Джерард не мог сказать, что ему нравилось заниматься этим шарлатанством,  особенно в те моменты, когда чувство вины захватывало его с головой, заставляя  раскаиваться в обмане и даже иногда плакать  в подушку, проявляя совершенно женскую слабость, не пристойную для взрослого мужчины. А потом на место  раскаянию приходило злорадство и удовольствие от того факта, что глупцы получали по заслугам, а легковерные платили за свой короткий ум. Это чувство было не слишком достойным для приличного человека, но и не самым худшим грехом из всех, за которые священники корят людей – простое ощущение власти над кем-то, которое так часто испытывает любой человек, чувствуя, что не он подчиняется, а ему подчиняются.

Джерард  наблюдал за подъездной  дорогой к дому, ожидая приезда мадам Ла Руше

В одиннадцать часов Уэй  увидел человека, закутанного в пестрый плед. Некто торопливо протопал вниз по улице, поднялся по ступеням и трижды, с короткими паузами, постучал в дверь, помедлив секунду, постучал в четвертый раз. Лицо человека закрывал большой воротник, но Джер  успел заметить новые ботинки, застегивающиеся на пуговки, что значило -  это женщина. Дверь отворилась, и тучная дама вошла внутрь, пять минут спустя к дверям подлетел мальчишка и повторил условный стук. Он был одет кое‑как, в руках держал увесистый сверток, обернутый в газету, но и его Джерард  как следует не рассмотрел.

 - Сэр Джерард, прибыла  служанка мадам Ла Руше, Тереза и мальчишка посыльный – это от Ла Руше, - Рэй как и всегда, тихонько вошёл в комнату, протянув  Уэю тот самый свёрток, что нес мальчик. Адвокат покрутил его в руках и не торопясь развернул бумагу – деньги, ровные пачки фунтов, аккуратно сложенные стопочкой, явно женской рукой.

 - А  зачем Ла Руше прислала служанку?

 - Просто чтобы оповестить вас, сэр, что мадам прибудет немного позже,  чем ожидалось – она на каком - то  приёме в доме графа Олафа.

 - Что ж, придётся подождать…

 - Ох, да, сэр, я едва не забыл, кроме самой мадам Ла Руше, прибудет её личный священник и её дочь с мужем.

 - Как этой даме  будет угодно, в конце концов она уже заплатила за сеанс, - Уэй усмехнулся, положив свёрток с деньгами в маленькую шкатулку на свом столе.

Между половиной двенадцати   полуночью,  прибыли две пары. Первая – пешком, и мужчина и женщина явно люди не простые.  Женщина   с лицом землистого цвета была в положении, мужчина -  крепкого телосложения занимался, по‑видимому,  каким-то  видом спорта, требующим больших усилий, так что крикет явно отпадает.. Они тоже постучали в дверь условным стуком, а Джерард видел  через окно, что мужчина чертыхается, стараясь излить свою злость, а женщина, опустив глаза, терпеливо выслушивает его ругань. Уэй пытался понять по движению губ, что говорит мужчина, получилось что‑то вроде "Эммануил" и "болтун". Болтун? Они вошли в дом; дверь захлопнулась.

Вторая пара приехала в кебе, не в дешевом городском, а в собственном, с кожаным верхом, запряженном прекрасной гнедой лошадью. Судя по тяжелому дыханию животного, экипаж гнали не меньше часа, если они приехали с западной стороны, то, значит, из Кенсингтона или из Риджентс‑парка, который расположен в самой северной части города, предположил Уэй.

Молодой человек, вышедший из экипажа  первым был в бобровой шапке, это говорило о том, что он, отправляясь на сеанс, либо перестарался в выборе туалета, либо прибыл с какого‑то торжественного обеда, о котором и говорила Тереза, служанка мадам Ла Руше. Молодой человек огляделся вокруг с видом наигранного превосходства, свойственного студентам Кембриджа или Оксфорда, – этих всезнаек Джер недолюбливал. Отстранив кучера в сторону, он протянул руку, помогая своей спутнице выйти из экипажа.

Женщина, одетая в черное, была высокого роста, как и ее кавалер, изящная, с гибким станом и скользящей походкой, привлекавшей к ней внимание. Капор оттенял ее бледное лицо с высокими скулами; сходство с молодым человеком было поразительным. "Наверняка его мать, – решил Дойл, –она намного старше мужчины, пусть и выглядит не плохо.". Это все, что он успел разглядеть, пока молодые люди поднимались по ступеням. Мужчина постучал в дверь, ни о каком пароле, по всей видимости, и не подозревая. Пока они ждали, молодой человек в чем‑то бурно упрекал свою мать – возможно, выражая недовольство тем, что его занесло сюда. Похоже, он сопровождал родительницу без особого энтузиазма, однако она не обращала внимания на упреки сына. Уэй  почему то решил, что, несмотря на внешнюю хрупкость, эта женщина обладает твердым характером.

