Снова ранее утро. Половина восьмого. Где-то неподалеку монотонно шумит приемник, наполняя кафе треском и редкими помехами. Сквозь них я едва улавливаю тонкий молодой голос девушки и тихую мелодию, что звучит из динамика; вливаюсь в эту атмосферу, какой пропитана песня, растворяюсь в ее гармоничных тонах. Легко и непринужденно, именно то, что нужно сейчас.

На секунду отвлекшись от работы, я откинулся на спинку стула и стряхнул пепел с сигареты, уже четвертой по счету.

Тонкая полоска слабого солнечного света, только что показавшегося из-за крыш высоток, с легкостью пробилась сквозь окно, коснулась моего плеча, и, спустившись на полированную поверхность обеденного столика, замерла ровно посередине. Я внимательно проследил за ней, изучил ее контуры, а потом, почесав затылок, вновь вернулся к ноутбуку и начал лихорадочно стучать по клавишам, едва успевая за рождающимися в голове мыслями.

Мой кофе давно остыл, став теперь еще отвратительнее на вкус, чем был изначально. За весь вчерашний вечер, ночь и сегодняшнее утро я выпил столько чашек этого напитка, что при одном только его упоминании внутри все уже инстинктивно сжималось в тугой узел. Такое ощущение, будто миллиарды тончайших иголок пронзают твои органы. Но я нашел в себе силы и, напечатав еще пару строк, разом проглотил всю эту холодную мерзость, что еще оставалась в чашке. И снова появилась эта дрожь, волной проходящая по телу.

Я писал как раз о том кафе, где сейчас находился, значительно приукрашивая многие детали. Взять к примеру этот самый заказанный мною кофе, слишком сладкий, похожий больше на лекарство от кашля; он был еще противнее, чем та быстрорастворимая дрянь из пакетиков, продающаяся на каждом углу за копейки. Но вопреки некоторым мелким минусам, я любил писать именно здесь; в этом месте была какая-то родная, домашняя обстановка, помогающая полностью сосредоточиться на работе. Правда, несмотря на неожиданно пробудившееся вдохновение, мне не хотелось начинать ничего грандиозного, хотя если быть более точным, мне не хотелось вообще ничего. Было лишь дикое желание забыться, банально сбежать от реальности – вот о чем я мечтал на данный момент.

Вчерашний вечер окончательно выбил меня из колеи. Опустошил, оставив давиться от такого гадкого чувства – своеобразной смеси страха и собственной беспомощности. Я был попросту загнан в угол. И только проснувшись сегодня в районе четырех утра с ноющей головной болью, я, наконец, осознал, в какое дерьмо на самом деле вляпался.

Любой согласится, что когда в сознании крутится одна и та же фраза на протяжении долгого времени, то вскоре начинают сдавать нервы. Так вот со мной был именно этот случай. Стараясь сконцентрироваться на работе, я все равно невольно продолжал обдумывать слова, сказанные Моник в этом же кафе прошлым вечером: «Давай попробуем заново…?» Звучит, как чертово проклятье.

И я снова начинал рассуждать, выстраивая в голове мудреные цепи собственных доводов.

Несомненно, Мо была дорога мне, но исключительно как друг; дальше у нас просто не заходило, да и не могло в принципе. По крайней мере, так думал я. Этот человек всегда удивлял меня своей силой воли, своим природным умом и умением из любой ситуации найти выход. Для меня Моник была примером для подражания; постоянно прячась за маской абсолютной невозмутимости, в тайне я искренне восхищался ею.

Но это было давно, нынче же все изменилось. Осталась лишь какая-то неправдоподобная, мнимая и слишком хрупкая дружба, ее не совсем удачное подобие, просто копия. Моник в корне поменялась, превратившись из недосягаемой и уверенной в себе в слабохарактерную и простодушную, такую, каких сотни, такую, каких я открыто не терпел.

На протяжении всей своей прошлой жизни я боялся только двух вещей: одиночества и боли, в большей степени душевной. Несамостоятельный слабак, тряпка – вот кем я был. А спустя эти два несчастных года мы с Моник поменялись ролями. Я полностью разочаровался в ней. Но мог ли кто-то предвидеть такой поворот событий?

