15 сентября  18… года

Конверт был голубоватого  цвета из тонкой, но плотной бумаги с едва заметными бороздками, без водяных знаков – дорогой конверт. На него  кое-где налипла грязь, когда его подсунули под дверь, нечаянно замяв уголки, но мистер Уэй даже шороха не услышал, хотя слух у него был великолепный, как, впрочем, и зрение. Единственным своим недостатком, Уэй считал небольшую хромоту, оставшуюся у него после пулевого ранения, но и в этом недостатке, спутник жизни мистера Уэя, Фрэнк, находил достоинства – ведь великий Байрон тоже был хромым, не так ли? Однако величие его от этого ничуть не пострадало. Мистер Уэй невольно усмехнулся – Фрэнки всегда умел  находить в любых ситуациях свои плюсы, будь то пожар или всемирный потом – всегда есть надежда, хоть капля – но есть.

Весь вечер мистер Уэй сидел в своём рабочем  приёмном кабинетике, роль которого играла снятая в аренду комната,  занимающая  второй этаж ветхого здания в рабочем пригороде Лондона -  так как дома работать Джерард не привык и предпочитал  снимать помещения -  весь этот самый вечер  подбрасывая поленья в камин, погружённый в чтение весьма туманного сочинения. Минут сорок назад, Уэй отвлёкся от текста, увидев краем глаза, как по лестнице поднималась госпожа Воронович  со своей доходягой таксой - собака упиралась и тянула хозяйку назад на кухню, к кастрюлям с тошнотворным варевом из тушеной капусты.  Мистер Уэй  заметил, как по натертому до блеска полу у двери промелькнули их колеблющиеся, расплывчатые тени, но тогда никакого конверта там не было.

Джерарду  было лень каждый час доставать часы из кармана и щелкать крышкой, проверяя время, потому он положил их открытыми на письменный стол. Время, точнее, бессмысленная необходимость как-то его тратить донельзя досаждала мужчине, он взглянул на часы, когда собака, морда которой почему-то казалась ему крысиной, и ее худосочная меланхоличная хозяйка прошаркали мимо. Было четверть десятого.

Мистер Уэй  снова обратился к чтению,  скорее целого сочинения, нежели просто послания, присланного ему одной из его клиенток - Перовой. Наверняка эта Перова  просто сумасшедшая, тоже русская, как и Воронович, которая любила побаловаться сливянкой собственного приготовления. Кто мог предвидеть, что разрешение русским подданным поселяться на английской земле станет роковой ошибкой? Пожив какое-то время на чужбине, эти люди просто начинали сходить с ума. Впрочем, это может быть и совпадение. Старая дева с больным сердцем Воронович  и свихнувшаяся на сумасбродной идее  переселения душ Перова, с вечно торчащей во рту сигарой – еще не доказательства…

Размышляя обо всем этом, Джерард обернулся… и заметил конверт. Как он здесь оказался? Вероятно, что-то отвлекло внимание мужчины, и он не заметил, как кто-то сунул конверт под дверь. Уэй  не помнил и не слышал ровным счетом ничего: ни шагов, ни шороха одежды, ни звука опустившегося на пол колена – в общем, ничего. Между тем на полу лежал предмет, свидетельствовавший о побывавшем здесь визитёре…неужели его так захватили мысли о странных русских женщинах, что он потерял всякое ощущение времени и пространства? Маловероятно. Даже во время своих сеансов, полностью сосредоточившись на клиентах, он улавливал любой посторонний звук, словно спящая кошка.

И все-таки конверт лежал на пороге. И пролежал там… сейчас десять часов… целых сорок пять минут. А может быть, его принесли только что и визитер до сих пор стоит за дверью?

Джерард  прислушался, чувствуя, как учащенно бьется его сердце и во рту от непонятного страха появляется противный привкус - все это ему было слишком хорошо знакомо. Он встал из-за стола и взял из стойки у двери тяжелую трость, выставив вперед блестящий шар набалдашника,  резко распахнул дверь.

То, что он успел разглядеть в полумраке освещенного газовым рожком коридора – хотя, возможно, он вообще ничего не видел, – было, скорее всего, лишь зацепкой для самоуспокоения: подгоняемая сквозняком, из холла выпорхнула легкая тень. „Это похоже на взмах черного шелкового платка мага, или на Всадников…", – подумал Уэй. Во всяком случае, так ему показалось в тот момент.