Женщина беспокойно огляделась по сторонам. "Это она писала письмо», – подумал Джер, тут же прикинув в уме, что возможно эта женщина и не мать для молодого  человека, а его любовница…Совершенно неожиданно из кэба  вышел мужчина, одетый в рясу монаха, с накинутым на голову капюшоном. Уэй стал припоминать, что  служанка мадам Ла Руше говорила что-то о священнике хозяйки, так что этот господин наверняка имеет очень большое влияние на  свою подопечную, что  было очень  не удачно для Уэя, ведь если монах начнёт убеждать даму в том, что все эти сеансы и разговоры с духами – грех и  промыслы дьявола, Ла Руше не только откажется от  уже заготовленного для неё спектакля, но и может «ославить»  известного господина Гехаймниса на весь Лондон, мигом отбив у всех его клиентов желание посещать сеансы. С другой же стороны, если Ла Руше заранее предупредила, что с ней приедет её священник, значит, монах не пытался отговорить подопечную от  этой поездки, и возможно, даже поддержав даму.

"Отчаяние в ее поведении вовсе не ощущается, – подумал Джерард, разглядывая даму, спускаясь в  холл к ней и её спутникам – Эта женщина движима прежде всего страхом».

Посередине комнаты стоял круглый стол, покрытый светлой скатертью, свет струился справа и слева, но стены комнаты тонули в темноте, а воздух, как бы насыщенный электричеством, источал густой аромат пачули. Джерард медленно, почти по-кошачьи проследовал к столу и сел спиной к струящемуся свету, который всегда был ему лучшим прикрытием и спасением, в случае случайных ошибок или неполадок  с «привидениями».  По левую руку от Джера уселась Ла Руше, справа от леди расположился ее сын или же любовник, Уэй так и не разобрался в вопросах родства, по правую руку от него сидела беременная женщина; рядом с ней – мужчина, которого Уэй  посчитал за ее мужа, дальше сидел человек, одетый в черное,  тот самый священник, силуэт которого  смотрелся ужасающе в  не менее тёмной комнате.

Уместно отметить, что большинство медиумов заимствовали обстановку и ритуал проведения сеансов непосредственно из церковной литургии: тот же полумрак, ароматические курения, торжественные интонации в голосе медиума, бормочущего что‑то неразборчивое. Собравшиеся за столом подхватывали невнятные слова, вылетавшие из уст медиума и служившие своеобразным прологом к тому, чтобы создать соответствующую атмосферу пугающего таинства. Именно это своеобразное пение   и перенял  у других медиумов Джерард, монотонно раскачиваясь на стуле и напевая.

Глаза мужчины  были закрыты, голова откинута назад, но при всём этом, адвокат всё же умудрялся  рассматривать своих гостей. На лице мадам Ла Руше пылал румянец, крепко сжатые пальцы побелели, она вздрагивала как бы в ответ на прикосновение руки  любовника, который часто и обеспокоено посматривал на нее. Это подтверждало, что он воспринимает разворачивающийся на его глазах спектакль с крайним недоумением. Беременная женщина напряженно вскинула голову, словно отказываясь безропотно подчиниться магической силе Джерарда.  А вот ее супруг, чей профиль был хорошо виден Уэю, тупо взирал на адвоката, ожесточенно поскрипывая зубами.

– Вы просили меня о помощи,  -  монотонно, словно заводная игрушка, спросил Уэй у мадам Ла Руше

Губы женщины  дрогнули, и Джер  усомнился, найдет ли она в себе силы ответить  ему. Неожиданно заговорил монах:

– Мы все смиренно ждем твоей помощи и выражаем глубочайшую признательность за сегодняшний визит.

Слова, произнесенные священником, вырвались из его горла с тяжелым хрипом, как будто грудь говорившего сдавливало что‑то. Он говорил с акцентом, свойственным скорее всего жителям Средиземноморья; впрочем, Уэй не стал бы это утверждать безоговорочно.

В нем чувствовался высокий артистизм, и свою роль человека, непоколебимо верившего в возможности спиритизма, он исполнял отменно.

