Ты моя птица да неперелетная, Белые перья, тяжелые крылья твои, Ты моя птица - не знала высот и Не знала, не ведала, небо забыло тебя...
Ему снова снился тот самый сон.
Тот самый, который время от времени мучил его последние полгода странствий. Тот самый, что оставлял после себя железное послевкусие между зубами и на языке. Тот самый, что не объяснял ничего, а лишь селил пониже левой груди ощущение тоски и всепоглощающего неизбывного одиночества, одиночества столь ущербного, что хотелось исчезнуть.
Тот самый, что всегда снился к неприятностям.
Странно спать и осознавать, что ты видишь сон. Странно помнить его от сих до сих, знать начало и конец, и, тем не менее, всегда переживать, словно в первый раз – с тем же накалом эмоций и той же глупой верой, что сегодня-то всё будет по-другому, иначе…
Сначала всё заливает Свет. Настолько яркий, слепящий, насколько же и холодный. Он несравним с сиянием светила этого места, он совершенно инороден в этом мире – это святая уверенность. Свет вокруг, и в нём самом. Он сам есть Свет.
И он полон. Полон и цел, насколько может быть наполнено и целостно дитя Света. И он не один. Его много, так много, что стираются границы – их просто нет. Он растворяется в Свете, и Свет поглощает его, делая собой. И это правильно. И к этой части сна не возникает вопросов.
Но дальше происходит странное. Он чувствует мысли, и мысли эти – пугают. Они его и не его, каким бы странным и нелепым это не казалось. Как можно чувствовать мысли? Но ведь они так и не становятся звуком. Но он чувствует… Чувствует это желание импульса. Желание стать разрозненным, и он не одобряет его, сопротивляясь так сильно, как только может.
«Это не правильно… Нет. Нельзя так. Так не должно быть…»
«Люблю тебя. Люблю… Люблю тебя. Нужно попробовать. Жажду этого. Скучно… Так скучно. Правила больше не имеют значения. Найди…»
Мысли колючим вихрем терзают его «не-тело», доставляя ощутимую боль, и он стонет, если бы мог стонать, и плачет от предчувствия утраты, если бы был способен плакать.
Толчок. Такой неправильный, такой чуждый ему импульс. И Мир трещит, выворачивается, словно небытие хочет пожрать само себя, выставляя нежное свое нутро на Всеобщий Суд. И вдруг так гревшая недавно целостность отдаётся леденящей пустотой. Свет уходит, становится серым, пока, наконец, не взрывается мириадами радужных звёзд, сотрясая собой, кажется, основы Мироздания. Свет меркнет, утаскивая его во тьму беспамятства.
Не-целого. Не-полного. Не-светлого…
Он вздрагивает в который раз, вспоминая, что это – всего лишь сон. И сейчас он просто спит. И он жив. И он вспомнит… Он ведь должен вспомнить?
Тёплая тяжесть обвивает его, притягивая к себе. Он вздрагивает вновь, принюхиваясь, пытаясь понять, что происходит.
Он не один. И это осознание почти подкидывает его на месте. Если бы не увесистая, такая крепкая хватка, не дающая толком даже вздохнуть.
За всё время своего тяжёлого, изнурительного путешествия и беспамятства он никогда не просыпался с кем-то. И это пугает, так сильно пугает. Что происходит?
Вдруг рука резко отпускает, а тело, обдающее жаром и такой сладкой энергией, откатывается с тихими ругательствами.
Он открывает глаза, чтобы скинуть остатки сна и вспомнить прошлую ночь. Выпитый странный напиток. Своё не вполне адекватное и неподвластное контролю состояние… И почти всё, что было после.
- О чёрт… Чёрт-чёрт-чёрт… - сдавленно, находясь в совершенном ужасе, шептал механик, натягивая на себя серую, застиранную простыню. Местами она истончилась настолько, что казалась легкой паутиной: ткни пальцем, и она затрещит, потянется разрывом в разные стороны. – Отец Всемогущий, что ты тут делаешь? Какого чёрта ты в моей кровати?
Он не знал, что ответить. Глаза Франца блестели гневом и смущением, смешанным с растерянностью. А ведь его не очаровывали, чтобы тот забывал. Почему же он не помнит?
- Я… пришёл ночью, - сипло – язык с утра всегда плохо слушался – ответил он на прямой вопрос. – Я… пришёл, чтобы пить твою кровь. Твоя кровь… нужна мне, Ф-франц.
- Эту часть я помню, кажется… - паромеханик почесал свалявшиеся за ночь волосы, а затем провёл по совершенно зажившей уже шее, пряча взгляд. – И хотя это ничерта не проясняет, пока что примем как данность. Но почему ты без одежды?! И… О, Господь, неужели… мы делали что-то вместе?
- Мы спали, - совершенно искренне ответил светловолосый, не понимая – отчего человек так суетится? Разве в этом мире спать друг с другом является злостным проступком?