Наша заключительная ссора в последний день осени сломала ее, но возвысила меня. Разумеется, этот неуклюжий спор произошел исключительно по моей вине, я и не скрывал этого. Мне не было стыдно, меня не мучила совесть; в тот день я просто сорвался и высказал ей все, что так давно копилось внутри. Я чувствовал тогда лишь едкую, затуманившую разум обиду, которая впоследствии едва не переросла в настоящую ненависть.

В те времена мне необходима была поддержка Мо, ее понимание. Я нуждался в ней, и то, что она променяла меня на какого-то лживого ублюдка, позже все-таки сыграло свою роль. Он бросил ее, что было заранее очевидно, поступил с ней так, как никогда бы не поступил я. Предал, растоптал, унизил. Навсегда забыть ее – все, чего я тогда хотел, ведя себя в тот момент действительно по-идиотски. Эгоистом был, эгоистом и остался. Что поделать, мне всегда шла эта роль.

Теперь, после стольких лет, Моник просто вычеркнула из памяти те мрачные эпизоды, начала новую жизнь и призналась мне в своих чувствах, что неожиданно пробудились. А я остался прежним, и до сих пор эта обида сидела во мне, сгрызая изнутри и лишая возможности ответить ей взаимностью. Увы, было уже слишком поздно.

Признаюсь, я любил Моник, любил всегда, но все же не настолько, чтобы начать с ней встречаться. Мы не могли быть вместе как пара. Это просто нелепость в чистом виде, чушь и бессмыслица. Правда, только я так считал.

Чувства… она говорила, что у нее ко мне какие-то чувства. Я же не испытывал сейчас к ней ничего, кроме голого равнодушия и, может, капли жалости. Во мне пустота, нет никаких чувств, ничего нет.

Единственный, кто теперь действительно волновал меня, по правде и без притворства, был Фрэнк – ходячая неизвестность, причина моей обостренной невменяемости, так остро ощущающейся в последнее время. Стоило только назвать имя мальчишки, как мой мозг буквально взрывался от горы мыслей, доводов и причин, вытесняя все самое главное.

События прошлого дня никак не хотели покидать мою голову. Вновь и вновь я вспоминал эти отчетливые рваные вздохи, подобно эху отражающиеся от кафельных стен, его отражение в том широком зеркале, его напуганные глаза, заглядывающие в душу, ту давящую на уши тишину, заполнившую небольшое пространство ванной, и беспокойный стук своего сердца.

Той же ночью я не выдержал; и без того слишком слабое существо все-таки сдалось. Лежа на диване, по шею укутавшись в одеяле и устремив взгляд на кровать, в которой безмятежно спал Фрэнк, я небрежно поглаживал себя сквозь узкие боксеры, кусая нижнюю губу до крови, пытаясь тем самым подавить желание громко застонать. Густая темнота полностью обволакивала, бесцеремонно пожирала меня, задыхающегося в проклятой душной гостиной. Я слышал тихий шорох простыни и собственные частые выдохи, словно откуда-то издалека; чувствовал эту горячую, медленно подбирающуюся истому и жадно хватал ртом воспаленный воздух. Меня знобило, трясло, как при настоящей лихорадке. Мозг был отключен полностью; закрывая глаза, я видел перед собой только подростка, криво улыбающегося, глядящего на меня пьяным взглядом. В висках бешено стучало, шея затекла; я весь вспотел, продолжая ежесекундно облизывать пересохшие губы, постепенно увеличивая скорость своих движений. И не было ни капли смущения; я прекрасно понимал, что все это неправильно, но совладать с таким сильным желанием попросту не мог.

Внутри будто что-то взорвалось, когда я, задрожав всем телом, излился, пачкая руку и простынь под собой, сильно выгнув спину и запрокинув голову назад. Все мое тело покрылось мелкой судорогой, голова начала кружиться, перед глазами все хаотично заискрилось; за последние три месяца я еще не испытывал ничего подобного.

Беззвучно ступая по паркету, мне приходилось лишь отчаянно молиться про себя, чтобы Фрэнк не проснулся и не заметил, как я покидаю комнату, дабы срочно принять холодный душ. После, уже стоя в душевой кабинке под струями воды, я еще долго анализировал все произошедшее в голове, но к разумному выводу так и не пришел.

