POV Frank

Вроде бы скоро должен быть вечер, и солнце должно опуститься, но оно висело высоко над головой и жарило что есть сил. И без того раскаленный воздух обступал со всех сторон, и, казалось, легкие медленно плавятся от жары.

Пати сказал, что не все потеряно – у него была где-то в машине рация, которая лежала и ожидала того момента, когда нам надо будет связаться с Фишем, когда нам надо будет его забрать. Они придумали такую штуку довольно давно, и Пати сказал, что Фиш – довольно пунктуальный человек, он все еще включает свою рацию в назначенное время дня, все это время… вот только это назначенное время – утром с восьми до девяти и вечером с десяти до одиннадцати – а сейчас только часов пять или шесть.  Пати сказал, что искать населенный пункт бесполезно, и тут я с ним согласен – помощи никакой не будет, а когда машина не на ходу, то мы только в еще большей опасности. Люди вызовут копов. Даже если мы получим это дурацкое колесо, это ничего не изменит – нас поймают раньше, чем закрутим гайки и измерим давление, и сомневаюсь, что нам вообще  будет дело до второго.

- Мы пока остаемся здесь, - сказал Пати, как будто это и так неясно. Я кивнул.

И мы остались. Мы проверили запасы всего, что у нас было, и было у нас не много. Бензин – только тот, что в баке, то есть когда нам повезет, и мы снова сможем ехать, то первым делом нам надо будет устроить нападение на заправку. У нас осталось две бутылки воды и совсем немного еды, дня на два, но это конечно можно растянуть и на четыре дня… хотя нет, с Зарго – это около трех дней. Из оружия – тот ящик и два наших бластера. Не густо.

Мы попили немного воды и сели за машиной в тень, открыв нараспашку двери, чтобы Зарго мог ходить туда-сюда.

Мы сидим в этой голубой тени, и солнце жарит все сильнее, горизонт дрожит  в своем привычном дневном припадке, кажется, дальше некуда, но все раскаляется еще сильнее. Как и мой разум. Мы сидим рядом, прижимаясь спиной к пыльному горячему металлу, спина уже вспотела от него. Пати сидел совсем рядом, и я чувствовал запах его тела – не просто пота, а всего сразу – волос, кожи, пальцев, отдающих табаком. Как будто я могу сжать этот запах в руках. Я уже знаю, что он знает обо мне и о том, что происходит в моей голове. Раз уж нам предстоит такое долгое пребывание в этой открытой духовке, то как еще коротать время, если не разговаривать? Да и вообще нам это нужно; я очень не хочу терять его, не хочу, чтобы в один прекрасный день он взял и подох от чего-нибудь, свисая с моих рук сломанной куклой, но это очень даже возможно, поэтому я знаю: мы должны общаться. Мы должны иногда смотреть друг другу в глаза – это очень важно, это как вдыхать воздух, только не так часто. Мы должны слушать друг друга. Заполнять пустоту в наших сердцах, такую безграничную пустоту, как эта пустыня. Он говорил. Я слушал.

Я взял его за руку – как будто мы тут помирать собрались, взявшись за руки и закрыв глаза – и окунулся в прошлое.

Это прошлое очень далеко отсюда. 

Он говорил, как звук своих же слов проникая мне в голову, выстраивая мои воспоминания в правильном порядке, воссоздавая их из хаоса, что творится в моей голове, и тогда я начинаю все меньше и меньше ненавидеть его, и все больше и больше узнавать о прошлом, в котором мы оба замешаны.  

« … что-то упало на пол, маленькое, как ноготь. Хотя нет, чуть больше. Я замер, не зная, что делать. Точнее, я знал что делать, но я затормозил нехило, и поэтому ничего не делал, просто стоял, смотря на пол, где лежал маленький желтый треугольник.

Все остальные продолжали играть, только главный ритм исчез, и игра была смазанной, по сути, они просто продолжили позориться, только их уже было на одного человека меньше, в общем, я все испортил. Я услышал «господи, да он же безнадежен!», но не особенно обратил на это внимания. Я услышал не только это, но и многое другое, довольно обидное, а после я будто перестал существовать. Мало того, я еще и забыл свою партию, начисто.

