POV Frank

- Ты ведь догадывался, что так оно и получится, а, Пати?

Сказать, что но расстроен – ничего не сказать. Еще хуже то, что он не выглядел удивленным – он предположил, что может случиться, и подтвердились его худшие опасения.

Мы находились в исследовательском центре. О да, мы прошли «охрану». Мы все прошли, чтобы оказаться в этом зале. Мы прошли все темные лестницы, коридоры, заваленные мусором и хламом, покрытые толстым слоем пыли. Мы пришли сюда, на настоящую свалку, чтобы вдохнуть запах гниения, сырости и пыли. У нас в руках было по фонарику, и кружок света на полу от фонарика Пойзона дрожал. Весь Пойзон дрожал. А лично меня беспокоил запах – если что-то гниет в таких жутких заброшенных местах, я уже знал, что это очень плохо. Такой гнилью может вонять труп, а еще умирающий свихнувшийся человек, который стал монстром. Я знал об этих монстрах, мало того, я жутко боялся их, и меньше всего мне хотелось опять с ними встретиться.

Я взглянул на Пати, но он все еще находился в своем печально-разочарованном трансе. Он был жутко бледен, даже в свете фонарика, но я боялся посветить куда-либо еще, кроме как на него. Он был всем для меня, даже в этой тьме. Я боялся, что если я направлю луч света на пол чуть дальше от нас, то обязательно увижу этих гребаных мертвых людей – почерневших и полностью утративших человеческий облик. Даже если их тут нет – они примерещатся мне в грудах мусора и лабораторного оборудования. На самом деле дело было не только в зомби – здесь просто была такая атмосфера. Ужасная и угнетающая. А глядя на Пати, я догадался, что это место еще и наполнено отвратительными воспоминаниями. Я оказался недалеко от истины, совсем недалеко, но где я бы ОЧЕНЬ хотел оказаться – это подальше от этого места.

- Пойдем отсюда, - я взял его за холодную и мокрую руку. Он едва слышно что-то всхлипнул и кивнул.

- Я догадывался об этом, но я не знал точно. Но этот сукин сын знал, - сказал он, когда мы уже вернулись в дом, который выбрал Пойзон. Пока мы ехали обратно, в темноте, нам открывался все тот же пейзаж заброшенных кварталов, только в сумерках это выглядело чуть более печально.  Но… есть одно но. За этими несколькими кварталами в небо устремлялись городские дома, их черные силуэты резко выделялись на темно-синем фоне, как скалы. И в них – невероятно – светились окна. Желтые, оранжевые, почти белые или почти красные огоньки – неважно, важно одно: там горел свет, там были люди. Их можно было услышать, если долго сидеть и не шевелиться: шум одиноких автомобилей на пустынной ночной дороге, сигнализация где-то во дворе. От города в неизвестном направлении извивалась дорога, и по ней кто-то ехал, не то, что на тех дорогах, где ездили мы. Там есть люди. Я смотрел в окно обшарпанного коттеджа, в котором мы заночевали,  и не мог поверить в это. Конечно, я видел эти дома и днем, но не исключено было, что тот город тоже заброшен – а теперь, когда я видел эти огни, я уже точно зал, что он не заброшен. Я почти забыл, что такое цивилизованная жизнь. Что такое город. Что такое, когда ты сам живешь в городе. Господи, как будто столько лет прошло… будто цивилизация теперь – сон, а мы все дикари, воюющие друг с другом. Что киллджои, что люди из организации чучела – все одинаковые напуганные люди, забывшие, что они все вообще тут делают. Одни диктуют свои дурацкие законы, занимаются их дурацким исполнением, другие строят свои дурацкие планы, помешанные на своем дурацком сопротивлении. Все это глупо. Я не трус, но если сейчас надо было бы драться, я бы плюнул на все, забрал тех, кто мне дорог и уехал бы с ними. Подальше от этого безумия. Лучше вообще вон из этой страны. Ха, в Англию. Да черт, даже южная Америка на фоне всего этого выглядела лучше. Если и до туда еще не добрались.

Безысходность, вот что я чувствую. И вместе с тем не хочу умирать здесь, вот так. Особенно, глядя туда, где в этих квартирах, освещенных законно оплаченным электричеством, где тепло и чисто, живут люди, не догадываясь о том, как на самом деле все плохо. Они и не узнают – с ними все в порядке, они по другую сторону всего этого хаоса.

