От его свитера теперь саднило шею. Без пяти полночь. Я не понимал, как он вообще мог его носить, для такой пытки следовало бы родиться носорогом. Зачем было тащить меня в задрипанный отель? Он уже бывал там, я четко это понимал. Половина второго. Почему он не подождал автобуса? Кошмарно жесткий свитер, черт возьми, я уже расчесал себе всю шею. «Все дело в том, что я не против». Три часа. Я вспоминал, как он сидел на стойке, улыбаясь, болтая в воздухе ногами. «Я хочу повторить». Так просто, много проще, чем я себе придумал. К пяти часам утра меня занимал один вопрос: он знал, что так и будет, и потому сказал, или же все-таки сказал – и потому я, черт возьми, не мог выкинуть его из головы, как ни старался? К семи часам я уже твердо был уверен, что он меня проклял. Было слишком жарко, и я почти что с ненавистью комкал одеяло ногами, а под конец и вовсе спихнул его на пол. Маленький ублюдок. Я начал было думать, что бы мог с ним сделать, если бы точно знал, что за это я не буду арестован; но, задержавшись на дыбе, мысли мои потекли в неверном направлении. Ведь он позволил бы, позволил, черт возьми – если только я не совсем сошел с ума. Мы были там одни, он сделал все, что можно, чтобы выманить и заманить меня – он бы позволил, что угодно. В районе десяти часов утра я мысленно назвал себя кретином, а к полудню уже вовсю ненавидел. В одном он, видимо, был прав – я слишком много думал, пытаясь проанализировать и осудить себя. Да, я его хотел. Не испытывая никакой дружеской привязанности, не ощущая никакого намека на нежность, я хотел, чтобы его подвижное, немыслимо живое тело билось подо мной. Поймав себя на том, что начинаю возбуждаться, я, чертыхаясь, поднялся с кровати и уселся рисовать - но уже через четверть часа яростно комкал в руке его штрихованный затылок. Я вновь улегся, и тут уже всерьез начал терзаться новой мыслью – а если все? Если завтра он уже не сядет рядом? Если не предложит никогда…

- Джи, ты не спишь?

Я так дернулся, садясь, словно только что занимался чем-то, что было, по моему мнению, бесспорно уголовно наказуемым, и крикнул явно громче, чем было необходимо:

- Нет!

Мать вошла, протягивая трубку телефона:

- Тебе звонят.

Мысль появилась и исчезла, как только она добавила:

- По-моему, это Мэттью.

Я взял трубку, устало растирая пальцами висок и косясь на мать. Она чуть укоризненно взглянула на меня и поспешила выйти.

- Да.

- Нет.

- Придурок.

- И я тебя люблю, дорогуша.

- О, мы сегодня в хорошем настроении?

- Не умничай, - он хмыкнул, пока я прислушивался к непонятным воплям на заднем фоне. – Я вчера хреново себя чувствовал.

- Никак не вымеришь оптимальную дозу?

Его голос стал совсем медовым – Мэтт отлично знал, как я ненавидел этот тон:

- Ну же, дорогуша, не злись, я был плохим и признаю это.

Я зажмурился, чувствуя, как начинает болеть голова:

- Кирби, чего тебе?

- Чем ты занимаешься? Помимо того, что валяешься на кровати и…

- Я валяюсь на кровати.

- Чудненько. Не хочешь немного подвигать задницей?

- Ты начал бегать по утрам?

- Все остроумнее и остроумнее. Ты чего такой жизнерадостный? Убил малыша Фрэнки и закопал его тельце в парке?

- Черт, я был уверен, что замел за собой следы,  - я хмыкнул, с удивлением отметив, как хрипит мой голос.

- Слушай, Кирби…

- Так вот… А?

- Что?

- Ты что-то начал говорить.

- Нет, ничего. Так вот?

- Так вот, ближе к телу. Тут у меня наметилась тусовка…

- Нет.

- Зану-у-у-да, - я почти что видел, как он скривился, уныло растягивая губы.

- У меня есть планы.

- Какие планы? Валяться на кровати и валяться на кровати?

- Нет, еще я бы немного повалялся на кровати.

- Это меняет дело. Ладно, кроме шуток, Джейн тоже тут, что явственно свидетельствует о высшем светском ранге…

Я сжал трубку так, что заболели пальцы, при этом изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал:

- Этот маленький ублюдок тоже приглашен?

- Кто, Фрэнки?

