POV Frank

Мы уже были насквозь мокрые от жары. На небе разливался закат, и это не могло не радовать – скоро солнце сядет, и станет чуть полегче. Мы сидели в синей тени автомобиля, моя голова лежала у него на плече, и некоторое время я даже дремал и не чувствовал жары. Думаю, мы должны были спать строго по очереди, чтобы не оказалось, что на нас случайно кто-то наткнулся и вызвал BL – или же они сами бы нас нашли – а мы бы все проспали. Я почти уверен, что Пати не спал все это время – он сидел, не смея вылезти из-под моей головы, и прислушивался, и он даже не собирался будить меня и просить подменить. Вот и правильно. Но в этот раз я проснулся, и его со мной не было. Закат догорал, небо почти красное, солнце, оранжевое, расплывалось на горизонте и уже не слепило. Я встал и отправился на поиски Пойзона.

Он стоял на дороге впереди машины. Это выглядело странно – само то, как все это выглядело. Я запомнил этот момент на всю жизнь. Потому, что дорога была черная, настолько черная, как бесконечность, тускло-желтая разделительная полоса как будто подчеркивала ее нескончаемость, уходила далеко вперед, к линии горизонта, который двумя разделительными линиями расходился в стороны, они уходили за поле моего зрения, мне за спину, и соединялись с противоположной стороной разделительной линии. Песок и растения – я не на них смотрел, для меня они слились во что-то буро-черное, обрамляющее главную картину на границе того, что я видел, не считая оранжевого свечения. Небо медленно становилось синим, как синяк, который видно из-под разводов крови, и крови этой было еще много. Все небо было в этой крови. Она утекала в сторону солнца, обнажая глубокую синеву, в которой уже загорались звезды.

Это прекрасно.

 И здесь, между черным и красным, стоял Пойзон. С того раза, когда я с ним встретился в этой новой жизни, он заметно похудел и весь как-то высох, его плечи стали острее, теперь он больше походил на кого-то нарисованного, кого-то менее уязвимого… но при этом чувствовалось, что он живой – да, отсюда, со спины, пусть я и не видел его лица, но я чувствовал самого Пати. Он устал. И он все еще нервничает – теперь он своими опасениями еще долго будет меня доставать. Я уже знал, как это будет меня бесить, но я не испытывал отвращения к Пати из-за этого, или что-то типа отвращения – это как щенок, который загаживает всю твою квартиру, но его все равно любишь. Я хотел ему помочь, и я знал, что я помогу ему. Я смогу. Да, я ненормальный и иногда дико злой, я убийца, но он может положиться на меня. Я ведь его люблю – до сих пор странно звучит, но это ведь так. Отсюда я рассматриваю полоски на его одежде, складки, тени, и представляю, как он обернется ко мне. Но он продолжает стоять и смотреть вперед. От его головы отплывает прозрачное серое облачко, которое тут же растворяется в воздухе – он курил. Кажется, я давно не видел, как он курит. Я отвык от всех его привычек. Но я хотел снова привыкнуть и к ним, и к нему – когда он рядом, то все по-другому. И мне нравилось именно это «по-другому». И в этот момент я захотел увидеть его лицо.

Я сделал несколько шагов к нему  и встал за его спиной, чуть сбоку. Некоторое время он не двигался, но, почувствовав мое присутствие, он молча обернулся, держа во рту сигарету. Позади нас – раскаленная машина, которая все еще остывает после стольких километров, за ней нескончаемая дорога, перед нами нескончаемая дорога, повсюду дороги, повсюду чернота и неизвестность, пугающие огни на горизонтах, далекие мерцающие звезды над головой. Мы тут одни. Опять. То, насколько все вокруг опасно и пугающе будто бы сближает нас, хочется обняться, чтобы не затеряться в этой тьме, хочется поговорить, простая улыбка становится дороже, чем все блага, которые могут существовать, отношения между людьми теперь так же важны, как вода и воздух. И эта его улыбка, когда он смотрит, обернувшись назад, поблескивая глазами и влажной кожей, и тлеющий кончик сигареты.

