Я он и есть, точно.

Вам когда-нибудь чудились в толпе люди? Нет, не живые и реальные, а как у меня. Вы не представляете, какая начинается боль от того, что за доли секунды приходит колоссальная надежда, а следом за ней такое же грандиозное разочарование в виде удара действительности.  Через тело будто проходит мощная длинная волна, сотрясающая тебя всего вдоль и поперек, так, что дыхание захватывает, и к горлу подкатывают все чувства. Я за пару мгновений успевал прожить в своих мыслях три жизни рядом с ним, успевал представлять наши объятия, близость… Боже. Как я хотел быть с ним. Я хотел полностью отдаться ему до глубины души, доверить свою жизнь, пусть он столкнул бы меня в пропасть, разрушил бы, не оставив и частички – мне было плевать. Я безумно хотел быть с ним. Всё то мимолетное время, проведенное с ним, каждая минута этого счастья приравнивалась к одному сердцебиению, а без него мой рвущийся из груди от невыносимой, корчащей боли и отчаяния кусок сокращающихся мышц  потихоньку останавливался.  Мне хотелось сейчас просто разорвать себя на куски, я даже сжал свое запястье, уже готовый это сделать, я больно ударился лбом о бардачок машины, после чего послышался смешок отца:

 - Ты чего, заснул? Приехали, выползай!

Лучше бы я сейчас размазал свою голову прямо здесь…

Я разрываюсь, я не хочу жить. Мне не нужен этот мир без Фрэнка, без его солнечной доброй улыбки. Она необходима мне как воздух утопающему, как электрический заряд для умирающего сердца, как… Как земное притяжение для людей. Черт. Я погибну, я сгнию заживо здесь от тоски.

Мне срочно нужно чем-то заняться или совсем умереть. Но… Но как же родители. Им будет безумно трудно, я не хочу причинять им такую боль.

Но мне больнее:  я уже почти разложился на тусклом солнце, я ходячий мертвяк, только вони нет и мухи не роятся, но я мертвее мертвого. Мертвее Фрэнка.

 - Джерард, где ты там ходишь, ты нужен здесь…

Я глядел на снующих людей: у многих здесь могли быть такие же проблемы как моя, но они держатся. Здесь есть люди у которых только что кто-то умер на операционном столе, сильный, до последних сил не сдававшихся болезни. Они держатся, они молодцы. Они крепко сжимают кулаки и терпят. Такое ощущение, что у них сейчас лопнет голова от напряжения… Кричите, люди, вам станет легче.

Никогда не сдерживайте своих эмоций, не засовывайте их в себя, не оставляйте их там гнить и отравлять ваш разум медленно, но верно. Никогда. Сцепите кулаки, кричите, бейтесь головою о стены, до крови, больно, что угодно, но не уходите в себя. Бегайте как полный псих, до устали, до изнеможения, трясите окружающих, пусть они покрутят пальцем у виска, плевать. Обнимите кого-нибудь, сдавите до смерти, сплющите  в нелепую кровавую лепешку, но не сдерживайтесь, прошу.

Хотя, я и кричал и плакал, но это не помешало мне стать сумасшедшим самоубийцей.

В конце концов, я зарекся начать новую жизнь, и был полностью уверен, что у меня получится, пока не увидел эту дурацкую зеленую толстовку.

 - Джерард, брата-а-а-ан…

На мне повис Майки, как напоминание того, что мое тело всё еще живо и пытается двигаться самостоятельно, плюнув на синий труп разума.

 - Майки, слезь, ты тяжелый…

 - Ну спасибо тебе, братец, а ты как скелет, - засмеялся Уэй.

 - Я знаю, - мрачно бросил я.

 - Э-эй, ты чего?, - он подошел ко мне, взял мои щеки, ближе к губам, и растянул их в улыбке.

 - Давай, вот так, молодец, Джи, не снимай ее.

Похоже, Майки меняется вместе со мной, только всё как-то произошло наоборот – я стал серьезным, а у него детство в одном месте заиграло.

 - Мистер Уэй!

