Рев толпы. Фанаты целой армией скандируют:  «эм си ар». Они требуют зрелищ. Обняться всем вместе наудачу. Майки, Рэй, Боб, Фрэнк, Джерард – все вместе.

А лихорадит снова, каждый раз перед выходом на сцену: от концерта к концерту, из месяца в месяц, из года в год. Как будто впервые.

Сейчас, пока стоишь за кулисами, внутри все клокочет, кровь циркулирует, словно раз в сто быстрее. Пытаешься выровнять дыхание – мандраж, волнуешься.

Пора идти. Точно знаешь, что сейчас, стоит тебе увидеть всех этих людей, которые пришли посмотреть на тебя, тут же отпустит, тут же снесет крышу. Так, что захочется валяться на полу в диких конвульсиях, нежно насилуя гитару. Так, что захочется облизывать микрофон, пытаясь устоять на месте. Дух захватывает, верно?

Для каждого из них ты – целая жизнь. Девчонки в первом ряду ревут, растирая потекшую подводку по щекам – они, быть может, плачут от счастья, ведь им так трудно поверить, что ты сейчас стоишь перед ними. А они перед тобой.

У каждого из них отдельная жизнь, каждый – личность. Но их объединяет нечто, нечто, которое заставляет магическим образом весь зал петь единым голосом, как будто это одно живое существо.

Стоишь и не можешь пошевелиться, кажется, что там пучина болота – прыгнешь и не вернешься. От таких мыслей прыгнуть хочется даже больше.

Зажигать стадионы. Кто бы мог подумать, что все эти люди пришли слушать твою музыку, что у них в комнатах висят плакаты с твоими фотографиями, что они о чем-то мечтают, фантазируют, живут так, как ты когда-то жил.

Но теперь ты стоишь по ту сторону баррикады. Ты никогда не посмотришь на себя их глазами, зато у каждого из них есть шансы посмотреть на толпу так, как смотришь на нее ты. Смотря, кто чего добьется.

Вот Джерард. Он говорит «Привет Лос-Анджелес!» в микрофон, а люди в зале беснуются пуще прежнего. Они словно сошли с ума. И ты вместе с ними.

Подумать только, вчера ты был еще в Джерси, а с утра ты уже сидишь в аэропорту, ожидая рейса в ЛА.

Хочется чего-то настолько сильно, что, кажется, сейчас разорвет от эмоций, ощущений.

Хочется чего-то, а чего – не понятно. Прыгаешь по сцене, как умалишенный, и все равно чего-то не хватает. Смотришь на Джи, он старательно работает на публику, он такой, как обычно, но не такой, каким он бывает наедине с тобой. Секундное желание настолько молниеносно приходит в твою голову, что даже не сразу получается все обдумать. Ты просто подходишь, хватаешь его за обе щеки и тащишь к себе, соединяя ваши губы вместе. Странно, что он пытается сопротивляться – ты что, все же видят! А ты только крепче прижимаешь его к себе, так, что последний припев Famous Last Words за него допевает Рэй.

Хорошо, что за гитарой не видно стояка, а то это было бы уже чересчур.

Все смотрят на тебя, как на больного, фанаты восторженно верещат, мерцают вспышки фотокамер, а ты словно под кайфом, абсолютно не держишь себя в руках, да и дрожащим в коленках ногам тоже не стоит доверять.

Доигрываешь последние песни кое-как, не слушающимися одеревеневшими пальцами, кланяешься нескольким тысячам свидетелей вашего маленького с Джерардом перфоманса, и скрываешься где-то в закулисье.

Пресс-конференция, очередное интервью. Просто переждать полчаса, максимум час.

Майки молчит, сосредоточенно глядя в одну точку, Джер философствует о вечном, он во всем видит прекрасное. Вот его спросят о том, как он относится к яблокам, а он раздует из этого целую тираду о смысле жизни. И это его фирменное словечко-паразит: «ну, ты знаешь».

Сосредоточенно слушаешь, попутно разглядывая черты его лица.

– Фрэнк, скажите, хотели бы вы завести семью, не планируете ли вы жениться? – вот интервьюер вспомнил и о тебе.

– Нет, – отрезаешь ты, вспомнив свою первую девушку, с которой вы встречались еще в школе (полгода или год), и морщишься. Звали ее Джамия, если память не изменяет.

Когда закончится эта бессмысленная болтовня? Едва сидишь на месте.  Наклоняешься к Джерарду и что-то горячо шепчешь на ухо, его выражение лица меняется, едва он осознает сказанное.

– Извините, вынужден преждевременно вас покинуть, спасибо за вопросы, – пожимаешь руку журналисту и выходишь из комнаты, чтобы не видеть удивленных лиц ребят. Получилось как-то слишком надменно.

