Опять не спится, сижу в своем номере, печатаю что-то не ноутбуке… Завтра опять концерт… Стоп, даже уже сегодня. Что ж, фанатам нравятся круги под моими глазами. Весь такой мрачный, бледный, колючий, непреступный (и чего делает на моем лице эта злобная ухмылка?..) Наивны те, кто считает, что в жизни я не такой.
С самого детства был эгоистом, считал себя чуть ли не королем. "Знатный род". "Голубая кровь". Но со своеобразным сдвигом, которым являлось то, что я не переносил общество. Мне не становилось плохо, я не падал в обморок, находясь среди людей, мне просто до жути хотелось быть в одиночестве. Я не находил общих тем для разговора, общих или похожих мыслей с другими. Моими друзьями были фантазия и размышление.
Родительский дом, напоминавший замок, был самым наилучше подходящим местом для меня с друзьями, и я старался проводить там как можно больше времени. Мне в этом почти не мешали. Райончик, в котором мы жили был наполнен людской нечистью , так что родители, которые все же заботились о своем ребенке, не стремились вышвыривать меня одного гулять. Лучшим местом для прогулки для меня всегда оставался наш дом, но в своей комнате я тоже не отказывался сидеть, там было лучше всего оставаться наедине со своими друзьями.
В детстве мой уголок в этом доме представлял собой идеал чистоты, и дело даже не в маме, я сам любил, чтобы все там было чисто и приятно пахло. Но с бунтарского подросткового возраста…
Это началось лет с тринадцади-четырнадцати. Я знал о жизни уже достаточно много, даже можно сказать очень много (некоторые, бедняги, так до старости и не узнают многого, что есть в этой жизни и что их подстерегает за каждым темным или даже светлым уголком, хотя, наверное, это им только в счастье, скажите, кто из вас не отдал бы многого, чтобы не знать столько жути об этом мире). Фантазия тоже давно повзрослела, а размышление стало глубоким, и не о каких-то мелочах типа разнообразных принципах глупых людишек, а о всем этом гребанном мире, его гребанном устройстве, и комната представляла собой нечто вроде копии того, что творилось в моей голове. И в свою комнату, как и в свое сознание я не разрешал никому вторгаться.
Стены были сплошь завешаны текстами с мыслями, стихами, моими рисунками, представляющими в своем большинстве абстрактную жесткую психоделию, не обходившуюся без крови, мистику, чаще всего мультяшную (которая единственно являла мои идеалы, а не их противоположность), ночные пейзажи испорченной природы. Пол был толстым слоем покрыт всевозможными бумажками, вещами и прочим расходным материалом, около кровати лежала куча проводов от всевозможных наушников и зарядка от огромного акамулятора кассетника, по ним текла моя жизнь, я ни дня не мог прожить без музыки. Она превратилась для меня во что-то подобное воде или кислороду. И если фантазие и размышление можно назвать друзьями, то музыка была моей любовью, она владела всем моим сердцем, целиком. А кровать представляла собой чистый беспорядок, и понимать это надо буквально! Она была завалена бог знает чем, и какой-то одеждой, и кучей подушек, музыкой и видео, предметами жизненной необходимости… Но все это было чистое! Я не позволял себе дотронуться грязными руками до «кроватного хлама», а само белье менял чуть ли не как в пятизвездочном отеле, и каждый раз установленное барахла кидалось обратно в кровать. Без хлама я не мог спокойно заснуть, и когда мы ездили с родителями куда-то на отдых или к родственникам, спал я все время плохо.
Одним словом, вся комната представляла собой ненависть к миру, устойчивое понятие которой у меня зародилось как раз в выше описанном возрасте (вот говорю я все: было, было, а ведь многое во мне из чувств, эмоций, вещей, их понимание остались неизменны, но об этом позже).
Я еще ничего не сказал про школу. Ну в принципе, что говорить про это адское место с водоворотом людей, название которого до сих пор меня бесит, а иногда пугает.
До тринадцати лет школа не представляла для меня ничего большего, чем пункт наблюдения и место, где нужно целыми днями сидеть и слушать нудные лекции и разрисовывать парты. Иногда показывалось что-нибудь интересное. За одной из лестниц висел большой каркас с каким-то старым панно, я любил сидеть рядом с ним и разглядывать все вокруг, слушать, что творится на лестнице. Однажды я заглянул за него, там был вафельный рожок от мороженного. Казалось бы, просто мусор, но мне это было очень интересно. Он был засунут прямо между стенкой и панно, засохший, смятый, обгрызенный. Всю эту прекрасную картину дополняла светло-коричневая выпуклая пористая высохшая лужица, затекшая на каркас – бывший шоколадный пломбир. Я долго разглядывал эту хрень, которая не представлялась наверно никому кроме моих глаз. Не знаю, почему мне это так нравилось, видимо, я имел предрасположенность к реализму*.
