- ЛЮБОВЬ??!! Ты называешь любовью то, что с тобой творят эти выродки?! То, что Кит позволяет тебе трахаться за их ворованные деньги, отсасывать всяким похотливым магнатам, добровольно подставлять свою спину под плётки и хлысты престарелых извращенцев, сидеть запертым в роскошном пентхаусе и готовить себя к бурному сексу со своим мучителем – это теперь называется любовью?! Каждый раз, когда этот британский сноб вбивается в тебя до синяков на бёдрах, когда на тебя кидают грязные взгляды старики со вставными зубами и костюмами по двадцать тысяч долларов, когда за твоей спиной проститутки завистливо шепчутся о том, какая ты шлюха, даже хуже, чем они, ты ощущаешь, как твоё сердце трепещет от любви?! Или ты чувствуешь себя жалкой раздавленной улиткой, над которой потешаются все, кому не лень, и удел которой – ещё глубже тонуть в том дерьме, которое она по дурости и наивности приняла за блеск золота?! - Максим меня сломал… - Не прикрывайся им! Не надо! Ты столько лет отражал его нападки и был вполне здоров, я имею в виду, психически, а сейчас мне просто страшно тебя слушать. Что ты говоришь?! Ты сам послушай и ужаснись. Здоровому человеку и в голову не придёт о таком говорить. Боже, Боже, как хорошо, что отец мёртв, иначе он бы просто растерзал тебя, как лягушку, он бы прилюдно размозжил тебе голову и кинул в мусорный контейнер! - Ты тоже хорош, Майк, - злобно блеснул глазами Джерард, - тебе подавай только чистенького брата, невинного, незапятнанного позором и такой дурной репутацией. Тебе нужен образец добродетели и приличного поведения, ты жаждешь гордиться им и тыкать всем в лицо своим братом, мол, полюбуйтесь, какой он великий и славный, не просто ошмёток грязи, а настоящий человек. Но только, Майкл, братьев не выбирают, и я сейчас приехал к тебе такой, какой я есть. Я не изменюсь ради тебя за одну секунду, я не стану иным лишь потому, что не хочу. Меня всё устраивает, абсолютно. Я люблю свою жизнь. Видимо, это всё, на что я способен. – Быть красивой говорящей куклой? – Даже если и так, то ничего не изменится, Майки. Я счастлив с Китом и счастлив быть частью этого социума. Я только сейчас понял, отчего ты так злишься на меня. – Ну и?.. – В детстве я был для тебя божеством, ты никого не видел, кроме меня, ты дышал только одним мной и был моей самой преданной собакой, готовой пойти за мной и в огонь, и в воду. Ты думал, что мы вечно будем вот так жить: я нянчусь с тобой и опекаю твою сиротскую задницу, а ты боишься дохнуть на меня лишний раз и трепетно сдуваешь с меня пылинки. Но ты ни разу не задумался, устраивает ли меня такое существование?.. Ты меня ни капли не стеснял, я искренне любил тебя, но у меня не было никаких перспектив, кроме как стать тебе мамой и обустраивать твою личную жизнь, забыв о себе. А мне хотелось самому хоть кем-то стать. Поэтому я и уехал в Нью-Йорк, зная, что надо рвать сразу, чтобы не было потом больно расставаться. – Да ты сбежал, как трус. Дизертир! – Речь не об этом. Зачем вспоминать то, что было восемь лет назад?.. Столько воды утекло с тех пор, что я даже некоторых деталей своего переезда и первых пор новой жизни не помню, а ты пытаешься ворошить такое глубокое прошлое… Майкл, да, я виноват перед тобой, прости меня, пожалуйста, я действительно раскаиваюсь, что так глупо оставил тебя одного на попечение чужих людей, но я не видел тогда иного выхода. Я мучился все эти восемь лет, боялся вернуться к тебе и увидеть, с каким презрением ты на меня смотришь. А больше всего я боялся, что ты меня уже мысленно похоронил. Я бы не выдержал такого удара, честно. Кит постоянно уговаривал меня вернуться в Джерси, хоть на выходные, и повидаться с тобой, и я молча соглашался, брал машину, подаренную им, ехал по трассе в Беллвилль, а потом тупо отлёживался в номере дешёвого мотеля где-нибудь на окраине Ньюарка и глотал слёзы. Я обманывал и Кита, и себя, и мне было так больно и плохо, но я никак не решался навестить тебя, переступить порог