Снова «Фрэнки», господи, что за изврат? Я состроил трубке рожу.

- Его не будет, можешь быть спокоен. Я звонил ему, но он не в настроении. Так что натягивай свои лучшие джинсы и тащи сюда свой зад – твои драгоценные уши никто не побеспокоит, - он снова хмыкнул и затих. Мне не понравился его смешок и этот тон.

- И все-таки я выбираю кровать, - устало подытожил я. В трубке что-то зашуршало, и я услышал отдаленный голос Мэтта, пробубнивший:

- Сама разбирайся.

- Джер!

Я резко дернул головой, поморщившись:

- Джейн, спокойнее.

- Прости, - она хихикала. Полдень - и уже наклюкались, отменно. – У тебя все в порядке?

- Да, дорогая, все отлично. Не уговаривай, я не намерен препираться.

- Я и не собиралась, - ее голос зазвучал чуть обиженно. – Просто хотела узнать, как твои дела.

- Я уже сказал, все чудно, моя радость.

- Прекрасно, зубоскал. Ты вчера подбросил Фрэнка?

Как сказать…

- Подбросил.

- Без проблем?

- Какие могут быть проблемы, дорогая?

- Знаю я тебя.

Если бы, сестренка…

- Надеюсь, ты не сердишься. Три квартала, конечно, ерунда, но он был такой сонный, и я решила…

- Что? – я замер, чувствуя, как холодеют пальцы.

- А?

- Три квартала? Три чертовых квартала? – я, ей-богу, не хотел срываться, но это было чересчур. Джейн спросила осторожно:

- Джер, ты уверен, что нормально себя чувствуешь? Ты сам его отвез.

- Да. То-есть, да, я знаю. Мне казалось, что гораздо больше. Наверное, мы просто заболтались.

Девчонка рассмеялась:

- Заболтаться на пару минут? Он тебя уже не бесит?

- Уже не так. Джейн, слушай, - я перешел на шепот и тут же понял, какой это было ошибкой, когда услышал ее сосредоточенное сопение. Я опять повысил голос. – Ты знаешь его телефонный номер?

- Фрэнки?

Боже всемогущий…

- Да.

- Нет, но я могу спросить у Мэттью…

- Нет, не надо.

- А в чем дело?

- Да ни в чем. Он кое-что забыл у меня в машине, - черт возьми, так нагло мне давно не приходилось врать.

- Что-то важное? Я могу сказать тебе его адрес, он…

- Нет, это ерунда, не важно. Отдам в понедельник.

- Но я могу попросить Мэттью…

- Джейн! – взорвался я, и она мгновенно замолчала. Я закрыл глаза, вздохнул и продолжал спокойно. – Не надо. Говорю же, ерунда. Развлекайся, дорогая. И проследи, чтобы наш торгаш побольше налегал на гадость в жидком виде.

Джейн тихо фыркнула:

- Целыми днями только этим и занимаюсь.

- Вот поэтому у тебя и нет личной жизни, - заметил я почти ласково. Девчонка усмехнулась:

- Нет, просто ты слишком неприступный.

Я рассмеялся, как и полагалось, хотя мы оба знали, что это шутка лишь наполовину.

- До завтра, дорогая.

- Так ты приедешь завтра?

- Завтра и будет видно.

Итак, три чертовых квартала.

Днем отец уехал на корпоративную рыбалку – уже совсем не то, что он когда-то так любил, но развлечение собственного начальства давно уже стало его главным хобби.

Три долбаных квартала. От остановки – семь минут ходьбы от силы. И тот отель в нескольких десятках миль от города. Отлично. Но зачем? И почему я, черт возьми, так прицепился к Джейн? Я могу выдумать хоть тысячу причин. Но моя шея все еще чесалась.

