- Миссис Уэй, мы вынуждены вас огорчить, но результаты рентгена, химического анализа крови и пункции спинномозговой жидкости выявили у вас рак позвоночника четвёртой степени. Такая опухоль неоперабельна, но можно смягчить силу болей, выписав вам болеутоляющие наркотического характера. Этим занимается доктор Розински, он врач-нарколог. Примите наше глубокое сожаление в связи с вашим заболеванием. … - Миссис Уэй, доктор Розински примет вас через десять минут. Подождите, пожалуйста, в коридоре. … - Миссис Уэй, добрый день, я доктор Розински. Я читал историю вашей болезни, мне её направил ваш лечащий врач. Примите моё искреннее соболезнование. Вы очень сильная женщина, я в это верю. Я пропишу вам сильное обезболивающее, которое нужно принимать три раза в день за пять минут до еды и также выпишу вам анальгетик в виде ампул, его надо колоть внутримышечно при приступе болей. Строго соблюдайте все инструкции и ни в коей случае не превышайте дозу, иначе это чревато неприятными последствиями. Всего вам доброго. … Ну вот и всё. Я вышла из этого белого храма с неистребимым запахом горьких лекарств и… отчаяния?.. Да, именно отчаяния. Я не смогла обрести надежду в стенах этого оплота защиты и покоя. Здесь мне ничем не смогли помочь. Или не захотели?.. Но я не буду терзать себя напрасными вопросами, бередя душу. И взывать к Богу и к Дьяволу, проклиная всё на свете, я тоже не буду. Знаете, когда тебе суждено умереть, смысл жизни тут же растворяется, улетучивается из твоего сознания, испаряются все мечты и амбиции, становится смешно и страшно оглядываться на своё прошлое и видеть там наивного, счастливого человека, который чаял жить, радоваться каждой минуте своего существования и заражать окружающих своей энергией. Глупо, глупо, о чём тут говорить?.. Странно то, с какой лёгкостью я услышала этот страшный диагноз - рак - и как спокойно я пережила осознание того, что я смертельно больна. Многие назовут это стойкостью и мужеством, а я просто назову это смертью, моральной смертью, когда такой вот жестокий удар в одно мгновение разрушает твой мозг, всё твоё мышление, и вместо эмоций, переживаний и адекватной реакции на жуткие новости остаётся лишь какое-то тупое, почти животное равнодушие. Я и сама не заметила, как умерла. Умерла вместе с пониманием того, что больше мне не место на этой Земле. Теперь остаётся дождаться лишь гибели моей биологической оболочки, которая гниёт и разлагается медленнее, мучительнее и тяжелее духа с разумом. Остаётся лишь надеяться, что у меня это не затянется на годы: не хочу травмировать свою семью таким мерзким зрелищем. …Приехал Дональд, мой муж, и, увидев моё отрешённое лицо, тут же насторожился и начал с прямотой танка, едущего на амбразуру, расспрашивать меня о результатах анализов. - Дональд, у меня рак. Неоперабельный рак. И мне выписали анальгетики, чтобы облегчить боли. Дональд, всё в порядке. Рано или поздно это должно было случиться, и поэтому, прошу тебя, не расстраивайся и не устраивай истерики. Это всё такие мелочи!.. Я прожила счастливую жизнь, благодарна тебе за всю ту любовь и радость, что ты мне подарил, за двоих замечательных детей, так что не казни себя, а просто смирись с тем, что вскоре твоя Донна будет рядом с тобой, но уже невидимо. Я всегда буду любить тебя и мальчиков. …Он плакал. Он натурально плакал и поминутно утирал крупное лицо рукавом кофты, отчего машина, потеряв управление, вихляла зигзагами по шоссе, вызывая у водителей приступы паники: пьяный за рулём!.. Мы не могли разбиться в тот день, я это точно знаю: кому суждено умереть в пожаре, никогда не погибнет от бандитской пули. Мне уготована участь погибнуть от ненасытной чужеродной клеточной массы в стержне моего организма – позвоночнике, так что я не боюсь разбиться в автокатастрофе. Это было бы слишком забавно. …Ужин прошёл в напряжении, и Дональд, заметив настороженные взгляды мальчиков, опять разрыдался и, встав из-за стола, как разъярённый тигр, накричал на них, ударяя по столешнице пудовым кулаком. А всё из-за невинного вопроса обеспокоенного Майкла, что случилось с мамочкой. - Что случилось с мамой?! Что случилось с мамой?! Я покажу тебе, ничтожество, что случилось с мамой! Вот!!! И он, выхватив из моей сумки снимок, переданный мне лично в руки рентгенологом, тыкнул им в лицо бедного Майки, указав пальцем на чёрное пятно в районе пояснице. - Вот что у мамы!!! У мамы рак позвоночника!!! Видишь, красная стрелка показывает на эту тёмную массу?! Это и есть опухоль, которую нельзя удалить! Вот что произошло с вашей мамой! - Дональд, не кричи на сына, - я не могла громко говорить, но и этого блеклого угасающего голоса хватило, чтобы муж заткнулся и, швырнув результат обследования обратно в сумку, плюхнулся на стул и принялся ковыряться в спарже вилкой, что-то бормоча под нос. У меня за считанные часы после извещения о такой досадной неприятности уже выработался профессиональный тон тяжелобольных людей: тихий, бесцветный голос, лишённый силы и звонкости, с каким-то томным придыханием и нарочито выраженной слабостью, будто каждое слово стоило мне года жизни. Прекрасно, я уже понемногу вхожу в свою новую роль. Я была дочерью, женой, матерью, коллегой, подругой, соперницей, пациенткой, а теперь я – умирающий лебедь. В этой жизнью надо уметь играть и нестандартные, вот