Я хотел что-то сказать… или не хотел. Я взять сигарету у него изо рта и затянулся, закрывая глаза, но чувствуя его взгляд. Я открыл их, и все как будто стало чуточку темнее. Звезд стало больше. На меня смотрели глаза Пати, тоже похожие на звезды. Вроде бы вот же они, его глаза, несколько сантиметров дальше и они кончаются, но с этим живым блеском казалось, будто через зрачок ты смотришь далеко в космос, как в телескоп, и там ты видишь звезду, очень далеко. Этим отличаются глаза живых от мертвецов – у последних они мельчают, как низкий офисный потолок вместо космоса, как выключенный телик. Но я не мог долго думать о мертвецах, когда передо мной стояло это чудо. Затянувшись еще раз, я выдохнул дым, одновременно встречаясь с Пати губами. Сухой дым и его влажные губы  - такого еще не было. Меня щекотали его ресницы, и его волосы, которые ветер направил прямо мне в лицо. Я затянулся еще раз, на этот раз, выдыхая ему в рот, чувствуя его руку у себя на спине, когда он притянул меня к себе, осторожно, даже как-то робко, это меня даже позабавило, но я не стал делать ничего ужасного – я приобнял его за шею свободной рукой, и мы стояли так, на черной дороге, под кроваво-синюшным небом со звездами, пока не истлела сигарета. И даже дольше.

И нас прервало время, как ни странно. Пати передавал свое сообщение по рации, он отстранился от меня и отошел немного, но я все так же четко слышал его голос. Почему-то я был уверен, что Фиш наш услышит. Пати оставлял рацию включенной, он лишь передавал сообщение в определенное время, когда точно включена рация Фиша – хотя, на самом деле, он уже пытался несколько раз связаться с ним, даже если было неподходящее время. может, так у нас будет больше шансов.  Он еще говорил в тот момент, когда я додумался подойти сзади и обнять его, и он вздрогнул, как и его голос. Я позволил-таки ему договорить, но стоило ему повесить рацию обратно на пояс, как я развернул его к себе лицом.

- Ты думаешь, мне достаточно одного поцелуя? – ответил я на его слегка удивленный взгляд. Его удивление сменилось улыбкой. Это значит да. Большего мне и не нужно.

Я знал, чего хотел. Я даже знал, чего хочет он. И как. И где.

Выключенные фары будто смотрели на нас из четырех темных прорезей, металл еще горячий, но не обжигающий. Хотя кому как – это Пойзону лежать на нем голой спиной. На тот момент никто из нас двоих еще не знал, что я сотру ему спину в том месте, где особенно заметно торчат несколько позвонков. Никто из нас двоих не думал ни о чем, что будет после. Я прижал его к бамперу, когда мы целовались, обнявшись, запутавшись друг у друга в руках. Тогда я оторвался, чтобы заглянуть ему в глаза, увидеть там ответ на мой вопрос – едва ли не на все мои вопросы. Я помню, когда-то он сам просил меня об этом. Кажется, он и сам вспомнил, я видел это по его глазам, довольная улыбка играла на его лице, когда он забирался на горячий капот. Еще бы тут не улыбаться. 

Я запрыгнул следом за ним, автомобиль едва заметно качался, когда я заваливал его на спину, на грязно-белую гладь с нарисованным пауком. Торчащей посередине воздухозаборник как раз был у него под спиной, и когда он лежал, то сильно прогибался, отчего его ребра торчали вверх, и каждым вздохом он чуть приподнимал меня, оттягивая от его губ. Это ощущалось довольно-таки странно, как будто он был сломан пополам и я лежу на этом переломе. Жутко, но мне нравилось. Так же, как нравилось целовать его, гладить его плечи, волосы, опускать ладони до самых его бедер, и прижиматься к нему, настолько идеально располагаясь между его раскинутых ног. Прикола ради, я провожу рукой по всей его ноге, докуда дотягиваюсь, и, разумеется, я погладил его колено. Он весь как-то плавно содрогнулся, как одна мышца, тихо и довольно выдохнув, но вот я до сих пор не понимал что такого волшебного в его коленях, что каждое прикосновение моих рук к ним дарит ему такое удовольствие. Я снова провел пальцами по этому же месту, еще раз, и еще, с интересом наблюдая за его реакцией, когда его вздохи почти превратились в тихие стоны.

- Ты ведь не кончишь от этого прямо сейчас? – улыбнулся я.

- Нет, - улыбнулся он мне в ответ.

- А вот так? – я провел ладонями по обоим коленям.

- Так, конечно, приятнее, - он закрыл глаза, расплываясь в улыбке, - но не так все просто.

