К концу сентября погода в Ньюарке совсем испортилась. Днем и ночью шли дожди; солнце, обычно хоть как-то радующее глаз, почти не показывалось из-за туч, отчего город стал выглядеть так по-осеннему уныло. Повсюду мокрая чернота улиц и ничего более. Люди, с утра пораньше спешащие на работу, каждый с зонтом, стали уже привычным явлением. Все они, как по шаблону одетые в темного цвета плащи и куртки, спрятали свои улыбки за мрачными и тоскливыми масками. Казалось, эту осень они не переживут.
Глядя на всех этих людишек, иначе их не назвать, на душе самому невольно становилось как-то грустно. Их разбитый, болезненный, померкший вид выбивал из колеи. Больше не было добродушных улыбок, которыми меня встречали прохожие, когда я шел на работу. Та миловидная девушка из пиццерии, старушка из кондитерской, средних лет мужчина из ларька, где я обычно покупал утренние газеты, и даже Кристофер, тот тип со странностями из ювелирного магазина, на лице которого при виде меня всегда зажигалась приветливая широкая улыбка, – все они, будто по приказу кого-то свыше, разом угасли, потускнели. От любезных приветствий не осталось и следа. Люди стали вызывать у меня неприязнь, иногда даже отвращение, а порой жалость. Да, этих бедняг можно было только пожалеть. Они стали буквально зависеть от окружающей их атмосферы.
Лично у меня такая угрюмая погода не вызывала ничего, кроме головной боли и слегка подпорченного с утра настроения. Я так же, как и раньше, вставал с восходом солнца, отсиживался на кухне где-то с полчаса, хлебая из кружки свой горький кофе, и что-то черкал в тетради. Что-то, на первый взгляд бесполезное, ненужные мысли, посещающие спозаранку, какие-то подборки отдельных фраз. Но, кто знает, может, одна из них станет той самой, настоящей, с которой я впоследствии начну свой новый роман. Да, мне снова хотелось писать, хотелось вновь придумывать. Снова сидеть в кромешной тьме комнаты и под стук дождя лихорадочно исписывать листы бумаги. Мне нравилось это, привлекало и захватывало. Правда, достойного сюжета для новой никому не нужной книги еще не было, а потому я просто стал писать о том, что вижу каждый день. Получались своеобразные короткие рассказы о повседневности, которые я иногда слегка приукрашивал, над чем-то насмехался, что-то описывал с особой любовью. В общем, рассказы были на любителя, и я еще не до конца был уверен в них. Но желание, чтобы эти наработки опубликовали в каком-нибудь журнале или газете, конечно, присутствовало. Хотя пока я сдерживался и писал для себя, дабы просто скоротать свободное время.
Еще я начал рисовать. Но уже не на скорую руку, как раньше, а более-менее серьезно; и уже не на покоцаном листке бумаги, вырванном из тетради, а в отдельном альбоме, который я приобрел неподалеку от своего дома в небольшом магазине художественных принадлежностей за пару долларов. Там же я купил дешевые акварельные краски и несколько кистей. И теперь они, вперемешку с некоторыми цветными набросками, валялись на небольшом туалетном столике возле кровати. Рисовал я нечасто, по крайней мере, реже, чем писал. Но это занятие определенно доставляло мне удовольствие. Может, расслабляло, в какой-то степени, успокаивало.
Сегодня был последний день сентября и мой выходной. На часах было 9:45 утра, и я, как обычно, уже бодрствовал: сидел за тем самым столиком и рисовал. Из чуть приоткрытого окна в комнату пробивался прохладный утренний ветер, небо, по своему обыкновению, было пасмурным, правда, кое-где виднелись едва заметные светлые просветы. В который раз опустив тонкую кисть в банку с водой, я, снова склонившись над своим наброском, аккуратно начал водить ею по бумаге, размывая бирюзовую краску. Хотя бы мой пейзаж будет не таким безжизненным, как в реальности.