Со времён события,  произошедшего в Гринвуде прошло уже пять лет, и некогда очень известному адвокату сэру Джерарду Уэю совершенно не хотелось вспоминать о тех днях, когда он навсегда поменял своё мировоззрение, поверил в  призраков и потусторонние силы, потерял некогда лучшего друга Брендона…До сих пор, воспоминания о том, что он убил его своими руками не давали Джеру покоя – ночью мужчина вскакивал в холодном поту, и долго не мог успокоиться, уткнувшись в плечо встревоженному Фрэнку, пытавшемуся найти для любимого слова поддержки и успокоения. Время неумолимо неслось, и постепенно, некогда кровоточащая рана на сердце Уэя затянулась, пусть и не полностью, но она, словно то пулевое ранение в ногу - не тревожила, но и жить в полном спокойствии  не давала. Пять лет, пять долгих лет разделяли Джерарда и тот день, когда они покинули пепелище Гринвуда, навсегда оставляя там своё прошлое на остатках усадьбы. Сожалел ли мужчина о том, что попрощался со своей прежней жизнью? Частично. Единственное, что всё это время печалило Уэя, так это тот факт, что он решил порвать со своим прошлым слишком жестоким образом -  оповестить о своей смерти  отца и тётку, ближайших родственников, наверняка похоронивших его и давно высушивших всё слёзы о погибшем юноше. Но тогда подобное решение показалось Джерарду самым лучшим из всех, какие только можно было придумать – адвокат просто не мог больше быть тем, кем являлся до того, как попал в Гринвуд и не обрёл новую семью, в лице Фрэнка. Майкла и Рэя с Маргарет, сейчас совсем уже старой и плоховато слышащей. Смерть успешного адвоката, славившегося в Лондоне ещё и своими похождениями, картёжными долгами, драками и оргиями, вынужденного жениться в угоду собственному отцу на нелюбимой женщине, всю жизнь служить лишь приложением к ней, из – за высокого чина её отца, была  едва ли не радостным событием, как для вздохнувшего свободно от дебошей лондонского высшего света, так и для неудавшейся невесты. Что до отца – то он, по мнению Джерарда, не очень то и переживал по поводу смерти сына. Да, для него это было трагедией, но лишь той, что можно выставить на показ, заслужив тем самым  сочувствие и, возможно, даже дружбу сильных мира сего. «Ах, какая потеря – сэр Уэй потерял сына!» - от этих слов вся злоба и желчь собирались у Джера во рту, грозя выплеснуться наружу потоками брани и крика. Отцу было плевать – как впрочем и тётке, познакомившейся с племянником, когда тому было уже двадцать, и в тайне мечтавшей женить его на своей дочери – чёртовы аристократические  предрассудки о невозможности смешении крови с простолюдинами!

И не смотря на всё это, Уэю было немного жаль тётку и отца, которых он так жестоко обманул. Хотя теперь, обман – это его работа, ибо как адвокат он для мира мёртв. А тех денег, что он выручил на продаже драгоценных камней, привезённых из Гринвуда, хватило лишь на покупку небольшого дома в одном из самых жутких районов  Лондона на Чемпшир - стрит,  нормальную жизнь в течение двух лет, а после, когда жить стало просто не на что,  на  кое-какое хитренького оборудования для работы. Кем же теперь был мистер Уэй? Ох, всё слишком интересно, господа!

Мистер Джерард Уэй, более известный в Лондоне, как мистер  Гехаймнис*, был …медиумом. Естественно, никакими таинственными  способностями Джерард не обладал, с покойными не общался, но вот актёр и мошенник из него получился просто прекрасный. Если бы кто-нибудь пять лет назад сказал Уэю, что он станет одним из тех шарлатанов, которых оправдывал в суде, то мужчина рассмеялся бы ему в лицо, но сейчас дело обстояло иначе – нужно было есть и пить, содержать своё маленькое семейство. Джерард был  всё тем же человеком, что называется, сделавшим себя. Он не особенно заботился о своем внешнем виде, но испытывал определенную неловкость при встречах со светскими щеголями, ибо вынужден был втягивать в рукава вытертые кромки манжет, красноречиво свидетельствовавшие о его финансовых трудностях.

