В которой много говорят и почти ничего не происходит...
Глава 7.
Как любила свою птицу я так нежно, Умывала ей ясным слезу серебром, Но ждало меня чужое побережье Где крылатый скрывается гром.
Перекатывались моря переливы, Заводили заклятье зеленых валов Только птицу ты отнесешь к обрыву, Мёртвый берег, небесная кровь...
Остаток дня Франц провёл, уединившись в кабинете на третьем этаже своей башни. Словно красавица из старинных сказок, которую заперла чёрная ведьма, в ожидании своего спасителя. Красавица была небрита, угрюма и едва справлялась с неприятными, липкими мыслями, оставшимися в голове после разговора с главой города. Внутри ворочался холодок и запоздалое понимание своего собственного идиотизма.
Франц никогда не считал себя находчивым или исполненным хитрости. Он не умел вертеть словами так, словно жонглёры из передвижных театров: те беззаботно метали в небо разноцветные шары, ловко подхватывая их на подлёте и невидимым движением отправляя в воздух снова. Ему вообще было трудно общаться с людьми теснее, чем по деловым и рабочим вопросам.
Мужчина думал даже о том, что до сих пор не остался девственником только потому, что и к этому пункту в своей жизни подошёл достаточно по-деловому. Ты покупаешь услугу, выбираешь исполнителя. Получаешь то, за чем пришёл. Это положение дел Франц понимал прекрасно и никогда не ожидал чего-то большего. Ему было даже тяжело представить, что какая-то женщина польстится спать с ним просто так. Влюбиться? Этого мужчина не понимал тем более.
Он их боялся. Женщин. Казалось, ни одна из них, начиная от ларр из Высоких домов Вотерхайма и заканчивая шлюхами тётушки Бриджиты, не была искренна с ним. И за каждой милой улыбкой или пренебрежительным взглядом было больше, намного больше недосказанного, чем можно себе представить. Каждая женщина на Ацелоте вела свою грязную, нечестную игру – в этом Франц был уверен. Иногда доходило до смешного – к примеру, когда он ретировался с одного званого приема у градоуправителя почти что бегом – потому что ларра, сидевшая по соседству за богато накрытым столом явно чего-то от него хотела. По крайней мере, Франц чувствовал всю неискренность направленных на него фраз и улыбок и буквально бежал с позором, чтобы не задохнуться в их едком, сдобренном сильными духами мареве.
Умом мужчина понимал, что в это жестокое время, в это время грубой силы и правления мужчин женщины выживали, как могли. Цеплялись за сильных и тех, кто мог прокормить семью. Те, у кого получалось плохо, опускались до заведений, подобных кабаку тётушки Бриджиты. Те же, у кого получалось, удачно выходили замуж или же наследовали состояние. И лишь единицы, с которыми Франц, впрочем, не был знаком, шли против течения. Некоторые из самых отчаянных уходили с пустынными стрелками, чтобы охотиться наравне с мужчинами. Франц слышал, что те женщины могли и яйца отстрелить за косой взгляд или похабную шутку. Пустыня накладывает на все свой отпечаток. Другие нанимались прислуживать мастерам и постигали науку – от механики до химии. И хотя мужчины ревностно охраняли свои тайны, женщины умудрялись по крохам выведывать их, становясь ничуть не худшими, а порой и лучшими мастерами. Франц уважал таких женщин. Заочно. Слухами земля полнится. Он не знал, смог ли бы общаться с подобными ларрами по-другому, наравне, как с Бертой. Он очень боялся почуять и от них этот душок неискренности и разочароваться напрочь. А свою старуху, которую помнил с самого детства, по странной своей прихоти вообще не считал женщиной. Берта была другом, матерью, помощницей, кем угодно, но не женщиной в том понимании, в котором Франц привык смотреть на это со стороны.
Умом он понимал, отчего женщины стали такими. Но сердце чувствовало и было в этом сильнее – оно требовало опасаться и не поддаваться на провокации.