родного дома. Я думал, что меня молния поразит, если я посмею войти в него. Я возвращался назад и бесстыже врал Киту о том, как мы с тобой встретились, как ты вырос и похорошел, о твоих успехах в последнем классе, о твоих планах на будущее… Он слушал меня и понимал, конечно же, что я бессовестно лгу, но ничего не говорил, а лишь горестно вздыхал… Я пустил всё на самотёк, признаюсь, думал, что наша встреча как-нибудь сама собой сложится, но потом как-то услышал от кого-то из бывших знакомых, что ты переехал в Лондон и стал там какой-то важной шишкой. Я его не слушал и лишь аккуратно проводил пальцами по картине, словно вбирая в себя её энергетику и то тепло и отчаяние неразделённой любви и безысходного горя, с которыми Джи рисовал это полотно, тайно, прячась ото всех и тщательно скрывая свой секрет. – И тогда я понял, что нет дальше смысла тянуть, собрался и прилетел к тебе на частном самолёте. Господи, я уже мысленно просил Бога, чтобы самолёт разбился, поднялась шумиха, и ты узнал от людей о том, что я погиб, стремясь увидеть тебя. Ты бы тогда меня понял, простил, и моя совесть была бы чиста, но это всё были малодушные мысли, которые ещё сильнее терзали меня. Майкл, я так запутался, что едва не сошёл с ума за эти пять часов полёта. На автомате доехал до гостиницы, пролежал с бутылкой коньяка всю ночь, обкурившись до невменяемого состояния, а утром разузнал твой адрес буквально за пять минут и велел привезти тебе картину, утаив имя дарителя. Я думал, что хоть так ты поймёшь, что я готов извиниться и примириться с тобой, пусть это и не совсем по-мужски, но потом опять подлючая совесть начала сосать: приди к нему сам, приди! Ты же именно за этим прилетел в Лондон! И я, одержимый этим решительным порывом, быстро оделся, привёл себя в порядок и тут же покинул номер, чтобы приехать к тебе. По пути я отбросил все мысли, думал лишь одно: «Будь что будет». Майкл, милый мой, ну взгляни ты хоть раз на меня!.. Майк, я должен знать, простил ты меня или нет, иначе я не смогу жить спокойно. Майкл! Ведь раскаявшийся грешник уже не грешит, так сможет ли он получить прощение?!.. – закричал Джер и, подбежав ко мне, развернул меня к себе лицом и драматично заломил тонкие белые руки. – Майкл, ответь, прощён ли я, или я тут же выброшусь из окна!.. - Первый этаж, - издевательски спокойно прошептал я, легко касаясь его уха губами. – Лучше застрелись, мой хороший. Револьвер в моём бюро. Он отшатнулся от меня, посмотрел дикими безумными глазами и, отчаянно раздув тонкие ноздри, вдруг развернулся и тут же кинулся к лестнице. – Дурак, я же пошутил!.. – заорал я и бросился за ним, схватив его за талию и притянув к себе. – Идиот, ну как тебе могло прийти такое в голову?.. Джи, радость моя, прости меня, что я так мучил тебя. Конечно, я не сержусь, я тебя люблю, люблю… Как же можно тебя не любить?!.. Разве у меня есть ещё кто-то кроме тебя?!.. Он безудержно всхлипывал и трясся в мох руках, больно впиваясь в мою спину ногтями. – Майкл, - он поднял влажное, слегка припухшее, но всё равно такое прекрасное лицо. – Майк, - его голос дрожал, как и нервно покусываемые губы, - Майкл, мне ничего не надо, скажи мне только одно: я прощён?.. В его тихом голосе было столько тайной надежды и безрассудства, что я понял: если я отвечу «нет», то окончательно сломаю его психику, и он точно что-нибудь с собой сотворит. Это потерянный, загнанный в угол человек, затравленный собаками заяц, он ищет спасения у меня на груди, теперь я его Бог, а не он – мой, как раньше, теперь только от меня зависит его дальнейшая судьба, я решаю её, но что-то я не чувствовал ни малейшего удовольствия от такой власти. Глядя на его молящие зелёные глаза, небывало яркие и блестящие, на его мокрое, чуть розоватое лицо и на подрагивающие приоткрытые губы, я вдруг ощутил резкий укол в сердце и с трудом подавил стон: он же вывернул передо мной всю душу наизнанку, он стоит сейчас передо мной настоящий, не играющий роль дорогой содержанки