Там же, под лестницей, часть облезшей стены была забрызгана кровью, маленькие кирпично-красные пятнышки заставляли меня фантазировать над тем, что здесь могло произойти. Было довольно интересно над этим думать в этой скучной школьной жизни. Наверно это было самое мрачное заброшенное место школы, краска слезала пластами, пол был усыпан штукатуркой с низкого «потолка» - обратной стороны лестницы, без пыли и паутины не обходилось. Кажется, никто кроме меня и владельца крови на стене не имел интереса к этому углу.
Помню, в походе с классом (единственное общественное мероприятие, на котором я был, и на которое впихнули своего слишком уж отстраненного от людей сына мои родители) многие рассказывали байки о нашей школе, про то, что это здание высасывает ежегодно по несколько жизней с момента его постройки. Это было действительно так, но, скорее, дело было не в мистике, а просто в проблемах этого мира и в людях, которые не умеют жить. Один парень сбросился с крыши школы. Старшеклассница была изнасилована и убита в саду строения. Ребенок был искалечен, (и скончался в реанимации) упавшим перекрытием незаконченной пристройки школы. Входить туда запрещалось, но его упорно не сносили до этого случая. Учитель труда повесился в своем кабинете, другая учительница была кем-то, возможно даже случайно, заперта в подвале. Труп был недельной давности, когда охранник обнаружил его, спустившись осмотреть трубы. Можно еще долго перечислять… Одним словом, это было место, где все боролись за жизнь, а имеющие обязанность следить за присутствием спокойствия, отказывались видеть, что творится между учениками и другими людьми. Ни один не мог оставаться в стороне, здесь были короли, их подданные и палачи, не имевшие личной свободы, но мне, почему-то досталась роль стороннего наблюдателя, и я не числился в этом средневековом царстве. Моя странность пугала многих, и меня считали ненормальным, поэтому отстраненность между мной и обществом была взаимной. А может это были мои гипнотические способности, и все на самом деле подчинялись моему уму? Я был от всех отделен, потому что так хотел. Вот таковой была моя школа. А потом…Потом пришла одна новенькая, с таким бледным худым лицом и черной взъерошенной прической, так, что казалось, будто она не причесывается вовсе. Я чуть с ног не свалился, когда увидел, что она сидит под моей любимой лестницей. Тогда я увидел ее впервые.
- Ты кто?
- Джейн, – и даже не потребовала поздороваться, это мне очень понравилось, – а ты? –Жестом пригласила она сесть рядом.
- Джерард Уэй.
- Интересно… Интересное имя.
- Ненавижу его. – И на ее, и на моем лице было только безразличие. – А ты не похожа на других.
- Почему же?
- Ты, как и я не сменила ни разу выражения лица с момента начала нашего разговора. Я замечал, так не бывает с обычными людьми.
- Возможно.
Я наконец сел и начал разглядывать ее странноватый вид: длинные полосатые черно-белые гольфы, потрепанные дешевые кеды, короткие джинсы, длинная узкая рубашка с черным бантом, туго затянутым на шее. Ее глаза были накрашены тонким слоем черных теней и добавляли трупные синяки к ее бледному лицу, на руках красовались черные перчатки с нарисованными на них вручную косточками. Все ее части тела, кроме мертвенно бледного лица были закрыты. Мне она понравилась, правда эгоизм давал о себе знать, все ж меня раздражало, что она пришла под мою лестницу. Но это место вовсе не принадлежало мне, так что нельзя было ее выгнать.
- Почему ты перешла из психушки в эту школу?
- Что?
- Ой, просто, почему ты перешла в эту школу?
- Я не вникала в причины, мне все равно, где сидеть на уроках…
- А ты точно не из психушки?
- Неа…
- Жаль. – На этом разговор был окончен, благодаря моему уходу.
В следующий раз я увидел ее через неделю, там же, под лестницей. Я как раз в очередной раз рассуждал о пятнах крови на стене. Она вошла, как ни в чем ни бывало села недалеко от меня и начала рыдать, вот так, ни с того, ни с сего. Я был ошарашен, смотрел на нее и не мог сдвинуться с места. Почти никогда я не видел людей, которые плачут так близко от себя. Иногда конечно проливал детские слезки Майки, но это бывало только когда он падал, больно ушибаясь, или, когда у него не получалось что-то, как нормальный ребенок. Но тут были отнюдь не детские слезы. Джейн была явно не в порядке, а я стоял рядом, согнувшись под низким потолком, и не знал что делать. Просто стоял рядом… Неожиданно плачь прекратился. Ее глаза были еще влажные, а тонкие бескровные губы незаметно подрагивали. Наконец-то бессердечный придурок по имени Джерард решился к ней подойти. Я просто дал ей носовой платок и свои солнцезащитные очки. По-моему, она тогда улыбнулась, потом вырвала листок из блокнота, положила его на массивный кусок штукатурки, одела мой «дар» и спокойно вышла. На листке была неумело нарисованная мультяшка, с большими глазами и лапами, черными висячими ушами и надписью внизу: «спасибо, Джерард Уэй». Меня смутило то, что надпись была сделана заранее, но я так и не удосужился поинтересоваться почему. Это было просто не нужно. Наверняка, она ожидала этого вопроса и хотела показать мне, какая она предусмотрительная, а это попахивало показухой превосходства, поэтому я лишил ее этой возможности. Как же хорошо, что я изучал характеры людей так долго.