Франц застонал, натягивая простыню на лицо и падая обратно на грязноватую подушку. Из-под ткани доносилось плохо понятное ворчание: «Я не мог его трахнуть… Нет, ни в коем случае. Или он меня? Нет, не похоже. Отец Всемогущий, впредь зарекаюсь пить это чёртово пойло… Господи, стыдно-то как…»
Светловолосый смотрел за метаниями человека с едва горящим интересом. Он не двигался, будто боялся спугнуть мысли второго мужчины. И, на самом деле, он боялся. Боялся и удивлялся – как в одном человеке уживаются столь разные эмоции? Гнев, злость… Огонь и развязность. Смущение, искренность и…
- Джерард, - мужчина рядом откинул простынь с лица и посмотрел на него очень серьёзным взглядом. Чуждое слуху имя звучало непривычно. – Я понимаю, что тебе трудно даётся речь, но ты должен ответить мне. Ответить честно, - уточнил Франц, приподнимая бровь. Ему лишь кивнули в ответ. Светловолосый вообще не был склонен ко лжи. Лишь к недоговариванию, если то помогало выживать. – Итак… О Всемогущий, как же об этом можно спросить? Хорошо, попробуем… Джерард, - паромеханик снова вернулся к его взгляду – спокойному и чуть отстранённому, и лицо его было красным. – Я… делал что-то странное ночью? Я… ох… Я делал тебе больно?
Светловолосый отрицательно мотнул головой в ответ. Ночью никому не было больно, он уверен.
Кажется, мужчина рядом немного расслабился. Задержав дыхание, как перед нырком, Франц спросил снова:
- Джерард, я… соединялся с тобой?
Между ними ненадолго воцарилась задумчивая напряжённая тишина.
- Твой язык… - начал светловолосый, как паромеханик снова протяжно застонал. – Ты… лизал меня. Подбородок и… губы. А затем твой язык…
- Не продолжай, - Франц снова до самой макушки укрылся простыней. – Кажется, я вспоминаю… Слава Всевышнему, - выдохнул он с облегчением. – Это, конечно, чертовски неловко, но мы просто постараемся забыть всё, хорошо? Я был пьян и эмоционально взвинчен, я не контролировал себя, – край его лица со сверлящим пространство глазом появился из-под ткани.
- Хорошо, - покладисто кивнул светловолосый. Если человеку так легче…
- Этого не было, и Берта не должна ничего узнать, ты понял? – чуть смелее спросил Франц, и краснота мало-помалу сходила с его лица.
- Я… понял, - в который раз ответили ему.
- А про твои странные пристрастия к моей крови будет отдельный и очень долгий разговор. Подумай об этом заранее. Лично мне этот факт совершенно не нравится. Но если ты сумеешь подвести логичную теорию, я, возможно, не отдам тебя в Лаборатории, - Франц словно споткнулся на этих словах, и глаза его расширились, а затем опасно сузились. – Чёрт… И всё же, почему ты голый?
- Жарко… Было очень жарко от твоего тела ночью, - честно ответил светловолосый, откидывая свой конец простыни с белой кожи и от души потягиваясь.
- Хорошо… - сдавленно просипел паромеханик, стараясь не смотреть. – А сейчас потрудись, пожалуйста, убраться из моей спальни.
Мужчина лишь кивнул, и, безо всякого смущения собственной наготы, пошёл к двери. Его спину пересекали два длинных продольных розовых рубца, заживших хорошо, но на вид казавшихся довольно свежими. Едва тот коснулся ручки, его остановили:
- Джерард? – Франц смотрел на него странным взглядом потемневших глаз, и светловолосый не мог понять, что стоит за этим их выражением. – Прежде чем ты выйдешь отсюда, следует одеться, - проговорил он негромко, но с явно звучащим упрёком.
Одежда. Точно. Как он мог забыть? А ведь без неё куда как приятнее…
Часы на первом этаже траурно пробили девять утра, заставляя подпевать погребальному маршу всю башню.
****
Подниматься с постели, приняв важное решение, всегда проще. Мир разгорается новыми красками, воздух кажется свежим и чистым, а будущее – лишённым сумрачной дымки. Так, по крайней мере, чувствовал Франц, застёгивая круглые пуговицы с жемчужным напылением на белой сорочке. Приняв решение, всегда легче жить и двигаться дальше. Тем более, когда решение в кои-то веки не расходилось с его внутренними желаниями и моральными принципами.
Паромеханик так долго жил и делал что-то для других людей, для выживания, что уже забыл, насколько же это приятно – взять и сломать эту устоявшуюся систему. Сломать к дьяволу, и будь что будет. Словно патокой, предчувствие удовольствия прошлось по языку и нёбу. Труха прежнего Франца, которую он с особой тщательностью создавал, словно налепливая на тело всё новые и новые куски глины, осыпалась сейчас мелким крошевом. Осыпалась, заставляя тело, или даже больше душу зудеть и чесаться.
«Помыться бы, - думал мужчина, натягивая на ноги плотные холщовые штаны. – Да не в этом жестяном тазу, а в нормальных Вотерхаймских Центральных банях. Вот уж где можно расслабиться».
Он старался не вспоминать о своём приключении у кабака тётушки Бриджиты, не думать об утреннем признании своего выкупленного пленника. И о том, что вытворял ночью. Почему-то сегодня ему несмотря ни на что было потрясающе хорошо. Свежо, светло на душе. Всё казалось понятным и ясным, и было совершенно странно, как же он раньше не видел всю простоту и гармоничность окружающего его мира.
Накинув жилет с многочисленными карманами, паромеханик, загадочно улыбаясь, вышел из спальни и застучал набойками по чугунной лестнице.
- Сегодня ты бодр не в пример вчерашнему, Франц, - отметила Берта, торопливо выставляя завтрак на стол. Джерард, конечно, тоже сидел тут и выглядел как обычно: немного отсутствующе и задумчиво. Его беловолосая макушка мозолила глаза, но паромеханик даже с какой-то внутренней иронией вспомнил, что собирался выгнать этого чудика на улицу из-за своей гневной вспышки. Это так низко, прятаться от своих проблем и слабостей, выставляя виноватыми других. Сегодня, сейчас его поведение виделось до отвратительности ярко. Что с ним происходит вообще?
