Джерард отбросил с лица черные прямые волосы и снова уставился в телевизор. Майки лежал рядом с ним, на диване, положив под голову жесткую диванную подушку и уткнувшись в телефон. Гудение телевизора начинало действовать Джерарду на нервы, он уже ненавидел всем сердцем рекламу кукурузных хлопьев, которую, кажется, увидел двадцатый раз за этот вечер. -Мне скучно, - заявил он тоном капризного ребенка, который требует, чтобы парк аттракционов работал в выходной день только для него. Он был сильно раздражен счастливой физиономией мелкого засранца из рекламы и едва сдерживался, чтобы не запустить в телевизор чем-нибудь увесистым. -Сходи в клуб, - равнодушно отозвался Майки, не отрываясь от телефона. Был уже поздний вечер, и он был слишком уставшим, чтобы исполнять желания старшего брата. Он уже битый час пытался уговорить Алисию сказать ему, в какой же цвет она покрасила волосы, но девушка упорно увиливала от ответа, только подогревая любопытство парня. Джерард заскрипел зубами, глядя на глуповатую улыбку младшего. -Я не хочу в клуб, Майки, - по слогам произнес он, надеясь донести до него смысл фразы. Майк со вздохом отложил телефон на кофейный столик и уселся, разминая затекшую спину. -И что ты прикажешь мне делать, о, великий? – с легкой иронией спросил он, с фальшивым обожанием разглядывая лицо Джерарда. Джерард задумчиво выпятил нижнюю губу и начал барабанить пальцами по подбородку. Это продолжалось около минуты, Майки закатил глаза и уже подумывал продолжить допрос Алисии, когда его брат широко улыбнулся. -Я хочу покататься на твоей новой тачке, - заявил он, все еще пребывая в восторге от собственной идеи. Майкл закатил глаза, падая обратно на подушку и возвращаясь к беседе с Алисией. -У тебя нет водительских прав, Джи, - отрезал он, уткнувшись в экран. Джерард хитро улыбнулся в ответ. -Зато у тебя они есть, верно? . . . . . . . . . . Фрэнк уже несколько часов прислушивался к громким крикам отца и мачехи. Он вздрагивал от каждой реплики, прижимая крепче колени к груди и закрывая ладонями уши. Но звуки все равно били по нему, словно раскаленным прутом, заставляя тихо всхлипывать и все сильнее прижиматься к холодной стене спиной. Фрэнк не вникал в суть скандала, он не пытался разобрать слова, ему были лишь холодно и страшно до рвотных позывов. Его била крупная дрожь, по вискам стекали тяжелые капли холодного пота. Размазывая слезы по щекам рваным рукавом толстовки непонятного цвета, он то и дело стонал от ужаса и тщетно пытался остановить рыдания. О грязное крошечное окно периодически билась ветка, словно пытаясь еще сильнее напугать парня. Выл ветер, моросил мелкий дождь, на чердаке, и без того всегда прохладном, был жуткий холод. Драные джинсы и разодранная поношенная толстовка совсем не хранили тепло. Его босые бледные ступни были едва различимы в свете луны, который пробивался сквозь злосчастное пыльное окошко. Внезапно крики затихли. Парень задышал тяжело, хрипло и часто, с ужасом глядя на дверь. На лестнице раздались тяжелые медленные шаги. Еще никогда прежде эта дверь с облупившейся краской не казалась ему такой страшной и ненавистной, еще никогда раньше он не реагировал на скрип ступеней так остро… Дверь распахнулась настежь от мощного пинка ногой, ударилась об стену и обиженно заскрипела. За ней стоял отец Фрэнка, который сейчас чувствовал лишь сильную тошноту от страха и отвращения. Отец был невероятно крупным представителем мужского пола. Его тело не помещалось в брюки и выплывало наружу вместе с рубашкой отвратительными жирными слоями, жидкие черные волосы были липкими от пота и сально блестели в полумраке