такие драматические роли. Жаль только, что они стоят как раз этой жизни. Но Дональд сильный. Он выдюжит. Он справится. …Майкл глотал овощное рагу, практически не открывая рта, словно боясь, что оттуда вновь вырвется какой-нибудь неуместный вопрос; под стёклами очков блестели светло-карие глаза, дрожащие влагой слёз. Сидящий слева от него Джерарда молча тыкал вилкой в разварившийся томат, задевая кусочки тушёной моркови и брюссельской капусты. Лицо его было непроницаемо, но глаза, глаза выдавали всю ту бурю эмоций, которая разразилась у него в слабой, неокрепшей ещё душе. Хоть ему и шёл шестнадцатый год, но он был таким же нежным, ранимым и хрупким птенчиком, которым я его знала в детстве. Майкл, как и отец, смирится с потерей, погорюет, но не бросится вслед за мной в могилу, а Джи… Джи не сможет жить без матери. Колючий временами, как ёж, он всё равно сентиментальный и мягкий. Он привязан ко мне той невидимой пуповиной, которой навсегда соединены мать и её первое дитя. Джерард не выживет без меня, но ему надо закаляться и становиться сильнее, иначе этот жестокий мир поглотит его и выплюнет оттуда немощным калекой. Дональд тоже сломит сына, он его всегда недолюбливал из-за чрезмерно противоречивого характера и непонятной, замкнутой натуры. Ему гораздо больше по душе был скромный, чувствительный Майкл со всеми помыслами и переживаниями, как на ладошке, а старший сын оставался неприятной загадкой, как тёмный сырой тоннель, в который входить и боязно, но уж очень туда тянет. Сильнее двоих сыновей Дональд любил меня. Я всегда была его божеством, музой, верой, надеждой и его самой большой удачей в жизни, он любил меня, как рыбак любит и восхищается диковинной рыбой, вытащенной совершенно случайно из ничем не примечательного пруда с тиной, корягами и раздувшимися лягушками; такой улов попадается раз в жизни, и Дональд искреннее считал, что он меня именно поймал, как золотую рыбку, а не встретил, нашёл или просто заметил. Я для него была чем-то вроде трофея, подаренного жизнью. Что ж, пусть так, я не смею разуверять его в собственных убеждениях. …Муж вбил детям в головы мысль о том, что у меня развился рак из-за чересчур тяжело протекавших беременностей и крайне мучительных родов. Какая чушь!.. Прошло почти четырнадцать лет с тех пор, как я родила Майкла, и я чувствовала себя просто прекрасно, не жалуясь на здоровье, но, видимо, эту идею о появлении опухоли из-за нагрузки на позвоночник ему вбил всё тот же доктор Розински, консультирующий меня по поводу так называемого лечения, хотя вряд ли можно обозвать лечением банальное глотание обезболивающих препаратов, которые притупляют опоясывающую боль в пояснице. Светило науки, как он называл сам себя, в один из звонков Дональда по поводу назначения какого-то нового препарата и поведал ему «тайну» возникновения рака. С тех пор Дональд проникся почти что ненавистью к сыновьям и как-то раз ночью, грубо и неуклюже лаская меня, забыв, как это делается, вдруг горячо зашептал на ухо: - Знала бы ты, как я ненавижу этих двоих выродков!.. Они же нам с тобой всю жизнь сломали, милая!.. Если бы не они, мы бы с тобой век были вместе, никогда не разлучаясь, а так вон какой кусок жизни вырван из-за этих поганцев!.. Роди их, вырасти, на ноги поставь, а потом получай в ответ лишь чёрную неблагодарность и вот такие новости!.. Лучше бы ты сделала аборт!.. Ненавижу их, ненавижу!.. Я ещё сто детей нарожал бы, лучше вот этих двоих, а откуда я возьму такую, как ты, а?!.. - Ты сам не знаешь, что мелешь, - прикрикнув на мужа, я услышала сдавленное всхлипывание и какое-то тонкое подвывание: он плакал, позорно плакал в мою подушку, смачивая её слезами. Мне стало противно, и я ушла спать в гостевую спальню, чтобы только не лежать рядом с этой тушей и не ощущать сырость чужого лица и наволочек за своей спиной. Как же я ошибалась в нём!.. Нет, этот не выдержит первый, у него надломится спина и треснет хребет. Он даже и не возьмётся за бремя вдовьей жизни, он слишком мягкотел и ленив. Я его избаловала своим вниманием, не претендуя на роль хозяина семьи, а в результате воспитала не мужа, а тряпку, какого-то диванного монстра с властным голосом и низменными потребностями. Как гадко и обидно, что такие правдивые и очевидные вещи всплывают и бросаются в глаза лишь спустя столько совместно прожитых лет!.. Неужели только близость смерти заставляет человека прозреть и взглянуть, в первую очередь, на себя и близких в другом свете, без пелены на глазах?.. Как же это ужасно и в то же время прекрасно. Я хоть не умру в неведении, что мой муж – жалкий брюхастый слизень без стержня внутри. И оставить такому вот беспанцирному животному двоих несовершеннолетних детей?!.. Но иного выхода нет, он же им отец, как-никак. …Дни идут за днём скучной чередой осени. Майкл становится всё тише и незаметнее, Джерарда – мрачнее, Дональд – безвольнее, а я - спокойнее. Я за две недели болезни не проронила ни слезинки, в то время, как муж буквально затопил нас в солёной жидкости. Он такой жалкий!.. Пытается храбриться, натянуто улыбается, воркует около меня и как-то сплачивает семью, устраивая сытные ужины, приглашая к нам давних друзей, но всё проходит слишком натянуто: я с циничностью садо-мазохиста в подробностях описываю течение болезни и свои боли, наслаждаясь страхом в глазах