Я знал только одно: из-за Фрэнка я позволил себе полностью потерять контроль над ситуацией, из-за него со мной начало происходить что-то, не поддающееся никакому здравому объяснению. Подросток влез в мою жизнь – и все перевернулось с ног на голову.

Без пяти восемь. Закончив протирать пустующие обеденные столики, Каролин, здешняя официантка и моя хорошая знакомая, позволяющая мне отсиживаться в ее заведении до начала рабочего дня, с легкой улыбкой на губах кивнула в сторону двери. Ей пора открывать кафе, а мне пора идти на работу. Потушив последнюю сигарету, я захлопнул ноутбук, стряхнул с корпуса пепел и быстро поднялся из-за стола, не забыв поблагодарить девушку, прежде чем уйти.

Словно заранее запрограммированный автомат, я за считанные секунды преодолел маленькое расстояние от кафе до магазина. Уличная свежесть резко сменилась сладким ароматом цитрусовых, вперемешку с запахом типографской краски, как только я открыл дверь и зашел внутрь.

Если бы я сказал, что этот день значительно отличался от всех предыдущих по насыщенности событий, то, разумеется, я бы солгал. Мне до жути надоела эта обстановка вокруг, надоели эти вездесущие покупатели; я с тяжелым вздохом зачеркивал почти все новые предложения в своем черновике, а затем опять придумывал, воспроизводил, и так раз за разом. Меня раздражало практически все, вплоть до банального тиканья часов на стене под самым потолком. Удача порой таким нелепым образом уходила от меня, но потом неожиданно возвращалась, и в голове проскакивала мысль, что желание писать все же не так просто убить. С особым трепетом начиная новый абзац, я уже чувствовал себя глухим и немым. Надо было просто представить, что нет никого и ничего, кроме самого себя и своего рассказа. И этого было бы вполне достаточно, чтобы снова втянуться в работу. Но как только это происходило, по обыкновению, где-то вблизи раздавался чей-то голос, и все вмиг рушилось, все исчезало; оставалась только злость, пробирающая до костей.

- Привет, Джерард! Все еще пишешь?

Клянусь, сейчас я был готов убить любого, кто посмел оторвать меня от дела, которое итак не сдвигалось с мертвой точки долгое время. Подняв голову, я тут же столкнулся взглядом с давно знакомыми зелеными глазами, глядевшими на меня с нескрываемым любопытством. Кристофер, тот самый парень из ювелирного магазина, стоял прямо передо мной в своем ядовито-красном свитере, надетым поверх бирюзовой рубашки, внимательно рассматривая мои записи и слегка улыбаясь. Он появился буквально из ниоткуда, возник, словно ядерная вспышка на фоне будничной унылости. Этакое яркое пятно, нарушающее всю гармоничность серой композиции.

- И как успехи? Как тот роман? До сих пор горбатишься над ним?

Новый поток вопросов, обрушившийся так некстати. Он не унимался ни на секунду, чем начал бесить меня еще больше. Вот что значит не приветствовать его с неделю, сразу же нарисуется и будет донимать, напрасно сотрясая воздух.

- Мне отказали в публикации, так что забудь о нем, хорошо? – сказал я достаточно мягко, убирая исписанные листы в сторону.

- Вот как…

- Какими судьбами ты здесь?

Выпрямившись и сложив руки на груди, Крис нахмурился и тут же начал свой новый монолог, наивно полагая, что мне не все равно. Как оказалось, причина его столь неожиданного визита – столь же внезапное желание обзавестись какой-нибудь хорошей литературой, желательно в стиле вестерн. К счастью, я быстро нашел то, что ему было так необходимо; так хотелось, чтобы он, наконец, исчез и оставил меня в покое, наедине со своей отчаянной потребностью писать. Но, видимо, я слишком замечтался.

Во время обеденного перерыва Кристофер потащил меня в то же кафе, где я писал этим утром, бурно рассказывая про какой-то невероятно аппетитный сэндвич, что там подавали. Я же, пряча свой угрюмый вид за слащавой улыбкой, лишь кивал ему в ответ, продолжая вести записи в своем блокноте. Удача снова была со мной.

