Энергичный пост-хардкор наполнял комнату подростка, тяжелые аккорды и душераздирающий визг словно отбивались от стен. Снаружи казалось, что рядом не комната семнадцатилетнего парня, а какой-то вакуум, в котором, если бы не знание того, что ребенок в семье единственный, да и родители дома, казалось, тусуется множество взрывных рок-личностей всего Саммита. Если прислониться ухом к двери, то сразу возникает аналогичная картинка: алкоголь, множество разгорячённых тел, переплетающихся в змееподобном танце, тексты о политике и неоднозначной личностной свободе, трогающий душу шёпот, переходящий в пугающий, заставляющий что-то в области солнечного сплетения вибрировать скрим.
Внутри вакуума, на кровати, что стоит в углу комнаты, расположился подросток, уложив ноги под себя и что-то тихо подпевая. Он качал головой в ритм музыки, не обращая внимания на ругань родителей за стенкой, закрыв глаза, позволяя волосам прилипать к вспотевшему от движений лбу. Металл тихо резал кожу, выпуская из-под неё кровь цепочкообразными капельками. Типичная процедура перед школой, перед тем, как отец снова унизит и растопчет.
Выкрик, медленное движение лезвием, плотно сжатые губы, текст песни, тихим шепотом вылетающей изо рта.
— Иди к чёрту, это твой сын, ты можешь хотя бы поинтересоваться, как у него дела? Такими темпами он станет наркоманом или алкоголиком, где твое отцовское воспитание, а? — Пронизывающий крик пробился сквозь громкие истерические вопли, что всё лились и лились из динамиков. В ответ очередные ругательства. Резко распахнутые глаза, зрачок уменьшается от яркого солнечного света.
Пустой взгляд устремился в деревянную увешанную вырезками и плакатами дверь, пока тонкая полоса оставляла красный след. Сопровождая свои действия тихим шипящим «Блять…», Фрэнк убрал лезвие от кожи, пальцем свободной руки проведя по ранке, стирая капли крови. Царапина защипала, заставляя подростка немного поморщиться.
— Фрэнк, сын, как у тебя дела? — Громкий стук в дверь, саркастичный тон. Парень закатил глаза и как можно громче ответил, чтобы не пришлось отключать музыку: «Всё просто замечательно, пап», а следом, чуть тише: «Почему от меня не могут просто отвязаться?». — Вот видишь, Линда, у него всё замечательно! Заткнись и приготовь завтрак.
Тихий всхлип, небольшой шум от прикосновения наручных часов к дереву. Ещё один, полная тишина. Надрывное дыхание, которое всё равно слышно, особенно когда выключена музыка. Фрэнк быстро встал с кровати, убирая с покрывала окровавленное лезвие, заматывая запястье уже приготовленным бинтом. Немного прошипев, когда пропитанная спиртом ткань коснулась раны, мальчик прошагал к двери, наблюдая за тем, как сквозь тонкий слой просачивается тёмно-красное пятно. Прислушавшись, он закатил глаза и взялся за ручку. Плакала его мама.
— Ма? — Фрэнк не колеблясь открыл дверь, принимая в объятия распустившую нюни маму. — Ма, чёрт возьми, ты мне всю рубашку обслюнявишь. — Сдержанно выдохнув, мальчик всё же позволил голове черноволосой женщины опуститься на свое плечо. — Мне пора в школу. Слышишь? — Отстранив за плечи, он заглянул в её глаза. Рассмотрев стекающие по раскрасневшимся щекам слёзы, он аккуратно стёр их большим пальцем.