Он заткнулся на некоторое время, пока я пробовал эту сладкую улыбку на вкус.  Он обнимал меня за шею, и я гладил одну из его рук, спускаясь к плечу, от него – к талии, и дальше под край футболки.

- Давай снимем ее, я хочу посмотреть на тебя, - шепнул я. Он был не против, а его кожа была приятного теплого оттенка, мягкие тени  и голубые отблески от звезд.

- Что ты задумал сегодня? – он положил руки под голову.

- Что-нибудь интересное. Я ведь обещал тебе, помнишь? – я провел пальцами по его коже, натянутой из-за прогнутой спины (из-за разлома), в нее хочется вцепиться зубами и тянуть, пока она не порвется.

- Помню, - ответил он, следя за моими руками. Я провел подушечками пальцев до самых его бедер, остановившись там, я поднял на него взгляд и улыбнулся.

Он улыбнулся в ответ.

- Закрой глаза, - попросил я, все еще улыбаясь. Он закрыл; это меньше, чем секунда, но я будто минут двадцать наблюдал, как опускаются его ресницы, такое изящное и плавное движение, и по нему я как-то понял, что все получится, как нельзя лучше.

Я быстро избавил его от одежды, оставив на нем только кеды. Сам я пока не спешил раздеваться, переплетаясь с ним телами, я сам себе казался шершавым и будто цеплялся за воздух, в то время как Пати был гладкий и вместе два этих противоречия превращали каждое объятие во что-то необычное. Я только-только бросил его джинсы куда-то в сторону - кажется, они повисли на зеркале заднего вида – и только-только начал тереться об него, целуя его губы и проводя ладонью по огненным волосам – будто и правда обжигаясь – как уже я был снизу, чувствуя сквозь щель между поясом и краем футболки кусочек его живого тепла и его такие же теплые руки на шее, они скользили вверх, по челюсти и по щекам вверх, пока он все еще целовал меня, его пальцы сошлись где-то у меня на макушке и я поднялся навстречу ему, обнимая и натыкаясь пальцами на его влажную и горячую спину, прямо на гребни лопаток, прижимая его к себе так тесно, что у нас обоих сдавило ребра, и после заваливая его набок, в сторону ветрового стекла, которое скрипнуло, когда мы почти упали на него – Пати это почему-то показалось смешно, он коротко рассмеялся,  прервав поцелуй и снова возобновляя его, закидывая на меня ногу, запуская руку под мою пыльную жилетку – эта рука была чем-то похожа на змею, которую никак не ожидаешь обнаружить в складках своей одежды, и теперь смеялся я, когда вторая рука Пати пришла на помощь первой, и он пытался расстегнуть пуговицы, ловя зубами мой язык. Он соскальзывает вниз и тогда я оказываюсь сверху, прижимая его бедрами к металлу, на секунды отрываясь от его рта, чтобы сбросить с себя жилетку, которую он, молодец, успел расстегнуть. Не дольше мгновения я вижу, как он смотрит на меня снизу вверх – блеск в глазах -  закусив губу, которая изгибалась в пошлой улыбке, и уже когда я снова закрыл глаза, возобновляя поцелуй, в темноте перед глазными яблоками еще качалось это изображение, как отражение в воде. Он сдавленно и коротко простонал,  когда я, кажется, зажал между нашими телами его член, и, выпутавшись, Пати снова был сверху – у меня под спиной тот самый выпирающий воздухозаборник, отчего ха, теперь у меня был пролом в позвоночнике. Поцелуй продолжался, но теперь Пойзон терся об мой член своим, и я поднимал бедра в ответ, проводя по его мягкой коже своей шершавой тканью джинсов, и Пойзон тихо мычал мне в рот забавными, будто удивленными стонами,  и его пальцы сильнее смыкались на моих плечах, а мои – на его заднице.

- Ты собираешься это все снимать? – нетерпеливо спрашивает он, проскальзывая пальцами под ворот рубашки, проводя подушечками по моим ключицам, вроде бы мелочь, но я не мог удержаться от мурлыканья, улыбаясь до ушей и обнимая его,  чтобы сполна насладиться его теплом сквозь одежду, заранее сойти с ума от предвкушения того, как я соприкоснусь с ним голой кожей.