собравшейся немногочисленной публики, Дональд молча скрежещет зубами, отрезая от капустного пирога неровные крупные куски и кладя их на тарелки шокированных подружек, Майкл залпом хлебает томатный сок, наспех жуёт буженину и, тихо поблагодарив нас с отцом за трапезу (готовит лишь Дональд с подмогой мальчиков), тут же убегает в свою комнату, подальше от этого странного сборища, а Джерард сидит перед чистой тарелкой и запугивает меня пустым взглядом некогда таких прекрасных глаз, которыми обладает не всякая девушка. Он в большей мере похож на живого мертвеца, чем я сама, и это страшно. Страшно его молчание, страшны эти белые, сжатые до предела губы, эти опустошённые, высосанные какой-то огромной болью глаза. Я не понимаю, чего он хочет, почему он испепеляет меня своим бессмысленным взглядом. Страшно его лицо, оно мне видится в ночных кошмарах. Я вскрикиваю и просыпаюсь, одна в комнате для гостей. В доме ещё три человека, а я всё равно одна. Болезнь отделила нас друг от друга и помножила на ноль. Семья развалилась в считанные дни. Мы просто чужие друг другу. Дональд устраивает «тёплые» посиделки всё реже и реже. Звонят мои сослуживцы с работы, он коротко перекидывается с ними сухими фразами и не даёт мне трубку. «Тебе нужен покой, а не эти пустоголовые курицы». И на обеды их не зовёт. Мне дали отпуск. На месяц. Узнав об этом, я хохотала, как умалишённая, полчаса, а Дональд с опаской глядел на меня и не понимал, почему я так развеселилась. Мне же положено печалиться о скорой смерти и думать только о ней, а я заливисто смеюсь!.. Но ведь и смерть бывает забавной, особенно в моём случае. Надо же, месяц!.. Они действительно верят в то, что через месяц я ещё буду жива?!.. Боли окончательно одолели меня и перебороли анальгетики. Розински спешно передал полномочия по поддержанию жизни во мне своей юной лаборантке, глупенькой боязливой Стейси с пухлым ртом, невероятно длинными русыми волосами и вечно дрожащими холодными руками, которыми она делала мне уколы и передавала отвратительно пахнущие таблетки в стаканчике. Кажется, она понравилась Майклу: он становится особенно неразговорчивым и застенчивым в её присутствии. Я прикована к постели уже вторые сутки. Просто лежу на высоко взбитых подушках, лениво пережёвываю пресный детектив за авторством какого-то чересчур искусственного имени и изредка кричу кому-нибудь из домашних, чтобы они принесли мне чего-нибудь съестного. Когда в комнату входят Майк или Дональд, они протягивают мне воду или сэндвич и, отступив назад, с изумлением и боязнью наблюдают за тем, как я ем или пью: им в диковинку, как может проделывать все эти нехитрые процедуры такая мумия, как я. Этот любопытный взгляд прибивает меня к кровати, заставляя чувствовать себя животным в зоопарке, змеёй за толстым стеклом террариума. В этих взглядах нет жалости и сочувствия, только страх перед носителем смерти и жадное, грязное выражение скотского любопытства и интереса: сможет ли она дожевать это бутерброд или так и подохнет с половиной сэндвича во рту?.. Я ненавидела такие моменты и сердито прогоняла из спальни мужа и сына, запрещая им пялиться на себя, а затем составляла пустые сосуды и тарелки у подножия кровати, откуда их забирал Джерард и потом мыл. Джерард меня не боялся и не разглядывал, как умирающего слона в зверинце, с нетерпением ожидая финала этой затянувшей нудной истории. Он молча стоял напротив меня и просто смотрел мне в лицо. Его лик напоминал маску, и я не могла понять, за что мой мальчик так мучит меня и не даёт разглядеть, что творится у него в душе на самом деле. Он проводил у меня много времени, слишком много времени: садился на кровать, осторожно приминая белые накрахмаленные одеяла, брал в свои тонкие белые пальцы мою обескровленную руку и аккуратно поглаживал её, пытаясь проникнуть в мои постепенно угасающие глаза своим молящим взглядом. Однажды я не выдержала и, сжав его тонкую нервозную кисть, оторвалась от кипы подушек, в которых утопала спина, и наклонилась к нему, поглаживая второй рукой его щёку. Моя кожу огрубела и иссушилась, но он не отшатнулся, а остался в том же положении. Значит, я ему не противна. Это придало мне смелости, и я задала вопрос, давно терзавший меня: - Джи, мальчик мой, что тебя беспокоит, отчего ты постоянно так странно смотришь на меня?.. Не бойся, расскажи мне, я всё пойму и приму. Ну?.. Что с тобой творится, Джерард, моё ненаглядное солнышко?.. Первенец на секунду изумлённо распахнул глаза, очевидно, не ожидая от меня такого вопроса, а затем осторожно высвободил руку из моих пальцев и, не оборачиваясь, вышел из моей комнаты. Три дня Джерард не появлялся на пороге моего смертного одра, а затем произошло нечто, убедившее меня в том, что я уже умерла и давно попала в Ад… Прошло уже три недели с того момента, как я узнала, что больна. День ото дня я становлюсь всё слабее и уже практически не могу ходить, только до окна, чтобы взглянуть на умирающую вместе со мной природу нашего захолустного городишки, и до ванной, находящейся в моей келье, в моей камере-одиночке. Дональд хотел купить мне инвалидную коляску, но я отказалась. Такому унижению я себя никогда не подвергну, нет, ни за что!.. Я проснулась утром на двадцать первый день моей болезни из-за невообразимого шума, поднявшегося где-то внизу, наверное, на кухне. Кричал