Эта моя новая работа хоть куда – я развожу рисовую лапшу-вок по городу. Давайте, не стесняйтесь, соберите все свои стереотипы в кучу и зажмите их в кулаке до поры до времени. Что для вас простой курьер? Когда-то он и для меня был живым воплощением провала Американской мечты (а я даже и не приезжий!). Скажете: «Пацан, надо ведь с какой-то работы начинать». Но мне далеко не двадцатник; мне двадцать четыре, и я работаю курьером, в то время как средний американец моего возраста уже давным-давно выпустился из колледжа и сыто впахивает на корпорацию.
Короче говоря, давайте поставим эксперимент. Сделайте вид, что знаете меня, а я притворюсь, что знаю себя. И если к концу рассказа ваше представление не изменится – звякайте, и я честно выставлю банку светлого за свой счёт.
***
Я помню, что…
До работы пятнадцать остановок подземкой. Ясное дело, спешу, как проклятый, нервничаю, пытаясь угодить пластиковой карточкой по терминалу, толкаюсь, беспокоюсь, чтобы мои наушники не зацепила собой какая-нибудь жирная толстомясина – будет жалко терять тридцать баксов, если они порвутся. Подземка пестрит граффити снаружи и изредка, в некоторых местах, внутри. Запах водной сырости, бездомных и ночного алкоголя, распитого на двоих, троих, четверых, пятерых.… Объездив железную лошадь терминала, я, довольный, выволакиваюсь на перрон с мыслями о том, что подземка не так уж далека от меня по духу, в отличие от многих других мест Нью-Йорка. В 30-х здесь куролесили битники, в 60-х – панки, в 70-х – хиппи, а нынче – я. И я, такой хороший и воодушевлённый, всё ещё спешил, не забывайте. Нужный вагон пока не прикатил, и я с видом маломальского спокойствия шагнул на ограничительную полосу…
Как вдруг ко мне подошёл ребёнок. Маленькая девочка в платьице против сопливо-моросящей нью-йоркской зимы. Интересно. И, да, детка, правильно, именно ко мне!..
- Девочка, что тебе нужно? Где твои мама и папа? - Отведи меня домой.
Внятно, членораздельно, пережёвывая слова до мельчайших частиц. Этот маленький человек не плакал, нет, просьба была сформулирована как приказ. Слушаюсь, моя госпожа!
Колени подогнулись своим чередом, я решил посмотреть на командора с высоты её роста. Прямые тёмные волосы моего родного, каштанового цвета, эта нелепая сейчас летняя одежда и глаза… про которые на моём языке говорят violet*. Абсолютно синие, при чём такие, что засунь палец в зрачок – он проглотит его в свои глубины акульей пастью. Ребёнку было далеко не пять лет. Не меньше восьмидесяти пяти, этой старой колдунье откуда-то с южных Альп, – так и видел её растрёпанной, кружащей под ритм отточенных годами заклинаний. И будто сама станция озарилась на миг цветом индиго, и будто девочка достала откуда-то ворох магических лазеров и прожекторов – то-то взрослые усрутся!
Хотел было сказать ей, что апокалиптически спешу (пропустил уже третий вагон), но тут девчонка хватает меня за запястье с силой большой хвостатой касатки и начинает тащить к выходу. А идя по улице, я с офигеванием отметил, что даже не знаю адреса пункта назначения – она сама меня ведёт, куда ей надо. Тем не менее, сдав такое добро обратно родителям – туристам из Швейцарии, – я был безумно рад. Хотя могли бы ещё чаем угостить, жлобы!
*** Хозяина на точке покамест не было, так что потрошить меня на соус к лапше никто не собирался. Кенни, напарник, съязвил, мол, это редкая удача в моей жизни, и продолжил стряпню. В лавке нас работало только двое: он да я, а больше народу мы бы не подпустили к своему ремеслу – делиться окладом ох как неохота! Кенни, о котором я расскажу вам позже, готовил лапшу, а я развозил по людям то, что он наготовил (да, и в том смысле, в котором вы подумали, иногда тоже). Лавка носила имя Magnawok, и я, сколько работал в ней, столько сушил тыкву над тем, с какого перепоя можно было придумать это название. Впрочем, всё, что касалось нашего места работы, было именно таким: иррациональным, безвкусным и дешёвым.
Подоспел я как раз к тому времени, когда по расписанию у нас с коллегой символический кофе-брейк – на час раньше, чем у остальных, менее обиженных жизнью простых смертных. И на 25 минут короче. Я остановил свой выбор на том, чтобы не париться насчёт не вовремя доставленных заказов, а глотнуть свой стаканчик растворимого и попытаться успокоиться после утренней синеглазой ведьмы из подземки – моей самой эффектной голливудской галлюцинации за последнее время.
Обычно Кенни бегал покупать кофе в автомате. А я развлекал нас тем, что доставал из священных закромов видавшую виды, местами подгнившую в древесине акустику и начинал бряцать.