чердака, упитанное лицо было темно-алым после криков, он дышал со странным хрипом, словно неумелый актер, изображающий умирающего от астмы. Фрэнк чувствовал даже с расстояния сильный горьковатый запах алкоголя. -Это ты… это ты? – прорычал он. Фрэнк заскулил и пополз в самый темный угол, сжался в комок и закрыл голову слабыми руками. Отец подошел вплотную, все так же страшно дыша, и склонился над парнем. -Это сделал ты, ублюдок? – рявкнул он. Фрэнк затрясся в глухих рыданиях, но смог выдавить из себя невнятное: -Я не понимаю, папа… -Не называй меня так! Фрэнк вскрикнул, когда отцовский тяжелый ботинок врезался в поясницу. Он попытался отползти, но наткнулся лишь на холодную обшарпанную стену. -Папа, я… - снова попытался он. Но тут же задохнулся от боли после очередного удара. Хватая ртом воздух, будто рыба, он стискивал пальцами ребра, как будто пытаясь выдрать страдания из своего тела. Невыносимая боль растекалась по венам, как быстродействующий яд, который рано или поздно уничтожит тебя совсем, оставив только горстку пепла. Кажется, что отец сломал ему несколько ребер, потому что он буквально чувствовал, как его разрывает изнутри. Боже, как сложно дышать… как больно… Помогите, кто-нибудь… Но никто не придет. Сводная сестра, дочь его мачехи, будет только рада его мучениям. А мачеха не упустит случая воспользоваться его беспомощностью и переломать ему пальцы. Когда Фрэнк смог дышать, он заскулил, словно раненый пес, и попытался проползти мимо отца, по стене, в сторону… Пережить пару следующих минут, чтобы расправиться с болью и слабостью… Но отец был другого мнения. Звякнул металл, о пол ударилась стальная пряжка отцовского ремня. Фрэнк заскулил громче от животного страха, который накрыл его, вытесняя остатки разума. Он был готов умолять отца о пощаде, он был готов отказаться от всего, он был готов просить о безболезненной смерти, лишь бы сейчас отец отбросил кожаный ремень в сторону. Засвистел воздух. Фрэнк закричал не своим голосом и забился в агонии на полу. Он умрет, он не выдержит, он сломается, он не сможет… Беспощадные удары посыпались один за другим, раздирая кожу и оставляя стремительно темнеющие пятна на теле и нестерпимую, нереальную боль. Фрэнк кричал, не замолкая ни на секунду, так, что закладывало в ушах, пока не сорвал голос, и вопли не перешли в отчаянные хриплые стоны. Слезы стекали по лицу на грязный пол, оставляя жгучую боль на только что появившейся ссадине, незаметную на фоне экзекуции. Лишь когда отец устал, он отпустил руку. Пряжка, покрытая каплями крови, крови Фрэнка, горделиво звякнула, соприкоснувшись с полом. Отец недолго бормотал что-то невнятное, но вскоре развернулся и ушел, не закрыв дверь.
Глава 1. Беглец.
Фрэнк не плакал, нет. Слезы сами катились по впалым щекам. Знаешь, так бывает, когда ты чувствуешь боль – ты не хочешь плакать, но соленая влага все равно скапливается в уголках глаз и обязательно падает вниз с кончика носа. Фрэнк сидел на тахте, обняв колени руками и задумчиво глядя перед собой ничего не видящим взглядом. Теперь, когда он не шевелился, боль отступила, оставив лишь неприятное жжение и слабость во всем теле. Он не был зол на отца, он не был обижен на мачеху, которая обвинила его в каком-то своем промахе. Он просто устал. Устал от бесконечных побоев, устал от беспричинных упреков и придирок, устал от своей роли в жизни родного отца. Почему, почему он не может жить, как другие подростки? Чем он провинился? Чем он хуже? Что он мог натворить за свои неполные десять лет, когда его отправили в этот ад? Почему…? Совсем скоро, всего через неделю, ему исполняется семнадцать лет. И