Вообще, я рисовал только тогда, когда было необходимо вдохновение для написания нового очерка или рассказа. Это действительно помогало. К примеру, я мог изобразить на бумаге иллюстрацию к тому, что пишу на данный момент. Нужные мысли сразу приходили, и я уже заранее знал, о чем буду писать. Конечно, мои первые рисунки были далеки от идеала, даже очень. Но какую радость приносили, когда получались, словами не передать! Готовые работы я прикреплял к стене перед зеркалом и еще с минуту разглядывал их. Само собой, они были нелепы, немного не совпадали с тем, что хотелось запечатлеть изначально. Но мне они нравились, и я не сдавался. После рисования, бывало, я тут же хватался за ручку и начинал строчить, еле успевая за потоком мыслей и идей. Это было невероятно крутое ощущение гордости за самого себя.
И сейчас я снова промывал кисть и снова набирал краску, напевая что-то себе под нос. Квартира пустовала, и только мое тихое пение и звуки с улицы заполняли воздух.
Двумя днями назад я сделал копию ключей от дома, и теперь Фрэнк мог выходить на улицу, когда его душе будет угодно, ведь целыми днями находиться взаперти вряд ли кому-то понравится. Попытки искать работу он давно забросил, по моему же наставлению, а посему каждый день он теперь мог проводить гуляя по городу. Признаюсь, меня временами посещала мысль о том, что подросток может просто забрать из квартиры все ценное в мое отсутствие и благополучно смыться, но ее я быстро отверг. Почему? Потому что я доверял ему.
Было это ошибкой или нет покажет время, я не хочу загадывать. Да и на скрытого грабителя Фрэнк не был похож. И хотя подросток фактически был теперь волен в своих действиях, выходил из дома он крайне редко. По крайней мере тогда, когда я присутствовал в доме. Бывало, я был занят и просил его купить продукты к обеду или ужину в магазине, что находился через дорогу. Бывало, он выходил за сигаретами, в общем, дальше нашей улицы не ходил, аргументируя это тем, что боится заблудиться, ведь город он знает пока еще плохо. Ей богу, ребенок.
Убрав со лба челку и зажав кисть в зубах, я, слегка растерев ладонью рисунок, взял лист в руки и, отодвинув его от себя на небольшое расстояние, прищурился, подетально разглядывая нарисованное. Неплохо, весьма неплохо. Чуть подправив силуэт прохожего на рисунке, добавив к нему темно-коричневый, я, облегченно вздохнув, отложил кисть и принялся шариться в ящике стола, надеясь найти там хоть одну булавку, дабы повесить свою работу на стену к остальным. И, должен отметить, удавалось мне это с большим трудом: там царил воистину страшный беспорядок. - Да черт тебя дери, - сквозь зубы процедил я, выгребая из ящика все ненужные вещи. Конечно, мне нравился хаос, творившийся в квартире. Он, по моему мнению, приводил все мысли в порядок. Но я искренне ненавидел, когда не мог что-то найти. Особенно, если это «что-то» в данный момент было жутко необходимо.
Вскоре все, что было в том ящике, оказалось лежащим на полу: в основном это были книги, исписанные листы черновиков, старые коробки из-под видеофильмов, некоторые уже пустые, и смятые галстуки. Но, к счастью, маленькую железную коробку от печенья, где, по сути, должны были быть булавки, я все-таки нашел. И пока я, довольный самим собой, прикреплял рисунок к стене, со стороны коридора послышался сильный хлопок входной двери и, последующая за ним, громкая возня. - Это ты, Фрэнк? - крикнул я, поправляя уже висящий рисунок. - Я, кто же еще, - охрипшим голосом сказал юноша, как только зашел в гостиную, с шумным «ох» приземляясь на кровать. Сегодня он сам, проснувшись чуть позже меня, выразил желание немного пройтись, подышать свежим воздухом и заодно купить сигареты. Я, понятное дело, не был против. С утра он показался мне каким-то чересчур кислым. - Действительно, - оторвавшись от своей работы, я закрыл ящик и начал складывать краски. - Как сходил? Прежде чем ответить, Фрэнк прохрипел что-то нечленораздельное в подушку, после чего перевернулся на спину и закрыл лицо руками. - Нормально. Покончив с красками, я взял банку с водой и, поднявшись с кресла, направился в ванну, продолжая на ходу вести диалог: - Не замерз? - Немного, - послышался скрип пружин и вновь тяжелый вздох. - Голодный? Последнее я прокричал уже из ванны, тщательно промывая банку от засохших красок. Правда, на вопрос ответа слышно не было. Выключив за собой воду, я вскоре вернулся в гостиную и, присев на край кровати, повторил: - Фрэнки, я спросил, ты голодный? - и в очередной раз ответом была тишина. Фрэнк лежал уже на животе и постоянно то ли шмыгал носом, то ли тихо всхлипывал. Само собой, такое поведение меня, мягко говоря, напугало. Нахмурившись, я подсел ближе и, коснувшись рукой плеча подростка, снова его позвал, но тише: - Эй, что такое? Это молчание и безостановочные всхлипы только добивали. Не выдержав, я слез с кровати и сел перед подростком на корточки так, чтобы его лицо было напротив моего. И, честно, его вид мне не особо понравился; слишком разбито он выглядел.