и коварного соблазнителя, он добровольно отдался в мои руки, и я не должен подвести его. Это же мой Джи, только мой и ничей другой. – Да, я прощаю тебя, давно простил, - тихо ответил я, ласково глядя на его недоверчиво дрогнувшие черты лица и аккуратно заправляя прядь волос за ухо. – Правда?.. – спросил он, просияв. А что я ещё мог ответить?.. Я коротко кивнул, и тогда Джерард, радостно вскрикнув, бросился обнимать меня, едва не задушив, а затем, не помня себя от радости, принялся горячо покрывать солёными от слёз поцелуями моё лицо, что-то неразборчиво шепча. Обхватив холодными ладонями шею, он запальчиво целовал мои губы, нос, щёки, лоб, волосы, вновь плача, но теперь уже от радости и оттого, что у него гора с плеч свалилась. Я всё-таки помнил о том, что такая страстная натура, как Джерард, легко может перейти любую границу, и поэтому осторожно отстранил его влажные губы от своего лица. Джи стоял передо мной и, рассеянно улыбаясь, как ребёнок, вытирал мокрое лицо. Я вдруг почувствовал, как что-то жарко стрельнуло в позвоночник и томительно разлилось обжигающей вязкой волной по организму, тянуще отдаваясь внизу. Я поднёс дрогнувшую руку к лицу Джи и, убрав от скул прилипшие влажные пряди, принялся аккуратно поглаживать его кожу нервными пальцами, о которые он тихонько тёрся, как доверчивый кот. В его просветлевшем взгляде было столько нежности и ликования, что меня как молнией поразило при виде этих колдовских очей, и от внезапно озарившей моё сознание идеи я начал задыхаться и чуть не упал в обморок. Я только сейчас понял, пронзённый такой странной, но вполне логичной мыслью, что именно я испытывал все эти годы, будучи изолированным от своего брата. Меня осенило, что же засело тупой сосущей болью в самом сердце, каждый день причиняя мне невыносимые страдания. Любовь. Не братская, не родственная, не дружеская любовь, а именно то чувство, которое обычно влечёт парней к девушкам и наоборот, но я – о ужас! – ощущал его к родному брату. А чего ещё хотеть от человека, который с самого рождения не знал материнской ласки и нежности, которого терпеть не могла собственная бабушка и у которого отец был несчастным пропащим человеком, мало заинтересованным в судьбе своих детей?.. В школе у меня не было тёплых отношений с одноклассниками, учителя меня не особо жаловали, девочки смеялись надо мной, а после знакомства с настоятелем Максимом у меня вообще боязнь мужских прикосновений, я с трудом переступаю через себя и пожимаю руки своим партнёрам, но никогда не позволил ни одному мужчине даже похлопать себя по плечу, оттого и слыву чопорным снобом. Я всю жизнь был лишён любви от того, от кого она должна была поступать, только Джерард проявлял ко мне заботу и ласку, он единственный не гнал меня отовсюду и привлекал к себе, утешая в горестях и деля со мной радости. Я видел улыбку, полную обожания ко мне, только на его устах, так разве стоит осуждать меня, что я влюбился в него, в этот единственный луч света в этом царстве апатии и ненависти?.. Я, как и любой другой человек, изо всех сил тянулся к любви, хотел напитаться ею, а её источником был только родной брат, но разве это предосудительно?.. И только сейчас, уже будучи зрелым человеком, я понял, отчего я так страдал восемь лет. Да, из-за потери брата. И ещё из-за потери любимого человека. Даже смешно вспоминать, что я по глупости пытался заменить Алисией брата. Нет. Это единственная, первая и последняя любовь на всю жизнь, потерю которой во второй раз я не смогу пережить. Надо упиваться моментом, пока обстоятельства благоволят нам, иначе будет поздно. Я был переполнен болью и нежностью, и поэтому уже ничто не могло сдержать той плотины из холодности и напускной обиды, которой я оградил от внешнего мира свои распиравшие чувства и пыл. Я слишком долго терпел и подавлял себя, убивая ростки человечности в своей скукоженной мёрзлой душе. Настала пора, не стесняясь, показать, что я не забыл, что тоже умею любить. Джерард