— Мне не нужен отец, прекрати выбивать из него умершие инстинкты. — Линда молчала, покорно кивая и глотая истерические всхлипы. Фрэнк сразу подумал, что такой маме нужен не такой сын и тем более не такой муж. Наклонившись к уху Линды, Фрэнк прошептал: — Когда я закончу школу, мы уедем в Лоуренс, к бабушке, подальше от него. Представляешь, как будет круто? — Конечно, будет действительно круто. Никаких скандалов, никаких истерик, никаких синяков по всему телу от тяжёлых ног и массивных грязных ботинок. Поцеловав Линду в Висок, он уже громче проговорил: — Буду поздно, не ждите. Уроки сделаю у Джам… — Подхватив рюкзак, мальчик вышел из своей комнаты, спускаясь по лестнице. Он громко ступал каждой ногой на каждую ступеньку, пока наконец не спрыгнул с последней, услышав, как его окликает отец.
— Купишь пива по дороге домой, понял? Линда, завтрак где? — прокуренным голосом проговорил Энтони, размашистыми шагами направляясь в сторону гаража. Руки были сжаты в кулаки, поэтому Айеро стал буквально бояться за свою маму.
— Если вообще вернусь домой… — прошептал еле слышно Фрэнк, ступая с порога на дорожку из красивых камней, выложенных, словно мозаика. Он сразу вспомнил, как вместе с мамой выбирал подходящие фигуры и прикладывал их друг к другу.
— Что? — Угроза. Будто бы и без того невозмутимому подростку станет страшно от этого. Ему уже не страшно. Хуже, чем было год назад, когда он попал в больницу, чтобы заботиться о матери, которая будто бы упала с лестницы, уже не будет.
— Мне не продадут, говорю.
— Используй своё обаяние. — Слащавый тон буквально развёл в голове Фрэнка ярость, словно костёр на сухих ветках, что облили бензином. Гнев вспыхнул, словно искра, превращающая всё вокруг в пепел. Направившись в сторону школы, он развернулся и показал мужчине средний палец. Гневный и презирающий взгляд вцепился в него, словно когти его старой кошки, которую пришлось отдать Джамии из-за внезапной аллергии Энтони, который ранее никогда не жаловался на жуткий насморк, возникающий от кошачьей шерсти. Это значит, что теперь он уж точно будет ночевать не дома.
— Нет, ты видела это, ты, блять, видела это? — кричал Энтони на жену, но Фрэнк почти не слушал, так как уже отошел на приличное расстояние. Плотно сжимая челюсть, мальчик поправил лямку рюкзака и вставил в уши наушники с примерно таким же громким, как в его комнате, пост-хардкором.
Музыка явно успокаивала подростка: лицо стало расслабленным, губы приоткрытыми, и с них иногда слетали отдельные обрывки фраз, очень тихие и еле слышные. Гитарные партии заглушали все чувства, что были сейчас в нём: ярость, презрение, сочувствие, обиду. Всё заменялось пустотой и прострацией, он даже забыл, что идёт в школу, на автомате перебирая ногами, иногда чуть ли не спотыкаясь о камни и мусор. Ему было наплевать, что он придёт к ненавистному зданию на час раньше положенного, только потому, что хотел поскорее уйти от отца. Фрэнку было даже немного стыдно за то, что он оставил маму с ним, ведь Линда уходит на работу только через два часа, а Энтони проводит весь день дома, если не в пивной. Он проходил мимо ещё мирно спящих домов, яркие крыши которых пока что не сверкали от утреннего солнца, а только слабо освещались.
Он проходил мимо домов, ничего не слыша, пока в одном из них тихонько плакало по-утреннему тёплое тело мальчика, рядом с которым на кровати сидела грустная женщина, которая вот-вот тоже заплачет. Огромные зелёные глаза и пышная, но смятая после беспокойного сна причёска, домашний сарафан, тапочки в форме собачек — так выглядела этим утром мама подростка, что уткнулся носом в подушку, чтобы хоть чуть-чуть заглушить рыдания. На тумбочке рядом стояли использованный тюбик осветлителя для волос, несколько пачек разных антидепрессантов и бадов для похудения, будильник в форме кота Тома из известного мультика и огромная, просто гигантская чашка с горячим шоколадом. Последнее — утренний подарок от мамы, которая надеялась порадовать с утра своего сына.