На следующий день она села рядом со мной на автобусной остановке после школы.
- Спасибо, они мне очень пригодились, - возвращала она мне очки, на которых еще и красовался маленький красный бантик – утеха девчонок.
- Не за что.
- И ты не хочешь знать, что тогда со мной было?
- Мне кажется, это не вежливо, мы ведь почти не знакомы. Не так ли? – Придумал я на ходу и уже был не рад, что разрешил ей продолжить разговор, так как меня вовсе не интересовало то, что хотела поведать мне Джейн.
- Возможно. – «Возможно» было возможно ее любимым словом. – Я не против познакомиться, думаю, тебе можно будет сказать.
- А что надо делать, чтобы быть достаточно знакомыми? По-моему, надо гулять вместе, истошно хохотать, рассказать о себе кучу всего, ходить друг к другу в гости и еще делать кучу всякой несуразицы. – Как я ни старался быть грубым, на нее это не действовало.
- Возможно… - Да меня достало уже твое «Возможно»! – Ты ни с кем не дружишь?
- С братом, иногда с собой. – Буркнул я, приостановив список, боясь проговориться про своих «друзей».
Она заулыбалась и хихикнула. Вдруг мне стало почему-то стыдно, за то, что у меня действительно никогда не было друзей, и я сейчас ей так грубил.
- Все можно исправить. Я хочу, чтобы мы были друзьями.
Эх, как можно быть таким оптимистом, видимо жить она точно не умеет, но я решил подчиниться на этот раз и ответил:
- Можно попробовать.
- Отлично, тогда я начну рассказывать о себе! - О боже… Я попал.
Ее долгий рассказ ни о чем я почти прослушал, думая о том, что я впервые согласился подружиться с кем-то и не знал, как отношусь к этому. С одной стороны теперь я меньше времени могу быть один и должен вникать в болтовню этой девчонки, но с другой стороны все это было чем-то новым для меня, и лучше было это познать, чем потом окончательно опоздать.
- А еще я люблю слушать Iron Maiden и люблю рисовать…
- Ты тоже их слушаешь?! – Я воспринял только ее последнюю строчку долгого монолога.
- Да, почти каждый день, - мило улыбалась мне Джейн.
- Шутишь?! Да без их музыки и дня прожить нельзя!
- Возможно в другие дни я не живу, - она снова улыбалась и в первый раз посмотрела мне в глаза. Опять я почувствовал укол, появившейся из ниоткуда, совести, но тут же скривил лицо и выдал:
- А рисуешь ты неважно, Джейн.
К моему удивлению, она расплылась в широкой улыбке и к моему облегчению, наконец-то оторвала свои глаза, странновато-темно-серого оттенка, от моих.
Снова начался ее монолог о том, как бы она хотела походить на великих художников в рисунке, но давно поняла, что в ней нет таланта. Так мы прошли по тротуару еще минут десять, прежде чем она замолчала. Тут я заметил, что мы подходим к моему дому, а мне очень не хотелось, почему-то, чтоб она знала, где я живу. Остановив ее, я снял с себя галстук, дал ей и ушел, за пару метров от дома спрятавшись за кустами, наблюдая за ее действиями. Джейн стояла, улыбнувшись, и смотрела мне в след, затем просто развернулась и пошла в обратную сторону.
На следующий день она, конечно, пришла в моем черном галстуке, который отдала мне в конце дня. Девчонка предложила пойти к ее дому, из вежливости я согласился, но как только мы подошли, я сослался на «очень важное», а главное «существующее» дело и ушел.
Так, иногда каждый день, иногда и не каждую неделю мы виделись, сидели под лестницей, гуляли, молчали и болтали. Я становился каким-то другим, общался уже более охотно, и даже рассказал ей немало о своем детстве. Иногда я даже брал ее за руку, а когда она плакала, что случалось довольно часто, я обнял ее, один раз. Это было так странно, она не оттолкнула меня, а наоборот ответно обняла. Оказалось, Джейн вовсе не была холодным трупом, тепло ее тела слилось с моим, и камень, который был в моей груди, наконец, стал приобретать очертания сердца.
Когда мы расстались, я ничего не помнил из своей жизни кроме этих объятий и не спал всю ночь. На следующий день я понял, что даже разговаривать нормально не могу, нормально не могу думать о чем-то другом, кроме Джейн. Что-то во мне сломалось? Я ничего не мог понять… Почему так происходит… А она просто подошла ко мне как ни в чем не бывало и обняла. Я ужасно испугался этого и вырвался. Казалось, я сейчас взорвусь. Я никому никогда не позволял прикасаться к себе без разрешения. Зрачки сузились, в недоумении и приливе еще кучи непонятных чувств я смотрел на нее и не мог сказать ни слова. Вдруг, неожиданно для самого себя я схватил перепуганную бедняжку Джейн за руку (хорошо, что она была в перчатках сегодня) и потащил по направлению лестницы.