– Мы все суть свет и дух как по эту сторону мира, так и в запределье. Жизнь есть выражение жизни, жизнь – смысл творения. Мы чтим свет жизни в тебе, как и ты чтишь его в нас. По эту сторону мы все едины, и тебе в твоей жизни по другую сторону мира желаем добра, благословения и вечного мира.

Речь Джерарда  была плавной и прочувствованной и походила на многократно исполнявшуюся прелюдию. Пора было начинать спектакль…

– Дух приветствует тебя. Дух знает о твоей печали и желает помочь тебе, если это в его силах. Ты можешь обратиться к Нему, – проговорил Джерард, обернувшись к  Ла Руше.

Охваченная глубочайшим волнением, дама  ничего не ответила, как бы подтверждая, что сбывается все, во что она всю жизнь верила.

– Мы готовы, да, вполне, – охрипшим голосом подхватил ее брат.

– Начните с вашей беды, – произнес Уэй

Мадам Ла Руше  вскинула глаза, в которых промелькнуло искреннее изумление.

– Ты ведь пришла, чтобы спросить о своей потере, разве не так?

– О господи, – дрожащим голосом прошептала дама.

– О чем ты хочешь спросить духа? – На губах Джерарда появилась натянутая улыбка.

По щекам Ла Руше заструились слезы.

– Откуда вы узнали?

– Кто-то из твоих близких  ушел в мир иной? – спросил  все с той же улыбкой Уэй.

Молодая женщина неуверенно покачала головой:

 -  Я потеряла  дочь, Элизабет.

– Ты видела её смерть? – спросил Джерард

– Я не знаю. То есть, в общем…

Ла Руше  запнулась.

– Видите ли, она исчезла. Ей восемнадцать лет, она  пропал четыре дня назад, – пришел на помощь любовник дамы.

– Ты уже обращалась в полицию. Это нехорошо…

– Но мы не знаем, жива она или мертва! – воскликнула Ла Руше. Долго сдерживаемые чувства выплеснулись наконец наружу. – Ради всего святого, вам известно так много, вы знаете, для чего я пришла сюда.

На какой‑то краткий миг ее взгляд остановился на Джерарде дольше, словно ища поддержки.

– Умоляю вас, скажите, что с ней! Иначе я сойду с ума.

Улыбка слетела с губ адвоката. Он понимающе кивнул.

– Мне необходимо время, – сказал он, закрыв глаза и откинув голову назад.

В комнате воцарилось гнетущее молчание.

Беременная женщина тягостно застонала. Широко раскрытыми глазами она с изумлением смотрела на клубившийся над столом густой белый дым. Он расходился кругами, постепенно приобретая очертания какой‑то местности, – это был гористый полуостров, его границы были отчетливо видны.

Что это? Карта? Дым неподвижно повис в воздухе, и картинка стала проявляться все яснее. "Чисто сработано, молодчина братишка", – подумал Джерард,  сам завороженный игрой света и тени на дымчатой картинке, чуть более размытой, чем фотография. И все же она была живой, полной движения и  приглушенных звуков, казалось, что видишь эту картинку в подзорную трубу с большого расстояния. За дни тренировок и экспериментов, Майки добился удивительных результатов в подобных «дымовых» фокусах.

В тумане возникла  фигурка девушки, свернувшейся  калачиком под деревом, что заставило Джерарда улыбнуться – они с Фрэнки давно начали наряжать Майки в дамские наряды, если необходимо было «вызвать» дух какой-нибудь рано умершей женщины или девушки, являвшийся родственникам прямо на сеансе. Майки, с помощью платья и нескольких часов ухищрений Маргарет, превращался в премилую юную леди,  с немного тяжёлым подбородком, но в обществе английских женщин этим никого не удивишь – некоторые дамочки на выданье казались Уэю настоящими арабскими лошадьми, с их длинными, надменными лицами.  Майкл   был наряжен в светлое платье, которое совсем недавно  Уэй купил в  одном достаточно дорогом лондонском магазине – оно шло Меру, и даже очень. Тишину комнаты взорвал душераздирающий крик.

– Боже милостивый! Это она, она! – воскликнула мадам Ла Руше Увидев «дочь», она вскочила на ноги, тело ее дрожало как в лихорадке. «Господи, как же легковерны люди», - пронеслось в голове Джера в очередной раз.

Перед собравшимися возникла новая картинка: теперь «девушка» лежала на покрытой инеем опавшей листве, у ног её протекал ручеек. Веревка, которой были связаны её руки и ноги, тянулась к нижней ветке дерева.