К пяти часам я изнывал. Я хотел убить его за то, что он сделал, но еще больше – за то, как легко, играючи это у него получилось. Валяясь на кровати, я разбирал музыкальные диски - и доводил себя, смехотворно и бесповоротно, орущей из динамиков и раз за разом повторяющейся мелодией, которая какого-то черта способствовала именно тем мыслям, от которых я весь день пытался избавиться. К шести часам я понял, что окончательно рехнулся. Мое сумасшествие дошло до того, что я на несколько секунд пожалел о том, что не узнал у Джейн этот проклятый адрес. Я лежал на животе, свесив голову с кровати, и, как последний идиот, раскрывал и закрывал коробку одного из дисков на полу, слушая щелчки и стараясь подстроить их под ритм мелодии. Мать, судя по всему, затеяла готовку, и в воздухе витал чуть уловимый запах подгоревшего изюма. Я щурился от дыма, хотя не курил уже больше получаса, но слишком лень было вставать и открывать окно; хрипло вторил солисту: «Bite the hand that feeds», - запинался, потому что не помнил, когда последний раз слушал этот альбом, почти начисто забыл все слова – и продолжал до отупения, до бесконечности щелкать проклятым пластиком. Звонок я слышал очень четко, нехотя приподнялся, чтобы глянуть на часы. Но я рехнулся, черт возьми, действительно, рехнулся. Было слишком рано, отец не собирался возвращаться минимум до десяти часов. Я мгновенно дотянулся до стереосистемы и убавил звук. От напряжения сводило мышцы, но я лежал все так же, выгнувшись и приподнявшись на локтях, и слушал, слушал, слушал бесконечно, под слабый шелест музыки и под шаги часов. Если это Джейн, черт, если только это Джейн – клянусь, я точно знал, что пришибу ее на месте. Но этот шумный топот по ступенькам в тот момент я бы не спутал ни с каким другим. Ублюдок, демон, маленькая дрянь. Я скатился к краю, чуть не рухнув на пол, вскочил и еле устоял, с треском раздавив ногой один из дисков. Я метнулся к двери за секунду до того, как он вбежал - такой же, как тогда, распахнутый и в куртке, с улыбкой до ушей и яркими, блестящими глазами. Фрэнк не казался удивленным, когда я сжал ворот его куртки и крепко приложил мальчишку о приоткрытую дверь, которая захлопнулась под нашим весом, оглушая – только чуть сморщил нос и вновь заулыбался:

- Джейн позвонила с телефона Мэтта и сказа…

Я заткнул его ко всем чертям. Мне было наплевать, и я прекрасно знал и сам, что Джейн могла сказать. Я не намеревался вести с ним конструктивную беседу, и он отлично это понял, с удивительной готовностью приоткрывая рот, впуская мой язык. Вряд ли то, что со мной творилось в тот момент, происходило ранее или могло бы повториться. Я сломался. Сломался и сорвался так, что сам себя боялся. Мне было тесно самому в себе, я опасался, что дверь не выдержит и просто-напросто слетит с петель. Я слышал дрожь внутри себя, я слышал шорох куртки и треск дисков под ногами, когда я навалился на Айеро, упираясь в пол так сильно, словно мечтал размазать его тело по двери; слышал дыхание и приглушенный стон, когда я целовал его совсем уж грубо, истязая губы – и Фрэнк чуть ткнул меня в живот, заставив на секунду отстраниться, смеясь почти неслышно:

- Полегче.

Я на мгновенье замер, глядя на него при слабом свете лампы, сквозь марево и жар, сквозь раскаленный, воспаленный воздух. Он улыбался – широко, почти самодовольно, впиваясь цепким мутноватым взглядом в мои глаза. Голова кружилась страшно, я боялся, что могу упасть, когда он сам притягивал меня опять к себе, обхватив руками шею, приподнимаясь, несмотря на натиск, который я никак не мог ослабить – мой теплый, теплый демон, опять без пирсинга в лоснящейся губе, он целовался так же жадно, как и я, уже чуть извиваясь подо мной, и сердце бешено стучало где-то в горле, грозя удушьем. И теперь мне было мало. Я обнимал его одной рукой, забравшись пальцами под куртку, под мягкий край толстовки, сжимая кожу, может, слишком сильно – но я уже не мог остановиться. Я слышал, как Айеро тихо стукнулся затылком пару раз, но он и не подумал жаловаться – только опустил руки, пытаясь скинуть верхнюю одежду. Я тут же сделал шаг назад, не переставая целовать его, стянул с мальчишки куртку и опять прижал его к двери. Когда я пригвоздил запястья Фрэнка у него над головой, он снова тихо засмеялся и зачем-то сказал:

- Босс.

