Я начал вести свой дневник задолго до этих событий. И довольно продолжительное время не прикасался к нему. Не знаю, почему - то ли потому, что мне стыдно было заглядывать на страницы и понимать, каким идиотом я был, кропотливо занося чернилами на бумагу никчемной памяти совершенно пустые факты своей скучной биографии, то ли оттого, что в моей жизни начало происходить нечто по-настоящему подлинное. Наверное, по тому, ведет человек дневник или нет, можно смело судить, насколько насыщена его жизнь этими самыми подлинными, настоящими событиями. Я жил; забросив свой дневник, забыв про рисунки, я действительно жил эти несколько месяцев той самой жизнью, теми самыми часами и минутами, которые заставляют понять, что нельзя тратить время на перебирание мыслей, переживаний и того, что уже случилось - важно только то, что здесь и сейчас; только это и имеет истинную ценность. Потому что вчера уже прошло, а следующей минуты может никогда не быть - кто знает? Но это не имеет больше значения. Раньше я не понимал этого, теперь же точно знаю - но какой прок, если у меня нет сил и желания использовать это? И только теперь, спустя несколько месяцев, как все закончилось, я, наконец, отваживаюсь признаться себе в том, что моя жизнь снова стала прежней - пустой, никчемной. Серой. А, может, она никогда и не менялась, и не менялся вовсе я сам? Возможно, да. Возможно, я просто умело обманывал сам себя, выкрав искрящийся свет чужой жизни и выдав его за мой собственный; возможно, мне просто позволили купаться в нем... Но всё закончилось, и я не могу больше тянуть. Я хочу запечатлеть, сейчас и немедленно, на этих ненавистных мной страницах, события последних месяцев. Зачем? Чтобы перечитывать эти текста до конца своих дней, пряча в запертом ящике стола от жены и детей, которые рано или поздно у меня появятся. Чтобы сжечь тотчас же, как только я закончу. Или, как и многие подобные мне дураки, лелеять тайно глупую надежду, что каким-то мистическим образом этот дневник попадет к нему в руки - и он прочтет его. Когда-нибудь.
Сейчас всё, что я могу – сидеть и жадно вспоминать. С чего начать? Я сам не знаю. С первого дня? С того самого, первого проклятого дня? Стоит ли упоминать о том, как сильно в тот день у меня болела голова? Или о том, как мерзко, гадко, серо, сыро было на улице... И вправду, было преотвратно. Да и голова болела жутко. Не знаю, правда, почему меня черт дернул всё-таки сесть в машину в то утро и поехать в университет. Может, всё дело в том, что мне уже 26, а я до сих пор живу с родителями. Не знаю, не могу сказать наверняка. Я не большой любитель шумного общения с сопляками, большинство из которых как минимум на четыре года младше меня; но в тот день я предпочел торчать среди них на лекции, распластавшись по столу, беспрепятственно кимаря, положив голову на сгиб локтя не менее сонной однокурсницы и слушая мерное бормотание престарелого преподавателя. Всё лучше, чем сидеть дома с матерью. Тяжелые дождевые капли барабанили по стеклу, эхом отражаясь от стен аудитории, и меня клонило в сон все больше. Где-то надо мной, под высоким потолком неровно гудела, мигая, голубовато-молочная лампа. На заднем ряду перманентно шмыгал носом Мэттью Кирби. Я точно знал, что это он, потому что он вечно так делал. С его постоянными простудами и хроническим гайморитом все в университете заранее могли запросто догадаться о его приближении по этим жутким трубным звукам. Лампа, казалось, гудела все громче, донося до меня даже на таком расстоянии еле уловимые воздушные вибрации. Я сам не заметил, как уснул. Мне виделся уже, наверное, десятый по счету сон, когда что-то подо мной зашевелилось, и, в конце концов, мне зарядили локтем в ухо. Я дернулся, резко выпрямился и зажмурился от света. Наш лектор - он что-то говорил все это время, пока я пытался определить свое местонахождение - стоял у самого первого ряда, положив руку на плечо какому-то невнятного вида существу, и тем же нудным голосом, что и всегда, зачитывал с листа информацию, без которой я, скорее всего, прекрасно мог бы обойтись. Слух отказывался мне подчиняться, видимо, задержавшись где-то в пограничном состоянии между сном и явью, и я никак не мог различить, что он там бубнит себе под нос. Я заморгал, пытаясь хотя бы получше рассмотреть того странного субъекта - и у меня тут же нещадно зарябило в глазах от кошмарного сочетания цветов: зеленые узкие джинсы - и ярко-красная толстовка, ну и краски... Я никогда не считал себя особенно высоким, но это нелепое чудо было по крайней мере на голову ниже меня. Темные волосы - короткие, непонятно ассиметричные, с редкими выкрашенными проблесками белого и красного. Ну, чистый попугай. Большие глаза пытливо осматривали каждого студента из-под длинной челки. Только тогда, когда я успел более-менее основательно рассмотреть его своими близорукими глазами с третьего ряда, и сознание, наконец, начало просыпаться, я расслышал шепот, который волной прошел по аудитории. Джейн, моя соседка справа, мгновенно сориентировалась, и до меня долетели обрывки ее торопливого бормотания. Фрэнк Айро, очередной кусок живого мяса на скотобойню нашей публики. В университете было несколько особо жадных до подобных экземпляров живодеров, но об этом позже. Я немало удивился, когда понял, что парень попал к нам по переводу. Уж куда-куда – а в эту чертову шарагу, по моему мнению, ни один здравомыслящий студент не мог перевестись по собственному желанию. Лектор, наконец, закончил свою неразборчивую трепотню, сложил лист пополам, сунул в карман пиджака, отпустил парня - и тот, придерживая одной рукой лямку внушительного серого рюкзака, легко взлетел по ступенькам, быстро зацепил взглядом свободное место слева от меня - и плюхнулся рядом, так, что весь ряд тут же заходил ходуном. Я машинально придвинулся поближе к Джейн, готовясь снова уткнуться в нее и немного вздремнуть, но новенький, выпотрошив на стол добрую часть содержимого рюкзака, поерзал на месте, пыхтя, повернул ко мне голову и улыбнулся во весь рот.