А ещё Франц старался забыть, как долго метался в коридоре между разными крылами весёлого дома. Если подняться по правой лестнице, там хозяйка настойчиво предлагала «лучших» девочек на любой, даже самый притязательный вкус. В левом же крыле, как поведала женщина томным шёпотом, обитали юноши «для самых утончённых дам и господ». В то мгновение она кинула на Франца взгляд столь понимающий и полный ободрения, что того сначала обдало жаром, а после – ледяным холодом, от осознания, что ему по сути предлагают. Запретное, неестественное, грязное. И такое манящее.
Франц приходил в весёлый дом ещё трижды после своего первого раза. Трижды – со стойким намерением повернуть на левую лестницу в том злополучном коридоре. Со жгучим желанием пересилить свои страхи и неуверенность и попробовать, наконец, запретный и такой сладкий, будоражащий воображение плод.
И всегда неизбежно (трус, трус!) попадал в ловкие руки очередной женщины из правого крыла. После чего смирился с этим положением дел и перестал приходить в весёлый дом. Лишняя трата денег и нервов. Он достаточно взрослый человек, чтобы самому заботиться о некоторых мелочах, свойственных порой слабому человеческому телу.
Размышления на эту тему хоть и казались неприятными, были спасительной отдушиной, потому что отвлекали от недавнего разговора и унылого осознания своей глупости. Так быстро вывалить все свои планы герру Анхольцу… и по сути, оказаться в нелепейшей ловушке.
Франц который раз уронил голову на руки, беспокойно лежавшие на раскрытой книге. В кабинете на третьем этаже было тихо, только песчинки с мелодичным шелестом вылизывали небольшое круглое окно снаружи да тикали старые, доставшиеся вместе с башней часы. Впрочем, они мужчине нравились – ничего лишнего, квадратный корпус и две отлитых птицы по бокам.
Птицы смотрели на Франца со стола тёмными глазами-каплями, чуть удивлённо склонив головы. Мужчина, лёжа на руках щекой, молчаливо смотрел в ответ. Время шло, а он только маялся от совершённой глупости и ядовитых, как пустынные колючки, мыслей в голове. Что делать дальше – совершенно не понятно. Францу мерещилось, противно отдаваясь изжогой в глотке, что он сегодня собственноручно уничтожил всё, чего с таким упорством достигал годами. И в то же время ощущал странное облегчение в районе солнечного сплетения. Так, словно всё это пресловутое богатство – ничто иное как барахло, совершенно ему не нужное.
Но как механику может быть не нужна его лаборатория? С этим ещё предстояло разобраться…
Уныло вздохнув в который раз, Франц вытянул руку и щёлкнул левую от циферблата птицу по клюву. Она ответила едва слышным обиженным звоном. Нужно было отвлечься…
Мужчина медленно распрямил спину и посмотрел на раскрытую под руками книгу. «Старинные сказки и предания», - вещала тонкая вязь букв по самому верху каждой страницы. Книга и правда была стара. Он нашёл её случайно в библиотеке прежнего мастера ещё ребёнком и успел стащить и спрятать в своей каморке, когда тот в пьяном бреду решил сжечь «лишние и ненужные» глупые книги. Незамысловатые или хитропридуманные, добрые или же мрачные порой истории развлекали и успокаивали его. А цветные картинки хотелось трогать и гладить пальцами, словно тщась почувствовать под кожей живой мир, прикоснуться к нему не только в голове, но и наяву.
Франц вздохнул и, закрывая книгу, бережно поставил её на полку. Осталось ещё кое-что, что не давало ему покоя и требовало некоторых разъяснений прямо сейчас. Он машинально потёр шею и подошёл к двери кабинета, задумчиво открывая её.
- Джерард! – голос уверенно и звонко прокатился вниз по перилам лестницы, немного поблуждал на втором этаже и приглушённо, но вполне осязаемо разлетелся по первому. – Джерард, поднимись в кабинет!
Франц не знал, чего он хочет от этого… непонятно кого. Но если тот в состоянии сказать хоть что-то, мужчина решил, что с удовольствием послушает. Не каждый день… точнее, ночь, кто-то так бестолково и простодушно охотится за твоей кровью. Не каждый день этот кто-то пробуждает жгучее и нестерпимое желание попробовать на вкус свою же кровь с чужих губ.