Почему-то эта глупость заводила еще больше. Я целовал его шею, стараясь не кусать, с трудом держа себя в руках, засасывая кожу и с ужасом ощущая свою все возрастающую жадность. Чуть запрокинув голову назад, он выгибался мне навстречу, закусив губу и чуть прикрыв глаза. Он не издал ни звука, но я знал, что долго продолжаться так не может. Добравшись до ключиц, с трудом соображая, что я делаю и как, я задрал край его толстовки и тонкой, выцветшей футболки – и на секунду замер. Внизу, на бледном животе у этого мальчишки была татуировка - две птицы друг напротив друга. При этом свете я вряд ли смог бы рассмотреть их, но в тот момент меня немного удивило само наличие еще одной татуировки – я почему-то полагал, что его эксперименты ограничивались тем кошмарным скорпионом. Даже не успев подумать, я опустился на колени. Фрэнк глядел на меня сверху вниз, чуть улыбаясь, дыша только слегка быстрее, чем обычно, блестя глазами сквозь косую челку.

Мне на секунду показалось, что он ждет какого-то вопроса, но спрашивать мне было нечего. Когда я целовал его живот, посасывая кожу, он тихо захихикал, и я вдруг рассердился – я делал это так легко и осторожно лишь потому, что не хотел ставить на нем лишних меток, но уж никак не из расчета на щекотку. Я крепко обхватил его за бедра, прикусывая кожу над пупком. Смешки оборвались, и он что-то невнятно промычал.

- Тихо, - я чуть оттянул зубами кожу и продолжил целовать, сжимая его бедра так, что ныли мышцы рук, спускаясь ниже, к самой пряжке темного ремня. Он напрягся, и когда я оттянул на сантиметр пояс джинсов, чтобы затем с нажимом провести языком чуть ниже, под самым уровнем ремня, по бледной тонкой коже, Айеро тихо застонал, впиваясь пальцами в мое плечо. Я резко поднялся и кинулся к стереосистеме, чтобы опять прибавить звук. Голос вокалиста здорово теперь ударил по ушам, и Фрэнк заметно вздрогнул; но тут же улыбнулся:

- Люблю их.

Он выглядел иначе – стоял, прижавшись к двери, с чуть прикрытыми глазами, с дрожащими ресницами, взъерошенный и раскрасневшийся, немного вялый, расслабленный и с мутным взглядом, устремленным на меня. Я вспомнил лифт, дрожащую на тросах темноту.

- Мальчики!

- Вот черт, – я кинулся вперед, наваливаясь снова на Айеро и на дверь, и еле успел повернуть замок – мать уже пыталась толкнуть с той стороны. Фрэнк тихо прыснул со смеху, и я почувствовал, как он скользнул рукой вверх под мою рубашку. Я схватил его запястье, крепко сжал сквозь ткань.

- Мальчики!

- Да, мам?!

Он опять хихикнул, провел вверх языком по моей шее, лизнул мой подбородок, будто бы играясь. Я не сдержался и перехватил его язык губами.

- Сделайте потише, так же оглохнуть можно, Джи!

- Джи, - еле внятно поддразнил мальчишка, и я получше впечатал его в дверь, так, что он тихонько застонал.

- Ладно, мам, сейчас! – я только мог молиться, что сквозь этот шум она не сможет различить, как я почти что задыхался.

- Спасибо!

Я с трудом расслышал скрип ступеней. Фрэнк добрался пальцами до моего соска и крепко сжал. Я зашипел от боли в его теплый рот, сильней сдавил его запястье под своей рубашкой, но он сам вытащил руку и снова обхватил меня за шею.

- Тихо все равно не получится, - пробормотал Айеро. Я вновь кусал его, оттягивая нижнюю губу. Незапланированный перерыв ни капли не пошел на пользу – все вокруг вертелось. Мальчишка терся об меня. Я всерьез боялся, что дверь начнет трещать под нашим весом. Я крепко обнимал его обеими руками, не прекращая целовать, немного приподнял над полом, и Фрэнк тут же обхватил меня ногами. Он был гораздо тяжелее, чем казался. Я покачнулся, сделал несколько шагов назад и в сторону, с трудом соображая, потерявшись, и, стараясь не упасть, снова навалился на Айеро, теперь впечатывая в стену возле шкафа. Рядом что-то с грохотом свалилось на пол, и  краем глаза я заметил уродливо раскрытый, вывернутый том Экзюпери. Это было хуже наваждения, я окончательно свихнулся, потеряв способность связно мыслить. Я торопливо стягивал с него толстовку вместе с майкой, вжимая в стену, выцепляя слабый стон, целуя и засасывая кожу теплой шеи – и как он только мог стерпеть такой колючий свитер? Фрэнк попытался опустить ноги, но я так сильно сжал его бедро, что он захныкал, подаваясь мне навстречу; и мы опять чуть не упали, когда я отступил назад, не отпуская парня, стараясь удержать и удержаться, и с размаху врезался спиной в комод.