он может катиться отсюда на все четыре стороны, оставив лишь воспоминания об этих семи годах, полных унижения и боли. Но он знал, что он не пойдет на все четыре стороны. Его ждет мать, совсем недалеко отсюда, в соседнем городе, и он сможет добраться туда пешком, потому что отец не даст ему ни цента. Но теперь Фрэнк сильно сомневался, что доживет до своего дня рождения. Отец, помня эту дату, специально будет избивать его эту неделю. И когда-нибудь, точно такой же октябрьской ночью, сердце Фрэнка не выдержит боли. И он умрет, так и не узнав жизни. Решение пришло мгновенно, из ниоткуда. Фрэнк еще не до конца понимал, что он делает, когда, сдерживая стон и стискивая зубы, поднялся с кушетки, отрыл среди хлама потрепанную джинсовую сумку и бросил в нее тщательно запрятанные в шкафу документы и немного монет. Несколько секунд он стоял, разглядывая свои жалкие пожитки и морщась от боли в мышцах. Если он хочет жить, если он хочет выжить, то сейчас он должен поскорее покинуть это место. Затем, спохватившись, он бросился к другой куче хлама и уселся на колени, стараясь не замечать, как болит тело. Трясущиеся руки, покрытые свежими синяками и ссадинами, разрыли груду тряпья и извлекли на тусклый лунный свет пакет с единственной новой вещью Фрэнка - черной толстовкой с витиеватыми белыми узорами на спине. Несколько минут он разглядывал ее, словно завороженный. Эту толстовку подарила ему мать на прошлый день рождения. Она приезжала к нему, но очень редко, лишь когда могла выбить в суде разрешение на встречу. Поэтому каждый ее приезд становился праздником – долгожданным и, конечно, любимым. С матерью он всегда чувствовал себя счастливым. И защищенным. Во время этих редких встреч она всеми силами пыталась вернуть ему незаслуженно отобранное материнское тепло за все эти годы, покупая всяческие сладости и ни на миг не отпуская его руки. Фрэнк до сих пор помнит прошлый год – мать была уставшей, но продолжала улыбаться, с любовью глядя на сына. Они посидели в кафе и съели несколько пирожных, затем бродили по парку и кормили лебедей в пруду крошками сэндвича, а затем они шли мимо бесконечной улицы с бутиками, а он просто увидел эту толстовку, остановился и… Мать, поцеловав его в щеку, затянула за собой в магазин буквально силком, заставила примерить толстовку и, убедившись, что размер подходит, протянула кредитку недовольно глядящей на Фрэнка девушке. Он шел домой, чувствуя в груди счастье, похожее на огромный воздушный шар – он мешал ему нормально дышать и заставлял чувствовать легкое головокружение. Он без конца благодарил мать, считая ее поступок невероятно щедрым и милым – он совсем забыл, что Линда являлась ему матерью. Этот воздушный шар наполнял его легкие еще несколько дней, пока отец не решил в очередной раз, ради профилактики, «выбить из него дурь». Очередная идея, наверное, самая лучшая за всю его никчемную жизнь, казалась ему единственно правильным выходом. Он аккуратно надел толстовку, ощущая сохранившийся в ней запах новизны и чувствуя саднящей кожей приятную прохладу. Расправив мелкие складки, он выпрямился и закинул на плечо сумку. Несколько осторожных шагов по скрипящим половицам в сторону двери. Фрэнк прислушался к звукам снизу и услышал только монотонное бормотание телевизора. Значит, скандал затих, и он не попадет еще раз под горячую руку. Затаив дыхание и игнорируя боль, он направился вниз, переступая через ступеньку, стараясь меньше скрипеть прогнившим деревом. В гостиной перед телевизором сидела его сестра, Лиз. Не отрывая глаз от экрана, она бросала в рот поп-корн, иногда промахиваясь и роняя на пол. Заметив