- Он подставил нас. Он знает обо мне. Он знает все, что ему нужно, чтобы заставить меня слететь с катушек и собственноручно себя устранить. Сам он даже не запачкает руки, - Пойзон все еще злился. Хотя я был рад, что он злится: куда лучше, чем разочарование и полное смирение с обстоятельствами. Он ведь действительно мог сломаться. Может и сейчас есть шанс, что его мысли зайдут слишком далеко и уничтожат его, но пока с ним еще относительно все в порядке. Хотя ни с кем из нас ничего не в порядке.

Он сделал нам чай. Оказывается, из-под крана текла горячая вода. Хотя ничего удивительно: рядом ведь был живой город. Мы сидели в небольшой уютной комнате, у окна, на кровати, и пили горячий чай. Кажется, что ничего приятнее я в жизни не пил. Вообще, все это было странно – мои грустные мысли, беспомощная ярость Пойзона, само наше положение, но в то же время все было прекрасно: этот восхитительный сладкий (удивительно, но на кухне даже оставался сахар) чай, тающий на языке, и мы не просто сидели на кровати, нет – сбросив кеды и всю остальную одежду, обняв друг друга, мы закутались в мягкий теплый плед и устроились возле широкого подоконника, и отсюда нам отрывался очень даже красивый вид на заброшенный район, похожий на кладбище, на город, похожий на метафору вроде «жизнь будет жить, вырастая на смерти, как растение на земле, и похрену», на небо – природе и вовсе срать на всех вас, на звезды – это вечность, нечто, что не подвластно нашим мозгам.

Пати был теплый. Отпив немного чая, я поставил чашку на подоконник и обнял живое тело, положил голову ему на плечо. Он тоже поставил чашку. Он перестал говорить об измене, мести, перевороте и обо всем, что он считал важным. Что, может быть, будет важным – завтра, послезавтра, когда мы вернемся в лагерь, злые, как черти… но не сейчас. Он тоже обнял меня. Мы дышали, не думая почти ни о чем, слушая пульс в уютной тишине. Кроме пульса иногда было слышно что-то еще – внутри наших тел что-то происходило, будто наше существо тоже было в восторге от чая.

- Что ты помнишь из свой прошлой жизни? – вдруг спросил Пати. Нечасто я слышал у него такой голос: тихий, мягкий, похожий на шепот.

- Очень немногое. Точнее… я помню что со мной было до того момента, когда все началось – это ты наверняка и сам знаешь. Я знаю, что мы играли с тобой в одной группе. Я даже видел фотографии.

- Нашел в тетрадке, в автобусе? – улыбнулся он.

- Именно.

- Молодец, - он уткнулся своей улыбкой в мою шею.

- Но я не могу вспомнить песен, - возразил я, - я почти не помню концертов, я не помню, что с нами случилось и почему мы все оказались так далеко друг от друга. Все воспоминания исчезли в каком-то затмении, а потом моя семья вдруг переезжает из Нью-Джерси в Калифорнию, объясняя это… черт, там было столько бессмысленных предложений, я понял только что-то вроде «там безопасней». Нехило они ошиблись. Я здесь никого не знал. Вообще все это было странно.

- Ты помнишь что-нибудь до того, как твоя семья переехала сюда? Хотя бы день до переезда? Хоть что-нибудь? – он заинтересовался. Но черт, у меня было ощущение, что он знал, что тогда происходило как с ним, так и со мной. Он хотел знать только, знаю ли я. Я решил пока что не разоблачать его.

- Я проснулся. Комната была какая-то странная, темная, не похоже, чтобы это была моя комната. Люди пришли… о, а потом пришли еще, и еще мои родители, все они вели себя странно: я никогда не просыпался, окруженный таким вниманием. После этого я долгое время ходил на какие-то занятия, и мне казалось, что я умер и живу заново: я будто оказался в младших классах. Но я не знаю точно: мое сознание было каким-то спутанным, может, мои детские воспоминания всплыли и заслонили собой настоящие… хотя я их тоже помню, и они совсем другие. Я не знаю точно. Знаю только что все вдруг начало проясняться, и как только я начал запоминать все, как сейчас, тогда мы переехали.

- И  все?