Ещё вчера у него всё было хорошо. Он изменил свою внешность, покрасив волосы в желтоватый цвет, он любовался собою в зеркале — это было ещё вчера, а сегодня он снова отвратителен себе, а сегодня он снова напуган. Пухлые раскрасневшиеся щёки для мамы были словно отличительным и приятным знаком в подростке, она часто ласкала его, трогая за них, но ведь другие не считают полноту чем-то милым.
— Родной, Джи, что мне сделать, чтобы ты не плакал? — Ярко-изумрудные глаза, получившие такой цвет после целого часа проливания крокодиловых слёз, уставились на маму с обидой и ненавистью, но, скорее всего, это была ненависть к себе.
— Роди меня обратно. Сделай так, чтобы я вообще никогда не появлялся на свет. Зачем ты меня родила таким? Ты могла найти отца с хорошими генами? — Голос дрогнул, Джерард снова упал на подушку, продолжая выплёскивать весь свой гнев. Он мог сейчас обвинить всё, что угодно, в том, что он толстый.
Тонкая скупая слезинка спустилась по мягким женским чертам лица, пропадая где-то под подбородком.
— Прости, детка. Прости, что я толстая. Прости, что у меня такие гены. Прости, что твой папа был тоже не красавцем. Прости, что я его полюбила не за бицепсы… — И только после этих слов до Джерарда дошло, что он обидел маму. Всхлипы прекратились, мальчик сел напротив Донны, утирая слезы пухлыми пальчиками. Он виновато покосился на маму и, пододвинувшись ближе, обнял её настолько крепко, что она охнула.
— Извини, мама, я не хотел, правда… — Уткнувшись ей в плечо, Джерард погладил женщину по спине, утешая. Мягкая хлопковая ткань домашней одежды с теплотой принимала его ладонь, ему было по-домашнему уютно чувствовать запах дома и мамы.
— Не надо, Джерард. Это ты прости. Я всегда думала о своём счастье. Я не думала о том, что будет плохо тебе. — Одновременные всхлипы и тихое шептание: «Ну вот, что же я наделал». — Просто твой папа был таким хорошим. И таким ранимым. Ты почти как он. Тебе надо всегда говорить, что ты красивый, хороший. Так жалко, что ты не веришь в мои слова, ведь ты действительно красивый. Ты самый хороший. Давай прекратим винить и ненавидеть себя, ладно? — Донна оторвалась от сына, взяв его лицо в свои руки. Джерард что-то тихо муркнул и кивнул. — Детка, объясни, почему ты вдруг возненавидел себя? Вчера ты так был доволен своими волосами…
Мальчик виновато опустил глаза в пол, нежно убирая руки мамы со своего лица.
— Я вдруг вспомнил статью о том, что… зеркало искажает изображение. Фотография более правдиво отображает внешность. Вот я и… — Раскопав в завале на тумбочке фотоаппарат, он показал маме снимок. Донна легко рассмеялась, чмокнув сына в лоб.
— Но ты же тут такой милый.
— Себе я здесь не нравлюсь. И волосы… Господи, они только всё портят. — Джерард откинул фотоаппарат в сторону, потерев глаза. От долгих рыданий они пекли, а через пелену слёз было плохо видно. — А ещё я боюсь, что зря это сделал. Мам, как отреагирует школа? Я боюсь туда идти…
Донна устало выдохнула, поправляя помятую от объятий юбку.
— В обычный день я бы оставила тебя дома. — Женщина стала убирать таблетки с тумбочки, чтобы выкинуть их. Она чувствовала укол боли, когда видела у сына таблетки для похудения, и, чтобы мальчик не навредил себе ими, убирала их, как только увидит. — Но сегодня ты должен начать борьбу с собой, а я буду бороться за тебя. Ты должен показать им, что ты сильный. Это очень сложно, родной, но иначе, чем посмотреть им в глаза с гордостью за своё тело, ты не сможешь им доказать свою правоту. — Мама наклонилась, протянув ту самую гигантскую кружку с горячим шоколадом сыну. — И, даже если ты совсем не гордишься собой… притворись, что ты делаешь это, чтобы они тебя не трогали. Ладно? Найди их слабые места, дай им сдачи. Ладно?