Я остро чувствовал жар его близкой кожи, я весь дрожал, пьянея, задыхаясь. Он был мой, черт подери, он сам так захотел – и я не мог остановиться, я был жаден. Фрэнк кое-как расстегивал мою рубашку на ходу, а я нашел кровать, только когда пребольно треснулся коленом о ее каркас. Айеро все возился с нижней пуговицей на моей рубашке, это казалось бесконечным. Я оттолкнул его, и парень рухнул на кровать –с тихим всхлипом, чуть дрожащий, он был как-будто пьян. Я расстегнул рубашку до конца, откинул на пол, глядя сверху вниз на Фрэнка, попросту не в силах оторваться, и забрался на него. Он выгнулся навстречу и заерзал, дразня меня почти до боли – я уже был слишком возбужден. Голова немыслимо кружилась.

- Перестань, не делай так.

Он приподнялся на локтях, слабо улыбаясь, рассматривая мое лицо захмелевшими глазами, схватил меня за волосы одной рукой, чуть потянул и дунул в ухо. Затем приподнял бедра и опять потерся об меня, гораздо ощутимее, чем прежде. Меня это взбесило. Я навалился на Айеро всем своим весом, придавив к кровати, и крепко сжал его запястья – возможно, слишком крепко. Он рассмеялся, но вдруг резко выдохнул, снова приподнял бедра, гораздо резче, и протяжно застонал. Я тут же снова поспешил заткнуть его, глубоко целуя, ловя его язык губами, заглушая стоны. У парня были явные проблемы с тормозами – разгоряченный, он извивался подо мной змеей, он терся об меня, сжимая пальцы в кулаки и напрягая руки так, что я с трудом держал их. Мне самому было почти что больно; очевидно, что ни один из нас не протянул бы долго. Я соскочил с него, с трудом себя заставив, чуть снова не скатившись на пол, дрожащими от нетерпения руками расстегивал его ремень – а он лежал передо мной, дрожа все ощутимее, запрокинув голову назад, зажмурившись и закусив губу; и я, как сквозь туман, увидел вздувшуюся вену на блестящей коже возле скорпиона.

Я стянул с него ботинки и носки - ярко-синие, оставившие след от зубчатого края - и отметил возле косточки ушиб, который уже видел так недавно. Он сбивчиво дышал чуть приоткрытым ртом, сжав пальцами измятую подушку и глядя на меня сквозь обгоревшие ресницы, пока я, словно помешавшись, не в состоянии терпеть и ждать, рывками стаскивал с него штаны. Фрэнк был без нижнего белья и слишком возбужден - и, судя по гримасе боли, на секунду скользнувшей по его лицу, я действовал чрезмерно грубо. Когда я скинул на пол его джинсы, парень приподнялся, потянувшись к моему ремню – нетерпеливо, с рассеянными мутными глазами, с прилипшей к коже челкой, с приоткрытым влажным ртом. Подобного я уже выдерживать не мог, я снова оттолкнул его и торопливо сам стянул последнюю одежду.

Он был словно чем-то инородным, лежа на настолько мне привычных белых простынях. Тяжело дышащий, гибкий, наглый, нетерпеливо изнывающий - и мой.

- Перевернись.

Он послушался мгновенно. Резко крутанувшись на постели, Фрэнк улегся на живот, плашмя - и лишь чуть-чуть приподнимаясь на локтях. Я неосознанно отметил, как он продолжал еле заметно ерзать, и понял, что мальчишка мог бы обойтись и без меня; сейчас ему, возможно, хватило бы и плотной ткани одеяла, так кстати грубо скомканной под его бедрами и голым животом. Это было слишком, но я замер, не в состоянии шевельнуться, жадно наблюдая за тем, как парень возбуждает сам себя. Айеро ткнулся лбом в подушку, опускаясь. Вытянув руки, вцепившись пальцами в край плотного матраса, он вдруг всхлипнул; прогнулся, откидывая голову назад и продолжая двигаться еще быстрее.