Фрэнка, она оторвалась от этого занятия и плотоядно улыбнулась, вызвав у него очередной рвотный позыв. -Ну что, получил от папочки? – пропела Лиз самым что ни на есть противным голосом. Фрэнк остановился и посмотрел на ее самодовольную физиономию. Она была полной копией своей матери – тощая до отвращения, с кожей ярко оранжевого оттенка, который она старательно поддерживала с помощью косметики, с материнскими блондинистыми волосами, с длинным и широким носом. -Это ты устроила? – произнес Фрэнк, едва сдерживая гнев. Широкая улыбка была красноречивым ответом. Фрэнк едва сдерживался, чтобы не броситься на девушку. Он был уверен, что сможет размозжить ей голову статуэткой на тумбочке раньше, чем она поднимет шум. Но он лишь вскинул сумку на плечо и направился к двери. -И куда ты намылился? – крикнула вслед ему Лиз. Фрэнк не ответил, лишь захлопнул дверь. И постарался навсегда напомнить этот звук. Он надеялся, что сейчас оставляет за спиной эти семь лет самого настоящего ада, оставляет отца и мачеху, и что ужаснее того, что он пережил за эти годы, никогда не случится в его жизни. Прихрамывая и ежась, он спустился с крыльца, немного потоптался по холодному асфальту босыми ногами, пытаясь привыкнуть (отцовские ботинки, которые он донашивал, остались забытыми на чердаке, и Фрэнк не хотел за ними возвращаться по вполне понятным причинам), и направился к телефонной будке за углом. Холодный ветер бил по телу, вызывая толпы мурашек и рвотные позывы. Но Фрэнк продолжал идти, игнорируя протесты тела, нащупывая в сумке мелочь, натягивая капюшон на самый нос и плотнее закутываясь в толстовку. В будке было немного, но теплее. Несколько минут Фрэнк стоял, пытаясь согреть дыханием замерзшие руки и натягивая рукава до кончиков пальцев. Затем, повозившись, снял трубку со стертой от времени и постоянного использования краской, бросил несколько монет в отверстие… И замер. Осторожно, будто сапер, исследующий территорию, он провел дрожащей рукой по холодному стальному автомату. И лишь затем начал нажимать на заветные цифры – медленно и аккуратно. Затаив дыхание, он вслушивался в длинные гудки. А вдруг ее нет дома? Или она спит? Или ей не до него? А вдруг она не сможет ему помочь? Или не захочет? А не много он от нее требует? А вдруг она не захочет брать его к себе даже после дня рождения? А если… -Да, я слушаю, - раздался в трубке уставший голос, искаженный помехами. Фрэнка внезапно бросило в жар, и он прислонился лбом к холодной стене будки. -Мама, это я, - тихо произнес он. Молчание. Линда молчала, но не бросала трубку, что обнадеживало парня. Может быть, она просто не услышала? Или не разобрала…? Или она просто придумывает, как отвязаться от него? -Фрэнки, милый, - выдохнула внезапно женщина. – Ты в порядке? Что-то случилось? Как твои дела, родной? Фрэнк почувствовал, как защипало глаза. Он наспех утер выступившие от облегчения и радости слезы и, робко улыбаясь, шмыгнул носом. -Малыш, ты… плачешь? Что случилось? -Мама, я… Я ушел оттуда. Линда молчала, обдумывая услышанное. А парень уже начал сомневаться в правильности своего поступка. А если из-за него у матери будут проблемы? Или, чего хуже, отец доберется и до нее, узнав о его побеге? Но погони еще не было, и Фрэнк понимал, что Лиз не додумалась рассказать родителям, что, несомненно, радовало, и давало ему приличной форы – до матери ехать часов пять, а сейчас около двух. Родители просыпаются в семь, а к тому времени (если повезет, и он поймает попутку) он будет уже далеко. -Где ты сейчас? – спросила Линда. Фрэнк явно услышал на заднем плане звон ключей и звук ее торопливых шагов. -Возле дома, в