- Я хорошо отдохнул… ночью, - просто ответил мужчина, кинув быстрый взгляд на задумчивого беловолосого. Тот никак не отреагировал, начиная ковыряться в дымящейся тарелке перед ним.
- Это хорошо, очень даже хорошо, - приговаривала старушка. А потом встрепенулась: - Кстати, Франц. Тебе доставили извещение рано утром. От самого градоуправителя.
Что-то мерзкое заворочалось внутри, отдавая тошнотой, но быстро улеглось.
- Где оно?
- Как обычно: в прихожей, на подносе для писем, - удивилась Берта. Раньше подобные извещения Франц просматривал после завтрака, а не до него.
Паромеханик, стараясь не выдавать своего волнения, вышел из кухоньки. Но шаги его звучали нервно и жёстко, впечатываясь в гладкость каменного пола.
«Заеду после обеда… Деловой разговор… Не распространяйтесь… Ожидайте дома».
Печатный текст, набранный на самописце. Витиеватый росчерк под ним. Впервые сам герр Анхольц решил почтить своим присутствием его башню. Раньше Франца без особых размышлений вызывали для бесед в Управление, что же поменялось сегодня?
- Что-то не так? – Берта смотрела пытливо, сидя на своём месте за столом. Беловолосый тоже выглядел заинтересованно.
- Сегодня нас хочет посетить сам градоуправитель… По личному вопросу, - тихо, слегка ошарашено ответил Франц. События вчерашнего вечера пронеслись в памяти, заставляя внутренности съёжиться. Мерзкий запах гнойной лимфы, отмытый было вчера, снова напомнил о себе, расползаясь и захватывая мысли. «Ар-р-р-щх… Ар-р-р-щх…»
- Франц? – Берта ждала какого-то продолжения, тем более что паромеханик выглядел растерянным и каким-то странно побледневшим.
- Всё… всё нормально. Давайте завтракать?
Ели в тишине. Уже вызывавшая оскомину привычным поскрипыванием на зубах, кукурузная каша опротивела. Как опротивела и вся остальная еда, на которой последние дни приходилось экономить. Но Франц молчал и ел. Вариантов не было. А в зависимости от итога разговора с градоуправителем и в связи с утренним своим твёрдым решением, их могло и не появиться вовсе.
А ещё предстояло выяснить, что за кровососа пригрел он в своём доме. С виду такой безопасный и спокойный. Но ночью он определённо не походил на этого зажатого и сутулого мужчину.
Франц снова оглядел светловолосого. Тот был странно красив. Тонкие, не по-ацелотски точные черты лица. Приподнятые крылья носа, резковато очерченные краешки губ. И слишком бледная для пустынного жителя кожа. Мужчина поймал его взгляд, отрываясь от еды. Брови. Они, пожалуй, добавляли законченности странно-белёсому его образу. Густые и тёмные, словно крылья пустынных ястребов. Паромеханик отвёл глаза, продолжая монотонно жевать. Мысли медленно покачивались в его голове, цепляясь одна за другую, смешиваясь и снова разрываясь, точно клубы пара. Слишком много всего стало происходить с того дня, как они встретились на Площади Наказаний.
- Я поработаю в мастерской до обеда, - сказал Франц, поблагодарив за завтрак и поднимаясь из-за стола. – Будет здорово, если у нас осталась мука, и ты испечёшь свои булочки к приходу герра Анхольца, - он ожидал от Берты какого-либо ответа, и та лишь кивнула, едва улыбнувшись. – Больше нам нечем его угостить, но и не страшно. Знает, что не в высший дом идёт.
Он уже почти решил уйти, как вдруг снова обернулся, сталкиваясь взглядом с Джерардом.
- А тебе стоит заняться уборкой на втором этаже. Думаю, мы будем говорить там, в гостиной.
Берта хмыкнула. Ещё вчера Франц запрещал новому жильцу даже подниматься на лестницу (что, впрочем, никак того не останавливало), уже сегодня поручает уборку второго этажа. Что-то странное творилось с её паромехаником.
Позволив пропустить Бертино невысказанное замечание мимо ушей, Франц нащупал в одном из множества карманов жилета ключи от подвала и направился вниз по лестнице – работать. Сейчас мысли, приведённые в порядок, представали стройными логичными построениями. И хотя работа, что ему предстояла, всё так же доставляла острое неудовольствие, теперь, когда был виден край и принято решение, стало немного легче.
Сегодня крыс не было. Так случалось всегда после его показательного выступления – несколько дней, а то и неделя покоя без их навязчивого внимания. Франц прекрасно помнил, как боялся этих прожорливых любопытных тварей, когда был маленьким. Боялся до ночных кошмаров, в которых он неизменно оставался волей случая в тёмном подвале, и вокруг начинало шуршать, возиться, попискивать до тех пор, пока первые усы или холодные лапки не касались его кожи. И он начинал кричать, дёргаться, но бежать было некуда. Он пытался скидывать их с себя, но крысы всё прибывали, забираясь всё выше и выше по его телу, пока не покрывали плотной шевелящейся второй кожей и не начинали есть заживо.
Мужчину передёрнуло от столь ярких, хоть и не посещавших его уже давненько воспоминаний. Теперь он был взрослым, вооруженный специальной рогаткой и с набитой, привычной к разнообразному оружию меткой рукой. Но детские страхи нет-нет, да и показывались иногда из кладовки памяти. Наверное, от этого уже не излечиться. Если только те страхи не подменятся новыми, более свежими и сильными. Хотел ли этого Франц? Отнюдь…
Но мужчина определённо ненавидел крыс.