- Вроде да. В общих чертах. Ты знаешь, почему со мной происходили такие странные вещи? – я взглянул на него.

Он помедлил с ответом:

- Догадываюсь.

Ясно. Пока он не захочет сам, он вряд ли мне что-нибудь расскажет.

- Тогда я хочу знать больше об этой запутанной истории с клонами, - это было тоже актуально, кроме того уж об этом ему точно было, что сказать.

Он смотрел на меня некоторое время. Внимательно. Потом кивнул, отпил чая и снова взглянул на меня.

- Тебе лучше никому никогда не рассказывать о том, что я тебе сейчас расскажу.

Меня никто не отлавливал для этих испытаний. Да и что за чушь – я не самый здоровый человек и не идеал с точки зрения вредных привычек или анатомических особенностей. Поначалу вообще к этому никого не принуждали. Люди, которым некуда было податься, просто шли туда, потому что это… хм… можно было назвать работой.

- Получается, твоя семья голодала, и тебе ничего не оставалось, кроме как продать самого себя?

Он молчал, и я понял: он бы очень хотел, чтобы все сложилось именно так.

- Я говорил, что однажды был просто полным лохом и редкостным идиотом?

- Говорил, - улыбнулся я, хотя тут нечему особенно было улыбаться. Но и он тоже улыбался – я понимал, что история далеко не из приятных, но я смотрел на его улыбку и был очень даже счастлив, что, что бы там не произошло, он мог сейчас улыбнуться.

Он продолжал:

- Так вот, я так говорил о себе уже в том времени, когда ненавидел и презирал BL, и уже знал, что от них надо бежать. Несложно догадаться, что до этого времени я был еще большим придурком. Я притащился в этот центр просто потому, что нечем было заняться – повсюду происходит какая-то херня, мне нет до нее дела, а там было хоть что-то интересное. Там работал мой друг, который потом дорого заплатил за то, что использовал меня. Все оказалось очень сложно. Я все расскажу по порядку.

Началась перестройка и захват власти BL, вроде бы происходит что-то ужасное или типа того, но вроде бы и всем насрать: подобные перевороты происходили всегда, только теперь не средневековье и можно не бояться, что всех перерубят при новом короле и так далее. Было какое-то беспокойство, но в основном – пофигу. Ты, наверное, помнишь.

- Не помню.

- Значит, вспомнишь, слушай дальше.

Как и все, я маялся фигней. Меня не интересовала политика, и все, что там происходило я считал возней ленивых уродов у которых слишком туго с фантазией, чтобы заниматься нормальными делами, поэтому я не придавал значения даже объявлениям на улицах как дальше вести себя в тех или иных ситуациях.

Мой друг, как я сказал, работал в этом центре. Тогда это был еще даже не центр – заброшенная школа, где обосновались ученые-энтузиасты, которые на тот момент знали, что им нужно обзавестись чем-то, что понадобилось бы новому правительству, таким образом, их оставят в покое, и они будут получать свои деньги, потому что кроме них немногие смогут заниматься делами, которыми занимались они. У них было немало бредовых идей, но одна из них – создать клона. Я в этом не понимал ничего, они – дохрена. Все началось с обычных анализов, понятия не имею, как этот чувак умудрялся уговаривать меня сдавать кровь – я до жути боюсь всей этой колючей ерунды, но у него удавалось. Наверное, потому что я был слишком отчаявшимся… э… было скучно, понимаешь, даже переступишь страх, чтобы развеселиться. Иногда. В общем, так. Когда я говорил, что меня трахнула машина, то это, как бы… я не знаю, как тебе объяснить, я не хочу об этом говорить или помнить, я просто существовал как бабочка за стеклом, только я оставался живым, это больше было похоже, будто кто-то считывает всю информацию о том, как я реагирую на что-то, знаешь, например, какая часть мозга работает в данный момент, вроде этого… господи, эти люди добились того, что знали обо мне абсолютно все. Даже про колени и типа этого. Сейчас я понять не могу, как мог позволить кому-то буквально влезть в мою голову, изучить каждый угол своего сознания, но я был разбит… хм, бездельем, поэтому неудивительно. И после всего этого реально было ощущение, будто меня поимели. Никто не зашел дальше меня. Однажды я начал чувствовать, что что-то не так, но я тогда не особенно слушал свой внутренний голос. Решил, что хватит быть параноиком. И вот во что я вляпался. Однажды мой друг показал мне, что из всего этого получается – и я был поражен. Он привел меня в лабораторию, которая когда-то была спортзалом, теперь там было столько оборудования, что никто бы не догадался, чем было это помещение прежде. Столько всяких приборов, склянок в растворами, целые шкафы каких-то образцов, огромные автоматы, совершающие какие-то микроскопические, невидимые глазу процессы, в общем… до потолка было всякого научного хлама. Для меня это все было удивительно, особенно еще и потому, что я видел, с чего все начиналось: с одинокого стола в середине, рядом с которым стояли коробки со всякой всячиной. Мы шли по лабиринту из столов и шкафов, и пришли почти в самый угол, немного отгороженный от остального помещения. Там в прозрачной капсуле находился первый клон. Это был как человек, только вроде мозаики, собранной лишь наполовину. Повсюду чего-то недоставало. Но у него уже были глаза – без век и всего прочего – просто два жутких глаза, смотрящих перед собой, но фак, они были живыми, я видел некое подобие разума в них, или не знаю, что я там видел, но этот разум был какой-то неполный. Как будто еще не закончилась загрузка. Это было и ужасно, и восхитительно. Как в научно-фантастических фильмах, только взаправду.