телефонной будке. Я… -Ты помнишь то придорожное кафе, где мы были в апреле? -Да, - отозвался Фрэнк тихо. Он бережно хранил в памяти каждый день, проведенный с матерью, и этот не был исключением. -Иди в эту сторону, я встречу тебя по пути. Держись ближе к краю трассы и… и будь аккуратней, пожалуйста. -Мама… - пробормотал он. Линда терпеливо молчала, а Фрэнк только вслушивался в ее дыхание. – Я люблю тебя. -И я тебя люблю, - отозвалась с нежностью женщина. – Береги себя, малыш. Раздались короткие гудки. Фрэнк торопливо установил трубку на рычаг и вылетел из будки. Чем скорее они встретятся, тем лучше для него. . . . . . . . . Фрэнку казалось, что он представляет собой один сплошной синяк, который никогда не перестанет болеть. Ему было чертовски холодно, ледяные порывы пробивались сквозь плотную ткань толстовки и через дыры в джинсах, а собственные босые ноги, разбитые в кровь, казались ему чужими – он не чувствовал их вообще. Согревая дыханием пальцы, он брел по трассе, стараясь держаться ближе к краю, как и просила мать. Перед глазами плыли темные пятна, поэтому идти ровно получалось с трудом, его заносило в сторону, и он с отвращением вспоминал отца, который часто напивался вдрызг и точно так же шатался из стороны в сторону, слепо натыкаясь на стены. Мысли о том, что мать ждет впереди, заставляли Фрэнка двигаться вперед. Он думал, что скоро будет спускаться на завтрак из собственной комнаты, а не с чердака, что стены в своей комнате он обклеит плакатами с героями из комиксов. Мама привозила ему несколько экземпляров каждый раз, когда приезжала, и пускай он не понимал всех тонкостей сюжета, потому что не знал, что было в предыдущем выпуске, и не мог добыть себе полную коллекцию выпусков, он все равно любил почти до беспамятства этот неповторимый запах краски и глянцевых страниц. Он рассматривал комиксы снова и снова, читая их с таким упоением, будто видел впервые, пока отец не добирался до них. Но сейчас Фрэнк верил, что больше не увидит отца, а мать не позволит никому его обидеть. Фрэнк рисовал себе в воображении, как каждое утро будет завтракать с мамой, а потом она будет подвозить его к школе и обязательно поцеловать в щеку, и затем он, покрасневший, но радостный, направится в здание, где найдет себе кучу новых друзей. И вечером, за ужином, он будет рассказывать о своих впечатлениях за день, глотая слова и перебивая самого себя. А мама будет просто улыбаться, видя, как счастлив ее сын. И по праздникам они будут вместе не жалкие шесть часов, а целый день. И Рождество он будет встречать вместе с ней, а не на ледяном чердаке, свернувшись под драным пледом. Только ради этого он шел, игнорируя боль, холод и ноющую тяжесть в желудке, и пытался избавиться от навязчивого желания упасть на асфальт и свернуться в комок. Каждый шаг был для него крошечной, но очень значимой победой. Несмотря на свое отвратительное состояние, он чувствовал, как с каждым шагом он становится все свободней. Легкие, кажется, слиплись от холода, и скоро он выблюет их наружу вместе с прочими внутренностями. Ноги заплетались, а парень даже не замечал, что оставляет за собой едва заметные бурые пятна собственной крови. Острая боль в спине вызывала редкие всхлипы, и Фрэнк чувствовал жалость к самому себе и собственную никчемность. Вскоре пятна перед глазами перекрыли весь обзор, парень не мог разглядеть собственные руки перед собой, но продолжал идти, спотыкаясь и едва не падая. Фрэнк был готов ползти хоть на животе, лишь бы добраться до матери, и оказаться подальше от отцовского дома. Иногда он видел свои босые ноги и фрагменты темно-серого асфальта где-то далеко внизу, но все чаще темнота закрывала все остальное. Он был слаб, он был напуган, он был жестоко избит, он был чертовски голоден, он замерз, и, скорее всего, простыл.