****
Когда в дверь подвала раздался гулкий стук, паромеханик закончил со вчерашним недоделанным гуном и даже успел собрать часть следующего. После того, как с этой партией будет покончено, - Франц нашёл это как лучшее, во что верил в последнее время, - он станет свободен.
Вытерев рукавом рубахи пот со лба, мужчина отложил недособранную модель и направился к выходу. Избавившись от защитной маски и перчаток, провернул ключ в замке и потушил осветительную систему.
- Герр Анхольц приехал и дожидается тебя в гостиной, - негромко сказала Берта, встретившая его снаружи.
- Который час? – устало вытягивая спину, поинтересовался Франц.
- Почти четыре.
- Что ж. Я скоро поднимусь. Только лицо ополосну. Подашь пока булочки, которыми так умопомрачительно пахнет даже здесь, и кофе? Чёрт с ним, будем считать, что пришёл тот самый «чёрный день», которого он дожидался.
Берта улыбнулась, принимая завуалированную похвалу. Ароматом свежевыпеченной сдобы и правда пропиталась вся башня от самого подвала и до третьего этажа.
- Хорошо. Кофе так кофе. Уверен, что не пожалеешь? Там осталось-то всего ничего, на один кофейник.
- Не пожалею. И себе не забудь налить чашечку. И… Джерарду, чёрт с ним. Думаю, сегодня знаменательный день, в каком-то роде.
Удивлённая, старушка пропустила вперёд паромеханика, заторопившегося к умывальной. Герр градоуправитель не слишком любил ждать, а ополоснуть хотя бы шею, лицо и руки хотелось безумно.
Светловолосый не попался на глаза ни разу за всё то время, что мужчина провёл в холле и на лестнице, пока поднимался в гостиную.
Герр Анхольц показался спиной. Он стоял слева от старинного, но довольно удобного диванчика и рассматривал чугунную литую статую пустынного ястреба, доставшуюся паромеханику от предыдущего мастера. Статую мужчина недолюбливал, находя безвкусной и громоздкой. Как недолюбливал и мастера, её приобретшего.
- Герр Анхольц, моё почтение, - паромеханик чуть склонил голову в уважительном кивке.
- Герр Франц, - мужчина обернулся, отрываясь от разглядывания предмета искусства, и тоже легко кивнул. – Рад видеть вас в добром здравии, учитывая информацию о ночном происшествии, что мои люди имели неосторожность допустить. Приношу свои самые искренние извинения. Меры по охране усилены, и впредь такого не повторится.
Паромеханик никак не отреагировал на заявление. Большинство уверений, исходивших от этого человека, были насквозь пропитаны лицемерным снисхождением. Примиряло с надобностью общаться с градоуправителем лишь то, что он очень хорошо и вовремя платил. Франц кивнул и указал рукой на диван. Сам же устроился напротив в массивном кресле, обтянутом тёмной полосатой тканью.
- У вас тут мило, - продолжил герр Анхольц. Ему явно нравилось осматриваться в его, Франца, гостиной, потому как та и правда была уютна и представляла взору несколько причудливых механических экспонатов-кунштюков.
К примеру, отдельной похвалы стоили механические шахматы, расположившиеся на низком столике справа от дивана. Чёрно-белая металлическая доска, с обеих сторон щетинившаяся рычажками и уставленная с первого взгляда цельными фигурками, от нажатия на рычаги приходила в движение. Начинало жужжать и щёлкать, фигурки снимались с места, посылаемые вперёд судьбоносной рукой неведомого кукловода. На поле брани разворачивались целые миниатюрные баталии: пешки смело шли в бой, чеканя шаг, чтобы картинно умереть на одной из клеток; кони проделывали быстрые зигзагообразные ходы, слоны шли величаво и тяжеловесно, с глухим стуком; а король кивал королеве, когда та приседала в изящном реверансе. Клетки с поверженными фигурами открывались вниз, и вышедшие из игры персонажи скрывались в недрах доски, чтобы вновь встать на начальные позиции в следующей партии.
Шахматы были маленьким чудом, до которого, слава Всевышнему, наставник его допускал. Более того, сам Франц считал, что сделал для этой практически волшебной штуковины не многим меньше прежнего мастера. Ведь всё, что касалось мелких изобретений и игрушек, паромеханик заслуженно считал своей отдушиной, своим коньком.
Тяжеловесные тёмно-синие портьеры с золотистыми кистями обрамляли четыре окна, небольших, как и прочие окна в башне, зато расположенных строго согласно сторонам света. Над каждой гардиной красовался нарисованный каким-то неизвестным герб, собственно, сторону света и обозначавший. Пара стеллажей у стен, закрытых на небольшие хитрые защёлки. Открывались они без ключа, но лишь знающий человек мог нащупать нужную выемку.
За безупречно чистыми стёклами одного из них – Франц отчего-то приподнял уголок губ, отметив это, - на высокого гостя взирали танцовщицы в воздушных пачках или же длинных, предназначенных совсем для других, более томных движений, платьях. Глаза их были наполнены влажным блеском и завлекали, а руки молитвенно тянулись в приглашении присоединиться к их танцу.