- Давай, пой уже, – потребовал напарник и соучастник моих преступлений на рабочем месте.
На стёклах начало потеть дождём. Я без разбору уселся на большой мешок с рисом (и его Кенни готовил тоже) и прижал пальцами аккорд. Товарищ внимательно смотрел на меня, дуя на обжигающий кофе.
Моя жизнь сложилась так, что я должен был стать музыкантом, как отец. С детства я в упор не видел себя никем, кроме чувака с семистрункой и, может быть, гармонью между губ, как Боб Дилан. Я был уверен в этом не менее, чем в том, что у меня есть две руки, две ноги и член между них. Гитара, как грех, владела моими мыслями безраздельно – так неоднократно и виделся себе входящим на порог Манхэттенской музыкальной школы в качестве студента, не представляя себе, как может быть по-другому, если я действительно хочу играть. На землю с размаху швырнул тот факт, что за обучение моей семье и мне в частности оказалось нечем платить: родительские финансы утекали и утекали на лечение мочекаменной болезни отца, ну а мои собственные, накопленные во время школьных подработок, слабо дотягивали до требуемых. Из друзей никто одолжить не согласился. Так прошёл год мелких и ничтожных работ. А потом я за заработанные деньги похоронил отца и положил в больницу мать, полуживую после его смерти. И она подоспела вслед за отцом почти сразу.
Я казался себе всемогущим. Весь мир был у меня на ладони, и все ангелы были со мной, окружая своим сонмом, как ватой. Белой, теплой. А потом… это, знаете, как дисквалификация игрока с футбольного поля, как пешки, сметённые ребром ладони с шахматной доски, как шайбы, шныряющие по льду в разных направлениях до того времени, как игрок по глупости не запульнёт одну на трибуну, неизвестно куда, к кому. Зачем? Случайно? Неслучайно? Зачем?.. Я решил, что если когда-нибудь встречу этого предвзятого арбитра, которому мои мать и отец понадобились на лаве запасных, я надеру ему задницу. Большего он не достоин.
Вспомнив любимый отцовский блюз, я позволил глазам налиться и покраснеть. На память о нём у меня с собой не оказалось ничего, кроме музыки, которую он любил. Всегда, когда я играю репертуар 40-50-х годов, иначе не получается, пускай народ в то время спасался весёлыми песнями с чумовой мелодикой – и в их жизни всё было как раз наиболее хреново. Было ли у меня так, изо дня в день? Сложно сравнивать себя с почтенными старцами. Я знаю только, что брал в руки гитару и пел – просто, в двенадцать дня или вечером, когда наша лавчонка определялась на ночлег. Ничего я не хотел знать о том, что правильно, а что нет – как первый писатель «Бытия», фантазируя на тему сотворения собственного мира.
Закончив блюз, я поднял глаза – как всегда, у окон собралась кучка людей. Меня слушали.… Некоторые лица я видывал даже не впервые.
- Фгэнки! – замахала мне женщина в простом коричневом пальто и с тёмными завитками кудрей. – Спой нашу льюбимую, – только сейчас я заметил, что, ко всему прочему, её глаза – того дивного «фиалкового» цвета. И акцент… Ну здравствуй, моя девочка-ведьма из метро! Как ты выросла, похорошела! Всего за полдня. А может, это твоя швейцарская мама стоит здесь и хлопает – самозабвенно…
Я улыбнулся, прочистил горло. Дождь мешал мне и немногочисленной публике воссоединиться, так что Кенни попросту отворил окна, делая концерт доступным для всех. Выходило, что слушатели своими зонтиками и нас с ним охраняли, как стеной, от небесных соплей. Все ангелы были со мной, окружая своим сонмом, как ватой. Сахарной, вкусной, хрустящей.
И я запел.
I need a dollar dollar, a dollar is what I need hey hey Well I need a dollar dollar, a dollar is what I need hey hey And I said I need dollar dollar, a dollar is what I need And if I share with you my story would you share your dollar with me
В этом был весь я. Задорно попрошайничал, но они почему-то видели во мне едва ли не Би-Би Кинга или Мадди Уотерса. Они прозвали меня Фрэнки Доллар или Фрэнки Magnawok**, хотя свой голос я находил плохо поставленным и вообще гнусавым. Под конец песни Кенни выполнял свою частую функцию перкуссиониста по непочатым пластиковым ведёркам с соусами. Одно из них, пустое и вымытое, он предусмотрительно выставил на прилавок – и в конце перфоманса мы обнаружили там целых двадцать долларов!
Но больше всего любил я петь в вечернее время, при свете фонарей, торжественную «Go Down Moses», слова которой не знали разве что наши сирийские коллеги из лавки с донерами. Вот тогда-то бывал настоящий концерт! Особенно когда не надоедал дождь, что означало выйти прямо в публику с гитарой наперевес и слиться с ней, стать одним поющим, надеющимся целым, как народ Моисея во время Исхода. Хозяин не любил наши музыкальные посиделки из-за того, что выручку от таких выступлений я, естественно, ему не отдавал, а делил поровну между нами с Кенни.