умел сводить с ума, это точно… Привязал меня к себе, как покорного щеночка. А я этому только рад… – Джи, - осторожно начал я, переместив руку на его волосы и перебирая спутанные шелковистые прядки, - я же тебя простил?.. Он согласно закивал, не понимая, куда я клоню, и внутренне настораживаясь. – Да, Джи, верно, я тебя простил. Но ведь за каждое прощение нужно платить, так?.. На секунду в его глазах отразился первобытный мимолётный страх, но тут же потух, и брат скороговоркой затараторил: - Ты только скажи, что тебе нужно, я тут же достану и отдам тебе, ты же знаешь, я за искупление готов всё, что угодно сделать, ты только сумму назови… Я оборвал его нетерпеливым жестом руки и, прямо глядя в его удивлённые глаза, твёрдо произнёс: - Мне не нужны твои деньги, я сам богат. Джи, я говорю о другой плате. О привычной тебе плате. Ты понимаешь, о чём я?.. Взгляд его тут же сделался тоскливым и отрешённым. – И ты туда же, - разочарованно прошёптал он, опустив голову и печально покачав ею. – И для тебя я лишь красивая игрушка, которой можно пользоваться без зазрения совести… Майкл, вот к чему было это взаимное высказывание претензий и разоблачение моего окружения, если ты ничем не лучше их?.. – Я имею право получить компенсацию за восемь лет, проведённые вдали от тебя, от того человека, по которому я схожу с ума… Что, мой дорогой, испугался?.. Но ведь я прошу тебя об услуге, которую ты привык оказывать. Что же случилось, почему ты меня отвергаешь?.. – Я же не делал ничего такого с… родственными людьми… - Это, Джерард, одно из проявлений любви. Не бойся меня, я же не чужой тебе человек, я тебя люблю больше всех твоих клиентов вместе взятых, уж я-то точно тебя никогда не обижу… И, не помня себя от нахлынувшего возбуждения, я сграбастал его в охапку и потащил к дивану, повалил на него. – Дурак, ты дурак!.. – зашептал я в перерывах между короткими прикосновениями губ к его лицу. – У меня все эти годы болело сердце о тебе, я чуть не лишился рассудка, переживая о том, что не знаю, что с тобой. Каждая минута, прожитая без тебя, Джи, была мне немила. Я мучился бессонницей, я страдал, я от тоски грыз подушки и жутко пил, я стал таким нервным и раздражительным, что мой психиатр всерьёз задумывался о госпитализации в лечебницу нервных расстройств. Если я видел в толпе человека, хоть чем-то напоминавшего тебя, то едва не кидался на него с криками и плачем, но потом понимал, что это был лишь мираж. Я стал такой сволочью, что у меня практически не осталось друзей. Я готов был наплевать на карьеру и своё положение и рвануть в Штаты разыскивать тебя, но гордость не отпускала, держала в узде. Ты думаешь, один ты так мучился эти восемь лет?.. А у меня сердце не выскакивало из груди при одной мысли о своём потерянном брате?.. Один ты был изнутри сжигаем огнём тоски и ненависти?.. Ты один проклинал всё на свете, томимый любовью?.. Ты эгоист, Джи. Ты никогда не думал о том, что через океан от тебя твой маленький братик плачет ночами и тайком прожигает жизнь в клубах для золотой молодёжи, стараясь наркотой и алкоголем вытравить любые, даже самые мелкие, воспоминания о тебе. Там я и встретил Алисию, она затащила меня в кабинку толчка, полупьяного и угрюмого, думала, просто так поразвлечься, но как я её тогда отодрал, вымещая на ней всю скопившуюся злобу!.. Тебе даже и не снилось! А потом оказалось, что она любит как раз так, пожёстче, влюбилась в меня по уши и стала преследовать. Я хотел ею заменить тебя, но это же было невозможно!.. Ты уникален. Я не замечаю никого вокруг, я вижу только тебя. Ну вот ответь, ответь мне: почему я счастлив только рядом с тобой?! Почему мне так одиноко и плохо с другими людьми, даже если они замечательные и верные?! А ты невыносим, ты невыносим!.. Как я рад, что больше нет Алисии!.. И как хорошо, что у меня вновь есть ты!.. Джерард, уже растерявший всю былую неуверенность и страх, теперь лежал подо мной и лукаво блестел глазами, закусив нижнюю губу