В стеллаже напротив с немым укором и скрытым обожанием за танцовщицами наблюдали пилоты цеппелинов, пустынные охотники с тяжелоствольными гунами крупного калибра, суровые солдаты – Франц специально сидел в библиотеках, по крупицам восстанавливая предметы и цвета военных форм прошедших времён, чтобы воспроизвести это в своих механических фигурах. Да, он был одержим этими куклами в своё время, но зато сейчас не было стыдно за работу многолетней давности. Паромеханик порой удивлялся сам с себя, что когда-то давно смог смастерить нечто настолько интересное и совершенное.
- Не хотите продать мне что-нибудь из своей экспозиции? – неожиданно спросил градоуправитель, вырывая Франца из потока приятных воспоминаний.
- Смотря, что вам приглянулось, - постарался мягко улыбнуться паромеханик. – Думаю, с девочками я не смогу расстаться. Каждая из них дорога мне, как память.
- Но вы же вряд ли пришли говорить со мной об этом? – решил уточнить Франц. Ему не хотелось терять время на пустые разговоры. И не нравилось то, что обычно склонный к деловому тону, градоуправитель был чересчур расслаблен.
- Вы правы, - подобрался мужчина на диване, закидывая ногу на ногу.
Тут на лестнице послышались шаги, и между перилами показался чепец Берты. Старушка несла поднос с чашечками, кофейником, миниатюрной сахарницей и свежей сдобой, прикрытой серым льняным полотенцем с вышивкой.
Франц улыбнулся, наблюдая, как женщина ловко составляет принесённое на столик. «Расстаралась почём зря, - подумал он. – Было бы перед кем расшаркиваться…»
- Благодарю, Берта, - сказал он вслух, когда та, кивнув, снова оставила мужчин одних. Гостиную заполнил терпкий, чуть горьковатый аромат кофе.
- Мне не кажется? Это на самом деле кофе? – удивлённо вскинул брови герр Анхольц. – Вы принимаете меня с достоинством, присущим лучшим высоким домам, - с высокомерной улыбкой, мужчина снова кивнул.
- Мой дом не столь высок, и это – из последних запасов. Просто сегодня я посчитал, что нам есть что отметить. Думаю, в ближайшем и далёком будущем я не смогу позволить себе купить кофейных зёрен.
- И что же мы отмечаем? – поинтересовался градоуправитель, пока Франц разливал по чашечкам чёрную ароматную жидкость. Кофе был хорош, поистине хорош.
- Я решил, что та партия оружия, над которой я работаю сейчас, будет последней, - без смущения ответил мужчина. – Я больше не хочу заниматься выпуском и сборкой оружия.
Глаза градоуправителя опасно потемнели. Но молчал он недолго, успешно поборов желание встать и схватить зазнавшегося мальчишку за грудки.
- И чем же собирается заниматься уважаемый герр Франц?
- Ещё не думал конкретно, - покривил душой паромеханик. – Да хотя бы вот этим, - он указал рукой на стеклянные стеллажи с куклами.
Градоуправитель, удерживая в руках керамическую чашечку, позволил себе расхохотаться.
- Увольте, герр Франц, но вы шутник! Так смешить старика… Подумайте, кому сейчас нужны ваши чудеса и куклы? Мир на пороге войны с Хеймом, на город нападают сплочённые стаи выродков, а людям нечем защищаться от них. И вы говорите, что собираетесь оставить производство уникального оружия?! Вы в своём уме, герр Франц?
Мужчина брызгал слюной, пока говорил, почти повышая голос. Франц лишь сильнее сжал челюсти, отчего желваки на скулах стали заметнее. Он рассматривал шахматную королеву белых, что замерла в нелепом лебезящем полупоклоне.
- Не кормите хотя бы меня вашими сказками, герр Анхольц, - сказал он наконец, едва шевеля губами. – И вы, и я прекрасно знаем, что нет никаких «сплочённых стай хеймских выродков».
Мужчина напротив побелел. Чашечка с недопитым кофе в его руке опасно задрожала, и Франц отчего-то забеспокоился. Обидно, если напиток вдруг прольётся. Каждая капля была бесценна для него.
- Что вы такое говорите? – зло спросил мужчина.
- Я был в ваших лабораториях. Я видел, как проходит испытания созданное мной оружие. Я имел неосторожность услышать несколько разговоров, которые, по хорошему, никто чужой не должен был слышать. Хеймские экземпляры выродков вам продали охотники на пустынных червей. Те несколько особей были так измождены пустыней, что почти не сопротивлялись. А вот то, что вы творите с людьми в подвалах своей лаборатории, герр Анхольц, можно расценить как преступление против человечности.
- Вы красиво говорите, герр Франц, - помолчав, сухо и зло ответил градоуправитель, щуря и без того узкие глаза. Внутри у паромеханика похолодело. Он давно никого не боялся, но сейчас вдруг пришло осознание, что он влез во что-то очень нехорошее, опасное. Влез, не имея никакой козырной карты в рукаве. – Но вам не кажется, что вы слегка забываетесь?
- Я лишь говорю о том, что нет никакой угрозы со стороны Хейма. Вы выдумали её, о, у вас на то есть причины, в этом я уверен. Но есть прямая угроза для людей в самом городе, внутри такой надёжной каменной стены. Вам не кажется это ненормальным?
- Мне кажется ненормальным то, что вы смеете обсуждать со мной политику Тайного Совета, словно говорите о погоде и ценах на кукурузу. Это вас не касается, а за владение подобной информацией я уполномочен…
- Казнить? – перебарывая сухость во рту, прервал мужчину паромеханик.