- Ты что делаешь?! – Наконец выдавил я из себя слова.
Она молчала, видно было, что она хочет извиниться, но и одновременно не понимает, за что.
- Ты кем себя возомнила??? Я Джерард Уэй! Ко мне никто не смеет прикасаться без разрешения! Я тебе не кукла, не мягкая игрушка, и не милая лохматая собачка с хвостиком!
- Я… Я думала…
- Ты думала?! Если я обнял тебя вчера, это не значит, что мы теперь будем ходить под ручку и обжиматься на каждом углу!
- Я думала, ты мне друг…
Она развернулась и ушла.
Друг… Просто друг. Конечно, мне не додуматься до такого простого! Она же не хотела сделать ничего плохого. За что я так с ней… нельзя подходить ко мне людям, все правильно делают, что сторонятся ДЖЕРАРДА УЭЯ!
В школе Джейн сегодня больше не наблюдалось, но когда я шел домой и подбирал слова и действия для оды с извинениями (что было для меня крайне трудно – извиняться в первый раз), раскаиваясь каждой пивной банке на дороге. Джейн сидела на лужайке у моего дома и напевала «Killers»**, что довольно смешно получалось с ее милым голосом. Я весь побледнел… Я же еще не полностью продумал, что ей сказать, что делать… Вдруг я опять наору на нее ни за что ни про что… Но пока я становился все бледнее и бледнее, побивая рекорд, поставленный простыней суперлюкса в Нью-йоркском отеле Plaza, Джейн оказалась уже в одном шаге от меня. От неожиданности малыш Джерард вскрикнул.
- Может, попробуем еще раз? – Сказала она, протягивая руку к моей.
Я послушно обнялся с ней, надеясь, что упаду в обморок. И это, о да, случилось.
Очнулся я в совершенно незнакомой комнате, сплошь увешанной фиолетовыми ленточками и с полосатой черно-белой мебелью. «Странно, что я попал в рай», - подумал я и усмехнулся своим дурацким мыслям. Тут обнаружилось, что моя похитительница стояла у зеркала и красила тушью свои невинные глазки, пребывая в, мягко говоря, непривычном для меня виде. Оказывается, у милашки Джейн было неплохое сложение тела. Я, было, хотел отвернуться к стенке, но свалился с кровати, больно стукнулся локтем и взвыл. Девчонка подбежала ко мне и начала осыпать своей помощью. Зажмурившись, я поднялся с пола и взялся за стену.
- Джейн, быстро надень все остальное.
- Зачем?
- Не думаю, что ты учишься работать на проститутку.
- Но ты мне друг. Мне нечего стесняться перед друзьями.
- И много у тебя друзей?
Она взяла одеяло с кровати и завернулась в него, опустив глаза. Я обнял ее и погладил по плечу.
- Зачем ты красилась? – Моя челка концами касалась ее лица. – Ты же эмоциональна, как не знаю кто, вся тушь растечется, - продолжал я ее гладить.
- Дурак, – улыбалась она.
- Хм, возможно, но мне нравятся твои слезы они необычно чувственные.
- Джерард, ты будешь моим парнем?
- Нет. Я не хочу, чтобы ты страдала.
- С тобой мне как ни с кем хорошо! Ты никогда не ранишь меня!
- Извини, я не могу, ты многого не знаешь обо мне, я опасен. Мне надо очень много думать.
Я был погружен в мысли о ее словах и действиях насчет ее «необычного» вида сейчас.
- Ты всегда плачешь из-за своего бывшего парня «фотографа».
- Не…
- Это был не вопрос.
- Но… Н-но… Я же тебе ничего не говорила…
- Извини, я разочарован. Я пойду. И глупо было надеяться на наши отношения, девчонка.
Откуда я это действительно знал… Возможно я много размышлял и для определения причины случаев радости и горя у людей мне нужен лишь маленький намек. И он представился…
Как я хотел тогда услышать ответ «Нет! Джерард, ты что? Какой парень? Откуда такие дурацкие мысли все время в тебе? Единственный, кто мне нравился во всей жизни – это ты!»… Но я уже знал по ее сузившимся зрачкам, что это не будет правдой… Чертов эгоист! Да, чертов эгоист – мое второе имя! Поэтому она достойна лучшего! А меня достоин лишь я сам.