— Ладно… — Бледная рука обвила толстый фарфор, поднося к покрасневшим от укусов губам.
— Собирайся в школу, давай же, милый. Хочешь, мы вечером с тобой займемся зарядкой?
***
Фрэнк стоял у заднего двора школы, прислонившись к бетону. Музыка больше не играла, но он, кажется, задремал, уронив голову на плечо. Проснулся он от того, что кто-то легонько теребил его за запястье. Тонкие девичьи ручки ощутимо дёрнули его руку в последний раз, а их хозяйка грозно прошипела имя Айеро. Открыв глаза, парень с раздражением уставился на угловатые черты коротко стриженой черноволосой девушки. Кажется, ещё вчера её волосы доходили до лопаток, а сейчас еле-еле касаются плеч.
— Ты снова не спал всю ночь? — По голосу брюнетки можно было сказать, что она и сама-то давно не спала. Бледная кожа отливала зеленоватым оттенком, а возле скулы красовался нарисованный красным фломастером квадратик. Фрэнк засмеялся, ещё не совсем придя в себя.
— Джам, ты в зеркало хотя бы смотрелась? — Джамия тут же начала рыться в своей сумке, про себя перебирая все возможные нехорошие слова. В отличие от своего друга Нестор редко сквернословила, была отличницей и просто великолепной старшей сестрой. Как назло, зеркало она с собой не взяла, поэтому, вооружившись влажными салфетками, она стала усердно тереть всё свое лицо. Влажная тряпочка ни разу не коснулась нужного «искусства», и Фрэнк остановил явно огорчённую сегодняшним днём в целом девушку, отбирая у неё салфетку. — Дай я помогу…
Фрэнк высунул от усердия язык, прикусив его, пока нежно оттирал проделки малышки Нестор от её старшей сестры. Вернувшись к наблюдениям, Фрэнк снова осмотрел всё, чего не хватало в Джамии. Волосы были подстрижены неумело, кое-где торчали более длинные пряди, а кое-где - более короткие.
— Ты… Что ты сделала со своими волосами? — Черноволосая немного с сожалением коснулась кончиков, грустно улыбнувшись.
— Кэндис. Жвачка. Думаю, ты сам догадался. Пошли, скоро здесь начнёт собираться Шейла со своими курицами. Не хочу, чтобы они видели меня. Я вообще не хочу, чтобы они существовали. — Девушка развернулась, отправившись в сторону главного входа.
— Погоди-ка, ничего не хочешь мне отдать? — сказал Фрэнк, догоняя её. Протянув руку, он стал ждать, пока темноволосая отдаст ему сигареты, что он оставлял у неё. Но девушка сунула ему пачку с салфетками, шепнув что-то на подобие: «Тебе нужнее». Возмущённо вздохнув и засунув пачку в сумку, Фрэнк потыкал указательным пальцем в плечо брюнетки. Та, сообразив и состроив виноватое лицо, достала из бокового кармана сигареты, протягивая Айеро и ссылаясь на недосып.
— В следующий раз я не возьму. Я тебе не камера хранения. Чёрт, Фрэнк, бабушка чуть ли ни весь мой шкаф облазила: она учуяла запах табака, я даже не знаю, как она это сделала. Чудом выкрутилась. — Пачка приземлилась на ладонь парня, который сразу же засунул их в рюкзак. Джамия стала копаться в карманах своих серых брюк, шурша бумажками и звякая монетками.
— Хорошо, я не буду тебя просить.
Девушка остановилась, разворачиваясь. Она не знала, как себя вести с Фрэнком, когда он так вот резко меняется в настроении.
— Только не говори, что ты давишь на жалость.