- Джерард. Черт, я не могу…

Не знаю, кто из нас двоих был больше одержим. Я навалился сверху на него всем телом, опять хватая за запястья, и распял, как когда-то уже делал – в тот момент казалось, что это было много лет назад. Я вдавил его в кровать, не позволяя двигаться, и Фрэнк, пока я целовал свой собственный укус на этой гладкой шее, вдыхая запах тела и шампуня, ругал меня, чуть хныча, за мою неторопливость. А я запоминал его, входя намного осторожнее, чем в прошлый раз, и он пытался приподняться для удобства, но я не дал; и он, такой же обездвиженный, распятый, смог только, выгнув шею, наполовину развернуть ко мне свое лицо и захватить мой взгляд, со свистом втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Искоса глядя на меня через плечо, Айеро пьяно улыбнулся. И тут я понял, что он мысленно себя хвалил; его устраивало то, что он увидел. Я снова злился – и я чересчур хотел его, чтобы поддерживать подобный еле ощутимый темп. Фрэнк дернулся, зажмурившись, когда я резко толкнулся в него, и снова всхлипнул, выгибаясь подо мной.

- М, так… гораздо лучше.

Я медленно лизнул его алеющую щеку, начав размеренно, болезненно неторопливо двигаться, чувствуя уже острое давление в паху, стараясь не сорваться и злясь все больше на мальчишку, который, кажется, ужасно был собой доволен. Я сдавил его запястья со всей силой и ускорил темп, кусая его шею. Фрэнк протяжно застонал, и меня тут же окатило жаром. Кровь бешено стучала в висках, музыка оглушала, и голос вокалиста слышался одним протяжным воплем. Ускоряя темп, чуть ослабляя хватку, я чувствовал, как его пальцы комкают простыню под моими ладонями, как он чуть шире раздвигает ноги, пытается приподнять бедра. Но я был слишком тяжел для таких манипуляций, и Айеро оставалось лишь по-прежнему лежать пластом, чуть хныкая от недовольства.

- Ты принципиально не даешь мне кончить, да? – пробормотал он вдруг сварливо, и я на мгновенье замер. Что я знал об этом? Совсем немного; но того, что знал, было вполне достаточно для самого меня. И все-таки я совершенно тщетно пытался вспомнить, кончил ли мальчишка в той чертовой кабинке. Я помнил свой оргазм – словно многократный, резкий, слишком яркий, слишком сильный, чтобы заметить что-либо еще. И мне не нужно было ничего другого, но в тот момент я понял, что здесь, сейчас мне необходимо знать, как сам Айеро выглядит в момент оргазма. Я приподнялся, садясь, приподнимая и его, крепко обхватив руками его грудь и плечи. Мальчишка собирался встать на четвереньки, но я продолжал тянуть его, пока он не прислонился чуть липкой от пота спиной к моей груди. Сидя на коленях, я крепко взял его за локти, снова потянул, и он начал садиться на меня, одновременно склоняясь чуть вперед и опускаясь ниже над постелью. Я действовал на удивление медленно, это полностью шло вразрез с тем, чего я именно хотел. Я вдруг расслышал издевательский смешок:

- С девчонками ты трахаешься так же? Ты как самый длинный в мире анекдот. Я расскажу…

Ту чушь, которую он молол дальше, я уже не слышал – у меня словно что-то вспыхнуло перед глазами. Ему мастерски удавалось вывести меня из себя в кратчайшие сроки – я рванул его тело на себя раньше, чем успел подумать, и он резко, с глухим шлепком опустился на мои колени, тут же вскрикнув. Обхватив рукой его за плечи, я начал не слишком быстро, но глубоко вбиваться в него - я чересчур хотел мальчишку, и он довел меня до ручки. Фрэнк всхлипнул и заерзал, словно подбирая более удачный угол, и, еще теснее прижимаясь к моей груди, вдруг тихо застонал. Он что-то бормотал, но я не слышал. Я ускорил темп, так слепо жадно прижимая к себе его подвижное тело, уткнувшись носом в его влажный, с терпковатым сладким запахом затылок. Айеро откинул голову назад, мне на плечо, на несколько секунд скользнув раскрасневшейся, невыносимо горячей щекой по моей щеке, с широко открытым ртом, и я услышал, как дыхание с хрипом вырывается из его горла. Мне было страшно от того, как голова кружилась, и было слишком, слишком жарко, слишком душно. Упершись подбородком в его плечо, я словно сквозь туман заметил, как парень тянется к себе руками. Я перехватил его запястья, крепко сжав, рывком приподнимая бедра вверх, и Фрэнк довольно громко заскулил. Я уже быстро, резко его трахал, чувствуя, отлично понимая, зная точно, что он хочет большего, что ему мало. Я схватил его за шею и заставил повернуть ко мне лицо. Айеро словно задыхался, раздувая ноздри, глядя на меня почти просящими, такими мутными глазами - но все же слабо улыбнулся, и я, не в силах сдерживаться, жадно целовал его опять. Я почти сворачивал мальчишке шею, и он стонал мне в рот, уже не знаю, от боли или удовольствия - но отвечал он все же с удивительным энтузиазмом.