- Сниму, не волнуйся, - поцеловал кончик его носа, дотянулся до губ и снова утонул в ощущениях. Его пальцы мягко обхватывают мое запястье и тянут мою руку – я знаю куда, в прошлый раз я, можно сказать, лишил его такой радости – поэтому я сам обхватываю кольцом из пальцев его член и начинаю движение, вместе с чем Пати изгибается всем телом, едва не разрывая поцелуй. Оттянув его кожу в сторону основания и проведя языком по другой своей руке, этой скользкой ладонью я тру его головку, с довольной улыбкой слушая как Пойзон стонет, прогнув спину и запрокинув голову, он покачивает бедрами и я пытаюсь успевать первой рукой за его движениями, чтобы он оставался таким же натянутым и чувствительным, потому что эти его стоны – просто нечто, не говоря уже о лице, особенно, когда я ослабил хватку, возобновляя приток новой крови –  ярко-алой, как его шевелюра в данном освещении.

И снова я уложил его на лопатки, он снова тянулся целоваться – все мое лицо, всю шею, и, уткнувшись в тот же ворот рубашки, он посмотрел на меня с легким укором, искривленным улыбкой, и черт, как же было забавно это выражение, оно даже затмило все мои грезы о его горячей крови, и снова эта картина застыла у меня перед глазами, когда мы оба уже опять были слепы,  опять переплетались друг с другом языками, и тогда я начал расстегивать свой ремень, уже не мог терпеть –  стоило мне только спустить джинсы, как вместе со свободой меня встретили теплые руки Джерарда, и теперь уже я стонал, когда эти самые руки ласкали и весь мой член и яйца, и я слышал тихий смешок Пати, когда я разорвал поцелуй, выгибаясь,  жар наполнил весь позвоночник, который теперь будто сам собой гнулся, утягивая за собой и остальное мое тело, которое, в свою очередь, будто и вовсе не имело костей – какие вообще, к черту, кости?

   С костями или без, но я снова был снизу, звеня по капоту пряжкой ремня, когда Пати стянул с  меня мою желтую рубашку – я видел, как он возвышается надо мной, будто в замедленной съемке он взмахивает рукой, отправляя желтый кусок ткани в полет,  снова опускается ко мне, обнимая за шею – от его тела идет такой жар, что это все вместе буквально душит меня – прижимается своими губами к моим, они у него горячие и сухие, такие же, как и мои – у меня вообще все пересохло от языка и, наверное, до самого дна желудка. Пойзон сползает чуть ниже и теперь целует меня в шею, оставляя засос на кадыке, двигаясь дальше -  ниже, отмечая свой путь поцелуями и жаром своего тяжелого дыхания, я пропускаю его волосы между пальцем, теперь это я обхватываю его ногой и трусь об его напряженный живот своим эрегированным членом, и вздыхаю от неожиданности и легкой боли, когда он прикусывает мои соски, и снова я слышу этот самодовольный смешок.

Вот он снова вернулся за очередным поцелуем, я подмял его под себя, сжимая его запястья, потому что теперь я останусь сверху. Мы и так были почти на самом краю автомобиля, и лично я уже стоял на асфальте, а Пойзон не свалился потому, что, разведя ноги,  уперся в прорези фар – он был еще в кедах, потому и не скользил.

Обведя взглядом все его тело, я посмотрел ему в глаза.  Я улыбнулся.

Он улыбнулся в ответ.

И тогда я сделал, что обещал. Когда целуешь его бедра с внутренней стороны, то чувствуешь, как он напряжен под кожей, потому что он опять соскальзывает, подошвы кед медленно съезжают с гладких глазниц автомобиля, и тогда я подхватываю Пати под колени – нет, он не падает коленями на колючий асфальт, он наверняка даже не задумывался об этом, ни о чем не беспокоясь – ведь здесь есть я, он уверен, что мне можно доверять. Это безграничное доверие в сочетании с его осознанием всей опасности моего общества –  умиляет и возбуждает, заставляет душу гореть и биться внутри моего жуткого тела, когда я смотрю на Пати сверху вниз. Я различаю на лбу у Пати капельки пота, различаю, как пара-другая стекает вниз,  я вижу эти капли на его плечах и груди, они все сначала мерцают в темноте и будто не двигаются никуда, а потом скатываются вниз, как будто надумали, наконец, сняться с места. Я вижу тонкие темные дорожки, которые расползаются по капоту в разные стороны – наверняка, когда дело будет сделано, они уже достигнут краев.