мелкими, естественно белыми зубами. – Ах вот как мы заговорили!.. – пропел он, жарко поглаживая мою чувствительную спину потеплевшими ладонями сквозь тонкую ткань футболки. – Так, значит, жить без меня не можешь?.. Вот он, весь ты, Майкл Джеймс Уэй: отрешённый, холодный и чопорный снаружи и такой чувственный, податливый, мягкий и сентиментальный внутри. Ты как восковая свечка в ледяной глазури. Только я способен её растопить. – Да, только ты. Я лежал сверху него, вдавив его своим весом в диван и чувствуя, как Джи начинает медленно извиваться подо мной. Я ощущал, как горячо его тело и как велико моё желание, поэтому, слегка помедлив, осторожно коснулся губами его тонкой шеи, нежно засасывая бархатистую кожу, но Джерард легонько оттолкнул меня и сел на диване. – Сядь в кресло, - мягко приказал он. Я подчинился. Всё, он передумал. Сейчас он опомнится, осознает, что мы творим, и тут же уйдёт, теперь уже навсегда. Я пропал. – Сними джинсы, - послышался вкрадчивый голос Джи. Я повиновался. Он быстро скользнул изучающим взглядом по моим ногам и хитро улыбнулся: - По-прежнему любишь спорт? – В теннис по выходным играю. Мы так и сидели, глупо себя чувствовал только я. – Снимай боксёры, - раздался его хрипловатый голос. Я, как завороженный, стянул с себя футболку. – Я сказал, сними нижнее бельё, а не майку, - раздражённо прикрикнул Джи. – Но я не хочу сидеть без трусов и в майке, - возразил я. – Раздевайся целиком, - вновь отдал он приказ и вдруг передумал, - нет-нет, подожди. Он откинулся на спинку дивана, сладко затянулся моей сигаретой с ароматом рома и вишни и затем, развратно выпуская клубы дыма, сказал: - Вот теперь раздевайся. Это какой-то фантасмагоричный спектакль одного актёра и одного зрителя. Нет, я думал, что всё будет по-другому, но эта красноволосая сволочь, почуяв свою власть надо мной, опять раскомандовалась, как тогда, в детстве. А я и не против… - Ну что ты застыл?.. Раздевайся давай! – нетерпеливо прикрикнул он, издевательски выпуская струя ароматного дыма в мою сторону. Я жадно вдохнул горечь табака и, стиснув зубы, снял с себя оставшиеся на ногах кроссовки и боксёры, откинув всё куда-то за спинку кресла. Чёрт, ненавижу беспорядок, но сейчас ничего не имеет значения, ничего… - Молодец! – похвалил Джерард, прожигая меня взглядом блядских глаз. Ну почему зелёные глаза неизменно такие красивые и такие блядские у всех зеленооких людей, которых я встречал?.. Неправда. У Джи – самые красивые глаза на свете. – А теперь расслабься и покажи мне, как ты хочешь себя. Я ослышался, или он действительно невозмутимо попросил меня мастурбировать на его глазах?! Нет, это уже слишком!.. – Что такое, малыш? – нарочито сладким голосом спросил Джи. – Струсил?.. Испугался своего блудного братика?.. А раньше ты был не такой стеснительный, позволял мне купать тебя, когда у тебя был грипп и ты был не в состоянии сделать что-либо сам, а потом неоднократно не стыдился онанировать в соседней комнате, зная, что я сплю очень чутко… Так чего же ты сейчас засмущался? Я почувствовал, как мои бледные щёки вспыхнули пунцовым цветом, как распустившийся тюльпан. – Да и сейчас ты не особо скромничал, когда лежал сверху меня на диване… Он пользовался запрещённым приёмом: Майкла Уэя никогда нельзя подначивать что-либо сделать, потому что он никогда не сдаётся и всегда принимает вызов. Эту мальчишескую безрассудность и горячность во мне ничто не в состоянии искоренить. Я даже не успел ничего ему ответить, как вдруг ощутил: моя горячая дрожащая ладонь легла на полувозбуждённый член и обхватила его основание. Джи растянул бледно-розовые губы в одобрительной улыбке и слегка наклонил голову набок, подобрав ногу под себя. Что ж, представление началось. Я не смотрел на свою руку, я впился взглядом в его лицо и жадно изучал его выражение, реагировавшее на любое движение моих пальцев. Оно вначале было отрешённым и даже как будто совсем незаинтересованным, но по мере того, как я наращивал темп