- Ты думал обо мне…

Мне показалось, что это лишь воспоминание, которое звучит в моей звенящей голове, засев в мозгу и воспалив его. Но тут я понял, что он шепчет; шепчет низко, незнакомо хрипло, все так же неудобно выгнув шею, влажно целуя мою скулу, чуть задевая белыми зубами – пока я двигался под ним, совершенно точно больно сжимая его плечи; двигался так быстро, что немели мышцы, что комната вокруг меня плыла, и кровь циркулировала с дикой силой, заставляя ныть все тело. Фрэнк громко застонал, зажмурившись, и словно на мгновение перестал дышать – но тут же вновь открыл глаза. Он еще чуть изогнулся – я услышал, как хрустнул шейный позвонок – и, лизнув мою щеку снизу вверх, чуть усмехнулся:

- Ты заранее продумал, что будешь со мной делать? Скажи мне.

 Он снова начал меня злить, но просчитался - мне уже было все равно. Я двигался, я жадно крал его тепло, глотал дыхание и случайную слезу, которая скатилась по его щеке, по разгоряченной коже, к уголку припухших губ. Я не знаю, как он мог, как ему удавалось завести меня одним лишь стоном – но это было так. И я не собирался отвечать, черт подери, это было слишком.

- Джи, музыка! – этот вопль из-за двери уже казался слишком несерьезным; он был не здесь и чересчур далек. Фрэнк захихикал; захихикал, черт возьми – сквозь стон, все так же быстро продолжая двигаться на мне, он снова издавал эти девчачьи звуки. Я зажал ему ладонью рот.

- Сейчас, мам!

И только тут заметил, что и сам продолжаю в прежнем темпе вбиваться в этого мальчишку – словно мать и не стояла там, за дверью. Я расслышал стук в тот же момент, когда Айеро больно укусил меня за палец. Я зашипел, отдернув руку. Мой теплый, обнаженный демон улыбался, как ребенок.

- Не сейчас, а сейчас же! И, кстати, Джи!

- Мам, ну что еще?!

- Хам, - прошелестел мне в ухо Фрэнк, дразня, опять смеясь, приподнимаясь на коленях – и резко снова опустился на меня, явно намеренно сжимаясь. Это было слишком остро, слишком - я вцепился в его плечо, боясь, что упаду, и укусил его за губу гораздо сильнее, чем хотел бы; Айеро широко распахнул глаза, и мне только чудом удалось успеть заткнуть ему рот до того, как он вскрикнул. На языке остался сладковато-металлический привкус.

- Я принесла немного печенья!

Это была, пожалуй, самая бредовая из всех нелепых ситуаций в моей жизни – и было совершенно очевидно, что мальчишку это забавляло.

- Мам, потом! – я с трудом соображал, что именно ору в ответ, потому что уже четко чувствовал сумасшедшее напряжение внизу живота. Фрэнк через плечо смотрел на меня мутными глазами, тяжело дыша и не нарушая зрительный контакт.

- Спроси Фрэнка, он же твой гость! Фрэнк, ты голоден?!

- Ты голоден? – шептал я чисто машинально, прижимаясь раскрытым ртом к его шее возле уха, хватая жаркий воздух. Он не улыбнулся:

- Ужасно.

Это было пошло. Настолько пошло, что при других обстоятельствах я бы рассмеялся и скривился – но не в тот момент; когда он смотрел на меня действительно голодными глазами, нетерпеливо ерзая, без тени улыбки на лице, с чуть приоткрытом ртом – и я вдруг почувствовал, как его пальцы впились в мои бедра. Не знаю, говорила ли мать еще что-нибудь, но я не слышал ее голоса; не знаю, двигался ли я, но помню, как меня начало трясти; не знаю, трогал ли Фрэнк себя, но он невероятно сильно сжался вокруг меня прежде, чем протяжно застонать в мою ладонь – и я почувствовал, как его язык уперся в мои пальцы.