- Знаешь, я могу помочь тебе с твоими работами, – произнес он уже сидя за столиком, взяв мой блокнот и изучающе пробежав глазами по строчкам, пока я делал заказ. – Мой знакомый, Джонни, работает в одном из журнальных издательств, я бы договорился с ним. Как тебе?

- Пустая трата времени.

- Эй, не будь занудой. Из вот этих вот набросков может выйти отличный цельный рассказ. Ты так не считаешь?

- Мне нечего преподнести читателям, – заключил я, отворачиваясь к окну.

Хотя, если честно, я врал; мои наработки все же имели смысл. Все они, будучи изначально лишь ненужными мыслями, записанными на бумагу, постепенно начали складываться во что-то действительно стоящее.

«Стоит лишь приукрасить что-то, внести в сухой рассказ какой-то неожиданный поворот – и вуаля! От читателей нет отбоя».

Это и была та фраза, вдохновившая меня. Фраза Фрэнка, которую он произнес в первые дни нашего знакомства. Повторно я вспомнил ее именно в тот день, когда моя попытка опубликовать свой роман с треском провалилась. Долгое время я держал эту фразу в памяти, пока не решился начать писать небольшие зарисовки. Тот случай с романом и внезапное появление подростка в моей жизни дали мне пищу для собственной фантазии. Словно я некоторое время находился под водой, и вот однажды смог выбраться наружу и сделать такой долгожданный глоток воздуха.

А ведь если подумать, журнал – это не так уж и плохо, даже почти хорошо. Свое маленькое творение среди скучных и черствых статей. Может, стоит попробовать?

Крис все еще перелистывал страницы моего блокнота, хлебая из чашки свой зеленый чай, который, готов поспорить, на вкус был, как настойка пустырника. Шумно вздохнув, я быстро выхватил у него из рук свои записи и, мягко улыбнувшись, проговорил:

- Кажется, это неплохая идея.

Он мгновенно просиял, будто я только что сообщил ему, что он выиграл в лотерею миллион долларов. С чего бы столько неподдельной радости?

- Осознал всю прелесть моего предложения? Джонни сейчас позарез нужно что-нибудь свежее, новое. Думаю, ты не подведешь.

- Меньше слов, больше дела.

- Как скажешь! – поставив чашку на стол, Крис полез в передний карман своих джинсов и через секунду выудил оттуда смятый листок бумаги и протянул его мне. – Это его номер, звони и договаривайся о встрече. Да, и скажи, что ты от меня.

Я не нашел ответа лучше улыбки. Попытался сделать ее более искренней, и он поверил, что было совсем неудивительно.

- Спасибо.

- Не благодари. Надеюсь, у тебя все получится.

Эта лучезарная гримаса не сходила с его лица до самого нашего расставания. В какой-то степени было приятно осознавать, что тот, кого ты толком-то не знаешь, безвозмездно предлагает тебе свою помощь. И пусть это все излишне льстиво, все равно приятно.

Офис того парня, Джонни, я нашел не без труда. Признаюсь, сначала я был преисполнен решимости доказать всем, и себе в том числе, что я был хоть на что-то годен. Но потом все резко оборвалось, и мне снова стало страшно. Ощущение ничтожности вернулось, вернулось беспокойство, не дающее привести поток бесконечных мыслей  в порядок. Такой глупый, смешной страх. Я боялся вновь оказаться выставленным за дверь, раздавленным и никчемным. Оставалось лишь неустанно убеждать самого себя, что все будет нормально.

Джонни Ломан, мужчина средних лет, одетый в черную атласную рубашку и бежевый пиджак, постоянно поправлял свои очки в круглой оправе, пока сосредоточенно рассматривал мои наработки. Я же, растерянный и нервный, сидел напротив его стола в просторном кабинете и безучастно озирался по сторонам. Вокруг царил полумрак, еще более удручающий. Где-то слева тикали часы, снаружи слышался шум уличного движения.

- Вы раньше писали для журнала, Джерард?