Фрэнк прошел мимо неё, отрицательно покачав головой. Он ненавидел давить на жалость. Он просто готов был потерпеть выговор своего отца о сигаретах или прожить без сигарет дня два, только бы бабушка Джамии не ругала её. Девушка, по его мнению, не заслуживает того, чтобы её кто-то ругал. Будь он родителем Джам, он бы только поощрял её, давал бы ей больше свободы и чаще бы обнимал. Хотя он и так делает это каждый день. Только сейчас у него нет настроения.
— Но твой отец убьёт тебя, если найдёт…
Непонимающе помотав головой, Джамия скрылась за спиной парня, когда мимо неё прошла миловидная шатенка. Внешний вид девушки порождал сплетни, а из сплетен рождались дурацкие клички и ложные факты биографии. Так бедная брюнетка уже успела в свои семнадцать побывать наркоманкой, алкоголичкой и дочерью токсикоманки.
— Зато тебя не поругают. Всё ведь будет хорошо, как всегда. — Фрэнк подошёл ближе к главному входу, отметив, что уже собралось достаточно учеников. Каждый жаждал первым залететь в здание, и Фрэнк искренне не понимал, к чему такая спешка. — Джамия, сегодня твои родители в ночь, верно? — закусив губу, проговорил Фрэнк. Ему было сложно просить о помощи, ущемлять чьё-то личное пространство и возможности.
— Да. Опять накосячил? Не стоит стесняться: ты мой друг. Можешь остаться у меня на ночь. А теперь извини, Фрэнк, меня ждет учительница по физике… — скороговоркой выпалила Джам, на что Фрэнк ошарашено открыл рот, следя за силуэтом, который быстрым шагом направился в сторону миссис Клаунд. И тут же он вспомнил, как ещё вчера Нестор клялась, что будет стелиться к «физичке» как только возможно, чтобы та проверила её проект. Тихое смятение поселилось в голове парня. Ему вдруг резко показалось, что Джамия позволила ему ночевать у себя только потому, что желала поскорее отвязаться.
Задумавшись, он не заметил, как в него влетел светловолосый парень, направляющийся в совершенно противоположную от стен школы сторону. Кроссовки с шелестящим звуком проехались по гравию, и подросток упал в пыль, чертыхаясь и проклиная свою неповоротливость. Фрэнк словно на секунду выпал из реальности, наблюдая за тем, как незнакомец падает, а затем, покрывшись пунцовым румянцем, подал пухленькому блондину руку. Это было так, словно он в один момент вообще не заметил весьма заметного по размерам падающего.
Юноша буквально болезненно простонал, хватаясь за ладонь Фрэнка, а затем, позволяя тому поднять себя, оттолкнулся свободной ладонью, которая неприятно пекла, от земли. Ему так не хотелось, чтобы его кто-то касался. Он ведь бежал от этого. Кучка безмозглых идиотов решила, что было бы забавно ощупать бока жиртреста, проверить, насколько они мягкие. Светловолосый еле сдерживал слёзы. Он был готов принять удар отовсюду, даже от того, кто помогает ему в данный момент. Вдруг он протянул ему руку для того, чтобы снова опустить в грязь?
— Извини меня, пожалуйста, прости-прости-прости. — Его брови поползли вверх, когда он услышал слова извинения от того, кто должен был наоборот их принимать. Подняв глаза на своего спасителя, блондин увидел во взгляде Фрэнка искреннее сожаление. Брюнет принялся трепетно отряхивать плечи и руки парня от пыли и грязи, касаясь ладонями самых уродливых, по мнению блондина, мест так спокойно, будто он трогал совершенно обычного человека, а не толстенького закомплексованного лузера. Фрэнк ойкнул, отстраняясь, и стал искать в сумке хоть какую-то тряпку, чтобы стереть пыль с черной футболки.
— Оу, не надо, я сам… Спасибо… — Джерард пытался отказаться от помощи жестами, но Айеро просто не мог не помочь. Сейчас у него отключился главный страх: боязнь быть навязчивым, и он смело, даже не дрогнув, протянул одну влажную салфетку из пачки, что осталась у него еще после Джамии, парню, а другой сам стал помогать тому оттереть пятна, что не поддавались простым похлопываниям.