Пороков за свою жизнь, как вы знаете, господа, Джерард насмотрелся достаточно, его нимало не привлекали соблазны, манившие своей доступностью, и до сих пор ему удавалось их избегать. Хвастуном он не был никогда, предпочитая больше слушать, чем говорить, и как всякий нормальный человек, Уэй  надеялся, что со временем его жизнь станет лучше, однако не особенно сокрушался, сталкиваясь с неизбежными разочарованиями. Отсюда и внезапно пришедшая идея по получению денег  - спиритические сеансы.

В  Джере открылся просто настоящий дар убеждения и обольщения, в основном глуповатых   барышень, стремящихся поговорить с покойными родственниками и духами великих людей. Джерард разыгрывал перед ними настоящий спектакль, постепенно опустошая их кошельки, потом кошельки их отцов или мужей…Но и меру новоиспечённый медиум Джерард знал -  юридическое образование как никогда кстати пригодилось ему не раз, во времена, близкие к разоблачению. Но видно Фортуна очень любила мистера Уэя, потому что на чистую воду Гехаймнис так и не был выведен, а клиенты только всё больше и больше тянулись к красивому и загадочному медиуму с обворожительным лицом ангела, на спиритических сеансах которого происходили волшебные парения призраков под потолком, явления окровавленных солдат и прочих мертвецов. В чём секрет? Джерард не редко посмеивался над тем, что  если бы не его семья, то ничего бы из этой аферы не вышло – даже дворецкий Рэй принимал во всём этом активное участие. Верный слуга чаще всего был призраком, а именно грубой физической силой, приводящей в движение хитроумные конструкции, имитирующие туманных посланников потустороннего мира. Маргарет, так как силы её были на исходе, изображала помощницу медиума Гехаймниса, театрально вытирая вымышленную испарину, возникшую на лбу спирита от напряжения. Что касается  возлюбленного Джерарда -  Фрэнка, и  брата Майки – их по праву можно было считать великими актерами, ибо эти двое играли в «спектаклях» множество ролей, ни разу не вызвав в клиентах хоть каплю сомнения.

Спиритизм…Это слово, как и само магическое действо, просто свело Англию с ума. На сеансы ходили все – от королевы, до самой распоследней  горожанки, от светского щеголя, до кучера.

Начало современному движению спиритуалистов положил случай банального мошенничества. 31 марта 1848 года в доме неких Фоксов – заурядной семьи, проживавшей в Нью-Йорке, – послышался загадочный стук. В течение последующих месяцев стук возобновлялся каждый раз, когда две взрослые дочери Фоксов находились вместе в одной и той же комнате. Сестры Фокс, нимало не смущаясь, быстренько превратили все возраставший интерес к мистическим стукам в процветающий семейный бизнес. Сначала издавали дешевые книжонки, а потом стали устраивать показательные сеансы, разъезжая по всей стране с лекциями, на которые непременно зазывали местных знаменитостей.

Только на закате жизни Маргарет Фокс призналась, что все их мистические стуки были не чем иным, как все более усложнявшимися трюками, которые они проделывали у себя в гостиной. Но к тому времени уже нельзя было унять разбушевавшиеся страсти vox populi, жаждавшего убедительных доказательств существования паранормальных явлений. Утверждение приоритета науки над мрачными тенетами христианских догм создало ту благодатную почву, на которой спиритуализм расцвел бурно и безудержно.

Движение поставило своей целью подтвердить существование сфер бытия за пределами физического мира, непосредственно связываясь с миром духов через медиумов – людей, способных настраиваться на высшие частоты бестелесного мира. Однажды обнаружив и развив в себе подобные способности, медиум первым делом устанавливал "контакт" с духом-проводником, служившим посредником между медиумом и затерявшимися в космических сферах душами умерших. А поскольку с мольбой о помощи к медиумам обращались в основном люди, потерявшие недавно кого-то из своих родных и близких, то им не требовалось ничего, кроме доказательств, что их близкие, ушедшие в мир иной, благополучно миновали берега Стикса. Дух-проводник должен был установить контакт, подтвердив его "у тети Минни или брата Билли". Как правило, для этого было достаточно какого-нибудь семейного предания, известного лишь почившему и его здравствующим родственникам.