Еще одно идеальное скользящее движение,  прямо-таки уздечка к уздечке, новый стон, приоткрытые губы и глаза, смотрящие на меня из-под тяжелых век. Улыбаясь ему, я отпускаю одну его ногу, тянусь рукой к нашим промежностям. Я видел, как приподнялись его брови, в незаконченном немом вопросе, а затем он запрокидывает голову, когда я стискиваю в пальцах его член, я чувствую пульсацию под тонкой раскрасневшейся кожей, и когда моя рука плотным кольцом движется вверх, стягивая его кожу в сторону головки, и движется вниз, натягивая ее, как совсем недавно, он тоже стонет, но уже чуть по-другому. Более несдержанно. Та нога, которую я не держу, она вытянута и дрожит, он почти касается асфальта, но не может ни опуститься ниже, ни подняться выше, он может только чувствовать и показывать, как сильно он это чувствует. Он шепчет что-то.

- Что ты говоришь? – улыбка все никак не слезает с моего лица, я раскрываю ладонь, все еще чувствуя мокрое тепло его члена, когда он стоит и касается моей ладони, после чего моя рука сползает вниз. Несколько секунд молчания, когда Пати успевает чуть отдышаться, чтобы повторить:

- Сейчас, - кажется, будто он смеется, - хочу сейчас, - и он, кажется, правда тихо смеется.

- Я не собираюсь растягивать тебя в этот раз, - моя дурацкая улыбка только еще шире.

- И к черту, - ответил он такой же улыбкой, и я подумал, что эта ухмылка исчезнет с его лица, когда я войду в него, и мне будет так туго в нем, что мы оба застонем  от боли. Прямо сейчас я слышу неспокойный шелест его дыхания. Когда я готов был начать, я поднял на него взгляд, вместе с тем уловив, как его дыхание еще участилось. Но в глазах – все тот же блеск.  Мы снова улыбнулись друг другу.

И я начал. Я толкнулся вперед, как будто начал песню бодрым и звонким аккордом.

Он выгнул спину, оторвав ее от капота, касаясь его только затылком, ладонями и краем задницы, царапая ногтями, сжимаясь вокруг моего члена.  Я двигался медленно, осторожно насаживая его пульсирующую кишку на свой член, он слабо дрожит и будто пытается свести ноги вместе, и я сжимаю их еще сильнее.

Я чувствовал, как у него бьется сердце. Он стонет, я сильнее обхватываю его ноги, как будто держа его за кости, я стонал вместе с ним, сквозь кеды чувствуя горячий асфальт под собой, который в это же время казался холодным, все казалось холодным, горячий только я и Пати, и мы плавимся, нервы плавятся и искрятся, так что руки дрожат и щекотно в животе.

Легкие жжет. Во всем теле все жжет приятным теплом, когда я набираю удобную скорость, с которой мы движемся по трассе приятных ощущений навстречу оргазму. Я ни о чем больше не думаю – ни о чем во всем мире, есть только мы двое, мы оба в нашем мире, где больше никого, мы можем выть и кричать, мы можем делать что угодно. Никто нам никак не помешает, может, мы и вовсе не существуем нигде.

И снова это чувство – желание сделать шаг вперед, стоя на самом краю крыши, в бездну. Этот шаг – это моя рука на его горле. Я мог бы взять его за волосы, свалить на асфальт и разбить ему лицо, разбить его всего, это было так легко, что я уже видел это. Это все равно, что испортить картину. Но каким-то чудом я веду линии ровно, умудряюсь не смешивать цвета в грязь.

 Может, нас нет.

Мне неясно, почему я так хочу сохранить нашу историю – не как рассказ об одном сумасшедшем ублюдке, который убил своего самого дорогого человека, но как историю о двух выживших,  которые были друг для друга всем. Я начинаю задумываться, что это потому, что я слаб, настолько чертовски слаб, что не могу убить какого-то Пати Пойзона, человека, которого все привыкли бояться, но которого безумно легко довести до слез, сломать и уничтожить, просто говоря определенные слова. Мне даже не надо его трогать, лишь произнести несколько жестоких предложений и он сам себя убьет. Это было бы даже забавно, настолько, что не стыдно ржать в голос. Почему я не могу сделать этого, если сам факт того что я этого не сделал, наталкивает на мысли о своей неполноценности? Есть ли вообще смысл того, что он тут, рядом со мной?