и начинал глухо постанывать, мучительно облизывая пересохшие от жажды губы, Джи всё больше оживлялся и загорался. Боже мой, да рассказать кому-нибудь, как прошла наша встреча после длительного расставания, людей же инфаркт хватит!.. Вместо чинной трапезы и weather talk, как говорят эти паршивые англичане, я удовлетворяю себя на глазах брата, а он любуется этим постыдным зрелищем. Я отбросил лишние мысли прочь и, закрыв глаза от наслаждения, которое всё-таки перебороло доводы разума, целиком отдался во власть похоти. Чтобы не было так неловко, я представил, что это не моя собственная рука, а нежные пальцы Джи скользят по ноющему от желания члену, размазывая липкую смазку по всей длине органа. Он вначале неспешно проводит кистью по члену, начавшему легонько дёргаться и пульсировать, словно разминаясь и пытаясь найти заветные точки наслаждения, а затем уже, приноровившись к едва ли не пылающему в ладони члену, принялись скользить по всей его длине, наращивая темп. Чёрт, чёрт, как же больно задевать отверстие головки, но это такая сладкая мука!.. Под подушечками пальцев горит, плавится тонкая слабая кожица, почти оголяя плоть с сетью вен и капилляров, руки уже заныли от напряжения, и запястье начало неметь, будучи предельно выгнутым, но это всё мелочи. Я готов разыгрывать этот пошлый спектакль до бесконечности, пока глаза у Джи, глубоко дышащего и широко раздвинувшего ноги, будут вот так ненасытно блестеть глаза и пока его рука будет медленно совершать поглаживающие круговые движения по бугорку под ширинкой. Я готов вечность вырывать из своей груди тихие стоны экстаза, чувствуя жжение в ладони, если только Джи будет вот так же закусывать нижнюю губу, с наслаждение выдыхая сладкий дым через нос. Кажется, оргазм на подходе… Не успел я отойти от лёгкого шока, вызванного собственной распущенностью, как вдруг ощутил возле обнажённых коленей терпкое тепло человеческого тела и услышал рваное поверхностное дыхание. Опустив глаза вниз, я увидел брата, стоящего передо мной на коленях и голодно облизывающегося. Меня всего затрясло от осознания того, на что я толкнул Джи и чему поддался сам, как похотливое животное, готовое трахнуть всё мало-мальски привлекательное, но если это вопиющая безнравственность, то, чем мы сейчас намерены заняться, то почему ни один из нас не намерен останавливаться?!.. Поток мыслей был прерван аккуратными прикосновениями слегка влажных ладоней брата к моим бёдрам и жаром недр его рта, который нетерпеливо поглотил мой изнывающий без стимуляции член. Когда последний раз кто-то ласкал меня там, внизу?!.. Я даже и не вспомню, но, боже, как это приятно!.. От давно забытых ощущений моё тело начало бурно реагировать на эту незатейливую ласку, мелко сотрясаясь и неудержимо вибрируя от поработившего меня возбуждения. Единственным желанием, разбуженным ото сна и дразнившим моё сознание, было схватить Джи за волосы и, приподняв бёдра, просто изнасиловать его в рот, не обращая внимания на протесты, но я должен быть сдержанным, потому что, как-никак, рот брата влажно обволакивает своими упругими створками мой член, а не грязная пасть какой-нибудь шлюхи. Забавно, что я забочусь о каком-то подобии морали, погрузив орган в слизистую полость брата. Джи начал совершать ртом поступательные движения, очень деловито и размеренно, строго соблюдая какой-то определённый, одному ему известный ритм и невозмутимо, с чувством собственного превосходства и даже вызовом глядя на меня, понимая, что я сейчас целиком нахожусь в его власти. Это была стихия Джи, он в своей тарелке: соблазнять, лишать воли и рассудка, доводить до исступления своими чувственными ласками. Теперь я понимаю, почему он пользуется таким спросом у престарелых извращенцев, держащих полстраны у себя в морщинистом кулаке. Когда Джи оторвал руку от моего члена и прикоснулся к обнажённому торсу, меня повторно шарахнуло током и подбросило вверх. Я схватил его свободную левую руку и начал целовать, покусывать