Ответом на такие несложные требования были сигналы от духа, поступавшие в форме разнообразных стуков и ударов по столу. Более опытные медиумы входили в состояние транса, во время которого дух-проводник словно бы "заимствовал" голос вызываемого духа умершего, повторяя его с изумительной точностью. Некоторые медиумы проявляли талант поистине редкостный: они выпускали из носа, ушей или рта клубы густого молочно-белого дыма, на самом деле являвшегося вовсе не дымом, а некой неизвестной субстанцией, не имевшей ничего общего со свойствами дыма. Эта субстанция не рассеивалась и не реагировала на окружающую среду, появлялась в виде трехмерных образов, принимавших очертания духовной или материальной сущности. Одно дело, когда слышишь, как "дорогая тетя Минни" шлет тебе послание в виде стука, и совсем другое, когда на твоих глазах клочковатый туман приобретает очертания ее тела. Странную субстанцию назвали эктоплазмом, ее много раз фотографировали, но никакого вразумительного объяснения ей так никогда и не было дано.

Кроме бесчисленных страдальцев, потерявших ориентиры в этом жестоком мире, поддержки медиумов, окруженных ореолом мистики, искали и другие люди. Эти люди были движимы сходными мотивами. Однако тех и других разделяла незримая, но четкая граница, по одну сторону которой находились жаждущие света и истины, а по другую – приверженцы царства тьмы… Приверженцы царства тьмы стремились к познанию мистических тайн исключительно ради корысти. Примером тому было поведение первооткрывателей электромагнетизма, решивших держать свое открытие под спудом.

Джерард же, готовясь вступить в ряды «говорящих с мертвыми», перечитал множество книг о них и посетил не один десяток сеансов, восхищаясь актерским талантом спиритов.

Коридор был пуст. Уэй не заметил ничего свидетельствовавшего о недавнем присутствии здесь постороннего человека. Где-то поблизости послышались заунывные звуки плохо настроенной скрипки; потом завопил младенец, а с улицы, вымощенной булыжником, доносился цокот копыт.

„Это все из-за чёртового сочинения Перовой, – решил он. – Вот что значит читать ее белиберду после наступления темноты", – пробормотал Джер, удаляясь в свою комнату и запирая дверь. Он поставил трость на место и вновь стал рассматривать конверт, который до сих пор держал в руке.

Конверт был квадратным, без какой-либо надписи. Уэй поднес его к лампе, но бумага не просвечивала, и рассмотреть, что в нем, было невозможно – самый обычный конверт.

Достав саквояж, он вытащил острый ланцет и уверенным движением  несостоявшегося хирурга, вскрыл конверт. Тонкий пергаментный листок лежал у него на ладони, никакой монограммы или другого знака на листке не было, и все же было ясно, что письмо мог отправить состоятельный джентльмен или благородная дама. Развернув сложенный вдвое листок, Джерард прочел:

«Уважаемый мистер Гехаймнис!  Зная о вашем необычайном даре, граничащим с волшебством или же Божьим чудом, я обращаюсь к вам с огромной просьбой, провести для меня и моего семейства спиритический сеанс, с целью вызвать дух моей покойной матери…Этот разговор -  как вопрос жизни и смерти. Очень прошу не отказать мне в прошении и провести сеанс, сохраняя в тайне сам факт обращения нашей семьи к вам, мистер Гехаймнис, и желании провести сеанс ночью, в вашем доме.

Искренне благодарю, мадам Ла Руше»

 - Чудесно,  - расплывшись в улыбке, Джерард поднялся со своего кресла и, взяв трость, на которую теперь опирался во время ходьбы из-за повреждённой ноги, вышел из своего  маленького кабинетика и отправился на улицу,  шагая прямиком к стоящему  на углу  экипажу.

 - Домой, Грегор, езжай домой, - махнув рукой, приказал  Уэй.

 - Как скажете, сэр, - кучер стеганул лошадей, направляя их вдоль по улице.

Дом 13 по Чемпшир-стрит был расположен в центре квартала. Его окружали точно такие же ветхие строения, более похожие на театральные декорации, чем на жилые дома. Четыре ступеньки вели к покосившейся входной двери – этот дом  нельзя было назвать развалюхой, но вид у него был обшарпанный и убогий. Однако зловещим он вовсе не казался - обычное безликое здание, как десятки других вокруг.