Дональд, кричал очень громко, страшно и… испуганно?.. Я должна была посмотреть, который сейчас час. Протянула руку к будильнику на тумбочке – не раздался привычный шорох обёрток пачек таблеток, лишь шуршание пакета со шприцами. Как странно. Наверное, Дональд сложил пилюли в ящик тумбочки. Поищу потом. Полшестого утра. И Уэй уже поднял такой крик. Интересно, из-за чего?.. Я уже хотела было спуститься вниз, чтобы узнать, что там творится, пусть бы это и стоило мне последних сил, но тут дверь комнаты распахнулась, и на пороге возник Дональд. Таким бешеным я его никогда не видела, я вообще никогда не видела таких перекошенных от ярости лиц, и поэтому очень сильно испугалась, ощутив, как моментально вся кровь отхлынула от конечностей и лица, прилив к сердцу, едва не лопнувшему от такого напора жидкости. - Что произошло?.. – голос был так слаб, что даже удивительно, что Уэй его расслышал. - Вот что произошло, стерва! – зарычал Уэй, страшно сверкая глазами. Он никогда в жизни не оскорблял меня, что же случилось?!.. - Дональд, ты… - Заткнись!!! Он вдруг бросился обратно на лестницу и втащил спустя пару секунд с криками и матами отчаянно сопротивляющегося Джерарда, пытающегося вырваться из рук отца. - Смотри сама, любуйся тем, что стряслось! – новый яростный крик, и мне на одеяло полетел смятый прямоугольный лист бумаги. На нём плясали кровавые буквы, сливаясь и расплываясь алыми кляксами по желтоватому клочку. Угловатый неровный почерк, небрежный и нервный. Это рука Джерарда. «Я добровольно ухожу из жизни, в полной мере осознав её ничтожность и бесполезность. Не хочу жить в этом мире после кончины матери. Прошу похоронить меня на кладбище рядом с могилой бабушки Хелены. Джерарда Артур Уэй». - Что это?.. – я будто так и не проснулась. - Предсмертная записка, дура! Дональд вырвал бумажку из моих рук и, яростно разорвав её на мелкие клочки, швырнул пригоршню целлюлозы в лицо Джерарда, стоящего с понурой головой в изножье моей кровати. - Эта сволочь забралась к тебе в комнату, пока ты спала, и стащила с тумбочки все таблетки, а потом сожрала их на кухне! Представляешь, все пять пачек анальгетиков, он их просто слопал за пару минут! Я спустился попить воды, а он стоит у раковины, пригоршнями забрасывает в рот таблетки и запивает их водой, а, как только увидел меня, тут же хотел выбежать из дома, но я перехватил его. Он был одет, а в кармане лежала эта треклятая записка. Вырастила урода, на свою голову! Я же говорил тебе: надо было сделать аборт!!! Передо мной стоял не человек, а настоящее чудовище, с безумным лицом, обезображенным торжествующе-злорадным выражением, с сумасшедшими глазами, пылающими лихорадочным огнём, и со вскипевшей пеной на губах. Мне стало страшно. - Дональд, отпусти его и вызови «Скорую», надо спасать Джерарда. - Джерарда?! – у мужа аж сбилось дыхание, когда он произносил это имя. – Ты ещё имеешь наглость как-то называть эту мразь?! Да пусть он подохнет прямо вот здесь, на твоём ковре, растянувшись у ног любящей мамочки, а только мне это всё надоело! Надоело!!! Я сам умер в тот момент, как узнал о твоей болезни, и знаешь, почему?! Да потому что на этом заканчивалась моя жизнь и начиналось общее мученье. Я больше не жил для себя, в своё удовольствие, отныне я должен трястись над больной капризной женой, содержать дом в порядке и обхаживать этих двух ублюдков, забыв напрочь о себе. А я не хочу такой жизни, понимаешь ты, стерва, не-хо-чу!!! Да передохнете вы все, я лишь радоваться буду, потому что за эти три недели я настрадался так, что сам хочу в петлю лезть. Я за это время потратил на тебя денег больше, чем за все предыдущие годы жизни, а всё зачем, чтобы остаться после тебя обанкротившимся вдовцом?! На шум пришёл заспанный Майкл, щуря на смазанные лица подслеповатые глаза и интересуясь хрипловатым голосом, почему мы подняли такой шум. У меня до боли защемило сердце при виде этого создания, вынужденного остаться со своим отцом после моей смерти. Господи, в каком гадюшнике я живу!!! Забери меня к себе и избавь моих детей от таких мучений! - Пошёл назад в свою спальню, щенок! – рявкнул Дональд, подскакивая к сыну и отвешивая ему оплеуху. – Не твоё дело, что здесь происходит! Увидев, как Уэй занёс тяжёлую руку над головой беззащитного Майки и обрушил свой тяжёлый кулак на его затылок, Джерард вырвался из рук отца и, заорав, изо всей дури толкнул его в дверь, вышвыривая на лестницу, а затем захлопнул дверь и закрыл её на замок. Подняв Майкла, он прижал его к себе, порывисто гладя по ушибленному затылку, а затем прислонился спиной к двери, прижимая брата к груди. Перехватив мой потрясённый взгляд, Джерард вымученно улыбнулся: - Не бойся, мама, я защищу тебя от этого ублюдка! - Джерард, мальчик мой, зачем ты это сделал?.. – в моём голосе стояли слёзы, но я не могла позволить себе плакать. Нет-нет, мой мальчик не умрёт, это всё какие-то глупые шутки, это просто подростковое баловство, он же не может умереть в пятнадцать лет!.. - Так надо, - коротко ответил он и вдруг резко содрогнулся: разъярённый Дональд пытался выбить своей тушей дверь в мою спальню, разбегаясь и врезаясь в хлипкое дерево. - Я доберусь до тебя, сучонок! – кричал он, выламывая дверь. – Доберусь и откручу тебе башку! Слышишь меня?! Ты умрёшь не от таблеток, а от моей, отцовской, руки!!! Ты