 Однажды нас точно не станет, но теперь это не расстраивает меня, не так сильно, все прекрасное движется к концу, даже мы прямо сейчас двигаемся к завершению, как будто нам мало просто наслаждаться мгновением. Нас всегда всего мало. Даже сейчас, когда кажется, что я могу вспыхнуть от трения об воздух, мне все равно безумно тесно, как будто я весь внутри Пати, и его тело сжимает меня всего, обступая со всех сторон. Безумные изображения того как это вообще было бы возможно всплывают перед глазами, как сотни его улыбок и искр в глазах, я уже не знаю, о чем я думаю, ни о чем и обо всем сразу, и похоже, что я уже у самого края.

И даже за его пределами -  все кончилось. Я будто вынырнул из приятной теплой воды на холод, тепло осталось исключительно внутри меня, когда я уперся руками в капот, отпустив, наконец, лодыжки Пойзона, оставив там четкие следы своих пальцев. Мышцы в руках как будто ссохлись от усталости, ноги едва держат, дышать тяжело. Ладони соскальзывают, и потому я уже почти лежу на Пати, он хрипит подо мной, повернув голову на бок, струйки пота, которые стекали из-под его спины,  достигли краев капота, как я и предполагал. Он был мокрый и горячий, и я тут же подумал о том, как мало воды у нас осталось.

Он открыл глаза и посмотрел на меня. Почему-то я рассмеялся, и он вместе со мной.

- Сдохнуть,  - выдохнул Пати, все еще посмеиваясь, - в какой-то момент мне показалось, что попытаешься прикончить меня.

- Да заткнись ты, - улыбнулся я, и он протянул ко мне руку, неуклюже дотянулся до моего затылка и притянул ближе к себе, поцеловал меня в губы. На самом деле иногда мне действительно хотелось попробовать подушить его. Может, не насмерть, конечно, но чтобы хотя бы посмотреть, как это, узнать, что бы я чувствовал… думаю, он догадывается.

Мы перебрались в машину, собрав по дороге нашу разбросанную одежду, снова смеясь, потому что у Пати из кармана выпали сигареты и мало того, они рассыпались, и нам пришлось и их собирать. Мы улеглись на задних сиденьях, накрывшись курткой Пати, и мы все еще были счастливы.

- Нам нельзя спать, - напомнил мне Пати, когда я закрыл глаза и надолго замолчал. Он гладил мои волосы, я чувствовал его взгляд, блуждающий по моему лицу.

- Я знаю, - отозвался я, - свяжись еще раз с Фишем.

Он молчал некоторое время, и я понял, о чем он думает: сейчас не время, кто-нибудь может заподозрить Фиша в связях с киллджоями. И в то же время нам сейчас нужна была помощь. Если на нас сейчас наткнется какая-нибудь патрульная машина, то мы обречены, эти уроды не разъезжают в одиночку. Хотя с другой стороны, если вдруг какая-то патрульная машина все же проедет по этой дороге, и если мы сумеем расправиться с сотрудниками BL, то мы получим колесо. И даже еще одно про запас. Я обдумал это все и предложил свою идею Пати. Я уже открыл глаза и теперь видел, как он задумчиво смотрит в окно, закусив губу.

- Я тоже думал об этом, - медленно начал он, - но у нас только один бластер.

- Как это один? Ведь два.

- Теоретически – да, но в твоем кончился заряд.

- Откуда ты знаешь?

- Я проверил. Не веришь? – он протянул руку к моему жилету, который валялся где-то здесь, нашел кобуру и выудил из нее мой бластер. Я думал, он сейчас потянет меня наружу, чтобы показать, что выстрелить не получится, или разберет и покажет какую-нибудь деталь, по которой видно, рабочее оружие или нет, какой-нибудь маленький дисплей, который я не заметил, но я никак не ожидал, что он пристав его себе к голове.

- Мне нажать на курок? – он улыбался, его улыбка просто сияла, глаза блестели, и на какой-то момент я подумал, что бластер вовсе не разряжен, что Пати просто хочет покончить с собой.

- А сели ты ошибся? – я не нашел ничего лучше, что сказать.