Фрэнк не смотрел на его тело, вглядываясь, засматриваясь, глазея, как некоторые, он не смотрел поверхностно, боясь обидеть, он смотрел, если можно так сказать, по-простому: с добротой, страхом причинить вред, альтруистичностью, что всегда присутствовала в нем. Как будто сквозь кожу, просматривая каждые частички души, а не складки, обтянутые вроде как мешковатой футболкой.
Джерард, всматриваясь в лицо усердно прикусившего губу Фрэнка, только тогда понял, что всё ещё держит парня за запястье, когда пальцы с чувствительными мозолями вдруг почувствовали шершавую поверхность бинта под собой. Испугавшись реакции подростка, который, кажется, и не заметил того, что тот по-прежнему держит его за руку, блондин чуть сильнее сжал пальцы, а потом отпустил, от чего Фрэнк прошипел, но продолжил бессмысленно тереть салфеткой, оставляя тёмное влажное пятно. Он выглядел странно. Словно заведённый, он с пустыми глазами очищал, изменял, помогал, исправлял, искуплял, выводил, вспоминая что-то своё, пока светловолосый с жалостью смотрел на него, такого странного.
Джерарду была в тягость эта жуткая близость, а ещё немного раздражала и казалась навязчивой идея Фрэнка полностью исправить то, что пыли на футболке было слишком много. Ему было жутко неуютно.
— Эй, цыплёнок, кто тебя так откормил? Мама-курица? — Он хотел поскорее уйти домой, оказаться в своей комнате, где его никто больше ни найдёт, ни тронет, там будет разливаться по телу спокойствие, а чёрный кот Румп тихонько залезет под руку, приятно заурчав, распространяя вибрацию по всей кровати. Тихо отойдя, Джерард сказал Фрэнку, у которого, кажется, стали скапливаться у глаз слёзы:
— Слушай, всё, хватит. Спасибо тебе большое и извини меня. Я всё равно иду домой. Пока…
Оставив ошалевшего Фрэнка позади, светловолосый со всех сил помчался домой, пытаясь не обращать внимания на колкости мимо проходящих подростков. Айеро уныло вздохнул, закусив губу и сморгнув пелену влажности, и отправил использованную салфетку на землю, отправляясь к главному входу, надеясь, что больше никогда не увидит Джерарда. Потому что он опозорился, он задумался, он просто увидел в нём кое-что очень важное, очень больное, чего не видел даже в Джамии, когда точно так же помогал ей справиться с рисунком на коже с помощью салфетки. Он бы не хотел смотреть в глаза этого парня, так как испытывал бы стыд. А ещё он сразу посчитал этого мальчика кем-то, кто лучше его. Кем-то, кого он недостоин.
Нашарив ключи под ковриком, Джерард вошёл в дом, тут же грузно пробегая по лестнице на второй этаж. Мама наверняка была уже на работе, об этом говорила мучительная тишина, которая обычно пугала мальчика, а сейчас была единственным спасением от проклятых одноклассников, просто ужасных людей, соседских мальчишек и человеческого зрения в общем. Ему хотелось, чтобы они перестали его видеть. Джерард хотел накричать на них, расплакаться, задохнуться прямо перед ними от нехватки воздуха, судорожных вздохов, истерики, только бы они поняли, как ему больно от их слов, и перестали. Но они не перестают, а только смеются всё больше, всё больше напоминают ему, насколько он ничтожен и что с ним сделала эта ничтожность: он стал асоциален, он болезненно реагирует на любые прикосновения, временами он бывает груб, когда с ним пытаются подружиться.
Он чувствовал себя полным дерьмом. Он чувствовал себя отвратительным, грязным, неповоротливым, омерзительным, слишком большим, просто огромным, недостойным чьего-либо внимания. И от этого ему ещё больше хотелось есть. Ему ещё больше хотелось запереться в комнате с едой, включить любимый фильм и есть, есть столько, чтобы мозг получал огромное количество положительных эмоций, только ради того, чтобы не допустить депрессии. Джерард ел, ничего не делал для того, чтобы израсходовать энергию, и просто спал, лежал, придумывая в своей голове истории про самого себя. Где он худой, где у него много друзей, где он родился не таким уродцем. Или, наоборот, где он взял свою волю в кулак и сел на диету, взял абонемент в спортзал, потерял килограммы, и теперь он такой же, как все. Только все эти мечты не могли быть исполнены из-за жутко слабой силы воли.