- Ну ты ёбаный же ж нахрен! – застукавши за гитарой, он обычно таскал меня за шкирки, пока не надоест. После чего мы с побратимом прикрывали рабочее место и шли на свою подземку.
***
В парке недавно видел следующую сцену. Я вообще хожу туда только потому, что «запах вока вреден для кровотока», отнюдь не с целью единения с природой. Мне не составляло дискомфорт сидеть в одиночестве и слушать музыку, пока подростки на соседних лавочках втихаря пытались делать детей.
Впрочем, тогда это были не подростки, а двое вполне моего возраста. Значит, он и она. Опишу. Он – такой себе на вид мелкий, светленький и без шапки (геройствует, а уши всё равно красные). Она – королева бензоколонки с длинными рыжеватыми волосами (я плохо разбираюсь, когда они у женщин покрашенные, а когда нет), в куртке казалась вдвое больше своего бойфренда, черты лица смотрелись грубовато. Но в целом ребята были даже в чём-то похожи. И видно было, что они сюда не просто пососаться пришли – судя по копошениям паренька в карманах, он задумал кое-что посерьёзнее. Я всегда без особого интереса наблюдал разные там приставания и разводы на секс, но этих я решил не игнорировать постольку, поскольку мне и самому, может, придётся когда-нибудь сделать предложение руки и сердца. Хотел подсмотреть, как это бывает у нормальных людей.
Что сказать, парня было жалко. За грёбанные пять минут подбирания слов, пауз-пропастей и чего-то совсем не внятного он успел перемениться в цвете, как хамелеон: от винно-красного до неоново-зелёного. На месте дамочки мне бы стало просто смешно. Так вот. За бесконечные мгновения невыносимых «э-э… я…. ты…. э-э…. ну-у… в общем…» мне захотелось прийти уже наконец на помощь и сказать все самые важные слова за него: а какая разница? Важно содержание, а не форма, так ведь?
- Господи, ну скажи ты ей уже, что любишь, хочешь, чтобы она стала твоей женой, родила тебе детей, а когда она умрёт, ты будешь каждый день ходить на её могилку поливать ромашки! – полушёпотом процедил я.
И что вы думаете? Бедолага повторил всё в точности, даже про долбанные ромашки, будто всё это время ждал направляющего пинка под яйца. Что ж, пинком оказался я.
Но самое улётное ожидало дальше. Парень, проговорив предложение и получив слишком уж восторженное «да!» (а она разве не знала, к чему посиделки на лавочке и рука в руке?), банально не выдержал свалившегося на его узкие плечи эмоционального напряжения. Он разрыдался, как сучка, и уткнулся мокрой мордой в плечо верной подруги – та принялась его гладить по голове и целовать, словно происходящее – в порядке вещей. Я сдерживал смех, как мог, чтобы не спугнуть голубков, но про себя с удивительной серьёзностью отметил: да всё у них будет хорошо, мать их! Я видел гармонию: робкий и сентиментальный он, заботливая и уверенная в себе она. Как инь и янь. Как мягкая рисовая лапша, политая соусом терияки. Умею сравнивать!
Кое-как успокоившись, парень попытался вернуть утраченное достоинство в глазах любимой и набросился на ту с требовательными поцелуями. Когда двое присосались друг к другу и начали некоторые мимолётные телодвижения, я понял, что пора валить. Правда, заметил, что паренёк озабоченно обшаривал рукой всё те же карманы на заднице и впереди.
Проходя мимо человеческого переплетения, я чуть задержался и шепнул:
- Гондоны в заднем правом.
И ушёл, как того требовала моя роль. Парень, скорее всего, благодарно кивнул мне на прощание.