Подняв на меня свои покрасневшие глаза, Фрэнк в который раз шмыгнул носом и, вздохнув, плотно сжал веки. Признаюсь, вот тут я заволновался так, что по позвоночнику прошла мелкая дрожь. Закусив нижнюю губу, я осторожно дотронулся до его лба тыльной стороной ладони и почти сразу же ее убрал, стараясь держать себя в руках. На смену беспокойству пришло некое исступление, а затем что-то, больше похожее на злость. Либо на себя, либо на подростка. - Так... - резко встав, я быстрым шагом преодолел расстояние от кровати до шкафа и, добравшись до цели, начал лихорадочно копаться в аптечке, стоявшей на нижней полке. Извлекши оттуда градусник, я вернулся к подростку, который в свою очередь уже лежал на боку, поджав колени к груди, будто маленький беззащитный щенок. - Держи. Наконечник под язык, рот закрой и без глупостей, - передав градусник подростку, я, в свою очередь, направился к окну и закрыл его; в комнате и так было весьма прохладно, а я уже заранее знал, что состояние Фрэнка сейчас было весьма шатким. Этот придурок, кажется, все же умудрился подхватить простуду. - Ну что? - подождав несколько минут, я снова присел рядом с ним и взял градусник. - Твою мать, Фрэнк! - Все так плохо? - слова с трудом проталкивались сквозь его пересохшие губы. Вместо ответа я только отложил градусник в сторону и снова приложил ладонь к его лбу. Горячий, черт бы его побрал.
Если честно, я плохо представлял, что именно в подобных ситуация нужно делать. Помню лишь обрывки стандартных правил, по типу «выпейте малинового чая и вам станет легче». В детстве, когда я практически бился в лихорадке из-за высокой температуры, мне просто ставили укол, и все проходило, правда, было это весьма болезненной процедурой. В любом случае, сейчас я даже видеть шприцы вблизи не могу, поэтому, этот вариант сразу отпадал. Оставалось лишь одно: довериться советам всемирной паутины, что я, в конечном счете, и предпринял.
В сети действительно можно найти что угодно, главное, чтобы это тебе пригодилось и на деле дало нужный результат. Просматривая открытые статьи по медицине, я вдруг наткнулся на одну, которая, на мой взгляд, вполне внушала доверие. - Ты плохо переносишь температуру? – не отрываясь от чтения спросил я подростка. Снова взглянув на меня исподлобья, Фрэнк медленно покачал головой, и тогда я продолжил: - Тогда поднимайся и в теплый душ, согреваться. И, пожалуйста, без лишних вопросов, - дочитав до конца и закрыв ноутбук, я подошел к шкафу и достал с верхней полки плед, который подросток сам недавно отыскал. - Я вообще не понимаю, каким образом можно умудриться так быстро заболеть. Ты что, ведро ледяной воды на себя вылил, когда был на улице? Или решил прогуляться в одной футболке? - В толстовке, - прохрипел он, принимая сидячее положение. - Что?! - я резко развернулся, позволяя пледу упасть с полки на пол. - Только не говори мне, что все это время ты прогуливался по городу в ней! Я же разрешил тебе брать мою одежду! Ты был не в состоянии найти какую-нибудь куртку, Фрэнк?! Я ведь даже позволил тебе надевать мое пальто! Разве сложно просто взять и тепло, блять, одеться?! Или ты у нас экстремал, а?!