Мы оба развернулись.

 - Эм, кто там из вас муж Алисии?

Майки напрягся и подошел к медсестре.

 - Поздравляю! У вас здоровый мальчик!

 - Как… Преждевременно и здоровый?!

 - Немного маленький, конечно, но очень здоровый, даже здоровее вашего брата, - подмигнула глазом она.

 - Неудачная шутка, - буркнул я себе под нос.

 - А можно мы на него посмотрим, - как всегда рыдала от счастья мать.

 - Да-да, проходите…

я прошел в палату, не ожидая вообще ничего. Подошел к ребенку и замер в оцепенении.

Я. Опять. Увидел. Фрэнка. НУ БЛЯТЬ, СКОЛЬКО МОЖНО.

Такое ощущение, что это он был его отцом, до чего же похож. Такие же лучистые глаза, только-только открывшиеся, но уже с таким же интересом водившие взгляд по окружающим. Еще красный и сморщенный, но он уже успел напомнить мне его.

 - Майки, давай назовем его Фрэнк, - обессилено сказала Алисия.

Что-то во мне звонко лопнуло, руки задрожали, слезы начали подкатывать вместе с несущейся яростью…

Я резко развернулся и выбежал. Коридор, ступеньки, какие-то двери, выход из больницы, люди, мешающие моему бегу в никуда, кого-то толкнул, кого-то сбил с ног, мне плевать. Глаза застлала пелена, ярость накрыла меня полностью. Следом пришла истерика и новая. Бесконечная волна, нет, цунами слез. Я не помню, что я делал дальше. Будто конец фильма, резко и быстро на экране появляется черный круг, заполняющий пространство и темнота…

Был уже вечер. Очнулся я за городом. Я шел к мосту, на котором так любил иногда сидеть и представлять, как я падаю, а у самой воды расправляю крылья…

Довольно хмыкнув и решив всю свою судьбу, я зашагал быстрее, направляясь к краю…

Шаг.

Чего я добился в жизни? Это глупый вопрос в моем-то возрасте, но он не направлен на выявление успехов. Я могу только вредить, ломать судьбу и убивать.

Шаг.

Край всё ближе.

Из-за своего ребячества я лишил потомства пусть и идиота, но он тоже человек. Я отбыл наказание, и что…

Шаг.

Там же я избил добрую половину зэков, гопников, возможно убийц или невиновных, я не спрашивал. Я жутко тормозил, думая, что тем самым отгоню от себя все подозрения.

Шаг.

Я выставлял себя идиотом, возможно, что с меня смеялись. Я палился тем, что так тщетно пытался скрыть.

Шаг.

Я дал надежду Фрэнку.

Шаг.

Я оттолкнул Фрэнка в первый раз.

Шаг.

Я начал издеваться над ним, опять давая надежду.

Шаг.

Я почувствовал его силу, но это не заставило меня задуматься.

Шаг. Когда же уже край.

Своими вечными «хочу», «не хочу», «не знаю», «время решит», отворачиваниями головы, стараясь уйти от поцелуя, а потом приставания ночью, заставили его слететь с катушек.

Сердце не выдержало. Закупорка сосуда. Сердечная астма.

Шаг.

Я ходячая причина того, что сотворила медсестра. Не будь меня – не в кого было бы влюбляться, и некого было бы убивать.

Сейчас будет последний шаг.

Я убил Фрэнка. Всецело своим существованием. Я ничтожество. Я не мог определиться. Всё ждал чего-то, а теперь умираю от любви.

Легкий ветер дул мне в грудь, будто бы стараясь снести подальше от края высокого моста. Я умру не от нехватки воздуха, и даже не от удара о воду, хотя он будет мощным. У меня по пути разорется сердце. Господи, сделай так. Я хочу уйти легко и быстро. И еще… Пошли мне хоть напоследок глюк Фрэнка.

Где-то справа тихо играл кто-то на гитаре что-то грустное. Отличное место для такого дела, жаль, что я не умею и не умел, чтобы делать это. В следующей жизни, обязательно научусь.