*** Через неделю пришло ошеломительное письмо. Отец, конечно, рассказывал, что у него есть сестра Клео и живёт она в австралийском Брисбене. Но когда это было? Тётка не поддерживала с нами особенных связей, так что о её существовании я забыл на добрых пятнадцать лет, пока та не прислала открытку с Сиднейским оперным театром, машущим своими резкими белыми крыльями, и просьбой нанести ей визит. Читая, я схватился за сердце в предвкушении. К открытке прилагалось письмо. Из него понял, что на старости лет женщина осталась по сути одна – с двумя детьми, норовящими для спокойствия души запихнуть её в дом престарелых, по ту сторону баррикад. Какое это отношение имело ко мне, я понятия не имел, и признаюсь, что выхаживать тётю Клео, но тем более разбираться с её взрослыми сыном и дочерью и их планами на мать, не хотелось совершенно. Письмам верить нельзя, но по крайней мере старушка не грозилась захапать меня в свои силки, а даже наоборот – обещала отпустить аки вольную птицу после того, как я, сирота, низкобюджетный лох и просто, как оказалось, любименький тётин племянник, не получу от неё подарок. Каков он был – естественно, письмо умалчивало. Посоветовавшись немного сам с собой, я сделал выбор в пользу «ехать». Покупая билеты в Австралию, я рисковал не более, чем когда покупал билеты в этот мир…
*** Тётка Клео пошла по одной стезе с моим отцом, а точнее около пятидесяти лет проработала дирижёром классического оркестра. И перед тем, как пожать руку смерти, она захотела сделать последнее доброе дело в своей жизни – помочь племяннику с трудоустройством. Выполняя… евангельские заветы? Клео мне даже понравилась – бойкая, чуткая, – что она забыла в теле отфритюренной солнцем старухи? Хотя находиться с ней рядом было тяжеловато в виду того, что её собственное разочарование в жизни резонировало с моим. Поэтому большую часть дня я приспособился проводить вдали от её дома в самовольных экскурсиях по городу – он до дрожи в конечностях не был похож на место, где я жил...
На пляжи субтропического климата ходить нужно либо рано утром, либо вечером: рак кожи – самое распространённое заболевание этих австралийцев. Что ж, удачи мне: утром я подолгу отсыпался, потому заставал океан по большей мере уже оранжево-закатным. На то, чтобы обмазать своё прекрасное тело из всевозможных тюбиков Клео, у меня обычно уходило полчаса. А дальше я без стыда выставлял на свет своё нежно любимое брюшко, наработанное пивом и лапшой, втискивал голову в мягкую панамку Клео и старался ни о чём не думать и никого не замечать. Чёрт возьми, только второй день отпуска, красо…
Ага, не заметишь тут! Я выпрямился, чтобы отряхнуть со всего себя и даже отхаркнуть песок. Эй, вы, козлы! Охуели, да? Это мимо меня пронёсся табун мужиков, щедро накормив песком тех, кто «попался под ноги». Мои глаза сами в растерянности проследили за нарушителями спокойствия. Те были так взвинчены и разгорячены, когда бежали, что я не сразу понял: это будущий сёрф-заплыв на 500 метров в море или гей-парад? Ребята, я видел, разместились в деревянной беседке примерно в десяти шагах от навеса, под которым возлегал я. Что там ещё... та-ак… принялись пить, хотя было впечатление, что они до того успели хорошо хряпнуть. А следом тосты и алкогольные возгласы из беседки начали обстреливать пространство, как дротиками в дартсе, раня слух мирно отдыхающих. Но интерес внутри меня вытеснял раздражение: неужели… мальчишник? Последний день свободы кого-то из тех жеребцов. Юху-у!.. Не знаю отчего, но я мысленно порадовался вместе с воображаемым женихом – сегодня вот так вот буйно и безбашенно гремит финальный аккорд его свободной жизни. Сво-бод-ной, с большой буквы «С»! Глядишь, налакавшись, ещё по бабам пойдет напоследок…
Когда компания дошла до кондиции загадочных заявлений а-ля «ну уж нет, это мне будет жирно», из беседки вышло-выпорхнуло двое. Проветриться захотели? В слегка золотистом свете неба океан ещё сохранял свою бирюзу, а люди – свои естественные, не затенённые вечером цвета (говорю, как педик, ей-богу). Так что разглядеть удальцов не составило труда – у меня всё равно здесь не было никакого другого занятия. Первый был, как гигантская пальма, – в росте, в плечах, в туловище. Я запомнил его на всю свою оставшуюся необычным цветом кожи – бронзовым, как у муравьёв, которые живут в нашей с Кенни лавке. Он то и дело белозубо улыбался против солнца, в то время как по его спине вертляво ползал вытатуированный комодский варан, напоминая мне о том, что я полжизни хочу большую татуху. Но что насчёт второго парня?.. Его, светлокожего и визуально более щуплого, я опознал только тогда, когда двое, нарезав круг по берегу, устали от хождения и завалились на песок в смешной близости от меня. Я сильно, до боли сжал веки, чтобы прогнать наваждение, но дурацкие фантомы пропитали оболочку глаз, не желая отступать. Я открыл их и увидел: загорелый держит, а скорее, откровенно мнёт в руках раскрасневшуюся особь со светло-русыми выгоревшими волосами до лопаток, совсем как ту, которую я видел в парке с той деву…. В животе похолодело, когда ухо уловило клацанье зубов и какое-то смачное пыхтение. Даже шум прибоя чинно ушёл за театральные кулисы, прихватив с собой солнце, небо, песок под моими локтями и сердце над моими рёбрами. Всё померкло. Я до последнего не мог поверить.