- Ты не веришь мне? Ты сомневаешься во мне? Так? – он все еще улыбался, продолжая смотреть на меня. Это еще больше казалось странным после того, как Кобра наставлял на него бластер, если бы такое было со мной, я бы точно не стал прикалываться, как сейчас прикалывался Пойзон. или как раз стал бы?

- Ладно, верю, просто убери его, - я протянул руку к нему, но он перехватил мое запястье свободной рукой, так, что я и другой бы уже не дотянулся.

- Нет, так не будет никакой интриги, - продолжал он, - смотри на меня, это будет весело.

Я смотрел, надеясь, что он реально шутит. Я боялся его толкнуть, потому что тогда он бы точно нажал на этот чертов курок, и если он неправ – тогда ему конец. Но он и так это сделал. Раздался совсем тихий щелчок, глухой и едва слышный, я зажмурился и вздрогнул, моя гребаная фантазия быстро помогла мне ощутить жар и вонь пережаренной крови, мне показалось, что я чувствую эту кровь на своем лице, но, конечно, это все только воображение. Хотя я еще чувствовал холодок в животе и вдоль позвоночника, и, открыв глаза, я увидел все еще улыбающегося Пати. какого черта?

- Ты ведь уже представил? Тебе показалось, что все взаправду? – он едва сдерживал восторг, будто еще секунда, и он рассмеется. Он, наконец, отпустил мою руку и отбросил на пол бесполезный бластер. Теперь он казался просто пластмассовой игрушкой.

- Ты напугал меня, идиот.

- Но при этом ты все равно мне верил. Это приятно, - улыбнулся он.

- Пойдем, пройдемся, - я сел и начал одеваться.

Снаружи было чуть прохладнее, и мне хотелось немного прогуляться чтобы уж совсем не сидеть на одном месте, сложа руки. Зарго поднял голову, когда мы уходили, и только мы отошли на ппру шагов и я решил, что он будет спать дальше, как он выскочил вслед за нами.

Красный закат уже давно выгорел, теперь остались только красные волосы Пати и кончики сигарет, которые вы курили. Мы шли молча, держась за руки, вроде бы здесь и вроде бы не здесь. Шаг за шагом, дальше от машины, дальше в пустыню, вдыхая-выдыхая дым, сжимая в ладони его ладонь, чувствуя в ответ то же самое, подошвы кед шуршат по пыльному асфальту. Иногда я отрываюсь от созерцания окружающего пейзажа, смотрю на его лицо, и он тоже смотрит на меня. Никто ничего не говорит. Вдох-выдох и скоро сигареты истлели до конца. Мы выбросили бычки, я вдруг подумал, как много на этих теперь таких пустынных дорогах можно встретить валяющиеся бычки от сигарет? Пробки от бутылок?

- У тебя постоянно есть возможность сделать со мной что-нибудь ужасное, - тихо, почти шепотом, сказал Пати.

Я посмотрел на него, и он продолжил:

- Эти твои психозы, да дело и не только в них. Ты ведь можешь не убивать меня, можешь просто побить, я не знаю, что еще. Ты добрый, я знаю, но просто ты реально можешь это сделать. Но не делаешь.

- Тебе что, прям очень хочется от меня получить? – я немного не понимал. Или понимал, но не понимал, то ли именно я понимаю, о чем он говорит.

- Нет, - улыбнулся он и покачал головой. Мимо в очередной раз пробежал Зарго. Мы некоторое время молчали, и я догадывался, что разговор не окончен, Пати просто подбирает слова.

И я оказался прав:

- После того, как все изменилось, я решил для себя, что все люди опасны, каждый. Я почти забыл как это – доверять людям. Я не доверяю даже родному брату. Но вдруг ты – вполне себе сумасшедший убийца – и я чувствую себя отлично рядом с тобой. Ты осознанно распределяешь, что тебе делать, и чего не делать, и ты не делаешь мне ничего плохого, - он остановился, и я тоже, на полшага позже.

Он опять молчал, в уме можно было успеть прочитать короткий стишок. Он делает этот маленький шаг, уничтожая последний пробел между нами.

- Спасибо, - выдохнул он и обнял меня. Он был совсем чуть-чуть выше меня, его теплые ладони греют спину, его яркие волосы щекочут нос и щеку. Я обнимаю его в ответ, чувствуя под руками его дыхание. Ночь все тянется, звезды мерцают, во всем мире умирают люди, мы стоим, обнявшись, и молчим.