Все то время, пока я намеренно срывал голос, активно при этом жестикулируя руками, подросток сидел на кровати и медленно стягивал, вернее, пытался стянуть с себя свою злосчастную толстовку. Этим занятием он был настолько увлечен, что, казалось, мои слова до него вообще не доходили. - Кретин, - подойдя вплотную к нему, я одним рывком снял с него толстовку и, отшвырнув ее в сторону, поднял подростка на ноги, подталкивая к ванне. - Раздевайся и залезай в душ. Я принесу полотенце.
Когда дверь в ванную закрылась, и через какие-то считанные секунды оттуда послышались звуки льющейся воды, я снова полез в тот же шкаф и, достав большое бледно-серое махровое полотенце, с шумным вздохом упал на кровать и уставился в потолок. И стоило мне немного расслабиться, как в голову молниеносно и без разрешения вторглись мысли и вопросы, ответов на которые у меня, к сожалению, не было. Почему я так беспокоюсь, переживаю? Казалось бы, да это же очевидно! Я пообещал самому себе, что с подростком ничего не случится и все в этом роде. Так-то оно так, но было еще что-то... как раз то, чего я не могу описать словами. Какая-то нездоровая потребность в том, чтобы с Фрэнком всегда все было хорошо. Может, обозвать это привязанностью или симпатией? Не понимаю, не могу понять, что это. Не похожее ни на что иное чувство, словно при виде подростка часть мозга, отвечающая за обдуманные поступки, логику и прочее дерьмо отключается, а внутри все сжимается, скручивается. Чувство, не подающееся разумному объяснению. Да и вообще никакому.
К моменту, когда шум воды за стенкой стих, я сжал полотенце в руках и, приблизившись к двери, тихо постучался, а услышав в ответ приглушенное «да», незамедлительно вошел. В душевой кабинке, обняв себя обеими руками, стоял Фрэнк, обернутый в полотенце, что уже с неделю лежало без дела на батарее возле душевой. Мелкими каплями с кончика его носа, подбородка и груди стекала вода, с тихим стуком ударяясь о поверхность кабинки. Пулей подлетев к подростку, я помог ему спуститься на душевой коврик и накинул на него полотенце, сразу же насухо вытирая его. Мгновенно укутавшись в него, Фрэнк осторожно ступил на кафельный пол, правда, эта первая попытка сделать самостоятельный шаг успехом не увенчалась: подростка слегка повело в сторону, но удержать его мне все-таки удалось. И вот опять проснулось то необъяснимое чувство внутри, когда он, дабы избежать падения, вцепился в меня мертвой хваткой, а его дыхание обдало мою кожу жаром. Значит ли это, что я начал сходить с ума?
Выйдя из ванны, я тут же отправил Фрэнка в кровать, действуя строго по инструкции, которую откопал в интернете: «После согревающего душа необходимо обеспечить больному тепло и покой». Сам же я полез в его сумку за сухой одеждой. Кинув ему первые попавшиеся боксеры, зеленую футболку и темные шорты, а следом и плед, я, сказав подростку, чтобы живо одевался и хорошо закутывался, поспешил на кухню ставить чайник. Сейчас мне была отведена роль заботливой мамаши, никак иначе.