- Блядь…

Такого еще не было. Ни один из моих оргазмов не заставлял мои мышцы вытворять такое, ни разу мне не приходилось ощущать эту дрожь, заставляющую все тело мелко трястись на чьей-то теплой и липкой спине на протяжении нескольких слишком бесконечных секунд уже после того, как я кончу.

Я ощутил падение, но тут же понял, что Фрэнк, стоявший на четвереньках все время, пока я отходил от острого оргазма, теперь распластался подо мной на кровати. Белые пятна перед глазами, свидетельствующие о нехватке кислорода, исчезли. Дыхание сбилось, сердце бешено колотилось в груди, отдаваясь в ушах пульсирующим гулом; я все еще чувствовал смутные остатки дрожи и странно незнакомую, смертельную усталость во всем теле.

- Джерард, ты не мог бы…

- Что?

Айеро лежал подо мной, уткнувшись лицом в подушку и тяжело дыша.

- Слезь с меня.

Я скатился с него, переворачиваясь на спину, на край кровати. Фрэнк быстро приподнялся на руках, жадно хватая ртом воздух, дунул на растрепанную челку и, потянувшись к стереосистеме, выключил музыку. Мне казалось, что последние несколько минут я вовсе ничего не слышал, но тут же был оглушен густой, тяжелой и внезапной тишиной. Парень улегся, перевернувшись набок, и уставился на меня кристально ясными глазами. Он все еще пытался отдышаться, но, словно мне назло, делал это теперь с закрытым ртом – было лишь заметно, как широко раздуваются его ноздри. Я никогда не видел смысла говорить что-либо во время секса или после – но эта тишина меня пугала. Она давила на уши - не моя, чужая, его тишина. Не могу сказать, что я видел в глазах Айеро намек хоть на что-нибудь. Судя по всему, он не намеревался открывать рот и говорить какую-нибудь чепуху, не собирался требовать этого от меня и не надеялся, что я вдруг потянусь к нему, еле живой и истощенный, на другую сторону кровати, чтобы погладить по щеке или проворковать на ухо… да хоть что-нибудь. Но рот он все-таки открыл; кое-как восстановив дыхание, он снова дунул на влажную челку, которая тут же опять прикрыла глаз, с которого он, видимо, намеревался ее убрать, сморщил нос и сообщил вполне серьезно:

- Теперь можно печенье.

Мне не хватало сил, чтобы как следует уставиться на него, я просто равнодушно наблюдал за тем, как Фрэнк, не дожидаясь моей реакции на свои слова, слез с кровати и принялся подбирать одежду с пола. Он был очень неплохо сложен, несмотря на рост – и, совершенно очевидно, ни капли не стыдился своей наготы, расхаживая по моей комнате, нагибаясь за одеждой и прыгая на одной ноге в попытке натянуть носок. Скоростью, с которой он оделся, и деловитостью, с коей покрутился перед зеркальной дверцей шкафа, приглаживая волосы, не могла бы похвастаться ни одна девушка. Я не чувствовал ровным счетом ничего, наблюдая за его быстрыми движениями – возможно, потому, что у меня попросту не осталось сил. Все, чего я хотел, это чтобы он ушел без лишних слов – и я бы мог тут же провалиться в сон. Фрэнк двумя руками поднял с пола раскрытую книгу и, разгладив помятые страницы, водрузил ее обратно на полку. Затем взял куртку, быстро подошел к кровати, словно не раздумывая, склонился надо мной и улыбнулся. Несмотря на его позу, запертым себя я не почувствовал. Он чуть наклонил голову вбок, рассматривая мое лицо и продолжая улыбаться. Я не выдержал, хотя не думаю, что это прозвучало грубо:

- Чего?

- Если приедешь завтра, можем повторить.

Смешно, но в тот момент я был уверен, что не захочу повторять подобное как минимум полгода – я мог только спать, спать беспробудным, бесконечным сном. Мне даже ответить было лень, но Фрэнк, похоже, в этом не нуждался. Он наклонился ниже и безо всякой силы на секунду прихватил мочку моего уха горячими губами. Но в тот момент, когда пальцы Айеро словно ненароком, легко и без причины, на короткий миг скользнули вниз по моему животу, я уже точно знал, что скоро буду снова возбужден.

Буду хотеть его опять, еще и снова; буду хотеть задолго до того, как он успеет съесть то чертово печенье, которое мать сунет ему в руку прежде, чем закрыть за ним.