Из-за столба справа плавно выплыл сигаретный дым. Вы знаете, что я не могу его вдыхать, только запах его сигарет, только его… Но я с удовольствием вдохнул в себя это облако, почувствовав головокружение и чуть не упав.

Хэй, подожди, а где же глюк. А, ладно. По пути появится.

 - Я люблю тебя Фрэнк…

Гитара громко и резко оборвалась, чем заставила меня дернуться и сделать шаг назад. Черт бы побрал того придурка справа, он мне мешает.

Слышу, что этот кто-то встал и быстро идет сюда. Я и понять ничего не успел, как уже почувствовал на себе взгляд, но не пытался обернуться.

 - Что вы сказали?

Сердце будто бы упало в пятки, а потом обзавелось моторчиком и вернулось на прежнее место, чтобы так же плавно угасать.

 - Прекрасный глюк, даже голос похож, - улыбнулся я асфальту.

 - Джерард?!

 - Нет, этот глюк уже слишком реалистичен, - но я не смог сдержаться, чтобы повернуться. Но блин. Меня вечно что-то останавливает. Какой-то внутренний голос подсказывал мне, что я совсем слетел с катушек. Ну вот, я же просил глюк.

Полшага.

 - Стой!

Кто-то схватил меня за плечи и оттащил как можно дальше. Сомнения уже роились во мне, будто водоворот. Я взял себя в руки, собрал последние силы и попытался вырваться, уже приготовив колкую фразу моей галлюцинации, как…

Я почувствовал на своей шее слезы, услышал всхлипы, тело осознало и приняло то родное тепло, которого мне так не хватало, за которое я бы всё отдал. Я обернулся и…

- Ты не глюк?!

Передо мной действительно был Фрэнк. Живой, красный от слез, рыдающий, улыбающийся, с дрожащими губами, он смотрел на меня и не мог сказать ни единого слова.

 - Дж-джи… Я… Я…

 - Заткнись.

Кто знает, может я уже упал и умер, и это и есть мой рай, здесь, рядом с ним. Все эти мысли отбили такие реальные горячие губы Фрэнка, вцепившиеся в меня так напористо. Как я долго этого ждал.

Он бесцеремонно вломился языком сквозь мои дрожащие зубы и просто делал то, что мне было так необходимо. Минуту назад я практически летел вниз, а теперь я в объятиях того, целую того, кого люблю больше своей жизни.

Больно, страстно, одновременно нежно, так, будто такого никогда больше не повторится. Я гладил его по спине, играл волосами, старался провести пальцами по каждой линии его тела, чтобы убедиться, что он жив, но всё равно не до конца этому верил.

Фрэнк отстранился и стал смотреть на меня влажными глазами.

 -Родной мой, - улыбался он, - Я слышал о взрыве, я думал, что ты погиб.

Он всё никак не мог оторвать свои теплые ладони от моих щек, а я настолько глубоко окунулся в его глаза, что проигнорировал сказанную фразу.

 - А как ты... Ты же…, - очнулся я.

 - Тише. Пойдем домой, и я всё тебе расскажу, - улыбнулся Айеро своей фирменной улыбкой так, что я таки всё равно подумал, что попал в рай, в котором смогу вечно наслаждаться только им, только тем, кто стал частью меня, кого, отдалив от меня, подобно тому, что отрезать у человека правую часть тела и пустить гулять по канату.

Он был мне необходим. Я жил им, я мыслил только им, я дышал им, а без него задыхался. Он – моя кровь, которая так или иначе идет сквозь самые трудные уголки моего сердца. Он – мои легкие: с ним мне легко и спокойно. Он – мой разум, без которого я схожу  ума и теряю все элементарные понятия. Без него – смерть. С ним – смерть, от счастья и удовольствия. Он – моя жизнь.

 - Я люблю тебя, Фрэнки,  - тихо сказал я.

 - Долго же ты думал, - улыбнулся он, поднимая гитару.

 - Сыграешь мне дома?

 - Непременно, - сказал он и прижал к себе. К своей теплой зеленой толстовке.