Он не хотел грубить Фрэнку. Он не хотел так глупо и жестоко отвязываться от того, кто не считал его отвратительным. Возможно, он дал повод ему считать себя отвратительным. «Чёрт, дерьмо. И после этого я прошу Бога, чтобы меня любили за все мои недостатки». Он вспомнил ощущение бинта на запястье. Самые странные мысли заполнили голову, начиная от того, что парень мог просто пораниться, заканчивая попыткой самоубийства. Во всяком случае, он не был плохим, он не заслуживал такого отношения к себе, он был достоин лучшего. Вдруг Джерарду захотелось встать, вернуться в школу, от которой он так желанно убегал, найти брюнета, извиниться и просто сказать, что он хороший. Уже только потому, что помог ему. Уже только потому, что не смотрел с жалостью или осуждением. Присев на кровати, блондин потянулся к тумбочке, на которой лежала записка от мамы.
«Придёшь со школы - загляни в хлебницу. Там твои любимые пончики. Прошу, не отказывайся от них только потому, что ты толстый. Ты красивый. И не смей плакать. Хорошие дети не плачут».
— Значит, мама, я совершенно не хороший ребенок. Причем уже очень давно.
***
Уютная девичья комната была погружена в полумрак, только экран телевизора светло-голубым светом освещал бежево-розовые стены. Эдакий контраст личности и комнаты, в которой эта личность живёт. Тёмненькая девочка с ещё не сложившейся фигурой, тёмные тусклые волосы, которые теперь были неравномерно острижены, мрачная и совершенно не модная одежда, грустные и покрасневшие глаза — всё это никак не сочеталось с тем ангелом, что сейчас сидела на кровати с белыми простынями, расчёсывая влажные волосы, от которых исходил аромат ванили.
Джамия напевала под нос какую-то песенку, постукивая в ритм своими тоненькими бледными пальчиками по мягкой ткани пижамы с забавными мишками Гамми. Прислушиваясь, девушка слышала, как за стенкой раздаётся восторженный детский хохот и мягкий голос друга. Фрэнк согласился читать сказку для Кэндис. Девочку умилял и смешил даже не сам голос, а интонация, с которой темноволосый парнишка комментировал некоторые моменты из сказок братьев Гримм, которые считал странными.
— А ты знала, что на самом деле всё было не так? Королеву заставили танцевать в раскалённых туфлях, пока она не умерла… — Дикая несправедливость слышалась в его голосе.
— Фрэнк! Не пугай её, иначе она не заснёт, прошу тебя.
Проверив электронную почту, Джамия грустно улыбнулась. Мама не писала совершенно ничего. Ни того, как она провела день без детей, ни того, где она проживает уже месяц, она даже не спросила, сколько денег у девочек осталось. Могла бы хотя бы рассказать, как там погода во Флориде.
— Я прямо-таки прониклась этим Флоридским настроением, мама… — шепнула Нестор, откладывая телефон под подушку и откидывая одеяло, чтобы лечь под него. Она сразу же прислонилась к стенке, оставляя место для Фрэнка, который сейчас ничего не говорил Кэндис. Джамия была уверена, что девочка уже уснула: малышка имела привычку не дослушивать сказки до конца, когда она сильно уставала, мирно посапывая в тёплой кровати.
Дверь открылась, и уставший Фрэнк вошёл, еле волоча ноги по ворсистому ковру. На лице играла улыбка, но брови и глаза выдавали его грусть и потрясение. Что-то случилось, и девушка знала это: за пятнадцать лет тесного общения она, кажется, выучила его вдоль и поперёк. Она знает, что означает его каждая реакция, знает, какое выражение означает, что нужно раскрыть перед ним свои тёплые объятия, а какое, что пора бы оставить его наедине со своими мыслями.