«Чертова Джейн! Чертов я! Зачем, зачем я позволил ей вторгнуться в свое сознание?! Зачем позволял нам обниматься и держаться за руки?! Зачем позволил дружить?! Почему все не кончилось, когда я наорал на нее?! Зачем она пошла извиняться?! Еще куча гребаных вопросов и ни одного ответа!» - орал грубый хриплый голос в моей голове. Тринадцатилетний Джерард Уэй шел под дождем и даже не замечал, что уже продрог и промок до нитки, и что его дом совсем в другом направлении, противоположном тому месту, куда он идет, хотя шел он в никуда.
За те пару минут, что я держал ее в своих руках, она успела оживить мое сердце и тут же, спустя пару секунд облить его серной кислотой… Каковы вам двухсекундные убитые чувства? Отравленные чувства…
Джейн ничтожество, я ничтожество, все вокруг ничтожны! Ничего не изменить! Так нахрена жить?! Я не нужен этому паршивому миру!
В тот вечер я не вернулся домой и до сих пор точно не знаю, что со мной случилось. Родители нашли меня примерно через двенадцать часов в больнице, почти в реанимационном переохлажденном состоянии. Через неделю я возвратился в адское место. Джейн куда-то исчезла. Мне было до глубины души наплевать куда, хоть в никуда. Все настолько изменилось после того дня. Наступил конец, начало конца, как казалось уже четырнадцатилетнему Джерарду.
Десять лет в тумане… Какие-то новые «друзья», веселый порошок и усмиряющие рассудок напитки. Помню, что окончил школу, художественную академию, даже мультик рисовал, потерял девственность с какой-то девкой после очередной пьянки, постоянно ругался с родителями, а с Майки было невозможно разговаривать, он был в глубокой депрессии, иногда я слышал его тихие истерики в ванной… Братик так беспокоился за своего любимого Дже.
11 сентября, 2001 год. Я включил телевизор. То, что я увидел… Я не мог представить себе… Я не понимал, что чувствую. Катастрофа, погубившая столько невинных людских жизней… А может они были нужны миру. Может их жизни оборвались на пути к началу. Люди не виноваты, что они люди… Черт, какой я эгоист! Что я сделал с собой?! Посмотри на себя, Джерард Уэй, в кого ты превратился, как ты жил! Вместо того, чтобы хотя бы помочь тем, кому можешь помочь! Стать, пусть не всему миру, но хоть кому-нибудь нужным! Мразь! Ненавижу! Посмотри, на что т похож?! Зачем ты пил?! Зачем вгонял в себя столько дряни?! А я знаю ответ! Потому что ты боялся мыслить реально, смотреть на этот мир и иметь за что-то ответственность! Трус! Эгоист! Что делать?! Что теперь делать?! Уже поздно?! НЕТ!!! Нет, нет! Еще не поздно все исправить! Я же осознаю, осознаю теперь все (откуда отлив этого грязного эгоизма?). Боже, как я испорчен… Я должен окончить этот ад! Я должен всем рассказать о своих чувствах! Я носился по дому, лихорадочно закуривая одну за другой…
Так появились мы – My Chemical Romance. Начинали, как все обычные рок-группы. Люди отзывались неплохо о нас. «Агрессия, мистика, кровь, смерть превосходно сочетаются в их музыке! Молодцы, ребята, подростки еще поносят вас на руках!» - местные неформальные вестники возносили нас как никого. Вот и наш первый альбом, воспринятый с небывалым для нас успехом, наше первое турне в трейлере, купленным бабушкой… Бабушкой, которая единственно всецело поддерживала меня в занятии музыкой. Но чего-то все же не хватало, весомого, важного, что бы добавило агрессии, действительное агрессивное бунтарское звучание, в которое можно верить, особенно подросткам, агрессивней которых, кажется, никого не найти.
Это был Фрэнки, Фрэнки был этим важным недостающим звеном (о существовании которого я конечно еще не имел никакого понятия).
Из-за того, что начинал потихоньку пропадать ажиотаж после создания группы, из-за отсутствия продвижения вперед и совершенствования, с полной силой опять нахлынуло, не успевшее еще пройти, пристрастие к алкоголю и наркотикам. Все участники группы переживали за эту дурацкую зависимость и не хотели лишаться своего фронтмэна. И вот, очередной концерт в каком-то небольшом пригородном клубе рядом с Джерси, веселое настроение, молодежь беснуется, ты тоже носишься по сцене, не понимая, откуда у тебя есть силы и как ты можешь дышать этой прокуренной духотой.
- Классно играете, все песни ваши наизусть знаю! А ты вообще раздолбай, носишься как будто у тебя шило в заднице! – услышал я хохочущего парня за барной стойкой, сидя там и нагоняясь после нашего выступления. – Кстати, я Фрэнк! – протянул он мне руку, выкрикивая свое имя во время очередного визга солиста следующей выступавшей группы.
- Джерард, – нехотя протянул я парню руку, отрываясь от стакана с алкогольной бурдой.
- А чего ты такой грустный, Джерард? – Меня изумляла его наивность и простодушие, с которыми он спрашивал меня, в то же время не имея на это никакого права. Гребанный панкушник.