Прожекторы тут паршивые, почему-то подумал я, посмотрев вверх, потом посмотрел на людей.

Фанаты паршивые. Что мы вообще здесь делаем? Что я здесь делаю?

- Что ты вообще здесь делаешь? – это меня уже спросили вслух, и не я сам, а наш вокалист. Он довольно гадкий, потому что ему вечно не нравятся мои партии. Да, я мог бы уйти, но мне нравилось играть, поэтому я цеплялся за любую возможность подключить гитару и играть, пока у всех голова не заболит. Надеюсь, у этого засранца голова просто раскалывается из-за того, что я все испортил.

- Я это случайно сделал, - пожал я плечами.

- Только идиот может уронить медиатор, зависнуть и забыть все свои партии, а ты сделал все это сразу! Ты идиот втройне! – ответил мне на это наш солист. У него есть имя – Ник, и оно мне тоже не нравится.

- Подумаешь, - ответил я.

Он, кажется, просто захлебнулся от такой наглости. А потом выгнал меня. Не так, пинками и с фейерверками, он просто покричал, а я спокойно собрал вещи и пошел домой. Мне эта группа никогда не нравилась, и я ни о чем не жалел. Дома все было, как обычно – родители с подозрением смотрели на меня, они еще не очень радовались тому, что я устраивал и продолжал устраивать дома. Моего друга, того самого, который разъезжал на мотоцикле и ночевал у брата, уже несколько месяцев, как не существовало. Такой у нас городок – люди умирают, и к этому привыкаешь, конечно, не сразу, а почти всю жизнь, но факт остается фактом – тут прямо таки все утыкано путями на тот свет. Мне, как и остальным подросткам, на все плевать, я веселился и сходил с ума. Ходил на все вечеринки, до которых меня могли донести ноги, и отрывался там, вместе со всеми. Я пил какую-то дрянь, которую называли коктейлями (иногда, конечно, попадалось что-то приличное, но это было редко), меня можно было столько раз отравить, что я побил бы все рекорды среди людей, которых пытались отравить. По-дурацки, да. Но такой была моя жизнь. Вечный бардак, я устраивал свалку везде, где тусовался, я портил столько всего, что кто-то из моих родных уже определенно считал, что  в меня вселились демоны.

Я забрел на какую-то вечеринку, где играла не самая отстойная музыка, и там так же был кто-то из моих многочисленных друзей. Я как всегда много выпил, и мой самоконтроль снова вырубился – я даже не помню, что я там вообще устроил, скорее всего, это было что-то сумасшедшее. На самом деле это было не важно. Я просто уносился в какой-то другой мир, смотрел на все сквозь цветные очки, я кружился в водовороте, как мусор крутится в канализации, ничто не волновало меня, но лишь потому, что я мало что понимал. Наверное, это было мое отчаяние: я пытался  избавиться от как можно большего количества мыслей, чтобы они не ранили меня, потому что таких мыслей было очень много: стыд и страх перемешивались во мне, мысли о том, как хреново, что мои родители не хотят меня понимать, о том, что как ужасно, что никто не воспринимает меня всерьез и прочая чепуха, которая набрасывается на вас, когда вы задумываетесь о себе – я хотел избавиться от этого. Я хотел прожить всю жизнь одной вечеринкой         , не чувствуя боли и всего того, что причиняло неудобства. И так все и было, и так все и могло закончится, если бы не тот день. Ха, магический день, иначе не скажешь.

Я открыл глаза и не увидел ничего. С этого все и началось – с того, что принято называть «ничто». Конечно, это все не так важно, просто на моем лице валялась чья-то футболка, но сам тот факт, что я проснулся, и первой моей мыслью было, что ничего не существует. Обычно-то я, придя в себя, сразу видел что-то, например свою или чужую комнату, и как бы начинал плясать от этого и дальше. А здесь мое сознание оказалось в ступоре, задаваясь немым вопросом «а где же всё?».