Это он. Жених. Тот, который месяц назад делал предложение на лавочке. И сейчас он даёт жару … ну еба-ать…
Надо было видеть, как-то тот по-бабски всхлипывал и вскидывал руки, сопротивляясь. Поредевшим отдыхающим не было никакого дела до свободы чувств двух мужчин. Один я продолжал играть в эти абсурдные шашки на клетчатой доске сознания, проигрывая сам себе.
Как так, приятель, но ты же скоро женишься?.. И я понимаю там, с бабой, но…
И когда оба теснее прилепились друг к другу, образуя ссутулившимися спинами змеиный клубок, не прекращая своих жестковатых причмокиваний, я отвернулся. Последнее, что помню, – это как светлый обнял рыжего, положил тому голову на плечо. И всё выглядело безобидно, простым проявлением нежности между двумя мужчинами (на этом месте должен быть закадровый смех, оператор, напоминаю). Если бы, закрывая происходящее спиной, светлый не застонал – по-мужски сдержанно, сипло, в нос, иногда переводя голос в те высокие пассажи порноактрис, которые меня так раздражают при просмотре. Бесплатное гей-порно было мне ни к чему – я до сих пор не мог пережить своё логическое фиаско, да и целующиеся мужики меня никогда не привлекали. Через какое-то время уши учуяли рваный, нескладный разговор – видно, безумцы закончили свои дела. Светлый – недовольно, обмякло, совестливо – вскочил и направился к воде. Напротив, его друг остался на берегу самодовольно скалящим зубы бронзовым солнцем. Я ничего не терял.
- Вообще-то у него есть невеста, – я свободно уселся возле мужчины даже без страха, что тот мне врежет. – Месяц назад я видел в парке, как он делал ей предложение. Бронзовый добродушно хохотнул. Похоже, и он не прочь поговорить. - Хм, видел? А что ты видишь там? – указал на сине-зелёную стихию, с ленцой перетирающую людей меж пальцами. - Это океан, – пожал плечами я. - И каков он? - Величественный, – выдал первое, что пришло в голову, всё ещё решительно не понимая, к чему клонит этот австралийский Кенгуру. - А здесь что ты видишь? – он ткнул пальцем в свою грудь. - Мужчину с очень загорелой кожей и… – я покосился на указанное место, – кудряшками, – его внезапный непродолжительный смех заставил меня съёжиться. – Тридцати лет, европеоидной расы… – зачем-то добавил я. - А что ты подумал про Мюррея, когда, как ты говоришь, увидел его на лавочке с Робин? - Да хватит уже вопросов! – вспылил я. – Что ты хочешь услышать, фрик?
Но мужчина снова сразил меня мирной реакцией на лихачество. Он невесомо улыбнулся, туда, вдаль, откуда, очевидно, океан нашёптывал ему свои философские истины.
- Всё не то, чем кажется, понимаешь? – рыжий бросил на меня краткий взгляд и задумчиво уставился на перелив волн. – Ты говоришь, океан величественный, но это просто вода, много воды, разболтанной с нефтью и бензином. Сейчас там беззаботно плескается Мюррей, но уже завтра погибнет сёрфер-новичок, – мужчина продолжил: он не знал, что в моих глазах понимания не прибавилось. – Ты считаешь, я европеец, хотя отец мой тасманского происхождения, и этот цвет кожи у меня от него. Значит, по крови я почти что абориген.
Я неопределённо хмыкнул, помалу начиная въезжать.
- Но твой этот Мюррей… плакал, когда делал ей предложение! Он смотрел на неё так, словно готов был сожрать. Я был абсолютно уверен, что он её обожает, и… да у него на лбу было написано!.. - Ха-а… – протянул по-прежнему неизвестный мне по имени здоровяк. – Конечно, не будет он плакать – это родители заставили его сделать предложение двоюродной сестре! Да, Робин будет любить за двоих, но Мюррей же гей, стопроцентный, и по-другому он не может… – рассказчик неожиданно запнулся. – Знаешь, друг, мне кажется, самое дикое –идти против своей природы. Мюррей слишком слабохарактерная баба в душе, чтобы отстоять свою идентичность. И поэтому я…. решил: я просто трахну его сегодня вечером, в номере, да так, чтобы стервец до конца жизни помнил, кто он такой!
И «абориген» с раскатами рассмеялся, как бог моря, сзывающий волны ударить штормом по деревянному кораблю моих мыслишек, которые я сам бережно заколачивал гвоздями досточка к досточке, год за годом своей жизни. Сейчас оставалось только собирать никому не нужные щепки. А может, на самом деле – пиастры из сундука Флинта?.. Но случайному рыжему собеседнику, видать, наскучила моя прострация – через пару мгновений тот поднялся с песка, навстречу своей светловолосой Бриджит или Дороти в теле хрупкого угловатого Мюррея, рассекающего руками волны. Перед тем, как мы расстались навсегда, – а точнее, до следующих наших воплощений, – я сказал ему: - Бог, я представлял тебя иначе, – улыбка задрожала от растерянности. – Я всегда хотел тебе врезать, но сейчас передумал. У тебя есть дар убеждения.