лишил мать последних лекарств, мелкий крысёныш! Майкл оторвался от брата и подбежал ко мне, обнимая и горячо шепча на ухо: - Мама, не бойся, он сейчас уйдёт, Джи его не впустит, обещаю, всё будет хорошо, он не причинит нам вреда… Мне было по-настоящему страшно. Я беспомощна и слаба, кто защитит моих деток?.. Телефон, лежавший на тумбочке, не работал: видимо, Дональд во время короткой передышки выдернул главный шнур из сети, обесточив линию. Мы не дозвонимся до полиции. - Я не верю в то, что он способен причинить вам вред, - как идиотка, повторяла и повторяла я, видя, как подбрасывают Джерарда мощные удары в дверь. Он долго не выдержит, он скоро устанет. – Он же не маньяк, он ваш отец… - Ты сама всё слышала, что он говорил. Он желал нам смерти, - жёстко отрезал Джерард. Майкл огромными глазами смотрел то на меня, то переводил взгляд на брата. Он тоже боялся, боялся этого разбушевавшегося монстра, готового крушить всё на своём пути в порыве ярости. Ещё минута штурма – и дверь нехотя затрещала, петли взвизгули, и дерево податливо прогнулось под напором тела Уэя. Пара ударов – полетели щепки, Джерарда отбросило на пол, дверь упала на середину комнаты с оглушительным стуком. Мы с Майклом вскрикнули. На пороге комнаты стоял запыхавшийся красный Дональд с бешеными, налитыми кровью глазами. Тяжело дыша, он с ненавистью обрушивал на Джерарда, стоящего у моих ног, свинцовый взгляд. - Что, сука, с родным отцом решил драться?!.. Сейчас я тебе покажу, как надо бороться. Иди сюда, сопляк. Имел смелость поднять руку на отца – имей смелость держать за это ответ. Я жду. Джерард стоял, мелко дрожа, до боли вцепившись пальцами в металлический прутья изножья; вся его фигура выражала крайнюю степень страха и паники. Он был единой сжатой до упора пружиной. Он и в самом деле готовился к схватке. - Папа, не бей его! – закричал Майкл, вскакивая с кровати и подбегая к Дональду. – Прошу тебя, успокойся, тут же мама больная лежит! - Прочь с дороги! – кулак Уэя смёл Майки, отшвырнув его, словно тряпичного Петрушку, к шкафу. - Опомнись, опомнись!!! – это кричала я, а, может, и не я: голос был таким слабым и чужим, что даже не верилось, будто кто-то произносит это вслух. Меня никто не услышал. Подойдя к насмерть перепуганному Джерарду, Дональд грубо схватил его за руку выше локтя и, сильно встряхнув несколько раз, оторвал от моей кровати и вытащил на середину комнаты, туда, где лежала вынесенная из петель дверь. - Давай драться, щенок! – Дональд встал в боевую позу и начал сверлить глазами Джерарда. – Бей первый, я разрешаю. Ну же, начинай бой, ты же так рвался надавать мне тумаков, где же сейчас твой запал, а, петушок?!.. - Уйди отсюда, из этой комнаты, - процедил Джерард и тут же охнул от боли: кулак Уэя угодил ему в скулу. - Не болтай, а дерись. Удар за ударом, град ударов, обрушившийся на голову моему бедному мальчику, в ответ на любую его попытку уклониться от этой безумной затеи. Я вступилась за сына и тоже была брошена, как мешок с мякиной, к шкафу, где корчился Майкл, держась за ушибленный затылок. Боже, какая боль! Не позвоночник, а раскалённый прут, вогнанный в плоть!.. За что такие зверства, за что?!.. Ещё один удар в лицо окровавленному Джерарду – и его стошнило пеной прямо на одежду Дональда. Содрогнувшись и рухнув на четвереньки, Джи буквально трясся в неукротимых судорогах рвоты. Это же отравление таблетками!!! - Вызови «Скорую»! – закричала я, но муж опять был глух ко мне. Я не доползу до первого этажа и не соединю сеть. У Майки, судя по всему, ушиб мозга, он не может идти. Джерард умирает, неужели Дональд этого не видит?!.. Наклонившись к сыну, он брезгливо тронул кончиком тапочки его распростёртое тело. - Фу, заблевал тут всё! Нечего было есть столько таблеток, вот теперь лежи в луже собственного желудочного сока и подыхай, как бездомная собака. Придурок, что тут скажешь. - Я ненавижу тебя, - прохрипел Джерард, оторвав от пола испачканное лицо и, уставив на отца мутный взгляд, вдруг широко улыбнулся и, сипло засмеявшись, плюнул ему в лицо вязким жёлтым сгустком. - Ах ты мразь!!! Удар в бок – Джи стонет и корчится в муках. Ещё удар, ещё, ещё… Я не могу ничего сделать, я могу только беззвучно плакать и бессильно бить кулаком в створки шкафа. Я овощ, я не мать, я не могу защитить своё дитя от этого безумца. - Так ты способен на всё, юный джентльмен, да?! – вкрадчиво зашипел Дональд, схватив Джерарда за волосы и подняв его тяжёлую голову. – Готов оскорблять своего отца, драться с ним, ненавидеть его и плеваться?! Ты можешь дойти до крайности?! Я тоже могу пересечь все границы, мне это ничего не стоит. Ты сам нарвался, ублюдок. Я слышала об этом по телевизору, мне рассказывали знакомые и коллеги по работе, я даже знала пару людей, переживших такое, но впервые становилась свидетелем ЭТОГО. Насилия над ребёнка со стороны родных людей. Дональд, пинком откативший Джерарда на противоположный конец комнаты, наклонился над сыном и, схватив его поперёк туловища, сорвал ремень с джинсов, а затем и сами штаны, оголив нижнюю часть туловища мальчика. Как Джи ни пытался сопротивляться, слабо трепыхаясь, но Дональд был неумолим, и вскоре стянул с сына и трусы. - Я не могу на это смотреть, - прошептал Майкл, со стоном утыкаясь мне в плечо. И я не могу, мой хороший, но закрыть глаза – это слабость. Я сама позволила случиться этому греху, я виновата в том, что сейчас произойдёт, я не могу ничего предотвратить. Разве какие-то силы мира могут сейчас заставить образумиться этого психа?.. - Вот, Донна, полюбуйся на своего сыночка, - Уэй схватил Джера за волосы и рывком поднял его голову так, чтобы я видела лицо мальчика. Ноль эмоций. Он словно вообще ничего не испытывает. – Сейчас я буду его наказывать за всё то, что он натворил. - Безумец… - Что ты там лопочешь?.. Прости, я не слышу, я занят немного другим делом. Донна, тебе не кажется, что ты в последнее время стала какой-то фригидной? Да, это правда, поэтому, извини, дорогая, но придётся заменить тебя на кого-то посвежее и моложе, кто прослужит дольше, чем ты. Джерард вполне сгодится на такую роль. И, похотливо улыбаясь, он с силой ударил Джи лицом о пол, а затем снял с себя трусы и, отбросив их в сторону, склонился над сыном, ещё больше оголяя его бёдра и приподнимая его торс над ковром таким образом, чтобы Джерард оказался стоящим на четвереньках. Обессиленный Джи не мог удерживать вес тела на вытянутых руках, и тогда Дональд бросил его на мою кровать, став позади разведённых ног сына. Дональд был наполовину возбуждён пылом схватки, но и этого бы хватило, чтобы нанести Джеру серьёзные увечья. Боже, если ты существуешь, то почему не покараешь этого грешника?! Почему не поразишь его неразумную голову своей самой страшной молнией?! Почему мучишь меня и моего сына, заставляя всё это терпеть и видеть?! Господь несправедлив, как и всё в этом мире… Джи был почти без сознания, когда отец таскал его, словно куклу, по всей комнате, но, когда член Дональда с размаху вошёл в его девственную плоть, Джерард беззвучно раскрыл окровавленный рот и, сильно зажмурившись, издал слабый писк, как выпавший из гнезда птенец. Моё сердце разорвалось от горя и жалости к этому нежному существу, которое насиловал такой гад, я была опустошена, глядя на это отвратительное зрелище. Пальцы Джерарда судорожно вцепились в простыню, сминая и комкая её, словно пытаясь передать бездушной ткани всю боль, которое испытывало это тело. Губы его были приоткрыты, с них то и дело слетали едва слышимые стоны нечеловеческих мук; глаза были плотно зажмурены, брови сведены вместе, а на виске от напряжения пульсировала трепетная венка. Дональд двигался рвано, быстро и очень грубо, пытаясь проникнуть как можно дальше в тело моего мальчика, осквернить всю его плоть и растерзать его изнутри. Этот нелепый, противоестественный секс, которому ничто не могло препятствовать, сопровождался сдавленным тяжёлым дыханием мрази-Уэя, который схватился своими отвратительными пальцами за бёдра сына, чтобы ещё глубже вбиваться в него, и запрокинул голову назад, со свистом втягивая в прокуренные лёгкие. Меня тошнило, тошнило от удара о шкаф, тошнило от жуткой боли, охватившей спину, и жутко мутило из-за увиденного. Это было неописуемо грязно и гадко, даже ещё хуже, чем виденные мной аналогичные кадры насилия по телевизору, однако это была реальная жизнь, моя растоптанная жизнь, которая сломалась в один лишь миг. Дональд всегда был таким монстром, а поступок Джерарда стал последней каплей, после которой эта гадина вырвалась наружу и уничтожила всё подчистую. Чтоб ты горел в Аду, Дональд Уэй!.. Комната наполнилась мерзким запахом мужского пота и разгорячённого тела, отчего у меня защипало в глазах и помутилось в голове. Как долго эта свинья будет насиловать Джерарда?.. Неужели он никак не кончит?.. …Джи всё это время лежал абсолютно неподвижно, лишь изредка постанывая и пытаясь выпростать грубо стиснутые пальцы из-под рук Уэя, однако силы тут же покидали его, и он вновь обмякал, не имея энергии, чтобы защитить себя. Минуты три он вообще не двигался, а затем, когда Дональд резко рванул его за волосы на себя, протяжно закричал и часто задышал, пытаясь восстановить жестоко прерванное дыхание. Уэй, намотав волосы сына на кулак, всё тянул и тянул его голову, ехидно посмеиваясь над беспомощностью своей жертвы. Я тихо заскулила. - Мама, не смотри, - прохрипел Джерард, с трудом сглатывая горькую слюну. – Не смотри, не надо. Я заплакала. - Смотри, Донна, смотри на своего сыночка!.. Это и мой сынок, поэтому я и творю с ним, что хочу. Это он и мелкий разрушили нашу и твою жизнь, они тебя в могилу живую сводят. Они выпили из тебя всю кровь, так пусть хотя бы один из них поплатится за грехи обоих. - Я сгною тебя в тюрьме, - кажется, в эту угрозу не поверила даже я сама. - Да, конечно, а теперь заткнись и не мешай мне кончить. Дональд задвигался, дёргая бёдрами, как какое-нибудь похотливое тупое животное, приглушённо охая от удовольствия и впиваясь короткими ногтями в нежное тело Джерарда. Его кожа блестела от пота, вызывая во мне лишь отвращение, а изо рта вылетали какие-то невнятные, неразборчивые пошлые слова, адресованные Джи. Будь у меня под рукой даже карандаш, я бы и им убила этого говнюка за своего сына, но я была безоружна. Ничего, я его задушу. Я знаю, после секса он всегда заваливается спать, вот я его и задушу во сне. Руками. Голыми руками. Темп наращивался, теперь отчётливо слышался звук, с каких мошонка ударяется об обнажённые бёдра, раздавались хрипы и вскрики, полные удовольствия. Чем быстрее насиловали Джерарда, тем отчаяннее он хрипел и тем сильнее