и облизывать эти тонкие артистичные пальцы, вызывая у Джи сдавленные стоны. Какие же у него красивые пальцы, холёные, белые, нежные!.. Джерард вызвал у меня ответные непроизвольные стоны, когда углубил проникновение и целиком заглотнул возбуждённый член. Головка теперь упиралась куда-то в связки глотки, а язык свободно ласкал основание члена. Напряжённые стенки гортани Джи щекотали мою головку, а мягкие обжигающе губы кольцом сжимались у самых яиц. Мне, распаленному пленом его мокрого глубокого рта, захотелось чего-то ещё большего, и поэтому я схватил Джи за волосы и, приподняв бёдра, как в своей недавней пошлой фантазии, стачал усиливать проникновение, медленно двигая тазом и касаясь животом его напряжённого вдыхающего воздух носа, но стараясь не травмировать стенки гортани Джера, действуя максимально медленно и аккуратно. Джерард, почувствовав углубление члена и снижение темпа фрикций, выпустил член изо рта и, неторопливо проведя влажную прохладную дорожку по ноге от паха к бедру, вернулся к члену и осторожно прикусил уздечку, вызвав тем самым у меня судорожный крик. Джи делал минет очень аккуратно и без той голодной спешки, которая наблюдается у большинства девушек. Я, если честно, ненавидел, когда мне приходилось по десять минут оттирать свой член от слюней особо ретивых девчонок, которые старались вобрать как можно глубже, но всегда давились и обильно источали слюну на мою кожу и собственный подбородок. Фу, какая гадость!.. С Джерардом же всё было иначе. Он ловко и умело надавливал языком на крайнюю плоть, оттягивая её и тут же проходясь влажным языком по головке, не забывая массировать пенис пальцами, чтобы не оставить ни один участок моего члена без внимания. Его усилия начали приносить свои плоды: уже спустя пару минут после таких контрастных оральных ласк я начал ощущать давящее чувство в низу пресса, которое было преддверием скорого семяизлияния, это подтверждали и протяжные мучительные стоны, которые я глотал и прикусывал до крови на языке, вторя тихим гортанным звукам брата, которые он издавал от удовольствия. Если честно, мне сложно понять, как можно возбудиться оттого, что чей-то член оказывается у тебя во рту, большой, горячий, неудобный, сочащийся невкусной смазкой и постоянно елозящий взад и вперёд?.. Но, видимо, осознание собственной власти над извивающимся от неги человеком было действительно заводящим, иначе с чего бы Джи, убрав свои пальцы от моих пылких губ, переместил их себе на промежность, поглаживая и сжимая член сквозь джинсы?.. Я больше не мог терпеть и, ощутив какую-то неукротимую силу, тащившую меня вперёд, подался вверх и, невозможным образом выгнув спину, принялся изливаться Джеру в рот, касаясь влажной головкой его нёба и зубов и наблюдая за тем, как едва заметная струйка спермы стекает из уголка его чуть разомкнутых губ. В этот сладкий неповторимый момент, который смешал в моей голове абсолютно всё, оставив вместо мыслей какие-то хаотичные образы и вспышки, мы с братом стонали в унисон, я – открыто и с клокочущим в груди рычанием, он – тихо и вибрируя голосовыми связками, что вызывало в груди блаженное томление. Ах, как же Джи прекрасен!.. Оторвавшись от моего члена, Джерард вытер рот рукой и, обтерев липкую влажную ладонь о другую руку, вдруг уткнулся лицом в мою грудь и, обхватив мои оголённые мокрые плечи дрожащими пальцами, принялся тихо всхлипывать. - Прости… Это всё эмоциональное перенапряжение… - шептал он, расплавляя грудь и ключицы обжигающим дыханием. – Я до сих пор не верю, что мы с тобой стали настолько… близки… - Джерард, - я тоже отчего-то перешёл на шёпот, поглаживая его волосы и с максимальной нежностью целуя лоб и мокрые от слёз глаза, понимая, что мне это нисколько не противно, вкус его слёз был отнюдь не горьким, а слегка солоноватым и нежным, - то, что ты сейчас сделал, было неописуемо. Я никогда в своей жизни, слышишь, никогда не испытывал такого потрясения, и такого калейдоскопа эмоций в моей груди