- Взаимно, Моисей, – отпарировал тот, подражая моей попытке улыбнуться напоследок. У него, конечно же, получилось увереннее и теплее. И запел ещё, сопровождая свои шаги в размеренный бой волн: – Go down, Moses, way down the Egypt land… - Я не Моисей, я Армстронг! – крикнул ему вслед, но так и не разобрал: то ли мужчина не расслышал, то ли всё же показал мне фак.
А через три дня сам Брисбен и Австралия помахали перед носом жилистой рукой сёрфера с браслетом из ракушек, болтающимся на запястье. «Покедова, Фрэнк, возвращайся обратно в свой дождливый геморрой»…
***
Настоящее имя Кенни было Оук Макгонаггл. Всё верно, шотландец, и этому хрену было вечно не угодить моим произношением его имени. Но «Кенни» я выбрал не только ради удобства, а ещё потому, что приятель не мог существовать без передряг, из которых выходил только раненым, раскромсанным на кусочки или просто больным – разве что не мёртвым. Кенни больше всего на свете не любил три вещи: ментоловые сигареты, зарплату и мыться. Из одежды у него имелось только два худи при любой погоде, и их он действительно любил натянуть на самый нос, как Кенни Маккормик из «Южного парка». До сих пор теряюсь в догадках, отчего наш босс не побрезговал этой шотландской вонючкой в качестве повара – Кенни вышвырнули из университета, чему тот нисколько не огорчился; но пришлось искать взамен какую-нибудь работёнку. Хотя, стоп, знаю я, чего дон Федерико пристроил его у нас. Правда, когда я говорю это вслух, Кенни отвешивает мне оплеуху. Вообще, сперва уживались мы трудно, то и дело подкалывая друг друга на темы наших национальностей, привычек, всякой херни. Но с Кенни было невозможно враждовать долго в силу его удивительно мягкого характера эдакого хиппи с ромашками в заднице, и у меня не оставалось другого выбора, кроме как подружиться с ним.
Ну что могу ещё добавить? Ночью Кенни спал в трущобе, а днём позволял дону Федерико лап… Хорошо-хорошо, просто моему товарищу было мало что надо от жизни, в отличие от меня, и, находясь рядом с ним, я ненадолго, но осознавал: Махатма Ганди был гораздо счастливее Наполеона.
Чёрт, да я бы женился на Кенни, если бы мне только нравились мужики! Поэтому сейчас, в канун Нового года, я пытался аккуратно пронести бутылку красного игристого (тётка Клео оказалась святой женщиной) по кварталу бедных иммигрантов. Я бы ещё разок пошутил на тему гомосексуализма, но так в моей жизни сложилось, что Кенни стал единственной семьёй для меня, а его барак – единственным местом, куда я мог приволочить свои ласты, невзирая на стрелки часов и степень трезвости.
*** - Кенни, у меня для тебя плохая новость, – начал я, ввинчивая штопор в пробку. Друг как раз насыпал в одноразово-многоразовые тарелки рисовую лапшу, которую натырил с рабочего места для праздничного ужина. - Дон Федерико переключился на тебя? – рассмеялся Кенни, после чего ладонью вытер простудные сопли и этой же рукой схватил баночку с соевым соусом. – Предатель, а я ведь делаю такой чудный минет, как он мог забыть?.. - Чувак, я не о том, послушай, – отчего-то захотелось сделать паузу. – Тётка Клео… в общем, у меня появилась возможность поработать в её оркестре. Но для этого, естественно, нужно будет переехать в Австралию.
Пробка вовремя бахнула. Пузыристый красный напиток обмыл мне руки. Кенни сперва промолчал, но, понимая, что следующая реплика – неизбежно за ним, всё же не скрыл от грустной улыбки:
- И ты оставишь меня одного с этим старым извращенцем? – хохотнул для приличия над нашей любимой шуткой и быстро выбросил ладонь, пресекая любой мой ответ. – На самом деле, Фрэнкс, лови шанс, пока дают. Что тебя ждёт здесь, в лавке? Ты явно не считаешь, что был сотворён Боженькой, дабы развозить лапшу, – я удивился, но хватка Кенни на моём плече оказалась твёрдой, убедительной, как если бы сейчас со мной был отец. – Тебе мало этого лапшового мирка – значит, вырвись из него! - Но… я в классической музыке, как бейсболист на санках, и потом… – это ведь не было главной причиной моих колебаний. С тем, как наши угрюмые квадратные стаканы наполнились, пришло время для предновогодних откровений, которые не хочется переносить с собой в новое начало. – И потом я уже однажды потерял всё. Не могу себе представить, что будет, если судьба и на этот раз отнимет у меня шанс исполнить мечту. - Что будет? – фыркнул. – Да приезжай обратно, в Magnawok. Мы с Федерико тебя встретим, примем обратно в семью. - Не сомневаюсь, – я поднял стакан, чтобы чокнуться с Кенни. Мы выпили, и на вкус оказалось ничем не лучше той бодяги, которую он иногда приносит на рабочее место, наколядовав у своих бездомных корешей. – Скажи, а… у тебя есть мечта? Просто интересно.