становился в воздухе аромат… крови. Да, именно крови, которой уже пропиталось всё моё постельное бельё и которая быстро стекала по стянутой вниз круче белой простыни. Бедный мой мальчик!.. Ещё пару жёстких движений, стиснутые зубы, волосы, намотанные на кулак, грязные ругательства из грязного рта, полная пенетрация – и Дональд кончил, со звериным рыком, падая на безвольное хрупкое тело Джерарда и почти раздавливая его. Я слышала, как воздух со свистом вылетел из лёгких Джи, а потом он начал стонать, пытаясь вылезти из-под навалившейся на него туши. Дональд не пускал его и лишь сильнее прижимал к кровати, пытаясь раздавить его, впечатать в эти продавленные матрацы. Джер затих на мгновение, а затем, вдруг крикнув из последних сил, затрясся под Дональдом, и тот испуганно отпрянул от него, отскочив в сторону с болтающимся членом. - Что с тобой, эй? – он осторожно тронул плечо Джи, но тот никак не реагировал. Я видела пену, выступившую у него на губах, видела закатившиеся зрачки и неестественно-белый цвет лица. Это было отравление лекарствами, его последняя, летальная стадия. Что же ты наделал, мой неразумный сын?.. …Дональд полчаса метался голый по дому, хватаясь за голову с остатками волос и отчаянно воя оттого, что не знал, что ему предпринять. Нельзя вызывать «Скорую»: они заметят следы изнасилования и сообщат в полицию. Нельзя вызывать криминалистов – они точно упекут его под стражу. Надо как-то избавляться от тела – нельзя же его оставлять тут гнить и разлагаться?.. Но и что делать с живыми свидетелями своих преступлений, совершённых в состоянии аффекта?.. Пока Уэй бегал по этажам, рыча, как загнанный в периметр флажков волк, я привела Майкла в чувство и велела ему незаметно проникнуть в секретер в моей спальне, где я хранила все важные документы и револьвер, подаренный мне Дональдом во время его отлучек в разные штаты. Пусть он хоть раз послужит мне верой и правдой, этот слиток металла, мини-кузница смерти. Пока Майки тайно проникал в мою комнату, я сидела на полу, привалившись к шкафу, и смотрела на тело так скоропостижно умершего Джера. Зачем, мой мальчик, зачем такие жертвы?.. Твоя смерть была глупа, мучительна и унизительна, как и вся наша жизнь в последние три недели. Вот как одно известие может перевернуть весь ход существования человека. Будто поставили давно нечищеный аквариум вверх дном, и вся грязь, ил и тина с запутавшимися и задохнувшимися в них тварями оказались на самом верху вместо привычной гладкости воды. Где она, эта грань между дозволенным и запрещённым, моралью и распущенностью, каноном и грехом, разумом и безумием?.. Отчего наша тайная шизофрения в переломный момент вылезает наружу, поражая своим убожеством и уродством?.. Кто мне ответит на этот вопрос?.. Джерард мёртв, Дональд будет мёртвым через минут десять, Майк навсегда искалечен, а я… Я и так давно мертва, а мертвецы не знают ответа ни на один вопрос, иначе почему они всегда молчат?.. …Я застрелила этого ублюдка, когда он пришёл, как нашкодивший кот, вновь в мою спальню, пытаясь что-то мне сказать. К чему слова, милый?.. В нашей жизни было слишком много слов, слишком много ненужного шума. И к чему это привело?.. Джерард – мёртв. Я – мертва. Майкл – живой труп. Ты – убит. Я испытала неописуемое наслаждение, увидев зияющую дымящуюся дырку во лбу этого больного существа, которое грузно сползало около противоположной стены, оставляя на светло-жёлтых обоях мокрую широкую полосу от своей влажной спины. Всё. Замкнулся этот кровавый круг. Mate. Моя болезнь, сожравшая всю радость в моей жизни и последние мостики между разумом и помешательством, ставшая моим проклятым спутником. Feed. Слабые попытки задобрить болезнь и помешать ей поглотить и меня всю, целиком. Отчаянные трепыхания, чтобы продлить моё жалкое существование. Kill. Это жертва моей болезни, это обязательный агнец на заклание. Жертва безумства и минутного помутнения рассудка. Моё живьём вырванное сердце. Repeat. Последнее звено в этой кровавой цепи, которое замыкает само себя. И так бесконечно, цикл никогда не прекратится, круг никогда не разорвётся…
[b]Автор[/b] сошел с ума! Первый раз, прочитав бегло, я подумала - что это за гадость? Неприятно, непривычно, нелогично. Потом я решила перечитать еще раз. Непривычно, задевающе, логично. Лисичка, я не могу сказать, что это что-то принципиально новое для меня. Наверное, из всех авторов НФС такого поворота можно было ожидать именно от твоих творений. Но вот эта ожидаемость - прекрасна. Каждый раз, как только вижу твои новые фики, думаю "Что Лис еще выкинет?" Спасибо, что удивляешь и не повторяешься. Сюжет зацепил. Психологизм здесь настолько вывернутый наизнанку, настолько неправильный, что создается впечатление, что все это закономерно и вполне реально. Как будто история болезни. Я не стану фанатом этого фика, все-таки, создается впечатление что слишком многое выплеснуто сюда. Но отдам должное Автору - мои эмоции были сильны, а для меня это главное. Зацепило - значит зацепило. 5
Дорогой Автор! Зачем Вы себя оскорбляете? Вы очень интересно пишете. Я очень внимательно следил за Вашими фиками на сайте, но, извините меня, ни разу не откоментил. Хотя всегда удивлялся, как Вы так хорошо, интересно и много пишете. Ваш фик очень понравился. Давно я не читал таких сильных вещей. 5 Вам и цветы.