- Или привлечь преступника для опытов, - хищно усмехнулся герр Анхольц. – Вы знаете, улицы этого города как нельзя щедры на всякий сброд, которого потом никто не хватится. Приговорённых к смертной казни слишком мало, чтобы моим учёным хватало материала для создания устойчиво мутировавшего экземпляра. Но вы, герр Франц, выглядите достаточно крепким.
Паромеханик сглотнул. Не то, чтобы он не понимал – его запугивают. Но впечатления от вчерашней ночи были столь ярки и осязаемы, и, о, Всевышний, ничто по сути не защищало его от посещения Лаборатории в качестве «расходного материала».
- Я лишь хотел напомнить, что чертежей гунов не существует, - сказал он единственное, что пришло в голову. – Они все есть лишь тут, - он коснулся виска пальцем.
- О нет, не подумайте дурного, герр Франц, - деланно смягчившись, улыбнулся градоуправитель. – Я лишь рисую вам печальные картины того, что случается с преступниками, разглашающими государственные тайны. Но вы же – не преступник?
Паромеханик медленно покачал головой из стороны в сторону. Хотелось поскорее избавиться от этого человека, выпроводив из своей башни, и закрыться на все замки и засовы.
- Значит, мы с вами прекрасно понимаем друг друга, - хищная широкая улыбка растянула тонкий рот. Мужчина снова откинулся на спинку дивана. – И что же нам с вами теперь делать?
- Я просто… хочу перестать заниматься изготовлением оружия. И хочу, чтобы вы приняли это моё решение, - тихо, но отчётливо проговорил паромеханик. По сути, он играл без козырей и не понимал, почему его ещё не волокут в подвалы городской Лаборатории.
- Как я понимаю, технологию вы нам продавать не собираетесь?
- Нет, - ответил Франц твёрдо.
- А если вы хорошенько подумаете над моим предложением? Сумма компенсации будет более чем удовлетворительна.
- И после я стану вам не нужен, чтобы смело пустить меня в расход? – запальчиво спросил Франц.
- Ох, ну зачем же так грубо, - ухмыльнулся градоуправитель. – Давайте говорить как деловые люди. Я не позволю вашему новому делу, - он ткнул пальцем в стеллаж с танцовщицами – развернуться и, что и так маловероятно, - процветать. Меня не устраивает ваше решение. Мне нужно оружие, и я буду влиять на ваше неразумное решение до тех пор, пока оно не переменится. Вы понимаете это? Ваша мастерская окажется вне городского разрешения на механизмы до того момента, пока вы, дорогой герр, не одумаетесь.
- Я не буду больше собирать оружие, - упрямо повторил мужчина. - Ни для вас, ни для кого-либо другого. Я не хочу заниматься этим больше. Я не хочу никаким образом участвовать в том, что творится в вашей лаборатории. Меня мутит от одной мысли об этом.
- Вы просто заигравшийся во взрослого дядю-механика мальчишка, - выплюнул герр Анхольц, залпом допивая остывший кофе. – И ваше решение глупо, необдуманно. На что вы собираетесь жить? В этом доме помимо вас обитают ещё двое, если брать в расчёт того смертника, что вы вытащили из-под топора. Для чего, кстати? И как он вам, достаточно послушен?
- Это вас не касается! – отчего-то упоминание Джерарда подействовало на паромеханика, как удар плетью по крупу разгорячённого коня. – Ни то, как мы будем жить без ваших протекций, ни то, чем занимаются в этом доме люди, перешедшие под мою опеку! Вы получили целую партию гунов бесплатно, отдав человека, до жизни или смерти которого вам нет никакого дела, так почему же сейчас вас это заинтересовало?!
Франц понял, что кричал, впиваясь пальцами в мягкую обивку кресла. Дыхание было тяжёлым, и сам он весь наклонился вперёд, словно защищая кого-то за своей спиной. Никогда прежде он не позволял подобному тону прорваться в общении с посетителями. Мужчине даже на мгновение стало стыдно за свою невоспитанность. Ровно на то мгновение, пока не заметил в глазах градоуправителя брезгливость и неприкрытое разочарование, переходящее в злость.
Мужчины молчали, скрестя взгляды, точно лезвия длинных ножей для разделки пустынных червей. Искрило и скрежетало, но никто не хотел уступать. Наконец, герр Анхольц поставил чашечку на столик и, прилагая достаточные усилия, чтобы взять себя в руки, как можно спокойнее спросил:
- Когда я могу ждать последней партии гунов?
- Десять дней, - чётко ответил Франц, возвращая спину в объятия мягкого кресла. Дыхание его ещё не выровнялось, но он работал над этим. – Максимум – две недели.
- У вас есть неделя, - отчеканил герр Анхольц.
- Тогда я вынужден затребовать повышенный процент за срочность, - сузив глаза, отбил выпад Франц.
- А вы наглы, герр механик.
- А вы сдвигаете сроки.
- Что ж, - мужчина откинулся на спинку дивана, обхватывая руками колено ноги. – С вами не так просто иметь дело, как я надеялся. – Неделя и половина суммы сверх обговоренного. Не думаю, что это спасёт вас от разорения, герр Франц.
- Не будем заглядывать так далеко в будущее? – успокоившись, примирительно проговорил паромеханик. – Будущее туманно и занесено песком Великой пустыни. Так говорит моя Берта порой.
- Что ж, хоть кто-то из вашего окружения не лишён разума.
Мужчины обменялись натянутыми улыбками, мысленно желая друг другу долгой и мучительной смерти.