Кенни отстранённо хмыкнул, но его юркие шотландские глазёнки блеснули:
- Конечно есть! Чтобы в Новом году у вас, американцев, наконец задождило правильно: котами и собаками***, – и продолжил уже серьёзно, после того, как я толкнул его в плечо. – Мне ничего не надо, Фрэнкс, у меня всё есть. Вот, присмотрись повнимательнее...
В единственной комнате источником света была лишь замусоленная лампочка накаливания, которая вот-вот перегорит, да ещё вечернее освещение с улицы. В некотором смысле я хотел быть похожим на Кенни с его неприхотливой простотой как снаружи, так и внутри. Но, знаете, всё простое сложно постигнуть… - Хотя я так подумал: раз ты уедешь, то и я, наверное, уеду обратно в Кардифф к бабке Садб. А почему бы нет? Ей уже девяносто лет, но до сих пор гонит скотч у себя дома, представляешь?
Я сказал Кенни, что он думает только о выпивке, и мы опрокинули ещё по одной. Затянули беседу. Как же было не вспомнить уже заведомо брошенного нами дона Федерико? И мои голубые впечатления о Брисбене? И россказни Кенни про знаменитые шотландские пабы? Одинокая новогодняя звезда дрожала от наших слов там, в вышине, в холоде, в несвежих пелёнках облаков. Вот-вот упадёт к нам на стол. Будто почуяв это, друг поднялся, вытянул руку и невозмутимо просунул пальцы меж ледяные небесные барашки. Достал её, трусишку. С минуту покрутил в пальцах, понял, очевидно, что особого интереса она для него не представляет, и отдал мне. «Тебе нужнее, Фрэнкс». Потом привалился на спинку стула, закинул руки за голову так, будто уже потягивал вискарь дома у бабки Садб. А я всё сидел, недвижно, с обжигающей колючей мечтой в руках, неловко поглаживая её края. И моё сердце топало марш. Я был готов в свою Землю Обетованную. Фрэнки Доллар. Фрэнки Magnawok. Луи Армстронг. Моисей.
Aloe Blacc - I Need A Dollar Louis Armstrong - Go Down Moses
* в английском violet, если гооврить о цвете глаз, действительно означает синий, а не... фиолетовый; ** Magnawok - это моя карикатура на латинское magnavox - "великий голос"; *** дословный перевод британской английской идиомы "льёт как из ведра" - it's raining cats and dogs. Насколько я знаю, в Штатах распространён другой вариант: it's raining knives and forks - "дождит ножами и вилками".
чууувааак, это супер круто! ты знаешь, что я обожаю тебя? и то, как ты пишешь? я уже вроде говорила об этом, но это можно говорить бесконечное количество раз, потому что я готова выйти замуж за твой стиль и прямо сейчас бежать покупать обручальные кольца, ахах. я не умею вообще говорить по делу, писать содержательные отзывы, собирать мысли в кучу, чтоб выстроить из них предложения, и вообще мне кажется, что когда я начинаю писать комментарии, я теряю весь свой словарный запас, но промолчать-то я тоже не могу. во-первых, должна сказать, я скучала по твоим историям, и этот рассказ - глоток свежего воздуха. все так живо, ярко, динамичненько. я люблю такие вещи, потому то, что ты написала такой фанфик - прям подарок судьбы, ибо таких не найдешь вообще, а жаль. и это определенно то, ради чего стоило отложить подготовку к зачетам на какое-то время. эта работа сделала мое утро, спасая меня от уныния, за что отдельное огромное спасибо. и да, еще хочу немного восторженно повизжать по поводу того, как мне нравятся созданные тобой персонажи, то, какие они настоящие со своими мыслями и поступками, поведением. все так по-настоящему, что прям ясно видишь перед глазами картинки происходящего и чувствуешь запах лапши :D а, ну и вроде как надо отгадывать слово... я реально не знаю что это может быть, и единственное предположение, которое у меня есть - может, грезить?
pampam, насчёт обручальных колец - замётано, ведь чувства взаимны-то! ;) И очень приятно, что тебя не забывают и держат на хорошем счету, даже после всех перерывов и похождений. Я была в неописуемом восторге, получив первый (и такой моментальный) отзыв именно от тебя, чувака, работы которого я сама уже давно систематически читаю и люблю, и естественно, что твоё мнение для меня очень авторитетно. Хотя этот фикчик и не задумывался как что-то особенное - скорее как вещица для души, камерная и жизненная. Но я вот до сих пор не разучилась чувствовать радость от того, что моя работа кому-то нравится. Так что спасибо тебе ещё раз за внимание и отзыв Ты сама прекрасно знаешь, как это окрыляет и вдохновляет. Но слово не грезить, хотя очень близкое по смыслу, хи-хи.