Не каждый день этот кто-то не внушает ужаса и страха, даже когда тянется ощерившимся лицом с заострившимися клыками к твоей аорте. И это странно, до ужаса странно…
Устроившись в кресле за столом поудобнее, Франц прислушался к мягким ритмичным шагам по лестнице. Джерард не торопился. Собственно, мужчина ни разу не заметил, чтобы беловолосый торопился хоть когда-нибудь. Все его действия и движения были исполнены странной плавности и неспешности. Будто тот не умел по-другому.
- Я… могу войти? – нерешительно спросили от порога, заглядывая в приоткрытую дверь.
- Естественно, ты можешь войти, раз дверь открыта и я сам позвал тебя, - устало выдохнул Франц. Так некстати проснувшаяся в беловолосом вежливость коробила. Она напоминала о недавней глупой вспышке и в очередной раз нашёптывала, какой же Франц идиот. Мужчина потёр прикрытые веки пальцами. В размышлениях, закрывшись в кабинете на задвижку, он, как оказалось, прятался от всего мира до самого захода солнца.
Беловолосый вошёл, притворив дверь. В свете газовых рожков он выглядел ещё бледнее и чужероднее в этом тёмном кабинете, чем мог себе представить Франц. Мужчина остановился посреди свободного места, с любопытством (таким же лениво-плавным, как и всё остальное, что он делал) оглядывая помещение. Небольшая комнатка, заваленная разным хламом, как и любое другое помещение на третьем этаже. Изогнутая внешняя стена с круглым окном, тяжёлые и даже на вид пыльные портьеры. Книжные стеллажи и собственно книги, поблёскивающие корешками – самое бесценное богатство Франца. Продавленная софа сбоку от массивного стола и небольшой комод с замочными скважинами прямо у двери, также заваленный сверху всякой механической дребеденью…
Словно оглядев это всё глазами беловолосого, Франц поморщился. Всё казалось таким унылым и жалким, хоть вой.
Джерард молчал. Франц собирался с мыслями и чувствовал себя до невозможности глупо. Словно не был в своём праве и не был хозяином всего этого места.
- Сядь куда-нибудь, - сказал, наконец, паромеханик.
Мужчина, снова оглядевшись, послушно и плавно присел на краешек софы. Прямая спина и чуть напряжённая поза. Словно собирался вскочить обратно по первому же требованию.
- Когда ты появляешься ночью в моей спальне, ведёшь себя совсем по-другому, - неожиданно для самого себя, выдал Франц.
- Ты… не должен был помнить об этом, - тихо, не меняясь в лице, ответил беловолосый. Его бледные скулы оттеняли зеленовато-песочного цвета глаза. Именно сейчас Франц подумал, насколько его собеседник не похож ни на кого, встреченного ранее. Он был совершенно чужд и странен, а город, как и весь окружающий мир, представлялся нелепыми декорациями, словно подобранными второпях.
- Но я помню, - возразил Франц.
- Потому что… сам захотел этого, - уточнил беловолосый.
- То есть… - вяло трепыхнувшаяся догадка мелькнула в голове паромеханика, сменившись смутными размытыми тёмными образами.
- Память о подобном чревата проблемами для меня, - честно ответил мужчина на софе. – Я вынужден выживать. И я в силах убирать ненужные… воспоминания.
- То есть, - уже совершенно уверенно продолжил Франц, - это был не первый раз? – он медленно, но верно начинал злиться. Очень неприятно узнавать о чём-то, к чему имеешь непосредственное отношение и при этом совершенно не помнишь.
- Второй, - честно и смотря прямо в глаза. Джерард держался на странной позиции. Он не волновался и не лгал, и при этом не доминировал и не вызывал чувства страха. А ведь он – Господь Всемогущий, буквально этой ночью! – вгрызался клыками в его шею!
Франц не понимал себя и своих ощущений. Он не боялся беловолосого. Не понимал, любопытствовал, но… ни капли не боялся. Мужчина вздохнул, теряясь во множестве вопросов.