Я машинально дернулся, когда услышал свое имя. Он выжидающе поднял брови, вновь поправив свои очки. Проглотив склизкий ком, подступивший к горлу, я ответил:

- Нет, только для себя.

- А что насчет ваших прошлых работ? Некоторые из них публиковали когда-нибудь?

- Был один роман… правда, мне отказали в печати.

Уткнувшись в свои бумаги, Джонни кивнул, а я снова начал тихо паниковать, с силой вонзая ногти в правую ладонь.

Мы беседовали еще от силы минут двадцать, и за все это время я успел трижды умереть. Нет, правда. Впервые я так сильно переживал за свои работы. Ведь журнал читает почти весь город. А значит, половина населения может стать свидетелем либо моего скромного триумфа, либо широкомасштабного позора.

Но сегодня мне повезло; вот так по-крупному повезло, что сначала я даже не поверил. Удача вернулась, теперь она со мной, я чувствую, я ощущаю и радуюсь, совсем как маленький ребенок, тающий от восторга.

В голове звучало что-то веселое и легкое, похожее на классический рок-н-ролл, когда я, опьяненный собственным счастьем, держа в руке бутылку дорого мартини, летел по знакомой улице, ничего вокруг не замечая. Все удивляло пестротой красок, будто я что-то принял, какую-то сильнодействующую дурь, выбивающую из тела и сознания все скверное и плохое, оставляя лишь хорошее и позитивное. Знаю, мне придется много работать, но я справлюсь. Теперь, когда есть такая возможность, я не отступлю. Первый шаг сделан, назад пути уже нет.

Солнце уже скрылось за горизонтом; раскрасило небо в привычный оранжевый и ушло на покой. Воздух был прохладный и ароматный, как после дождя. Быстрыми шагами я сокращал расстояние от винного магазина до родной многоэтажки, по пути отмечая, что этот вечер явно был каким-то особенным, совершенно непохожим на другие.

Дверь в квартиру оказалась незаперта. Влетев внутрь, я моментально сбросил с себя пальто и с глупой улыбкой побрел к гостиной, на ходу освобождаясь от ботинок. В комнате как обычно темно, как обычно тихо. Почти бесшумно трещит включенный телевизор, озаряя темные углы гостиной голубым светом, и этот размеренный треск в какой-то степени пугает, но я не придаю этому особого значения.

Обращаю внимание, что Фрэнк сидит на диване с отрешенным усталым видом, сложив ноги по-турецки и прижав подушку к груди. Видно сразу: происходящее на экране его нисколько не интересует. Там идет какой-то нудный семейный фильм, явно с предсказуемым концом. И на секунду мне становится жаль подростка, ведь, по правде говоря, каждый вечер для него ничем не отличается от предыдущего. Все до жути однообразно. Но пока большего я предложить не могу, увы. Остается лишь надеяться, что со временем все образуется.

Шагнув вперед, в темноту, я, все еще улыбаясь, тихо позвал его:

- Фрэнки, эй?

Он вздрогнул. Резко повернулся и, широко распахнув глаза, открыл рот, видимо, собираясь ответить, но, поколебавшись, лишь опустил голову и пробормотал, едва слышно:

- Привет.

Я присел рядом с ним, поставив бутылку мартини на журнальный столик, заметив при этом его замешательство на лице. Оказавшись так близко к подростку, я невзначай вспомнил все то, что было до: прошлый вечер, бессонную и бесконечную ночь, шорох простыней, сдавленные вздохи и холодный душ. Мне сразу стало неуютно и неловко, но безграничная радость все же вытеснила смущение; я быстро пришел в себя и, наконец, проболтался:

- Мои работы будут печатать в журнале.

Доля секунды – и вот она, его широкая улыбка, вернулась, такая же радушная и теплая. Смотришь и будто растворяешься в пространстве; и тебе хорошо, как никогда раньше, и ты рад, что все вроде бы стало как прежде.

- Черт, круто! Поздравляю!

И это прозвучало искренне и открыто, никакой лжи и лицемерия.

- Отметим?

Зафиксировав в памяти его веселый кивок, я сорвался с места и рванул на кухню за бокалами. Когда же я вернулся, бутылка была уже открыта, а телевизор выключен. Вместо него комнату своим апельсиновым светом освещал теперь только ночник, что стоял на тумбе справа от дивана.