Поэтому Фрэнки совсем не удивился, когда почувствовал, как подкосились колени, и он упал в темноту, неожиданно теплую, мягкую и… подвижную. Всем телом он чувствовал вибрацию автомобиля, иногда его тело подбрасывало вверх, вызывая накатывающие волны боли и тошноты. Его укачивало, но ему было уже лучше – в салоне было гораздо теплее, он даже мог пошевелить пальцами на ногах. Кажется, кто-то накрыл его пледом, от которого исходил слабый запах приятного парфюма и порошка. -Мама? – позвал он, но не услышал собственного голоса. Прежде чем он прочистил горло, раздался мужской встревоженный голос: -Он выглядит чертовски плохо. -Да, я знаю, - отозвался не менее обеспокоенный голос. - Как только вернемся в город, поедем прямиком в больницу. Мне кажется, его избили. -Ты уверен, что…? -Да, автомобиль его даже не коснулся, хотя он шел прямо на нас. Либо он нас не видел, либо он гребанный суицидник. Фрэнк не на шутку встревожился и решил помолчать. Во-первых, это не автомобиль его матери. Во-вторых, его везут в неизвестном направлении. Пути только два: или он сейчас направляется обратно к отцу, который просто убьет его за попытку бегства, или он приближается к матери. А вдруг он пропустил ту закусочную, где его должна была встретить мать? Или…? -Останови тут. Я хочу кофе. Кто-то, видимо, водитель, недовольно цокнул языком и пробормотал что-то про то, что у некоторых все не вовремя. Именно в этот момент автомобиль немного подбросило, от чего Фрэнк едва не заорал от внезапной боли в спине. Стиснув зубы, он молчаливо сопел, поливая слезами теплый плюшевый плед. Машина остановилась, и кто-то открыл дверь, впустив внутрь холодный воздух. Если ему повезло, если они не уехали далеко, то он еще может попытаться сбежать и… Ладно. Сейчас главное – сбежать. Он поднялся на заднем сиденье и увидел силуэт водителя. Парень курил, выпуская дым в чуть приспущенное окно. А за тонированным стеклом… Фрэнк едва не задохнулся от радости. Они стояли прямо перед тем кафе, где он был в апреле с матерью, где он попробовал фисташковое мороженое, где мама смеялась над его скорчившейся физиономией… Он видел яркую неоновую вывеску со знакомым названием и видел силуэт удаляющегося парня. Теперь нужно просто незаметно вылезти из машины, чтобы избежать лишних расспросов – его могут сдать копам, ведь ему только шестнадцать, и вряд ли они погладят по головке за то, что он сбежал из дома. Водитель повернулся на звук открывшейся двери. Фрэнк выскользнул на морозный воздух и тихо заскулил, когда лодыжки прикоснулись к ледяному асфальту. -Эй, парень, ты куда? Фрэнки рванул было прочь, но крепкая рука схватила его за капюшон толстовки – той самой, что подарила ему мать. Он умудрился извернуться, и за считанные мгновения освободился от одежды, надеясь, что потеря стоит того. Теперь на нем была лишь потрепанная старая толстовка с кучей дыр и неумело наложенных заплаток. -Стоять! Стой, я сказал! Но Фрэнк уже не слышал ничего. Не чувствуя боли, он побежал в сторону темнеющих у трассы деревьев; ветви хлестали по телу, но он не сбавлял темпа. Кто-то грязно ругался за спиной, а он бежал и бежал, забыв про усталость и холод. Если он сможет (он просто обязан) вытерпеть несколько минут в лесу, пока эти двое устанут его звать и уедут, оставив в покое, то ему останется только вернуться на трассу и зайти в кафе, чтобы купить на оставшуюся мелочь хоть что-нибудь. Конечно, не факт, что его не выгонят, но сейчас