Время несется вскачь, события и обстановки сменяют друг друга красиво и самоуверенно, радостно и быстро, словно в рок-н-ролльной ретро съемке шестидесятых.

Такое ощущение, что все бегают туда-сюда среди декораций и ситуаций. Они и сами иногда неосознанно, во сне, представляют, как носятся по серой студии среди бетона, проводов и софитов, между огромными инсталляциями интерьеров, фотообоев с пляжами, барами, спальнями, трассами и концертными площадками.

Может быть, эти сновидения – лишь побочные эффекты ярко работающей творческой фантазии, лёгких наркотиков, которые, пусть и редко, но появляются сладким сахаром на деснах,  круглыми точками на языках, горькими палочками между средним и указательным пальцами. На самом деле, это нормально. Нормально потому, что они не знают, что происходит с их жизнями.

Они живут так, как завещал когда-то небезызвестный малый по имени Джим – они живут быстро. Но молодыми умирать не хотят. Они желают пробегать среди декораций до самой естественной старческой смерти. А на предсмертном одре выбрать одну, ту самую, в пространстве которой можно будет выпустить душу в свободный дымовой полет, заставить любовь, хранившуюся в них, побывавшую с ними во всех декорациях, страдать, сменяясь давящей чернотой и осознанием неизбежного.

Все это от них, может, далеко, за миллиарды лет, а может близко настолько, что произойдет именно в эту секунду. В секунду, в течение которой, складывающемся еще с сотней таких же секунд, - математически одинаковых, но разных своим наполнением, - Фрэнк и Джерард, покинув всех, покинув привычную реальность, лежат, тщетно пытаясь скрыться в короткой насыщенно-зеленой траве. Тщетно пытаясь остановить прекрасное мгновение, которое вскоре может разрушиться тем, что они вновь побегут в следующую сцену. Оно прекрасно тем, что навсегда сохранит их жгучую, нежную, прозрачную, как вода, любовь.

Они привыкли наслаждаться пребыванием здесь и сейчас, в этой обстановке и инсталляции, поэтому хотят отдать моменту все, чтобы сохранить его в своей ненадежной, но безграничной человеческой памяти таким же сильным, и невыразимо красивым.

Они любят рассуждать о течении жизни и ее конце, о том, как это все устроено. Они раскладывают по полочкам собственную любовь друг к другу.

Джерард понимает, как все есть на самом деле, и не стесняется сказать это Фрэнку:

- Я же не смогу любить тебя вечно. – говорит он, закидывая руки под голову.

- Плевать на вечность. Она, наверное, тоже имеет пределы. А этот момент бесконечен в наших с тобой сердцах, - Фрэнки касается ладонями тех мест на их коже, под которыми живым огнем трепещут эти сердца. – Главное, люби меня сейчас.

Им больно из-за того, что сама ситуация, происходящая в этом «сейчас», бесконечна лишь в памяти.

Зная бесценность их чувств, бесценность того, что сказал Фрэнк и этого мгновения, Джерард хочет плакать от острой боли ощущения завершения. Он прикрывает усталые глаза и обнимает любимого, зажимаясь к редким и резким изгибам его тела, которое он не может оставить с собой навечно. Поэтому пытается вобрать в себя его безграничность, навсегда оставленную в этой инсталляции, в этой декорации с фотообоями, изображающими горный пейзаж, в этом бесценном «сейчас».