Тихо приземлившись рядом с Нестор, Фрэнк недовольно фыркнул, прошептав:
— Люди придумали сказки на ночь, переделывая истории, что их далёкие предки рассказывали в кабаке под градусом. Ты знала, что сёстры Золушки отрубали себе пальцы и пятки, чтобы влезть в туфельку? — Повернувшись лицом к Джамии, брюнет попытался рассмеяться, но сомкнутые в совершенно прямую тонкую полоску губы говорили о том, что девушка настроена серьёзно поговорить.
— Я же вижу, говори.
Умоляющий выдох. Он хочет сделать вид, что он не хочет говорить. Фрэнк всегда так делает, чтобы не нагружать других людей своими проблемами. Ему совершенно не хочется быть обузой для кого-то. Это бы означало, что он стал эгоистом, коим он никогда не хотел быть. Эгоизма от других ему хватило на всю жизнь, он даже не желал чувствовать это мерзкое слово на своих губах.
— Мама звонила, сказала, что сломала руку. Сказала, что спускалась в подвал за консервами и упала. А я ей не верю. Это был Тони. — На имени отца по голосу сотней волн пробежалась вибрация. В голове стало так легко от того, что он произнёс это вслух. Тяжёлый груз спал, его мысли почти очистились. Он как будто не намерен больше думать о том, что ему нужно скрыть правду от Джамии. Лгать намного сложнее, чем признаваться в чувствах, по крайней мере, для Фрэнка. Только вот на сердце всё ещё находился огромный муравейник, и Айеро буквально чувствовал, как по его самому главному органу ползают муравьи, собирая все болезненные ощущения и соединяя их в одну кучу туда, где гниёт ещё не зажившая рана. Кажется, в уголках глаз снова показались прозрачные капельки, просящиеся наружу.
— Чёрт, иди ко мне, — шепнула Нестор, пододвигаясь ближе и позволяя тёплому и на вид сильному телу прижаться к себе. Девушка чувствовала, как Фрэнк медленно и неспешно смыкает руки на ее спине, утыкаясь носом в её плечо. Фрэнку нравился запах подруги. Фисташковый и ванильный — вместе они прекрасно сочетались, и парню казалось, будто от неё пахнет фисташковым мороженым.
Для подростка всегда был важен физический контакт с людьми. Ещё в детстве он постоянно сидел на ручках у мамы в перерывах между весёлыми играми и энергичными забегами. Ему нравилось касаться кого-то, но ещё более важными ему казались те моменты, когда кто-то касался его. Он вспомнил, как часто обнимал маму. Он представил, что не сможет её обнять, если отец нечаянно убьёт свою жену. Слёзы, которые до этого только собирались прорваться наружу, сейчас дали себе волю, пусть даже мальчик и не хотел показаться слабым.
— Ну, ты чего, эй? — Нестор отпрянула, хватая ладошками лицо Фрэнка. Она хотела бы его успокоить. Хотела бы, но ей не хватает слов, чтобы сделать это. Как бы она хотела понять друга, но сначадал она должна была побывать на его месте для этого. А кто бы хотел быть на месте одинокого подростка, чей отец избивает его и маму? — Мужчины же не плачут, Фрэнки.
В ответ только сдавленное мычание, усиленный ручеек из слёз, бегущих по раскрасневшимся щекам, и тихое: «И какой из меня мужчина?»
Эту историю я планирую написать в виде двух частей, которые описывают действия до пролога — все, что вы сейчас прочитали — и после, что еще не написано. Считайте эту главу прологом к первой части этой истории. Я писала ее, переходя от описания дня Джерарда к описанию дня Фрэнка, поэтому она, возможно, получилась скомканной, но это именно то, чего я хотела. В остальных я, наверное, делать таких "скачков" не буду. Спасибо, что прочитали это.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