Впервые читал фанфик от лица Донны. Надо бы желание загадать.
Текст... сильный, да, но на любителя. Вот не знаю даже, понравилось мне или нет. Но 5 поставил, ибо зацепило, правда. Но вот лично я "боюсь" таких фиков. И, не знаю зачем, скрещиваю пальцы. *хорошо хоть монитор святой водой не поливаю* В общем вечно я бред всякий несу. И вот ещё, не понял я в чём заключается уэйцест. И Майки остался жив? Один? В доме с мёртвыми родителями и братом? Что же с ним теперь будет то?..
помоему очень хороший фик, в смысле он реальный, и какой-то настоящий, хоть и кажется, что такого вообще не бывает в жизни. думаю, очень даже бывает, и если уж писать что-то - то не бояться ни одного аспекта реальности, и это классно, что вы можете это написать. мне кажется, даже нормальные люди думают что-то такое же грязное, просто обычно о таком никто не говорит, но здесь это прям налицо. и атмосфера чувствуется. в общем, спасибо за этот фик, эта работа достойна только пятерки, действительно.
у меня остались эмоции, очень яркие и стойкие думаю, стоит воздать должное автору, сказав, какой он молодец. и еще бы тут не поставить 5, я вас умоляю.
Меня переполняют эмоции. Кто сказал, что в хорошем фике все должно быть бело и пушисто? В нашей жизни ведь все не так. Действительно, психологизм налицо. Осмелюсь предположить, что Автор ранее уже размышлял на эту тему... В общем, спасибо. Получилось нечто очень сильное и необычное. И да, у вас есть свой стиль! Eldolon, Уэйцест заключается в насилии Дональда над сыном. Они же ведь оба Уэи.
Это достойно внимания в любом случае. Хотя бы в познавательных целях. Ну, для тех, кто редко смотрит ужасы и триллеры, да ещё и с элементами детского насилия. А если серьёзно, будь Ваш фик ограничен одним лишь "кином, грязью и немцами", тут и говорить было бы не о чем. А так, есть, есть. Начнём с Донны. Вначале она вполне походила на "стойкую", "несгибаемую" (хотя сама и иронизировала над собой по этому поводу), такой она, в принципе, и осталась до конца. Единственная, в отличие от всех её мужчин. Несмотря на свою телесную немощь, а ещё в середине, когда она размышляла над тем, что Дональд и Майки пялятся на неё, как на умирающего слона в зоопарке, - сарказм больного человека. Ну, во всяком случае, хотелось верить, что это - не её природная чёрствость, а именно побочный эффект болезни. У больных же рассудок всегда сдвигается в чём-то. Я чего говорю о Донне - она была в этом фике как некий...идеал. Да, разумеется, никто не идеален, и Донна - далеко, но всё же если мы откидываем пафос "человека-ангела" и воспринимаем людей без прикрас, то поведение женщины - самое, что ни на есть. Настоящее. То, что Вы пишете - скорее, как раз, кинематографично, чем натуралистично, но характер и действия Донны: вот попади каждый из нас как раз в такую, грязную со всех сторон ситуацию, как повёл бы себя? Я думаю, каждая любящая мать и женщина, обладающая маломальским достоинством, повела бы себя, как она.
Я поняла уже, что длинных комментариев Вы не любите, поэтому много беспочвенных рассусоливаний тут не будет, а уж за Донну - ну не удержалась я) больно нравится чувиха. Просто скажу, что фик - небезидейный, и как раз то, что было написано в последних строках, прочувствовалось и осозналось. Самое главное впечатлепние насчёт этого фика я сказала в самом первом предложении комментария - фик, достойный внимания однозначно. Как уж его воспринимать - дело читателя, но ознакомиться...я советовала бы каждому. Прямо как что-то хрестоматийное Мне вот, говорю, как есть, понравилось, хоть я и не всегда понимаю Ваши стиль и описываемое. Но зато мне нравится, когда всем плохо, когда показывается сволочность людей и ещё, когда в фике есть смысл. Спасибо Вам за него)))
Я не знаю, как описать все те чувства, которые я испытала при прочтении. На самом деле у меня глаза на лоб лезли и слезы текли. Я больной, да, но я четко себе все это представляю. (благодаря описаниям). Черт, и все-таки это ужасно.
Донна. Действительно сначала такая стойкая и несгибаемая, но болезнь "подружилась" с ней и взяла власть в свои руки. Всех людей с таким диагназом жалко, а тут еще и такая трагедия. Пережить это, увидеть это своими глазами. Как ее любимый муж, которого она так любила, и который любил ее(?), превращается в монстра буквально за секунду. Я бы не пережила. Хотя, не буду даже говорить чтобы я там делала, ибо надеюсь, что этого никогда не будет.
Дональд. Его обсуждать, говорить о нем, осуждать - бессмысленно. Он сошел с ума от известия о скорой кончине своей жены. Я правда не знаю можно ли его осуждать? Но то что он сделал с Джером действительно ужасно,да. Но как бы поступил другой? Сейчас будут разбрасываться фразами типа "он бы смог это все преодолеть, он же мужик и бла-бла." Но разве можно быть нормальным, когда любимый человек при смерти? И то, что он сделал с Джерардом, то, что он наговорил Донне - это все отчаенье . Это запутанность, это тоже уже какая-то маленькая смерть.
Про Джи и Майки я распинаться особо не буду. Иначе это получится еще на 100 страниц. Единственное - мне их жалко. От души жалко.
Еще раз огромное спасибо тебе, Лис.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