Тогда я сел, и эта футболка сама свалилась мне на колени. Я огляделся. В таком месте я еще ни разу не просыпался. Здесь было тепло, пахло сигаретами, выкуренными пару часов назад, обои из последних сил держались на стенах, умудряясь при этом выдерживать вес каких-то картин, плакатов. Все это выглядело неинтересно. Обычная мебель. Обычный дом. Только не мой и вообще не знакомым никак.

Возникает другой вопрос – как я здесь оказался?

Что ж, для этого потребовалось встать с дивана, на котором я до этого спал (на котором мне очень хорошо и удобно спалось), и исследовать это место на наличие других людей в сознании. Мое внимание привлекли какие-то то ли стоны, то ли ругательства, доносившиеся из ванной комнаты. Дверь была не заперта, и я вошел. Там, на полу, возле унитаза сидел какой-то парень, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы догадаться, что он неплохо напился вчера. Как раз в тот момент, когда я зашел, его вырвало, и что-то еще перевернулось в моем сознании. Наверное, я понял, что я увидел именно то, к чему, в конце концов, приводят попытка прожить свою жизнь одним праздником. Все, что вы запихнули в себя для получения удовольствия и забвения в конечном итоге выходит обратно, а вы так и остаетесь неудачником. Мысль вроде бы простая, но до меня она дошла только в этот момент. Мой мозг, наверное, так активно думал в ту секунду, что это и выдало мое присутствие; незнакомец обернулся на меня. Он смотрел на меня не так, будто впервые меня видит и не знает, что я тут делаю – а наоборот, вполне даже осмысленно, он явно видел меня раньше.

- Ну и отжег ты вчера, - сказал он вместо приветствия, после чего спустил воду и нетвердой походкой отправился умываться.

- Я? Что я вчера такого сделал? – не понимал я. И мне было, что не понимать: как я уже сказал, с этой ночи у меня не осталось ни одного воспоминания, и это, наверное, даже к лучшему.

- Что, совсем ничего не помнишь? – его голос был приглушен шумом воды, - ну и не обязательно, просто поверь мне на слово, - и он опустил всю голову под воду.

Я думал, что он еще более сумасшедший, чем я. Мне просто так казалось, когда я смотрел на него, стоя рядом.

Он обернулся ко мне, вытирая волосы полотенцем, и продолжая говорить:

- Ты умеешь готовить? Я просто умираю от голода! Я тут прошелся и так вот, мы здесь одни, моя группа опять где-то не знаю где, поэтому нам…

- Группа? – воскликнул я.  Честно говоря, он совсем не тянул на человека, который может выступать. Он больше походил на обузу компании, его все вроде бы любят, но он постоянно совершает всякие глупости, и иногда его друзья смотрят куда-то наверх, думая, за что на них свалился такой, как он. А потом снова помогают ему жить. Хотя, о чем я говорю – большинство музыкантов как раз такие люди. Ладно, можно сказать, что в то время я плохо разбирался в людях.

- Да, я же говорил тебе вчера, - его улыбка просто ослепляла, когда он добавил,  - мы просто отстой.

И он начал свой рассказ, пока я пытался приготовить яичницу  на маленькой кухне. Он рассказал о своем брате, который пытался играть на басу, но был такой стеснительный, что каждый второй концерт он куда-то исчезал, лишь бы не выходить на сцену. Сам этот странный парень не мог и не собирался его выгонять за это:

- Да ладно, подумаешь, - он взмахнул рукой, оставив за ней легкий шлейф из дыма от сигареты, что была зажата у него между пальцев, - начало всегда тяжелое, так что это все не проблема. Правда играть за него приходится кому-то другому. Хотя, учитывая наши партии, это совсем не сложно, ха-ха,  - и он расхохотался, с каждым «ха» выталкивая из горла дым. Как будто я уже видел, как он смеется и курит.  

Пока перемешанные желток и белок уже начинали подгорать снизу, я решил заделать бутерброды, и теперь копался в холодильнике в поисках того, из чего бы их можно было соорудить, пока мой новый знакомый дальше рассказывал о своей группе. В общем, по его словам я понял, что это не группа, а какой-то бардак, который, бывает, издает звуки. Вслух я этого, конечно, не сказал.