- Что ты такое, Джерард? – спросил он тихо после недолгого молчания. – Что ты за тварь? Я не встречал подобных тебе. Выродки, мутанты… они тоже нуждаются в чужой крови. Они нападают и убивают. Могут разорвать в клочья. Но ты ведь не выродок?
Тот отрицательно повертел головой.
- Я не встречался с теми, кого ты называешь вы-род-ка-ми, - он проговорил незнакомое слово медленно, прокатывая на языке. Францу снова почудилось, что между белыми зубами мелькнуло что-то тёмное. – И я не знаю, что я такое…
- Не знаешь, или не хочешь говорить? – Франц прищурился. Ему нужна была искренность и честный ответ. – Меня устроят оба варианта, я просто хочу знать правду. Это важно.
- Я… не знаю, - беловолосый как-то поник, словно сей факт расстраивал его не меньше. Он молчал, смотря в пол, а затем поднял глаза и заговорил. С перерывами, немного коверкая слова, но это было самое длинное, что он произносил за всё время их знакомства: - Меня… нашли в пустыне…
- Неподалёку от Врановой Кручи? – уточнил Франц.
- Нет, - беловолосый снова помотал головой. – В дне пути от города. Банда… пустынных охотников. Я был без всего. Сильный ожог... кожи. Истощение. Так мне сказали. Я не помнил и не мог говорить. Понимал очень плохо, сам не знаю, как. Жажда мучила меня. И я хотел только одного…
- Чужой крови? – встрял Франц, наблюдая, как мужчина почти задыхается от такого объёма сказанных слов.
Беловолосый кивнул, не отводя глаз.
- Сложно… объяснить, - он вздохнул, снова садясь ровно. – Я будто вижу её. Тепло и ток по всему телу… Она… зовёт меня. Не всегда… Но когда нужно. Я бы хотел не пить. Не слышать её. Я… пробовал не пить, - на мгновение лицо беловолосого перекосило. – Я едва не умер. Я хочу жить. Я должен жить.
- Все хотят жить, - кивнул Франц, укладывая историю в голове. – И тебя ни разу не поймали?
- Чем дальше от предгорий, - мужчина посмотрел в окно, задумавшись на мгновение, - тем хуже кровь. Словно ядовитая… Сил стало мало. Я не мог достаточно хорошо убирать ненужную память… Стал неосторожным. И постоянно голодным. Это сводило с ума…
- Так ты оказался в Вотрехайме? На площади наказаний?
- Кто-то из последней банды охотников, к которым я прибился… выдал меня. Кажется, тогда был разговор о вы-род-ках, но я не понял многого.
- Наверное, тебя посчитали мутантом и выдали карательному отряду на границе Вотрехайма в обмен на вознаграждение. Я бы поступил так же, - ответил Франц, представляя, как беловолосый ночь за ночью вгрызается в его шею. – Для стрелков ты никто, обуза, лишний рот. Ещё и кровосос, непонятный уродец. В Пустыне суровые законы, - тихо закончил он.
- Было… не так, - возразил Джерард, и глаза его потемнели на мгновение. – Они давали кровь… по-добро… добру…
- Добровольно? – удивился Франц. – Даже помня всё?
Беловолосый кивнул и облизал пересохшие губы. Паромеханик вздрогнул. Ему не показалось – язык Джерарда был остр и тёмен, словно тот наелся чернильных ягод.
- Я не был о-бузой, - продолжил мужчина, поудобнее сев на софе. – Когда я рядом, черви не трогают. Не нападают…
А вот это было странно и интересно. В бандах пустынных стрелков то и дело происходила текучка кадров. Работа прибыльная чрезвычайно, но и… черви тоже хотят кушать.
- Я помогал им. Черви не трогали. Мне давали кровь, и я шёл вместе с ними. Никто не жаловался. Охотились спокойно.
- А затем тебя продали карательному отряду, потому что ты кровосос и обуза, что бы ты там себе не думал, - договорил Франц. – Люди быстро привыкают к хорошему и тяжёло мирятся с плохим. Особенно если хорошее получается будто само собой, а с плохим приходится сталкиваться каждый день, - паромеханик откинулся на спинку стула. Всё это было старо, как мир. Так просто привыкнуть к мирным червям и так тяжело каждый раз расставаться с небольшой порцией крови, чувствуя, как клыки входят в твою шею. Кто угодно не выдержал бы. Непонимание пугает, обрастая домыслами.