- Ты ведь не против, что я здесь сел? - спросил он шепотом, наклоняясь над столом и блуждая взглядом по моему лицу. Дурацкая постановка вопроса. Я невольно скривился. Эта кофта была ему слишком велика, волосы сзади острижены намного короче, чем челка, падающая на лицо и почти полностью скрывающая правый глаз. На шее, ниже уха - довольно примитивно вытатуированный скорпион…
Не получая ответа, новичок улыбнулся еще шире, беспрестанно жуя непонятного кислотного цвета резинку, быстро мелькающую между его белыми зубами. Зубы у него были ничего; немного криво стоящие нижние, но, в общем - ничего. Мое сознание пыталось вернуть себе положенное сонное состояние, и цветастость этого парня действовала мне на нервы. Впрочем, как и его радостная улыбка. Я всегда был убежден в том, что улыбаться во все тридцать два зуба совершенно незнакомым людям способен только полный идиот; как и неприкрыто их разглядывать, будто они добровольно выставили себя в какой-то галерее на всеобщее обозрение.
- Ты уже сел, - хмуро констатировал я. Из-за того, что этот попугай чуть ли не лежал на столе, он казался еще меньше. Улыбка медленно сползла с его лица, глаза также пристально продолжали меня изучать - он даже убрал челку за ухо, такой я был интересный, черт подери... Я уже хотел сказать что-то по этому поводу, но Джейн бесцеремонно отпихнула меня острым локтем, заняв мой законный кусок стола и улыбаясь. Тяжело вздохнув, я откинулся на спинку сиденья, давая ей возможность поближе подобраться к вожделенному объекту.
- Салют. Я Джейн. Ты - Фрэнк Айро, да? - прошептала она так, что слышала, наверное, вся аудитория - по крайней мере, человек пятнадцать из передних двух рядов тут же повернули головы. Новичок снова заулыбался. Я успел подумать, что улыбка у него какая-то девчачья, неправдоподобно широкая, да еще и зажигается на его лице неожиданно и резко, будто лампочка. Я вперился невидящим взглядом в доску, успев заметить, как парень медленно качает головой:
- Только Айеро.
- Чего? - Джейн глупо захлопала ресницами. До нее вообще долго доходит.
- Не Айро. Аййййеро, - протянул он, старательно давя согласную и делая ударение на "е". Джейн снова моргнула - и вдруг пребольно ткнула меня кулаком под ребра:
- Ага, ясно. А вот это Джерард.
Я покосился в сторону парня, боясь, что он может снова переключиться на меня. Так и случилось. Большие каре-зеленые глаза снова изучали мое лицо. Черт, он что, всегда улыбается...
- Джерард? - уточнил он. Вот кретин…
- Только Джерааард, а не Джееерард, - поправил я нехотя. И вдруг этот попугай так неожиданно засмеялся, что я резко вздрогнул и повернулся к нему всем корпусом. Смех у него был звонкий и жутко дурацкий. Старик недовольно кашлянул. Фрэнк быстро прикрыл ладонью рот, смущенно краснея и снова переходя на шепот:
- А у тебя есть чувство юмора, - сказал он, словно глаголя истину, которой мне так не хватало в этой жизни.
- Смешно, - не унималось это недоразумение, переводя взгляд с меня на девчонку и обратно.
- Что смешно? - пробормотал я машинально, стараясь отодвинуть однокурсницу локтем и освободить себе, наконец, место для сна.
- Смешно, - повторил он; и вдруг, сморщив нос и продолжая улыбаться, выдал. - Джейн и Джерард. Забавно.
Я чуть со скамьи не грохнулся. Ей-богу, он и в самом деле болван. Кое-как оттеснив Джейн, я положил голову на скрещенные руки, отвернувшись от этого идиота и надеясь, что хоть теперь он отвяжется. Девушка бросила на меня осуждающий взгляд, поджимая и без того тонкие губы. Так что я просто закрыл глаза. Уснуть мне так и не удалось, потому что это разноцветное чудовище постоянно ерзало, крутилось на месте и пихало свою тетрадь, которая больно впивалась мне углом в плечо. К концу лекции я готов был его прикончить. Когда мы начали собираться, он долго рассовывал свое барахло по карманам рюкзака и, выскочив, наконец, в проход, бодро поинтересовался:
- А где здесь туалет?
Мне никогда не нравилась Джейн, честное слово. Но когда она безапелляционно сообщила: "Джер тебя проводит", - я просто встал, перекинул ремень сумки через плечо и, ни слова не говоря, вышел в коридор, по пути задев новичка плечом. Я был раздражен до предела и, боюсь, если мне пришлось бы таскаться с этим кретином по всему корпусу - я бы просто-напросто его прибил.

Глава 2