- Представляешь, этому скрипучему типу из издательства действительно понравились мои работы! – начал тараторить я, наполняя бокалы алкоголем. Гостиную вновь окутала тишина, только где-то на улице глухо выла автомобильная сирена.

Пока я продолжал восхищенно разглагольствовать, Фрэнк только улыбался, обнажая свои ровные белые зубы и иногда поднимая на меня свои глаза, задерживая взгляд всего лишь на секунду. Все стеснение окончательно улетучилось, когда я осушил третий по счету бокал. Напряжение между нами начало постепенно спадать, и спустя несколько минут мы уже открыто смеялись, болтали, в основном обсуждая мою невероятную везучесть.

- Знаешь, это ведь благодаря тебе я снова начал писать, - я говорил серьезно, хоть и улыбка моя была практически до ушей.

- А что я сделал такого особенного? – Фрэнк коротко рассмеялся, отодвигая пустой бокал в сторону и устраиваясь на диване поудобнее.

- Появился в моей жизни.

Игривая полуухмылка медленно сползла с его лица. Теперь он смотрел на меня почти не моргая, словно старался влезть в голову и прочитать мысли. А их не было, совсем. Все испарилось, абсолютная опустошенность. И мне вдруг стало как-то не по себе.

Он так ничего и не ответил, не издал ни единого звука, просто сидел и глядел на меня, пока я допивал остатки спиртного. Секунды, минуты. Я не успел опомниться как его лицо, на которое падал мягкий желтоватый свет лампы, оказалось совсем рядом, так невыносимо близко, буквально в нескольких сантиметрах от моего. Глядя на меня, слегка напуганного, пытающегося скрыть дрожь, растущую внутри себя, своим мутным взглядом, Фрэнк вновь улыбнулся, придвинулся ближе и неуверенно, мимолетно коснулся своими губами моих, так что я даже не успел понять, что к чему.

- Люблю, - говорит он спустя мгновение, шепчет в мои губы, и во мне все переворачивается, словно пронзающие внутренности мелкие осколки стекла. И мое смутное предположение, что это все вина алкоголя рушится на глазах.

Я уже не слышу приглушенных уличных звуков, не слышу даже собственного дыхания. Мир замер, застыл, захлебнулся в эмоциях, как и я. В голове пусто, и меня не покидает ощущение, будто все это какое-то глупое кино, жалкая постановка. Правда, сейчас все пошло не по сценарию, все вышло из-под контроля.

Обвив одной рукой мою шею, Фрэнк подался вперед, переводя взгляд с моих глаз на губы. Я слишком шумно выдохнул и уперся ладонями ему в грудь, пытаясь оттолкнуть, правда, подростка это не остановило. Сомкнув веки, он медленно приблизился и вновь поцеловал меня, обхватив мою верхнюю губу своими и потянув свободной рукой за мой галстук, ослабляя узел. Не удержавшись, я неуклюже растянулся на диване, при коротком падении сильно ударившись затылком о ручку. В этот момент Фрэнк оторвался от моих губ, что позволило мне сделать неторопливый вдох. Кажется, я вновь мог говорить, но подходящих слов не было, поэтому я лишь жадно глотал раскаленный воздух, сжимая пальцами обивку дивана.

- Люблю, - повторил он, склоняясь к моему уху и касаясь горячими губами мочки.

Он что-то говорил дальше, но я не слушал. Его губы продолжали ласкать мои, медленно и настолько чувственно, что я окончательно потерял рассудок – начал отвечать, запустив пальцы в его волосы, наслаждаясь пряным вкусом алкоголя. Вся эта натянутая невинность вмиг исчезла. Меня била мелкая судорога, как тогда, той ночью. Я ничего не понимал, не ориентировался ни во времени, ни в пространстве. Мыслей нет, только ощущения, чувства. Да, я сорвался, но мне было плевать. Алкоголь здорово расслабляет, пусть и в таких малых дозах. Но все же я не был до конца уверен, что это была лишь его вина.

Может, я и вправду был влюблен?