Вернувшись с кружкой чая к свернувшемуся в плед Фрэнку, я поставил ее на журнальный столик и, аккуратно придвинув его к кровати, сел рядом. - И только посмей не выпить. Не знаю, что я тогда с тобой сделаю, - почти шепотом проговорил я, вручая еще неостывшую кружку подростку в руки. - Осторожнее, не обожгись. Спустя пару-тройку глотков, он жалобно заскулил и, откинувшись на подушку, закрыл глаза. Сдавшись, я взял уже полупустую кружку и поставил ее на столик. - Ладно, тебе отдохнуть надо, - склонившись над подростком, я легко поцеловал его в лоб, на что тот лишь тихо охнул. - Если что надо, зови, я буду на кухне. Можешь попытаться поспать, вреда не будет. Устало кивнув, подросток перевернулся на бок и накрылся пледом по самую шею. Не смея больше его тревожить, я отправился на кухню, решив, что сейчас вполне смогу работать дальше над своей писаниной.
Ближе к двум часам дня, когда Фрэнк еще спал, я вышел в аптеку за таблетками, сбивающими температуру и за каплями против насморка, так как у тех, что покоились в моей аптечке, давным-давно вышел срок годности. Но, честно, мне казалось, что ничего серьезного быть просто не могло. Разве что если этот олень заразился дня два-три назад и до этого тупо отмалчивался. Хотя, в глубине души, я все же надеялся, что подросток был не настолько легкомысленным. Так вот кто же знал, что я чертовски заблуждался?!
Фрэнку стало намного хуже к вечеру. Температура, до этого удачно державшаяся на отметке 37,7°C, поднялась выше, появился кашель и озноб, причем такой сильный, что я уже начал было подозревать, что у подростка воспаление легких. Ведь, кто знает... может, какая-нибудь уличная сука не вовремя чихнула на него, не удосужившись даже отвернуться. - Как я? - Нашел, блять, что спрашивать, - прошипел я, судорожно набирая номер такси на своем телефоне. - Однако откровенно, - вздохнув, Фрэнк упал на подушку и протер слезящиеся глаза рукой. - Это все моя вина…- нервно шептал я себе под нос, вслушиваясь в протяжные гудки ожидания на том конце провода. – Чертова статья … надо же быть таким идиотом… - Что за статья? И куда ты звонишь? - Молчи, Фрэнк, прошу. Когда же мне все-таки соизволили ответить, я на одном дыхании выпалил адрес нашего дома, после чего, повесив трубку, откопал толстовку и джинсы подростка, и приказал ему как можно скорее одеваться. Правда, получилось у него это, конечно, не без моей помощи.
Я собирался отвезти Фрэнка в больницу, самую ближайшую отсюда, в надежде, что сейчас нас примет хотя бы дежурный врач, ведь состояние подростка оставляло желать лучшего. Забавно получается: даже заботясь о ком-то, я, в конечном счете, все равно причиняю этому «кому-то» боль. И в данном случае, роль, какой-никакой, а жертвы, играет бедняга Фрэнк.
Усадив подростка в прибывшее такси, я залез сам и сказал водителю адрес больницы, добавив, чтобы тот поторапливался. Медлить он, к счастью, не стал.
Все время, пока мы ехали, никто из нас не сказал друг другу ни слова. В машине слышался только ровный шум двигателя и отрывистое дыхание Фрэнка. Отвернувшись от меня к окну, он, внимательно разглядывая вечерние огни города, то и дело шмыгал носом и временами хрипло откашливался, раз за разом потирая глаза. Я же по дороге искусал все ногти; постоянно дергался и ежесекундно спрашивал водителя, как скоро мы будем на месте. Этот трепет, обеспокоенность внутри, некий страх перед неизвестностью. Боюсь даже представить, каким зашуганным я сейчас выглядел. А ведь всего этого можно было бы избежать, если бы я хоть чуть-чуть пошевелил мозгами, вместо того, чтобы доверять каким-то левым советам.
Не знаю точно, спустя сколько минут мы были на месте, мне было явно не до этого. Расплатившись, я схватил подростка за руку и быстрым шагом направился к главному входу местной больницы.
Как только мы очутились в здании, мне в ноздри мгновенно ударил тошнотворный запах медикаментов, запах, с детства вселяющий страх, запах, от которого по телу одной сплошной волной проходит холод. И эта атмосфера... Посетителей, как ни странно, внутри практически не было, отчего холл больницы выглядел еще более устрашающе: низкий потолок, бетонный пол, слабое освещение и полное отсутствие каких-либо звуков. Лишь уборщица у одного из кабинетов гремела своей шваброй, опуская ее в железное ведро с водой.