- Если мы обсудили все вопросы… - Франц было хотел уже как можно вежливее выпроводить высокого гостя, как его резко перебили. Градоуправитель, с самым добродушным видом подхватывая пальцами хрустящий бок булочки, впился в неё зубами и проговорил с набитым ртом:
- И если мы обсудили все вопросы, может, вы нальёте мне ещё чашечку кофе? Уж больно он у вас хорош, герр Франц.
Улыбнувшись так, что судорогой свело скулы, паромеханик взялся за ручку кофейника, мысленно желая герру Анхольцу подавиться.
Дорогой, а ты-то мне сделал мои крошечные пасхальные выходные, и я рада, что всё же жду и дожидаюсь таких моментов, когда можно в спокойной обстановке всё почитать и обсмаковать, за окном солнышко, хорошо, и мир, кажется, чуть-чуть приостановился) Могу сказать, дорогая волшебница Навия, что в своих изначальных мнениях насчёт фика я только укрепилась. Взять хотя бы образы персонажей, но об этом потом. Я для начала хочу о стиле. В этом фике он вообще не такой, как в других твоих - он рваный, резкий, иногда хаотичный, иногда идёт не так, как бы твоей изнеженной читательской голове хотелось бы. Но зато передаёт атмосферу выдуманного тобой мира, подчёркиваю её, и, господи, это же прекрасно - экспериментировать и искать новые средства выражения. Может быть, "рваность" фика не даёт до конца к нему привыкнуть, сродниться с ним - у меня почему-то есть какое-то ощущение, что эти 6 глав - они всё равно ещё только начало, а настоящая история - где-то вдалеке. Может, ты сама приноравливаешься к своей истории и примеряешь, как оно всё будет? Потому что, друг, ты замахнулась на великое - на огромный выдуманный мир, и не знаю, как происходит лично у тебя, но вот я бы не смогла продумать бы такую историю от сих до сих заранее - что-то пришлось бы "привинчивать" по ходу. Вообще, хотелось бы от тебя большооой, ахах, такой пост в стиле аск-фм-а на тему, как ты относишься к Контрабанде и что этот фик для тебя значит. Но, кажется, такие вещи авторы пишут, когда уже всё закончилось, не? Во всяком случае, мне хотелось бы хоть каким-то образом поговорить с тобой о твоём отношении к фику и окупить тем самым унылое недовнимание читателей. А ещё насчёт стиля, я заметила, особенно, где на сцену выскакивает старуха Берта, у тебя появляются всякие инверсии и обороты, в которых я снова-таки проглядываю любимую тобой русскую классику! И это так выделает тебя среди других авторов, больше ориентирующихся на западный слог, что ты молодец, что нашла для себя эту изюминку. И витающий дух Мельницы...) Ну а теперь можно о моём любимом. Знаешь, Джерард и Франц - настолько ни на кого не похожие персонажи, что их можно даже назвать "непонятными" для изнеженного_читателя. Я сама лично пока вижу в каждом всего лишь набор физических и духовных качеств в абсолютно причудливых комбинациях - они оба и вправду как чудаковатые механические куклы, спаянные из разнобойчика деталей. Ну, например, во Франце непостижимым образом уживаются две сущности: взрослый мальчишка-Гренуй, аутист, не оклемавшийся ещё от своего прошлого, и...довольно разумная, одухотворённая личность, умеющая отличать добро от зла и справедливость от несправедливости. Я прямо обрадовалась, когда он столкнулся с тем полутрансформировавшимся "выродком" и проявил сочувствие к этому человеку - и я поняла, что после этого Франц, возможно, захочет пойти против системы и начать бороться. Джерард меня поражает пока что, ну понятно, какими-то внешними своими проявлениями, потому что с душевными всё пока что туманно (и это хорошо, интрига с:). Я чётко себе представляю это сочетание живых глаз и неподвижного облика, представляю себе ломанное течение его речи и попытки обмозговать то, что он только что сказал - и это так интересно! Мало, эхэм, назвать, скажем, монстра "монстром" - надо ещё для убедительности и продумать его с головы до пят так, чтобы у читателя не возникло сомнений в том, что он - "другой". И потом (привет, универ и литературоведение!) такие персонажи, "чужие", очень хорошо оттеняют "своих", людей; их глазами ты будто учишься понимать людей заново, обращать внимание на какие-то детали и задумываться о человеческой сущности в целом. Я, правда, не ожидала, что эти двое так быстро окажутся в одной койке :D Мне казалось, что должна пройти где-то дюжина глав, прежде чем два таких непохожих создания найдут взаимопонимание как минимум (скажем спасибо Францу - а он такой же ж девственницей-затворницей казался сначала, хи-хи!). Но ладно, я так понимаю, парням ещё предстоит разобраться, что к чему и что они сделали - а то что-то ни тот не понял, ни другой не понял до конца, поэтому, ахах, этот "первый раз" не считается - ждём более осмысленных отношений! :D Хотя это пробуждение утром и разговор были описаны с такой неловкостью, что у меня прост коленки подкосило - ДА, ИМЕННО ТАК ВСЁ И ДОЛЖНО БЫТЬ!