Друг мне что-то рассказывал про создание клонов. Какая-то мудреная операция по выращиванию клеток в организме – он говорил об этом, что это слишком долго и что-то еще он об этом сказал. Он говорил, что можно попробовать создать киборга, наделив его определенным качествами, учитывая, что у них есть целый человек в электронном виде– это был гребаный я – и таким образом, проще говоря, налепить на готовый скелет все необходимое, чтобы получилось что-то живое. Я не верил в это, потому что не понимал, я вообще не понимал ничего, что там происходило, я только видел чудо, а потом вот это – недоделанный человек, который рос, как плесень. Это сейчас я знаю, что они умеют создать основу для человека – звучит дико, не так ли? – и могут накладывать на нее нужную им информацию. Человек готов, ха-ха! Оказывается, кроме меня никто не лоханулся так крупно, потому что многие исследования необходимо было проводить именно по доброму желанию, иначе ничего не выйдет – как приколы с разумом и прочее. Хотя, может, как раз с разумом им удавалось работать и с другими людьми… неважно, важно то,  что у них был готов только один шаблон для использования, и они его использовали. С того времени, и до недавнего прошлого. И это был я, снова я и еще раз я.

Я стал приходить чуть ли не каждый день, рассматривая, затаив дыхание, на новое существо,  которое все больше походило на моего брата-близнеца. Каждый день он был все ближе к завершению – одну неделю я приходил и видел вместо руки культю с костяными пальцами…

- И что, вырастет вся рука? Это невероятно!

- Во что только не поверишь, разобравшись, чего можно добиться при помощи науки! – восклицал довольный мудак. Он стоял у меня за спиной, и я не видел выражения его лица. Меня тогда не волновало это  хищное выражение, когда он смотрел мне в спину: сам я был зачарован костлявым куском мяса с лицом за стеклянной перегородкой. Зубы поблескивали в довольно тусклом свете, скоро их накроют губы и, господи, эти губы будут точь-в-точь, как мои. Вглядываясь в каждый зуб, его форму и поворот, я провел пальцами по собственным зубам, убеждаясь, что и те и те практически идентичны (хотя откуда я знал, с какой точностью это было так?). Я разглядывал его глаза, и будто смотрел в зеркало через другое зеркало, так, что видишь себя сбоку. Еще больше меня завораживало это, когда я смотрел на уже полностью сформировавшееся лицо. Он совсем как я. Он – это я. Его вырастили на искусственном скелете, как сахарную вату на палочке! Что за дурацкое сравнение!

- Не хочешь ли отметить это? – улыбался мудак.