- А чему радоваться? Я законченный эгоист, наркоман и алкоголик со сломанной жизнью… Вот создал группу, а все равно нам чего-то не хватает. Впрочем, ты никогда не поймешь меня, парень.
- Да ладно, друг! – Он назвал меня другом?! Анархист чертов! Да кем он себя возомнил?! – Неужели ты такой наивный, - это он МЕНЯ наивным назвал?! – что, думаешь, будто так все сразу будет? Мало одного желания и начала, надо искать, действовать. Знаешь, во скольких группах я переиграл… - Мне хотелось в этот момент, на этих словах хорошенько врезать ему, чтобы он наконец понял, кто такой ДЖЕРАРД УЭЙ! Чтобы этот парнишка учил меня жить?! Но я почему-то намертво был пригвожден к стулу и не сводил с него глаз и даже не мог поправить, лезшую на лицо мокрую челку.
- Хээй! Ты меня слышишь? Друг, очнись! Да что с тобой?! – Я хотел сказать, что все нормально и чтоб он отстал от меня, наконец, но губы не слушались. Я лишь почувствовал, что в желудке все сжалось и двинулось. Рвота солиста нашумевшей группы украшала барную стойку и стекала аж с двух сторон на пол…
Проснулся я снова в незнакомой комнате в одних боксерах, но совершенно прокуренный, значит, меня, слава богу, не мыли. В голове были только воспоминания о сильных мускулистых руках, каких-то возмущенных голосах, холодной воде и моих недовольных стонах, затем, о, вот, одеяло и мягкие подушки. Ммм, давно я так сладко не спал на таком мягко устроенном, заваленным всяким хламом, как у меня в юности, диванчике. Как же не хотелось вставать, наконец почувствовать, что кто-то ухаживал за тобой и уложил в этот маленький мягкий и свежий рай… Но пришлось, голова так резко закружилась и перед глазами все поплыло, когда я вылез, что я взвыл, пошатнулся и споткнулся о что-то мягкое, упав на него. Это оказался, невинно спавший рядом мой вчерашний знакомый Фрэнк, который быстро вскочил на ноги и кинулся ко мне. Он оказался тоже только в одних боксерах, однако татуировкам не было счета, на обеих руках, шее, торсе… Я чуть опять не сблевал от того, что представил, как ему их кололи. С детства до смерти ненавижу и боюсь иголок. О госпади, да у него еще нос с губой проколоты, и уши! Мазохист! Когда Фрэнки, наконец, поднял меня и убедился, что я могу стоять на ногах, я наконец увидел его в полный рост. Значит, это были его руки вчера, которые я помнил, я почему-то был этому рад и не хотел, чтобы кто-то другой касался меня. Хм… да мне вообще хотелось почувствовать еще раз его мышцы, гладкую кожу… Ммм… его тело… оно же такое красивое. Малыш, да ты идеален! О боже, о чем я думаю?!
- Оу, утренний стоячок? – улыбнулся мне Фрэнки, на что я понял, что у меня реально стоит!
- Фак! – Я быстро схватил подушку и прикрыл ей причинное место.
- Ой, да брось, ладно тебе. Я тебя понимаю. Зато у тебя нет проблем с эрекцией, как я вижу! – Не переставал улыбаться Фрэ, а меня почему-то вогнало в краску. – Я принесу кофе, - о, наконец то радостная новость, облегчающая произошедшее событие, - а, да, душ там, - показал он мне на спасительную дверь.
- Спасибо! – Произнеся и прикрываясь подушкой, побежал я к душу, на что услышал заливистый смех. – Ну чего ты смеешься? – Удивился я своему по детски обиженному голосу, когда бросил ему эти слова, забегая в ванную и захлопываясь, на что он еще больше заржал.
В душе я обнаружил свои чистые и сухие вещи, за что готов был расцеловать своего спасителя. Теплая вода и детский клубничный шампунь… Ох, я уже люблю этого малыша-панка. Но когда я дошел до зоны бедер, то понял, что, задумавшись, зашел в душ в боксерах. Наверно Фрэнк опять заржал, услышав мое «Фак!», донесшееся из за двери. Что ж, придется их постирать заодно. На славу Фрэнки. Джинсы были чистые, и я их мог надеть без нижнего белья. Когда я вышел и вытерся красненьким полотенцем, сохранившим сладкий запах его обладателя, я обнаружил, что улыбаюсь, а мое погибшее сердце бешено бьется, впервые за последние годы после той странной девчонки Джейн. Он мне нужен, мне нужен Фрэнки, он будет мой! Да, я уверен, он мне нужен, как никто!
Когда я пришел в угол, называемый кухней, кофе стояло, дымясь и привлекая своим ароматом, а Фрэнк, по-прежнему раздетый стоял рядом и попивал из другой чашки.
- Хм, а я думал, ты только в группах играешь, а ты, оказывается, еще и стриптизер отличный.
- А тебя это заводит? –Он похотливо подернул бровью, заигрывающе улыбаясь.