Насчёт сцены с разговором с Анхольцем, я подумала, а стоило ли Францу вываливать сразу все свои познания про Лабораторию? Теперь он, кажется, в нехилой опасности. Хотел самонадеянно показать Анхольцу "я тебя не боюсь, сучара, а ты без моего оружия никто"? Всё же за переменой "личностей" Франца не успеваешь успевать - и за ходом мыслей тоже. Проснулся, вот, как новенький, чё-то там себе надумал... Хотя, смотря его глазами на эпизод того столкновения с подопытным, понимаешь его желание перемен - после того, как увидел все уродства Лаборатории так близко, и увидев этот замурованный в уродство и страдание разум (я как представлю себе!..), посмотришь на мир действительно по-другому. Ну, думаю, к этому "перевоплощению" Франца причастно, может, ещё и кровопийство и перепих с Джерардом. Так что теперь мне интересно, как будет развязываться "внешняя война" с Анхольцом. Кстати, их диалог-дискуссия написаны суперклассно - как сценарист в дУше, я всегда на таких вещах заостряю внимание, и когда попадается что-то достойное, моя душа ликует. Ну а закончу я, наверное, своей фавориткой, старухой Бертой - была бы я актрисой, мне бы жутко захотелось сыграть бы её на сцене или в кино, со всеми её настойками, приговорками и намёками на её бурную молодость. А ещё я бы снова отметила то, как ты нелениво создаёшь описания интерьера. Меня тут недавно научили тому, что посредством описания автор может создавать не только атмосферу произведения, но даже подчёркивать им душевное состояние персонажа. Короче, из ряда удачных описаний быта можно понять, кто есть персонаж и что он из себя представляет, не залезая в его душу "хирургическим" путём. Вот так :)
Спасибо тебе большое, дорогой, что пишешь этот ни на что не похожий причудливый кубик-рубик - это умное и всячески наполненное произведение!
Знаешь, я просто уверена, что Контрабанда, будучи для меня крайне важным и серьёзным, и собственно, совсем не фик-произведением, никогда не станет чем-то этаким для фандома :) я просто у-у-у-у-верена в этом. Наверное, даже я отношусь к ней больше как к ориджу, но неизменно, представляя ГГ я вижу обесцвеченного Джерарда из Блэк Парада и нынешнего, немного возмужавшего и даже вошедшего в ранний средний возраст (только внешне, ха-ха) Фрэнка со встрёпанными недлинными волосами. Это правда, и даже то, что некоторые не воспринимают их именно так, я вижу их такими. Только что Джерарда более высоким и массивным в плечах? Определённо. Более статным и ярковыраженным.
Потому что, замахиваясь на контрабанду, я замахнулась не столько на огромный мир-образы- etc... а на нечто совсем другое, на кое-какие серьёзные мысли и понятия, которые очень тесно переплетутся с религией и прочими вещами, но просто сейчас я не хотела бы об этом говорить. Слишком рано. Ты права, 6я глава и до сих пор завязка истории, очень верно всё подмечено. Всё главное ещё впереди, далеко впереди. Это будет большая, огромная работа.
Знаешь, когда начинаешь писать, и даже такую историю, которая почти год сидела у тебя в голове, неминуемо что-то да получается не совсем так, как должно было (судя по первоначальным образам-заметкам из головы) в начале. Контрабанда долгое время походила на мистическую сказку, а сейчас, когда начала оживать, становится более и более реалистической и, скажем так, омрачённой разными вещами. Это не плохо, наверное, просто порой персонажи и сам сюжет будто начинает вести себя, и это хоть и по-другому от того, что ты там себе ранее "выдумывал", в целом ничуть не хуже, если не лучше. Просто по-другому. Иное. Но мне пока что кажется, что всё идёт как надо и вполне вписывается в общую мою неизменную концепцию.
В итоге здесь будет достаточно мистики и выдумки, нереальщины, но я уверена, что этой истории и миру это никак не повредит.
О героях :) я счастлива, что ты видишь их этакими наборчиками. Ведь если подумать и приглядеться, мы все этакие наборчики - даже в самой цельной личности её "целостность" может оказаться удобной внешней маской, а внутри будут омуты с такими "наборчиками", что никому мало не покажется. И ещё - ты совершенно права, когда видишь взаимосвязь изменений Франца из-за времени и влияния Габриэля. Это только начало, я не буду на этом останавливаться, но всё - я уверена - объяснится в дальнейшем.
Их ночь :) так ведь не было ничего :) ну, кроме того что Франц распустил ручки и язык - под воздействием алкоголя, адреналина и ещё не понятно чего :) более того, ещё один момент, из-за чего Контрабанда никогда не станет чем-то для фандома. Здесь не будет никаких отношений. Никаких. Никакого секса, господи. Потому что априори - это тоже поймётся из будущих далёких глав - просто невозможно между этими двумя. Между ними всё совсем по-другому. А Франца просто порой бомбит с голодухи и недотраха, собственно. Габриэль же... да что уж там, он чужд этому, совершенно. Так что я оставила под завесой беспамятства то, что они там творили. Пускай это будет на их совести. Вряд ли подобное повторится и, тем более, перейдёт на новую ступень.... Вот так я наспойлерила, Всё, дальше можно не читать хддд
Так что выходит, Что история эта пишется больше для себя и для тех любителей историй и литературы, в которых эта любовь, возможно, пересиливает желание фандомского горячего перепихона и нереальных чувств. Пишется, ха-ха, для моих родителей. Потому что я хочу, чтобы они прочитали её. (а не только то, как здорово у меня мальчики любят мальчиков, хе-хе-хе. мои родители супер-лояльны)))) Тут я за идею и за слог, за то, чтобы не хотелось отрываться ни на секунду. Чтобы читалось и читалось, и это будет для меня высшей наградой, пожалуй.
Поэтому я счастлива за хотя бы какое-то внимание читателей. Это потрясающе! Пускай и на фб читают больше и отзываются чаще, для меня это - невероятно. Я просто очень благодарна тем, кто читает. Для меня это волшебство.
А тебе - огромная моя любовь и признательность за поддержку тут, на нфс!
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