- Да, почему нет? – я был какого-то черта счастлив, моя депрессия обернулась каким-то глупым, наивным и упоротым энтузиазмом, и я готов был подставлять задницу под каждого, кто хоть намекнет, ровно так же, как я без вопросов отсасывал, даже не думая, где мог до этого побывать чей-либо член. Ну не придурок? Я превратился в шлюху, и вот каких неприятностей мне это стоило. Этот придурок оттрахал меня так, что у меня долго потом все болело, не потому, что все было очень классно, а как раз наоборот – он никогда не любил меня и я ему даже не нравился, он просто делал это потому, что была возможность. Он считал всех обычных людей тупыми кусками дерьма, и меня он не ставил выше остальных, просто я был слеп, чтобы видеть это  - или я видел, но «не хотел быть параноиком». Он трахал меня, чтобы показать, будто он может опустить весь мир, но он этого не мог: он был лишь ботаником, который придумал то, что наверняка уже было придумано, только не использовалось в силу того, что такие дела (создания клонов) не привели бы ни к чему хорошему, поэтому он вымещал все на том, кто был на тот момент еще слабее – на мне. Как раз в то время, когда нужно было быстро что-то предпринять, я именно в этот момент решил раскиснуть и растерять всю свою гордость. Все собирались в шайки, все прятали цветные вещи на чердаках и делали себе даунские прически, чтобы власти и новая полиция их не трогала, потому что они хотели жить, но не хотели ничего терять,  те, у кого возмущение лилось через край, устраивали демонстрации, крушили все, угоняли машины, валили из городов, обживали заброшенные ветки метро, строили трейлерские городки в пустынях, гнали людей из гостиниц, запрятанных в петлях дорог. Сумасшествие началось. Я помню тот день, когда я шел, чтобы посмотреть, как мой первый клон начнет жить.

По дороге в уже не заброшенную школу мимо меня пронеслась машина, и какая-то горящая штуковина, выброшенная соседом водителя, едва не врезалась мне в голову – она пролетела в дюйме от моего затылка и влетела в открытую дверь магазина новой одежды (серой, белой и черной, никогда полосатой, только однотонной и отупляющей).

Что за херня? – подумал я, и оставшуюся дорогу я бежал, чтобы не огрести от кого-нибудь еще. Незадолго до этого я поругался с братом. Он уехал к своей девушке в соседний город, сказав мне, что я дебил, если думаю, что мои друзья-ботаники спасут меня от происходящего. Я ему сказал тогда, что ничего серьезного не происходит, и что Майки – прототип помешанного старика, который держит наготове подвал с запасами и оружием на случай ядерной войны. Это была почти правда: Кобра был предусмотрителен донельзя, иногда это просто раздражало, и поэтому да, у нас был подвал, где он хранил многие свои ценные вещи. Ему приходилось постоянно спускаться туда, если ему было нужно что-то из них. Как же он бесился, когда однажды этот подвал затопило. Это было весело.

Я прошел охрану, которую и охраной-то было трудно назвать. Я увидел мудака каким-то расстроенным. Или типа того. Он был чем-то недоволен: вряд ли мной, ведь я вчера в очередной раз отсосал ему. Шлюха. После этого брат и стал так меня называть: он говорил, что когда я расстроен, я даже хуже, чем человек, который бежит за наркотой или напивается в стельку или задымляет всю квартиру особенно вонючими сигаретами. Потому, что я делал все это сразу, плюс трахался со всеми подряд, а когда чуть злился – то еще и крушил все вокруг. Бедный Майки – я был просто невыносим, и я действительно заслужил такое отношение к себе. Он прав, его не в чем винить.

Ладно, вернемся к тому чертовому часу в лаборатории.

- Что-то не так? – спросил я.

- Этот экземпляр не удался. С его мозгами не все в порядке. Я знал, что будут проблемы в первый раз, но он слишком проблемный. Пойдем, сам увидишь, - он схватил меня за запястье, как всегда делал, и потащил в следующий зал, где проходили многие эксперименты надо мной. Я еще не знал, насколько все плохо, я думал, что у моего близнеца (это тупо, но я уже назвал его Джерри) просто что-то с речью, или он дурак, или он не может поймать брошенный ему предмет – я не знал, что именно было не так с его мозгами.

Когда я зашел в комнату, я просто охренел.