другого выхода он не видел. Его побег из отцовского дома был нелегальным, и он не докажет, что все эти годы отец измывался над ним, потому что у его папаши есть целая армия знакомых адвокатов. Поэтому сейчас Фрэнк стоял, уткнувшись носом в кору дерева, вдыхая его аромат и пытаясь привести в порядок сердце и дыхание. Его начинало трясти от вновь нахлынувшего холода, и он молился, чтобы эти двое поскорее оставили его в покое… -Попался… Чья-то теплая, до дрожи горячая рука легла на его плечо. Фрэнк был готов снова потерять сознание – на этот раз от страха. Он медленно оглянулся, но не смог разглядеть подошедшего. Он лишь по голосу понял, что этот парень отлучался за кофе. -Послушай меня, я хочу тебе помочь и… Но Фрэнк не стал слушать. Он вцепился в кисть парня зубами, со всем своим отчаянием и страхом. Парень вскрикнул, и рука убралась с его плеча. -В чем дело? – раздался где-то слева второй голос. Они тут! Они оба тут! Они ищут его! Едва мозг обработал эту информацию, Фрэнк полетел на всех парах обратно к трассе, спотыкаясь о корни деревьев. Уже подбегая к кафе, он увидел автомобиль матери - женщина стояла рядом, встревоженно оглядываясь по сторонам и наверняка ища его. Парня с головой накрыла волна невероятного облегчения. -Мама! – крикнул Фрэнк охрипшим голосом. Женщина широко улыбнулась, но тут же нахмурилась, увидев потрепанный вид сына. -Фрэнки, ты… -Быстрее, быстрее, пожалуйста, поехали! Не говоря ни слова, Линда распахнула заднюю дверь для Фрэнка и села за руль. Парень оказался внутри за считанные секунды и, вдыхая запах материнских любимых духов, по которым так сильно скучал все время, без конца оглядывался назад, рассчитывая увидеть погоню. Но никто не гнался за ними и не сигналил, требуя остановиться. Лишь когда неоновая вывеска кафе скрылась из виду, парень облегченно вздохнул, почувствовав неожиданно накатившую слабость и сонливость. Он в безопасности, он рядом с матерью, он в порядке… Почти. -Спасибо, - пробормотал он, прежде чем погрузиться в глубокий сон. * * * * * * -Он укусил меня! – возмущенно крикнул Джерард, оглядываясь по сторонам и пытаясь найти хоть какие-то следы беглеца. На бледной коже остался четкий отпечаток острых зубов, и парень прижимал зудящую руку к груди. -Серьезно? Нет, серьезно? – хохотал Майки, держась за живот. Черные волосы спадали на лицо, но он не обращал на это внимания, продолжая веселиться. -Черт, заткнись, или я… Где он, черт бы его подрал?! – Джерард раздраженно пнул осколок бутылки, отбросив его в сторону, и, продолжая чертыхаться, еще раз для верности оглянулся по сторонам. -Испарился, - равнодушно пожал плечами Майк, распахивая настежь дверь у водительского сиденья и устраиваясь в кресле. – Кстати, он оставил свою кофту. – Парень потянулся к заднему сиденью и, подцепив тонкими пальцами черную толстовку, протянул ее брату. Джерард нахмурился. -Он же замерзнет, - тихо заметил он и с тревогой взглянул в сторону леса. Затем сердито уставился на брата: – Зачем ты снял ее с него? -Я похож на извращенца? – фыркнул Майк, поворачивая ключ зажигания. - Он сам от нее избавился, когда убегал, так что это только его проблема. Давай, садись в машину, нам завтра нужно быть на занятиях, а сейчас три утра. Джерард, немного помявшись, бросил последний взгляд в сторону леса, аккуратно сложил толстовку, обошел автомобиль и уселся возле брата. Майк хмыкнул под нос, и автомобиль вскоре тронулся с места.
эко вы над Фрэнком поизмывались) жалко беднягу. только меня не покидает предчувствие чего-то нехорошего. мне нравится текст, мне нравится содержание. я буду читать. и жду продолжение. спасибо.