- Хмм… Я подумаю, красавчик, - рассмеялись мы вместе и я, довольный хлебнул кофе. - Так, что, играешь сейчас в группе, Фрэнки?
- Сейчас, нет, только ласкаю иногда свою малышку просто так, для себя, - показал он на свою потрепанную гитару, сплошь обклеенную всякими цветастыми картинками.
- А не хочешь к нам? – с надеждой, как можно более привлекательным голосом, открывая губы как можно слаще, почти с придыханием сказал я ему.
Пару секунд, смотря на мои полуоткрытые влажные губы, Фрэнк просто стоял, затем, сглотнув, тихо смог произнести:
- Да, Джер…
- Правда?!
- Да, а что?
- Не важно! – Вне себя от счастья (неужели оно?) улыбался я и вдруг понял, что мы обнимаемся, точнее, я обнимаю его… Малыш Фрэнки мой, никому теперь его не отдам, ни за что! Такого малыша, с краснеющими щечками…
- Я так рад! – вдруг воскликнул он (от чего прервались наши объятия), радостно, как может только ребенок. – Я был вашим фэном, о боже, а теперь буду играть с вами! Юхуу! Я люблю тебя, Джерард! – теперь он бросился меня обнимать, - Ой, извиняюсь, чего-то я совсем развеселился, - не слезала с его и моего лица улыбка.
- Может, все-таки оденешься? – прервал наше молчание мой шепот, только почему я шептал?..
- А мы куда-то идем?
- А ты как думал, - улыбаясь и продолжая шептать, сказал я. Стоп, почему на слове «мы» у меня так заколотилось сердце?.. Бля! Да что со мной такое?! Ладно, плевать, со мной теперь Фрэнки, и я его никому не дам! – Мы идем знакомиться с группой, конечно.
- А, это те, которые вчера так настаивали на том, чтоб увезти тебя на каком-то задрипанном фургончике.
- Ты что, меня украл?!
- Выходит, да… - его щеки так покраснели в тот момент… О боже, с каким милашкой я связался!
- Что ж, похититель, тебе крупно повезло. Иди, одевайся!
- Я быстро! – все еще покрасневший, он высвободился из моих объятий и побежал по направлению к шкафу.
Никогда у меня еще не было таких знакомств. Никогда я не относился к кому-то так тепло, буквально с первого разговора… Кстати, так обидно было самому себе, что вчера вечером я так грубо думал о нем. Это все было так для меня ново… Меня никто еще не видел раздетым на столько, а тем более не прикасался. Если, конечно, не считать ту девку, с которой я переспал на дне рождения Майки, точнее после него. Эта сука наверняка ничего не помнит, да я и футболку не удосужился тогда снять. Фу, ну и мерзость, лучше не думать.
- Я готов! – возглас Фрэнки вернул меня в реальность, - На чем едем?
- На трехколесном велике, конечно! На автобусе, надеюсь, доедем до моей квартирки.
Мы на удивление быстро преодолели немалое расстояние до моей захолустной квартиры на автобусе. Всю дорогу Фрэнки улыбался. Никогда не видел настолько счастливого человека так близко. Разве что только Майки, когда друзья подарили ему билеты на Smashing Pumpkins. От странного состояния, переполнявшего, по видимому не только меня, но и моего нового друга, мы не сказали ни слова в течение всего «путешествия», только переглянулись пару раз, улыбаясь, как придурки.
- Привет, Фрэ! Ну, здравствуй, пьянчуга.
- Я тоже тебя люблю, Рэй. Вы же уже знаете Фрэнка? – спросил я во время того, как Фрэнк уже общался с ребятами вовсю.
- Ну, ты даешь, брат! Ты че, думаешь, мы тебя разрешим первому встречному к себе домой бухого увезти?! Конечно, мы сначала узнаем его имя! Ну, как ночь провели? – подкалывающим тоном спросил он.
- Ну, ты засранец, Рэй!
- Что сразу Рэй? – отмахиваясь от меня и хохоча, бегал он по комнате. – Ну, все, ладно, сдаюсь! Ладно, ладно, извиняюсь! – безудержно хохотал он, как и остальные, глядя, как я уже раскрасневшийся стоял с грозным выражением лица над Рэем с подушкой в руках. А я просто кипел от этого грязного вопросика и их хохота. Как я, Джерард Уэй, могу выслушивать такое в свой адрес без дальнейших последствий?!
- Джер, ну, успокойся, правда, ладно тебе, - вдруг вступил Фрэнк.
- Что, хватит?! Выслушивать ваши насмешки, хватит?! Кто мне это еще говорит?!
- Тогда зачем малыш Джер привел сюда нового дружка для знакомства? – снова слащавым «милым» голоском вмешался разговорчивый Рэй.