Только Франц почему-то не чувствовал этого страха, удивляясь сам себе. Ведь он всегда был трусом.
Интересно, что осталось от той банды предателей? Выжил хоть кто-нибудь? Черви редко упускали свою добычу.
- Почему я не боюсь тебя, Джерард? - устало поинтересовался паромеханик, расправляя плечи. – Ты ведь пил мою кровь, и это… просто дико и странно, чёрт возьми.
- Во мне нет зла, - тихо, едва шевеля бледными губами, проговорил беловолосый, разглядывая каменный пол. – Я не хочу причинять вред. Я просто хочу выжить. Я не понимаю, почему я такой. И не помню ничего, что было раньше…
- Да уж… - Франц крепко потёр шею сзади, разминая позвонки, и взъерошил свои и без того растрёпанные волосы. – Вопросов всё больше, ответов всё меньше. Что ж…
Мужчина встал и подошёл к окну. За стеклом было темно и пыльно от летающего в воздухе песка, впрочем, как всегда. Окна и фонари над входными дверями некоторых домов светились желтоватыми огоньками, разбавляя вечерний сумрак. На небе, величаво взирая на мир внизу, висели две луны – большая и белёсая Ацела, по имени которой и назвали восточный материк, и маленькая луна-прилипала Пита. Пита светилась ядовито-оранжевым и появлялась из-за своей большой сестры лишь время от времени. Далеко не каждую лунную ночь удавалось полюбоваться её ярким, неестественным светом.
- Ты странно влияешь на меня, Джерард, - сказал, не поворачиваясь, паромеханик. – Ты появился, и стали происходить разные вещи... Я стал чувствовать себя так, как не чувствовал много лет. Начал делать глупости. Мне не нравится это и… нравится одновременно. И это, если честно, пугает меня много больше, чем то, что твой язык чёрный, а сам ты умудряешься проходить в запертую спальню и имеешь обыкновение пить кровь. По сути, я спас твою жизнь и ничем больше не обязан тебе. Но… - он словно запнулся на мгновение, подбирая слова. – Но если это необходимо, думаю, мне не сложно делиться с тобой кровью.
- Она… словно светится в темноте. Она другая. Чистая, - было странно, но Джерард выглядел смущённым. – Сложно объяснить.
-Кхм, - Франц кашлянул и снова отвернулся к окну. – Надеюсь, моя кровь будет нужна тебе не слишком часто?
- Раз в несколько дней, - честно ответил беловолосый. – Немного… Это не больно.
- Я помню, - тихо сказал Франц. Лица не было видно, но кончики его ушей отчего-то стали малиновыми. – Мне будет нужна твоя помощь. Много помощи и подчинение. Некоторые вещи ты, наверняка, будешь делать впервые.
- Как то, что ты делал в спальне? – Франц развернулся молниеносно, выискивая насмешку или упрёк, но беловолосый смотрел спокойно и с интересом.
- Нет, Господь Всемогущий! Это была чистой воды случайность, и подобное не повторится! – выпалил паромеханик.
- Было приятно, - только и ответил Джерард. Между мужчинами повисла неловкая тишина. – Люди порой делают друг с другом разные странные вещи… Жестокие и грязные. Больно. Без согласия… Я видел, - глаза беловолосого снова потемнели. Это неприятно. Неправильно, – он снова замолчал, а Франц, кажется, забыл, как дышать. – Я тоже не хотел, но был слаб. Я хотел крови, и…
- Тебе не обязательно рассказывать мне эти вещи, - поморщился паромеханик. По его спине пробежали ледяные мурашки, когда он только на секунду представил, что может порой происходить в не самых добропорядочных бандах вольных стрелков в сезон охоты в Пустыне. Как и везде, всё зависело от вожака, от главного стрелка. А власть имеет свойство портить самых крепких людей.
- Ночью было не так, - только и ответил беловолосый, после чего плотно сомкнул губы.