- О чем ваши песни? – спросил я вместо этого.

В ответ была тишина, и когда я обернулся, то увидел его задумчивое лицо и нахмуренные брови. Дым от сигареты выровнялся и тонкой струйкой поднимался вверх.

- О смерти, я думаю, - наконец сказал он, - ну и о жизни тоже. Вот ты никогда не думал что вся твоя жизнь это, в каком-то смысле, дорога, выстланная смертями сотен кого-то еще? ты идешь и не думаешь, что тоже однажды ляжешь кирпичом на свое место, как миллионы до тебя? Мы всю жизнь шагаем по костяной мостовой!

Я снова обернулся к нему, и он уже сидел немного в другой позе. Он смотрел на меня, ожидая ответа, сигарета была на пару микромиллиметров короче, и снова дымок начал подниматься вверх.

- Эм… возможно…

- Я так и думал, - снова просиял он, снова затягиваясь сигаретой.

Меня все еще интересовало, что я здесь делаю. Я спросил его об этом, и он сказал, что я вчера говорил очень вдохновляющие и правильные вещи, и что мы шли от клуба вместе, что его слова очень вдохновили его, но он думал, что утром, когда я протрезвею, я забуду это все и сразу же откажусь от своих слов, я доковыляю до двери и смотаюсь отсюда, как с места преступления, оставив его здесь. Он уже открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, его лицо вдруг показалось ужасно печальным.

- Но ты почему-то остался, - сказал он, будто переключился на другую волну. Будто он что-то не договаривал. Это было странно.

- Почему ты остался? - он склонил голову набок, втягивая щеки и втягивая в себя дым. Это выглядело так, будто он сам знает, почему. Будто он что-то сказал мне вчера, и у меня был выбор, и от моего выбора что-то зависело. Я уже умел различать отголоски чего-то ужасного и печального в глазах людей, и этот случай был не исключением. Что зависело от моего выбора?

- Может… я обещал? Нет? – я нарезал на ломтики твердый сыр, раскладывал его по крошащемуся хлебу с майонезом.

- Обещания, - усмехнулся он, - ты спас меня, дружище, - я снова обернулся. Он весь сиял. Я думал, он просто шутит или имеет в виду что-то другое.  

Ненадолго воцарилась тишина, но вот снова ее прорезал его бодрый голос:

- Ты ведь играешь, - непонятно, был это вопрос или утверждение. Ладно, я счел за вопрос и кивнул.

- Тогда я приглашаю тебя к нам, - в который раз я обернулся к нему, снова не веря, действительно ли он говорит то, что говорит, или только прикалывается.

- Ты серьезно?

- Похоже, что я шучу?

- Иногда.

- Ладно, пусть так, но сейчас я говорю серьезно. Просто скажи да или нет, - он положил руки на стол, оставив сигарету во рту, 

- Мне нечего терять, - пожал я плечами.

Он улыбнулся. Как-то очень уж счастливо, потому что, судя по тому, что он рассказывал, я мог догадаться, что никто не хотел с ними играть. Его группа было отстоем не только по его мнению, но и по мнению всех окружающих. Но я был рад играть хоть где-нибудь.

Мы съели (попробовали съесть) все, что я приготовил, и тогда я впервые удивился тому, как этот странный чувак может и есть и курить, при этом создавалось впечатление, что курение  для него даже привычнее.

- Когда мы начинаем?

- Прямо сейчас: для начала надо свалить отсюда, пока хозяин не вернулся.

- Это не твой дом? Ну или хотя студия…  – вытаращился я.

- Конечно нет! Откуда у нас деньги на студию? Мы играем в подвале или в гараже.

- Но что мы тогда здесь делаем?

Он молчал некоторое время, хитро улыбаясь. Он быстро оглянулся по сторонам, не увидев ничего подозрительного, он перегнулся ко мне через стол и едва ли не шепотом произнес:

- Чувак, которому принадлежит этот дом – большой говнюк. Я собирался устроить ему кучу проблем. Но теперь это уже неактуально, и мы можем спокойно уходить, - сказал он, вставая со стула и бросая окурок в раковину, хотя рядом стояла пепельница. Ее он смахнут на пол.