никогда не зарождалось, но ты всё поменял. Джи, это же был не просто минет, это было высшее проявление любви и доверия… Т доказал мне, что всё ещё любишь меня, невзирая на то, что жизнь нас разлучила. Отчего ты плачешь?.. Ты боишься того, что произошло?.. Он всхлипнул ещё сильнее, но нашёл в себе силы и утвердительно кивнул головой. - Тебе нечего опасаться, мой родной!.. Я не держу дурных помыслов в голове, я не собираюсь тебя просто так бросать!.. Джи, как я тебя люблю!.. Прислони руку к моей груди и послушай, как бьётся моё сердце!.. Оно ликует, что мы вновь воссоединились. В брате было удивительно то, с какой скоростью у него менялось настроение. Буквально минуту назад он хныкал и орошал мою кожу слезами, а теперь он, щекоча ресницами щёку, приник к моей шее и, положив руку поверх сердца, принялся оставлять на коже болезненный засос в ритме сердцебиения, чем заставлял меня буквально впиваться в подлокотники кресла и рычать от удовольствия, которое всегда почему-то соседствовало со сладчайшей томительной болью. - Да, чувствую, - прошептал он, покусывая моё ухо и массируя успокоившийся член, который лениво реагировал на его неторопливые ласки. – Оно действительно бьётся только для меня. А как насчёт того, чтобы стать ещё ближе?.. И он с игривой улыбкой на невысохших от поцелуя губах отстранился от моей замученной шеи и дерзко взглянул прямо мне в глаза. - Я согласен. И мои губы, произнёсшие эти веские слова, тут же были атакованы ртом Джерарда с необычным привкусом. Кажется, это мой собственный вкус, примерно как несладкий йогурт. Приятно, я думал, сперма на вкус гораздо хуже и кислее. Никогда ещё я не целовался с таким запалом. Носы наши сталкивались, ровно как и глухо стучащие зубы; мои руки проникали под кофту Джи и старались протереть его нежную бархатистую кожу до позвоночника, в то время как он буквально впивался в мой рот с явными намерениями достать извивающимся неуловимым язычком, который я с удовольствием посасывал и кусал, до моих гланд. Руки его фривольно изучали моё тело и с особым удовольствием, трепеща, проводили кончиками пальцев по угловатым ключицам и яремной вырезке. Когда Джи второй раз оторвался от меня, то я увидел следы своей неуёмной страсти и захихикал: у брата блестел подбородок от моих жадных губ. - Я тебя всего обслюнявил, прости! – я со смешком принялся вытирать его лицо, но он отстранил мою руку: - Всё в порядке, Майк, лучше скажи, есть ли у тебя смазка? Этот вопрос поставил меня в тупик. - Судя по твоему растерянному лицу, такие вещи в твоём доме нечто вроде инопланетных пришельцев, - Джи слез с моих ног и, кинув мне джинсы, с неодобрением покачал головой. – Вот так и приходится всяким болванам в самые ответственные моменты бегать по магазинам в поисках любриканта. - На твоём месте я бы не зарывался, - мой голос тут же зазвучал враждебно, потому что меня опять начало неприятно покалывать: я так и не забыл, какую обиду нанёс мне Джерард, отказавшись от меня на долгих восемь лет. – Искупить свою вину одним минетом, пусть даже таким превосходным, и трахом не получится, так что настраивайся на то, что впереди у нас целая ночь, и мы её посвятим душевным излияниям. Джерард, я и вправду хочу во всём разобраться, чтобы в дальнейшем не было никаких недомолвок, а не заминать острые углы сексом. Жди меня, я скоро вернусь. - Куда ты? – крикнул он, когда я, натянув штаны, кроссовки и майку, кинулся в холл. - Возьму деньги и побегу в аптеку, она недалеко. Скоро буду!
Ну, да здравствует прелестный минет Это во-первых. Во-вторых Уэй-старший действительно отменная шлюшка (как бы не было не прискорбно, но это так).. В-третьих душевный порыв Майкла *___* Боже, Лис, от твоих фанфиков мне крышу несет :D Кстати, о мазохистке Алисии понравилось тоже. Почему-то всегда думала, что она любит "по-жестокому". В общем, как всегда шикарно, буря эмоций и страсти, описания... Пятерка и лучи любви!
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