- Фрэнк будет играть у нас в группе! Вам же нужен был еще один гитарист?! Забирайте! – с шумом хлопнув дверью, я вышел на улицу, ища судорожно в кармане сигареты, - Да факин офф! Куда я их дел?! Ладно, Дже, тише, всего лишь нервы. До ближайшего магазина пара кварталов, подумаешь заодно по пути… - тихо шептал я себе, злобно вглядываясь в прохожих, которые смотрели на меня, как на психа. -Я, конечно, погорячился… Интересно, что они там еще про истеричку Дже говорят… Фак, а что они делают с моим Фрэнки?! Стоп! С моим?! Фрэнки?! С какого я его так ласково называю и он мой?! Ааа!
- Чего ты так орешь то? – Споткнулся и упал опешивший Фрэнк, тронувший меня только что за плечо.
- Фрэнк??!
- Нет, Мона Лиза.
- Извини... Тебе не больно? – помог я ему подняться.
- Да что ты, очень даже приятно, - натянул он улыбку, потирая ушибленный локоть. – Чего ты так забеспокоился? Я же не девчонка.
Да да, согласен, в том то и дело, что не девчонка ты, Фрэнк Айеро.
- Извини. – Отпустил я его и продолжил идти к магазину.
- Джерард! Ну, стой, куда ты?
- В магазин. Я сигареты потерял.
- А у меня слабо попросить? – силой вдруг развернул он меня к себе, протягивая беленькую трубочку, и по совместительству успокоитель моих больных нервов.
- Спасибо, - осторожно, ничего не осязая, взял я свое спасение из его пальцев.
- А теперь, давай встанем и спокойно покурим, окей?
- Окей… - мрачно отозвался я.
- Прости Рэя, пожалуйста, за эти слова, мне, правда, жаль. – Голос… Его голос, такой мягкий и успокаивающий.
- Да знаем, летали. Сам я виноват. Знай, я самая настоящая истеричка, так что не стоит устраивать подобного. – Читал я отрывок инструкции по мерам безопасности против меня для нового пользователя, стряхивая пепел и затягиваясь вновь, выпуская горький полупрозрачный, всеопоглощающий дым.
- Я понял, - расплылся он в улыбке, перестав теребить колечко в губе.
- Хе, чему ты тут улыбаешься? – теперь, затягиваясь и блаженно выпуская дым, опершись на стенку и рассматривая свои грязные потрепанные кеды, разговаривал я с Фрэ. – Тут уже паниковать надо и бороться, а не лыбиться.
- Просто это необычно. Ты странноватый.
- И что в этом хорошего? – вновь затягиваясь…
- Не знаю, мне нравится.
- Эм… Чего??
- Мне нравится, что ты так себя ведешь.
- С какого перепуга?! Я эгоист, истеричка и псих чокнутый с расстроенными нервами, тебе нравится?!
- Да… - необычно тихо сказал он вдруг.
- Ну, ты сумасшедший. – Усмехнулся я. – Как тебе там ребята?
- Да нормально. Ой, нет, прости - очень клево! Я все еще не могу оправиться от того, что я теперь в My Chemical Romance… Невообразимо, просто!
- Ну, я рад, - наконец, прошибло меня улыбкой. Все-таки рядом с этим малышом мне было как никогда хорошо и спокойно на душе. – Фрэнки?
- Да?
- А можно я опять у тебя переночую? Они меня достали уже… ты сегодня спи на диване! Я на полу перебьюсь или вообще не буду спать. Эх… да я бы к тебе насовсем переехал… а то у этих придурков привычка – вечно ошиваться у меня в квартире… Да и живу я не один, а с Майки. А с детства привык существовать один, в обществе мне до сих пор некомфортно. – Черт, зачем я ему это все говорю… Эгоист хренов!
- Конечно! Мы же теперь друзья! – с размаху хлопнул он меня по плечу, отвлекая от мрачных мыслей.
- А, ну да… - как я ни старался, больше мое настроение не поднималось.
- Только, с тобой все в порядке?
- А? Я не расслышал.
- Да нет, ничего. – Почему-то прижался ко мне Фрэнк. Не смотря на свой маленький рост, он был настолько милый, как пушистый щенок, и вел себя так же, шмыгал носом, зевал или чесался за ушком.
- Фрэнки… - вдруг перехватило у меня дыхание.
- Да.
- Спасибо, - тихо отпустил я его, - я прогуляюсь.
- Да, конечно, я пойду пока к ребятам. Мне кажется, мы слишком долго отсутствуем там, и они уже волнуются.
- Эти раздолбаи?! Их могут волновать, разве что пошлости! Фрэнк Айеро, запомни, у нас каждый сам за себя, и никакой речи о взаимной помощи, особенно великому богу Джеру, никто и за сто баксов не окажет, разве что за сто пять! – На этих словах я уже повернулся и начал уходить от него, показав на прощанье ладонь и воткнув наушники, и не видел его детскую улыбку, не слышал истеричный смешок.

*Реализм – здесь имеется в виду – направление в искусстве.
**«Killers» - песня из одноименного альбома 1981ого года хард-рок группы Iron Maiden.