Мы ушли, ничего не убрав за собой.  Я не совсем понимал, как так вышло – мы в чужом доме, и хозяин этого дома нам не друг. Скорее всего, мой новый знакомый просто стащил где-то ключи – или он умел взламывать двери.

Тогда я не знал, что от моего решения на самом деле зависела его жизнь. Мы были слишком искренними вчера. Он сказал, что иногда он пытается себя убить. Он делает это, когда рядом кто-то есть – меня это радует, понимаешь, ты думаешь, что всем насрать, но вот человек видит тебя на крыше здания, он подбегает и хватает тебя за шиворот, и после втягивает обратно. Он орет на тебя «как ты можешь не любить жизнь?! Ты что идиот?!», он матерится и бесится, но ты видишь, что в глазах у него едва ли не слезы от страха – он боялся, что ты умрешь, и ты чувствуешь его облегчение сейчас, оттого, что ты остался жив. Это радует меня, и некоторое время я могу жить, - вот,  что он говорил. Я этого не помню. Я даже не помню, когда он сказал, что он – Джерард, и когда я сказал ему что я – Фрэнк. Все, что ты делаешь, когда пьян – это не ты и вообще не эта реальность.  Тогда я понял, что он не договаривает чего-то еще.

Он собирался покончить с собой в этом доме. Он собирался нажраться таблеток – он заранее набрал их целый пакет. Он постоянно их с собой таскал, как выяснилось позже. Кроме того, он был уверен, что он выкарабкается в любом случае, и это было странно – его уверенность в своей жизни и постоянное стремление умереть.

 Я узнал об этом, когда мы пришли к его дому. Там я и увидел его группу. Это были всего-то три человека. Я сразу узнал его брата – парень, который, похоже, собирался всю жизнь провести в четырех стенах, надежно прячущих его от окружающего мира. Он начал орать самый первый. Второй – поначалу я называл его человек-одуванчик (не вслух конечно) – тоже был очень недоволен, но он начал читать нотации. Третий же, похоже, был пьян, и было непонятно, злится он, или его забавляет ситуация. Кого реально все забавляло – это виновника этого торжества: он стоял и улыбался, все еще радуясь своему спасению. Я думал, что могу спокойно развернуться и уйти. Что ничто не связывает меня с этими странным людьми. Но вот тут я ошибался – я уже стал частью их компании, хоть еще и не знал об этом.

В тот день мы решили-таки заняться музыкой – друзья Джерарда все же успокоились, и да, они заметили меня.

- Это еще кто? – теперь его брат обратил внимание на меня.

- Я как раз хотел вам представить его,  - Джерард будто очнулся, решив, что теперь можно реагировать на вопросы, - это наш новый ритм гитарист, - и все замолчали.

- Я думал, ты уже завязываешь с этим, - покачал головой его брат, на что человек-одуванчик нахмурился: он явно был против такого поворота.

 - Я никогда не завяжу с музыкой, чувак, - ответил ему Джерард и прошел в гараж.

- У нас все равно ничего не получится, - сказал его брат, и мне даже стало грустно: он, похоже, вообще ни во что не верил. Как он живет вообще? – когда все развалится, и ты, наконец, повзрослеешь, тогда ты поймешь, что я был прав.

- Разумеется, - он вышел из тени, и теперь я понял, зачем он вообще заходил в гараж: он искал гитару. Он вручил ее мне и спросил, - ты сможешь играть на такой?

- Конечно, - пожал я плечами, и взял гитару за гриф. Никогда еще гитара не казалась мне такой тяжелой: теперь это была не просто гитара, это была ответственность, как обещание, с нее, можно сказать, началась наша настоящая дружба. Все это было очень серьезно.

- Отлично, - он снова просиял, потом оглянулся на остальных, - что стоите, давайте, за инструменты и начинаем. Майки, твое нытье еще никогда ничего не меняло, так что не теряй времени.

Так я познакомился с остальными. Меньше чем через неделю я знал все партии уже существующих песен. А к концу года Джерард успел съесть весь пакет тех самых таблеток.