– Элизабет – снова вскрикнула Ла Руше.

– Где она? Где? – настойчиво спрашивал ее брат, но осекся, смущенный общим молчанием.

Якобы погруженный  в транс Джеард, была безмолвен.

– Скажите же! – Молодой человек обрел дар речи и был готов снова и снова повторять свой вопрос.

Неожиданно раздался оглушительный рев труб, беспорядочный, без всякого строя. Потрясенные клиенты  не смели  шелохнуться, словно пригвожденные к месту.

– Архангел Гавриил! – завопил сидевший слева от Джерарда  мужчина.

Расплывчатая картина перед глазами собравшихся стала внезапно чернеть, от нее повеяло чем‑то жутким. Грозная тень надвигалась на беззащитную «девушку» из призрачного леса, она источала отвратительное зловоние. Было странно, что присутствующие почувствовали смрад раньше, чем успели разглядеть эту зловещую тень.

От безудержной какофонии у Джера  невыносимо разболелась голова.»Чёрт, Фрэнки явно перестарался,» - подумал он.  Прямо перед клиентами, как бы из воздуха, возник раструб медного горна, трубившего не переставая. "А вот это их первая грубая ошибка", – сказал себе Уэй , увидев тонкую нить, привязанную к горну, надеясь, что никто кроме него этой неточности не замечает.  Свернувшись тугой спиралью вокруг «девушки», черная тень заполнила собой всю картинку, фигурка несчастной должна была вот‑вот исчезнуть в страшном объятии. Мадам Ла Руше  пронзительно закричала и упала в обморок, дав тем самым негласную команду к завершению спектакля – туман рассеялся, видения исчезли, а в холе загорелся тусклый свет.

Рэй принялся выпроваживать потрясённую мадам Ла Руше, убеждая женщину в том, что более ничего о её дочери, в данный момент, господин Гехаймнис сказать не сможет, как сильно бы этого мадам Ла Руше не желала, ибо «духи не говорят на перебой, они лишь шепчут господину Гехаймнису  на ухо тогда, когда сами того пожелают». Ла Руше плакала, клялась отдать за второй сеанс всё на свете, но умный Рэй был неумолим, выталкивая даму за порог, по пути объясняя ей, что Джерард устал и должен отдохнуть, что второй сеанс непременно будет, но не ранее, чем через четыре – пять дней…Вслед за Ла Руше   последовали и её родственники, по лицам которых можно было понять, что всего горя от пропажи своей юной сестры они не испытывают, едва заметно улыбаясь от мысли, что теперь наследство не нужно будет делить на большее число людей – деньги, как известно, слишком много значат для людей последнее время.

Клиенты удалялись, дворецкий, судя по звуку, уже даже открыл им дверь, выставляя за порог последнего из семейства Ла Руше, так что Джер облегчённо вздохнул и, открыв глаза, потянул затёкшие руки и ноги. Спектакль удался на славу, так что  Уэй был спокоен, понимая, что Ла Руше не усомнилась в увиденном и не станет заострятся на мелочах, вроде несовпадения цвета волос дочери с видением или ещё какой-нибудь ерунде. Не смотря на то, что все посетители ушли, Джерарда не покидала ощущение того, что в комнате он был далеко не один…Едва адвоката посетила эта мысль, как  словно возникнув из сумрака, посреди комнаты  появился тот самый священник, что приехал с Ла Руше. Его мрачная фигура казалось Джи мраморной, как те ужасные горгульи на кладбище, однажды ставшие свидетелями его схватки с Всадниками…

 - Что вы тут делаете, святой отец? Ваша подопечная уже ушла,- начал было Уэй, нор скрипучий, неприятный голос  монаха перебил его:

 - Джерри, к чему эти торжественные обращения? Может, просто попытаешься изобразить на лице улыбку и обнимешь старого приятеля, которому стоило не малых трудов, найти тебя в Лондоне?

Капюшон,  наконец, был опущен, и тусклый свет газового рожка осветил лицо монаха: жутковатую, красновато – коричневую щёку, с зарубцевавшимися  шрамами от ожогов,  исковерканную линию губ, некогда полных и притягательных, а теперь словно растянутых в вечной злобной ухмылке,  поседевшие пряди волос в тёмно- каштановой шевелюре, и оставшиеся прежними, искристые, с лукавой усмешкой глаза.

- Ну же, Джерри, неужели ты меня не обнимешь?

Это лицо, даже изувеченное огнём никогда не покидало памяти Джерарда.

 - Брендон… – только и хватило сил шепнуть адвокату.