Мой близнец был привязан к кровати, как сумасшедший, он бормотал что-то бессвязное – не то, чтобы просто бессвязное, это были даже не слова: он умел говорить физически, но не умел этого практически. Он мычал, выл или скулил, как настоящий сумасшедший, эти звуки уже с первых секунд начали сводить меня с ума, черт, да они любого бы свели с ума! Его выпученные глаза смотрели на все сразу  и ни на что одновременно. Я подошел достаточно близко к этому сгустку безумия, но он как будто не обращал на меня внимания: он был занят собственной истерикой. Он мог лишь извиваться, но я уже видел, что во всех его движениях что-то не то: он был как сломанная игрушка. Я очень не хотел об этом думать, но в моем сознании маячило нечто вроде «бракованный человек». Это казалось ужасным еще и потому, что человек не смог бы дорасти до такого возраста, пребывая в таком состоянии, просто не верилось, что таким можно стать со временем, нет, только сразу при создании, то есть, сразу появлялась мысль, что человек появился уже таким, достаточно взрослым, то есть все это было дико до безумия, мозг просто не мог принять сам факт того что я видел, учитывая условие существования такого ужаса в реальном мире. Просто представь – ты видишь то, чего в принципе быть не может. Потому, что если может – тогда на мир страшнее любого ночного кошмара и любого ада, существующего во вселенной. Он продолжал корчиться, вопить и бешено вращать глазами, я продолжал смотрел на это.

Меня захлестывало безумие.

Если бы в тот момент мне предложили трахнуться – нет, теперь бы я этого не сделал. Я бы так же не выпил чашку чая, или не смог бы улыбнуться, даже фальшиво, я даже не мог думать ни о чем, кроме как о том, что все это значило. Почему это было так, как это казалось – потому, что так оно и было. Вот такая мысль. Вам кажется, что создать человека, настолько неспособным к жизни – зверство, что ж, вы правы, так оно и есть. Виновник этого кошмара стоял рядом, сжимая мое запястье, качал головой.

- Какое разочарование, - говорил он, трагично вздыхая. Я прислушался к нему, но взгляд мой все еще был прикован к Джерри. Я даже разглядел какую-то проплешину в тогда еще черных волосах, и… швы?

- Что с его головой? – я поднял руку в направлении беснующегося тела, как-то неуверенно и будто борясь с густотой воздуха, как с водой.

- Мы хотели провести несколько экспериментов над мозгом, - начал мой уже-не-совсем-друг, - ничего особенного, но сам понимаешь, этот человек создан искусственно, и его мозг был тоже, в общем, странным. Или я что-то не то сделал, хрен его знает… короче, чтобы долго не говорить о вещах, в которых ты ничего не понимаешь, я, чтобы не тратить время, скажу так, как ты сумеешь понять: что-то пошло не так, и номер один сломался.

По моей спине пробежал холодок. Они ковырялись в его мозгах? Это человек был нормальным, может, таким, как я – но они поковырялись в его голове и превратили его в персонажа хоррора? Блять, да что тут происходит!?

Я посмотрел на него, а он… улыбался?

- Ничего, такое часто бывает. В подобного рода исследованиях ошибок едва ли не больше, чем верных решений.  Все знали, что номер один долго не протянет: мы ведь только начали. Но посыльные из правительства видели его, когда он был нормальным, и они были поражены. Думаю, это хороший знак: нам дали добро насчет спонсирования дальнейших исследований, так что наше дело не прикроют, а когда мы отправим его на вскрытие, то все смогут убедиться, что почти все так, как должно быть у нормальных людей, и доверие к нам только возрастет… это превосходно, понимаешь? Мы продолжим создавать клонов, и вскоре добьемся успехов! – он едва не прыгал от радости. А я будто прирос к полу.

- Успехов? – выдавил я осипшим голосом, - ты уничтожил человека. Ты просто взял и испортил его, как можно испортить рисунок. Только хуже, гораздо хуже…

- Ах, извини, я забыл, что ты у нас такой весь художник, чувствительная натура, - он отпустил (точнее, почти откинул) мою руку, которая теперь была бледная, почти серая, а на запястье остались желтоватые отпечатки пальцев. Они всегда держал меня за руки очень крепко, прижимая вены к костям, потому что знал, что у меня сводит всю руку и вообще неприятно, но мне было как-то плевать на это – наверное, это уже что-то близко к мазохизму.

- А как тебе понравится, как я реально уничтожу этот хлам? – усмехнулся он и, подойдя к кровати, взял с небольшого железного столика нож.