Франц снова отвернулся к окну и прокашлялся. По полукругу рамы с внешней стороны намело мелкого рыжеватого песка, и мужчина провёл по стеклу пальцем. Он не знал, что ответить. Что ему тоже было приятно? Что он был бы не против повторить или, Господи, даже продолжить? Беловолосый вызывал странные смешанные чувства. Он был чужд и красив. Отталкивал и притягивал одновременно. Он был непонятен и при этом располагал к себе каким-то совершенно мистическим образом, не делая для этого ровным счётом ничего. Франц не привык доверять никому, тем более – располагающим незнакомцам. Он уговаривал себя бояться и не верить ни одному сказанному беловолосым слову. Уговаривал и сам же смеялся над собой. Как можно заставить себя чувствовать то, что ты не чувствуешь априори? Мужчина вздохнул.
- Сегодня иди отдыхать, Джерард. Ляг раньше. Завтра встанем до рассвета и будем работать. Много работать все ближайшие дни. Ты поможешь мне в лаборатории. Это непростой и довольно нудный труд, но без твоей помощи я не справлюсь, так что тебе придётся…
- Это не важно, - запросто согласился беловолосый. – Я быстро учусь. Я могу много работать, если ты покажешь и объяснишь, что делать.
«Объясню и покажу, - мысленно удивился сам себе паромеханик. – Что мне остаётся…»
Вдруг, словно поймав желающую упорхнуть мысль за крыло, Франц обернулся и спросил с искренним интересом:
- А куда ты направлялся всё это время? Если ты шёл от предгорий… добрался до Вотерхайма… - мужчина замолчал, обдумывая интересную догадку.
- Я не знаю точно, - беловолосый замялся. – Я не понимаю, что это, но меня тянет на запад.
- В Удсток? – Франц предположил за крайнюю западную точку Ацелота независимый портовый город-крепость, не подчиняющийся ни одной известной власти и плевать хотевший на напряжение, растущее между материками. Там в ходу была только добрая репутация и звонкая монета. Впрочем, первое порой вполне удобно покупалось за второе. Удсток держал морской и воздушный порт, огромный стрелковый гарнизон и вешал всех обнаруженных соглядатаев Тайного совета Ацелота на своих высоких стенах – будто в насмешку. Город-порт не был столицей, не входил в Восточный Альянс, не был ничем – только огромной неприступной крепостью-призраком, провозглашающей свободу каждого, способного заплатить, пересечь океан в обе стороны. На Хейме, на противоположном берегу Великого Океана словно в зеркало смотрелся такой же огромный и нелепый порт Ластен – так в детстве ему рассказывала сказочница-Берта. Франц верил, ведь Ластен представлялся неким мифическим миражом, лежащим «по ту сторону Великого и Необъятного Океана». А вот в Удстоке ему и правда довелось побывать в юности…
Беловолосый долго смотрел в глаза мужчине, словно наивно и просто читал в них эти сумбурные мысли, сдобренные красочными образами, резкими запахами и всевозможными звуками – от шипения и клокотания паровых механизмов огромного города до шума и плеска волн, разбивающихся о массивный каменный причал. А затем покачал головой и отвёл взгляд, снова упирая его вниз.
- Дальше… Много дальше. Думаю, я должен попасть… на Хейм.
Блин. Я влюбляюсь в эту историю все больше с каждой главой! Спасибо за то, что продолжаете писать и радовать нас новыми интересными и хорошо написанными произведениями и неповторимыми продуманными персонажами. Интересно все же, что есть Джерард. Что он за существо и в чем его цель? Почему его тянет на запад? Что с ним произошло и почему он ничего не помнит? Я надеюсь, мы узнаем все ответы по ходу истории.)
Vitalipok, спасибо тебе огромное, моя дорогая, за твою поддержку и что продолжаешь меня читать. Это так приятно! И я конечно же не стану отвечать на твои вопросы, потому что пока что эти загадки и составляют всю суть ;-) А вообще я очень надеюсь, что у меня хватит сил и упорства на Контрабанду. Я вижу её очень большой и трудоёмкой, и думаю, что она будет писаться не меньше, а то и много больше года...
Спасибо, солныш!
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