пора, чтоль, за "Трассу 5" на этой высокой ноте?.. :D
lifeless wine, оу, хороши мой, я когда прочитала, первое, что поняла - сижу с лыбой на лице и радуюсь, а голова пустая и звенящая, как всегда бывает после прочтения отличной, безумно вкусной истории. А? Слово? Какое такое слово? Яя сейчас плохо себя чувствую, все думала - к вечеру получшеет, но давление 90/57 убивает меня. Я так хотела прочитать, потому что, пробежав глазами, словно лизнула, ощутив на языке: ммм, вкусненько! Ням! Живо, емко, такая работа, как вырванный фрагмент из отличной книги. Огромное тее спасибо за эту вкусноту и мою улыбку. Твой стиль, язык, как хочешь говори - очень легкий и игристый на языке, как шампанское. Он долбает в голову этими неожиданными отступлениями-сравнениями, которые ты так запросто оставляешь для нас в тесте, и которые я детально вижу, ох! Никакой поверхностности, и при этом-тяжести. Просто волшебство какое-то, чудо! Потрясный баланс. Спасибо тебе, я обожаю такого рода истории. И... ничто не является тем, чем кажется... может, иллюзии?
navia tedeska, надеюсь, тебе уже лучше? Спасибо большое за слова про стиль. Каждая моя новая работа - это всегда тонны риска, потому что я неумолимый экспериментатор и достигнутым обычно не удовлетворяюсь, нравится пробовать себя в разных стилях. Как я в общих чертах написала выше pampam, этот фик и задумывался мной как нечто простое, свойское, а значит, с лёгким языком. И если я - обычно тяжеловес - действительно сделала его таким, я очень рада это слышать, вот серьёзно. Но кроме моих спасиб за тёплый-претёплый отзыв, у меня есть для тебя ещё одна новость - ведь слово таки иллюзия! Всё не то, чем кажется.
у меня было больше недели прочитать твой мини, но я словно ждала какое-то озарение свыше, и оно нагрянуло сегодня в 6 утра ;) друг, это по-настоящему прекрасная работа. твой стиль заставляет меня переживать два чувства - хочется орать от его крутости и плакать от своей ущербной фантазии. у тебя такие живые персонажи, точно они живут где-то рядом, заходят к тебе в гости, переживают свои радости и печали. я со временем поняла, как это сложно - создавать оригинальные характеры. то есть мало просто назвать персонажа, к примеру, депрессивным и саркастичным, нужно чувствовать его, слышать его мысли, знать его цели. а у тебя это так замечательно получается. вообще зарисовка как отрывок из книги (как правильно подметила Навия). и книга повествует о парне по имени Фрэнк, которого прозвали Фрэнки Доллар, и с которым происходят разные ситуации, как ситуации с Мюррэем, к примеру. вообще говоря, позабавило, хах. действительно все не то, чем нам кажется поначалу. и хоть жанр-то джен, отсылаешь нас к любимому слэшу) но в отличии от большинства работ, где геи скорее существа мифические, а поступки героев высосаны из пальца, то здесь веришь написанному, как будто эта история пересказана кем-то одним из твоих знакомых, которого ты встретил на баре или по пути на работу. ну, писать комментарии - не мой конек. поэтому я закругляюсь. хочу сказать спасибо за такую, как ты сама назвала, "камерную вещицу". очередная классная работа от тебя, читая которую восторгаешься от каждого предложения
Эмбер, ахах, озарение и правильный настрой - это основа правильного восприятия, по себе знаю) Нуу...кто бы тут говорил о стиле и фантазии, друг. Хотя и это чувство мне тоже знакомо - и я его считаю полезным: подстёгивает тебя как автора непрестанно развиваться. И мне льстит в самом положительном смсысле этого слова, что моя "камерная работа" смогла вызвать такие чувства у тебя, на чьё творчество я равняюсь в свою очередь. Спасибо за слова о персонажах - я и правда пытаюсь мысленно побывать на их месте и передать всё как можно более реально, потому что сама до жути не люблю всё неестественное и высосанное из пальца. Ахах, да, насчёт мифических геев и джена-в-котором-есть-слэш - избавиться от последнего реально не получается. Но знаешь, такой смежный жанр - это мой способ посмотреть на извечную тему слэша не изнутри, а как бы снаружи, глазами гетеросексуального мужчины. И по-моему, к очень забавным выводам можно прийти от наблюдения "со стороны" :)
Спасибо тебе как всегда громадное за отзыв - я их всегда пламенно жду, потому что мне не может быть не радостно, что когда-то я заслужила твоё внимание - и оно продолжается до сих пор
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