Джерард Уэй осторожно идет по темным катакомбам концертного зала, явно выискивая взглядом Фрэнка. Он еле отделался от остальных парней, чтобы отправиться на поиски. Отличная перспектива – всегда скрываться. Чья-то рука резко хватает его за ворот черной рубашки и рывком затаскивает в какую-то зашарпанную гримерку.

– Ммм, Фрэнки, – облегченно выдыхает Уэй, как только чувствует жгучие следы поцелуев любимого на своих губах.

В ответ только неровные вздохи, рубашка летит куда-то в угол, вот он тянется к ширинке без каких либо прелюдий и слов.

– Ты сумасшедший, – произносит Джи, – Сумасшедший, что ты вытворял на сцене? Еще немного, и я трахнул бы тебя на глазах у всей толпы. Или, еще хуже, забыл бы слова песни.

– Меньше слов,  – отзывается сухим голосом Фрэнк, низким и хриплым, как бархат, который обволакивает, как кокон.

Уэй пришел в себя, только когда осознал, что его член находится в бесцеремонных и холодных руках Айеро.   С одной стороны это было как-то нереально, дико, но с другой… Почему Фрэ мог вести себя, как невинный ребенок, то вот так развратно, нагло, будто ему нужен только жесткий животный секс.

Без стонов, тихо и быстро оба кончают друг другу в руки, даже не зажигая свет.

– Увидимся вечером в номере, Джерард, – мокрый шепот у самого уха.

Джи стоял ошарашенный посреди старой гримерной, так и не понимая, что произошло, происходит. Что все это значит? Ну неужели Фрэнк встречается с ним только потому что хочет разнообразить свою сексуальную жизнь, как он это делает с многочисленными незнакомыми девчонками, на существование которых приходится закрывать глаза? Откуда знать, не пошел ли он сейчас на свидание к одной из таких, чтобы увидеться один раз? Не хотелось быть использованным, таким, как все. Черт, а если он рядом даже не из-за какого-то секса, а просто из жалости?

Джерард тонул в пучине эмоций, только что у него было ошеломительное настроение, и вот он уже разбит, сокрушен собственными мыслями.  

Майки всегда говорил ему: «Не надо читать между строк, хватит раздувать из мухи слона!», да и хотелось бы, только никогда не получалось.

– Ну и что ты смотришь на меня? Неужели думаешь, что я верю, что ты меня любишь? – Джерард с трудом чеканил слова Фрэнку, который лежал рядом на кровати в номере, – Почему ты вообще со мной, неужто я заслужил это чем-то? Из жалости, может?

– Джерард, я, – Фрэнку было и слова не вставить посреди потока вопросов, которые сваливал и сваливал на него Джи, – Послушай…

– Или я просто отличная секс-игрушка на время? Да тебя наверняка Майки уговорил со мной повстречаться, чтобы я не действовал никому на нервы своим нытьем! Не знаю, что должно произойти, чтобы я поверил в правдивость всего этого. Да зачем я тебе такой? Ты идеальный во всем, у тебя куча друзей, баб, фанаты от тебя без ума. Ну зачем тебе я?

– Джерард, потому что я…

– Да кому вообще я нужен? Даже даром? – на Уэя нахлынули древние, давным-давно запрятанные в шкафу со скелетами, подростковые комплексы, – Ты слишком хорош, для такого, как я. У меня даже характер дерьмовый, почему ты до сих пор не ушел?

– А ты что, так хотел бы, чтобы я ушел? Не дождешься, даже не мечтай. Знаешь почему? Знаешь? Потому что я тебя люблю, хочешь верь, а хочешь нет.

– Не любишь.

– Люблю, – Фрэнки заглянул Джеру в глаза, – Был бы я сейчас с тобой, если бы не любил? Перешагнул бы через все свои принципы, если бы не любил? Да отсосал бы я тебе, в конце концов, если бы не любил? Знаешь… Мне тоже нелегко даются эти отношения, потому что чувствовать себя геем – не самое приятное. Но с тобой я готов плюнуть даже на это, потому что ты замечательный, чертов Уэй.

– Фрэнк, – Джерард уткнулся носом в плечо Айеро и улыбнулся. Он был не только его любовью, но еще и замечательным другом, – Я тебя так люблю, невообразимо. И только представить себе, что ты на столькое идешь ради меня, я… просто очень боюсь потерять тебя.

Гитарист только похлопал Джи по спине, мол, все в порядке, не переживай.

– Мне остаться ночевать у тебя или уйти? – спросил он.

– Останься, – немного жалобно получилось у Уэя, – Иначе я просто не засну.