- Ты мудак? Сделай ему еще одну операцию и верни его к тому, каким он был! – я говорил не очень убедительно, понимая, что нужно бежать и хватать его за руку, пока он не изрезал этого несчастного, но ноги дрожали и не слушались меня. Я не подозревал, что все обернется так. Я думал, что увижу, как Джерри неуклюже ходит, разговаривает, проглатывая буквы, или тупит, как наркоман, я думал, все будет весело и прикольно, как наши эксперименты, но внезапно понял, что надо мной глумились все это время,  а я безропотно позволял делать с собой абсолютно все. Наплывающее осознание того, каким я был идиотом просто убивало меня, я не мог двигаться, я не мог нормально думать, какая-то часть меня определенно готовилась умирать, пока сам я буду психовать где-нибудь в городе. Или дома, в компании пива или легких наркотиков. Не знаю... ничего не знаю о мире, о жизни, знаю только, как больно и стыдно бывает.

- Еще чего, я ученый, а не врач, - скривился он, его было едва слышно за воплями Джерри: каким-то образом он почувствовал, что ему конец. Я не подумал как-то, что, может быть, он вел себя странно, но у него могло быть хоть какое-то осознание происходящего, или у него были какие-то чувства, я понятия не имею. Может, он сам не понимал, что делает, но понимал, что что-то не так, что он будто заперт в этом теле и что кто-то должен ему помочь, что ему хреново вот так быть… не знаю. Может он был не просто визжащим куском мяса, может, он был живым.

Но размышлять об это было уже слишком поздно: внезапно, нож воткнулся в его глазницу. Брызнула кровь, все его тело задергалось и застыло. Стало тихо. Эхо еще блуждало где-то (в моем сознании оно звучало на пару месяцев дольше), но больше никто не кричал, в ушах звенело от внезапной тишины. Прямо как в моей голове, когда упал занавес из шума, отстранения от подозрительных странностей (не надо быт параноиком) и моих дурацких предубеждений, и я увидел голую реальность. Как большое, бескрайнее заснеженное поле, заваленное воплощениями разрухи и боли. Ничего хорошего. Сказки снова кончились, пора взглянуть на кое-что действительно страшное, и страшное потому, что все реально.

- Ты убил его, - проскулил я, приклеившись взглядом к ножу, который мгновение назад дрожал вместе с телом.

- А ты наблюдательный, - он отошел от мертвеца, и направился ко мне. Нет…

Я думал, что совсем ничего не смогу сделать, что я так и останусь там стоять, а потом умру, и забуду этот кошмар.  Но все было далеко не так просто, поэтому каким-то чудом я сумел сдвинуться с места и убежать. Ничего не видел вокруг себя, вплоть до того момента, как вбежал в свою комнату. Я забрался под одеяло и проплакал весь день, опомнившись только под вечер.

Да, я художник, и да, иногда я реально слишком чувствительный, даже слишком. Но ведь это было ужасно! Этот человек, которого он убил, Джерри – это же был я. Он убил меня. С такой же легкостью он мог воткнуть нож и мне в глаз, я вдруг подумал, что он бы обязательно сделал это в ближайшем будущем, если бы я не убежал. Нет, он бы запер меня где-нибудь в своей лаборатории, может, один бы он не справился, но у него всегда есть под рукой его коллеги – наверняка такие же сволочи, как и он. Он бы не стал убивать меня – он бы сделал из меня нечто похожее на Джерри, то-то было бы смеху.

Недолго после этого я присоединился к одной из хулиганских банд, в которой у нас было одно веселье – все взрывать и ломать, и одно несчастье – попасться полиции. Потом уже нас всех перебили, кроме меня, а я попал в историю, после которой поменялась моя прическа. Но до этого еще много чего произошло. Закончив реветь как девчонка, я сидел на кровати, скинув одеяло, в темноте, и думал. Я думал обо всем, что я не помнил. Я не помнил группу, но помню, что нас что-то связывало, я помнил, что я художник и я… помнил тебя. Особенно тебя – тот, кого невозможно забыть. После всего.

- А что я такого сделал? – наконец, подал я голос.

- Потом расскажу, - ответил он.

- Когда потом? Вся ночь впереди. Сюда никто не придет. И здесь очень даже классно. Я бы остался здесь.

Он склонил голову набок.

- Брось, Пати, ты же сам не собираешься вечно тусить в этом вонючем лагере.

- Ни за что.

- Вот именно.

Он вздохнул и выпил еще чая, уже остывшего.

- Это уже совсем другая история.

- Ночь длинная, можешь не торопиться.