Нас приняла дежурный врач – женщина средних лет, в белоснежной марлевой повязке, с зачесанными назад короткими белыми волосами и с усталым взглядом серо-зеленых глаз. Весь ее внешний вид так и кричал: «Как же мне все это надоело». С первого взгляда я мог заключить: она была такой же, как и сотни жителей города – опустошенной и разочарованной в своей несправедливой жизни. Расспросив Фрэнка о состоянии его здоровья и прочей обязательной дребедени, она, наконец, начала осмотр. - Боли в груди, затрудненное дыхание? - Только кашель, - тихим голосом отвечал Фрэнк, сидя на кушетке и сжимая пальцами рукава своей красной толстовки. Было видно, что вся эта ситуация заставляла его нервничать. Я стоял поодаль от него, у двери, и сосредоточенно наблюдал за действиями врача. Осмотрев горло подростка, она пробормотала что-то себе под нос и, откинувшись на спинку своего стула, обратилась уже ко мне: - Особых причин беспокоиться нет, у парня самое обычное ОРВИ, правда, немного запущенное. Присядьте, я выпишу необходимые антибиотики. Поймав взволнованный взгляд Фрэнка на себе, прошел к столу, за которым сидела врач, и приземлился на стул возле него. Пару минут она что-то объясняла мне, как нужно принимать те или иные таблетки; я лишь кивал, стараясь запомнить каждое ее слово. Вручив мне бумажку, исписанную мелким мудреным почерком, она вежливо попрощалась и принялась за изучение своих документов.
Весь прием продлился весьма долго; к тому времени, как мы вышли из больницы, на улице уже совсем стемнело. Но, на наше счастье, такси, которое я вызвал, приехало незамедлительно.
Как и в первый раз, в салоне царила абсолютная тишина; нарушала ее только какая-то мелодичная песня, звучащая из динамиков магнитолы. Оторвавшись от созерцания пейзажа за окном, я мельком взглянул на сидящего рядом Фрэнка, и улыбка сама собой появилась на лице. Завернувшись в мое пальто, он смотрел куда-то вперед, постоянно зевая и изо всех сил сдерживаясь, дабы не заснуть. - Иди сюда, - тихо позвав его, я придвинулся ближе и приобнял подростка за плечи. Тот сначала одарил меня изумленным взглядом, но потом сдался и аккуратно лег на мои колени, сразу же закрывая глаза и облегченно вздыхая. Я же, откинувшись на спинку сидения, опустил свою ладонь ему на голову и, начиная успокаивающе поглаживать ею его волосы, прошептал: - Все будет хорошо, я обещаю.
не знаю, может, я злая жопа, но я безумно рада, что Фрэнк простудился) может, если бы он не заболел, то эта глава не была бы такой милой) Джерард тут нереально заботливый, и я вся аж обняшилась, пока читала) а ещё я безумно рада, что Джер наконец начал чувствовать что то странное по отношению к Фрэнку) и я оооочень надеюсь, что в следующей главе, они наконец поймут, что нравятся друг другу) ну пожааалуйста) JDevero спасибо тебе огромное за такое милую главу) всегда с огромным нетерпением жду продолжения) пожалуйста, не затягивай с продой)
BamMargera, так ему и надо, предупреждали же) эм, в следующей главе еще вряд ли, но позже обязательно поймут. постараюсь не разочаровать в дальнейшем, спасибо)
Вася, а я злая жопа номер 3, так как мне нравится, когда кто-то страдает :О
ура, продолжение)) мы тут все злые жопы xD мне кажется, это просто замечательно, что Фрэнк простудился, ага)) это ой как поможет им сблизиться. отличная глава, мне так понравилось. обычно я не читаю такое милое, но этот фик растопил лёд в моём сердце скорее проду пишите, будем ждать с нетерпением
скорее проду пишите, будем ждать с нетерпением