 - Разберись с экипажем, и можешь идти спать, Грегор, - сказал Джерард, тяжело спускаясь из кареты. Иногда ему думалось, что в свои тридцать лет, он кажется настоящей рухлядью только из – за того, что ходит с тростью, однако со стороны это выглядело совершенно иначе – из экипажа вышел молодой человек, стройный, бледный, одетый в модный костюм с галстуком и манишкой, пусть и не очень новый костюм, но чистый и аккуратный.

 - Конечно, сэр, благодарю вас, - Грегор спустился со своего места и прикрыл дверцу экипажа за своим хозяином.  Платье кучера и его почтительность говорили о том, что это старый слуга, хорошо знающий свои обязанности, этакий мужчина без возраста, и выглядящий  несколько  мрачновато.

Тусклый свет газового рожка пробивался сквозь легкие занавеси гостиной дома, в окне мелькали неясные тени. Опираясь на трость, Уэй побрёл к дому, с улыбкой заметив, что невидимая рука раздвинула занавеси, и светловолосый  мужчина выглянул на улицу, заметил Джерарда и, счастливо улыбаясь, почти в припрыжку убежал куда-то по направлению к двери.

Секунда, и из раскрытых дверей вылетел Майки – ведь это именно он первым увидел возвращение Джера домой -  и повис на шее у Уэя.

 - Джерард пришёл! – совсем как маленький ребёнок, встречающий отца со службы, Майкл едва не дрожал от радости, звонко целуя Джи в щёку. Как бы то ни было, а  Мер  так и остался немного странным юношей, немного не от мира сего, но с абсолютно детской душой.

 - Ох, Майки, братишка, мне немного тяжело, не забывай, что я хромой, - улыбнувшись, проговорил Уэй.

 - Прости, я совсем забыл! – Майки вновь поцеловал брата в щёку и потащил в дом. – Пойдём скорее, на улице холодно, да и мы все ужасно по тебе соскучились за день.

Покорно ковыляя следом за Майклом,  Джерард наконец вошёл, в ставший уже родным, дом.

В просторном холле было темно и пусто, на дощатом полу не было даже обычного коврика, а обшарпанная лестница вела куда-то наверх. Ступени жутко скрипели, когда кто- либо  ступал на лестницу, а гуляющие по дому сквозняки иногда были просто дикими.

Кругом было темно, но на столике в парадной,  в бронзовом подсвечнике теплился огонек. Протянув руку к свече, пламя которой задрожало в ответ на его движение, Джерард заметил возле подсвечника стеклянную чашу, на поверхности которой плясали причудливые черные тени.

Чаша была большого диаметра; ее стенки покрывал толстый слой копоти, но под ним легко угадывался какой-то рисунок, который Джерард  нащупал пальцами - заостренные рога, венчавшие голову животного. Так, его любимая чаша с оленем…. Чаша была наполнена каким-то варевом, черным и пенившимся, от которого исходил густой неприятный запах. Инстинктивно передернувшись от отвращения, Уэй всё же  тронуть жидкость, и, поднеся пальцы к глазам, вздохнул:

 - Кто опять варил эту дрянь в доме? Я же говорил, только на улице, на заднем дворе!

 -Не сердись, Джер, просто Фрэнку показалось, что купленной коровьей крови для следующего сеанса может не хватить, и Рэй сварил красные чернила на замену, - бубнил себе под нос оправдания Мер.

 – Ну ладно, если  Фрэнки сказал… - своему любимому Джерард готов был простить всё, даже неминуемую гибель любимой чашки с оленем, в которую дворецкий додумался вылить сваренные чернила.

 - Джерард! – из гостиной выпорхнул Айеро, и тут же припал к губам Уэя в страстном поцелуе. Джер удовлетворённо заурчал, словно дикий кот, сильнее обнимая возлюбленного за талию.

 - Я ужасно соскучился! – запыхавшись, словно от долгого бега, выпалил Фрэнки, когда  Джерард остановился, чтобы перевести дыхание.

 - Я тоже очень скучал по тебе и Майки, малыш, - Уэй потёрся носом о щёку Айеро, вызывая у того счастливую улыбку.

 - О, сэр Джерард, вы вернулись, - верный дворецкий  Рэй  как всегда возник словно из воздуха. – Чем сегодня нас порадуете?

 - Новым, и кажется крайне высокооплачиваемым спектаклем, друзья мои,- усмехнулся Джерард, извлекая из кармана письмо  мадам Ла Руше. – Наш выход, господа, занавес поднимается!

* -Гехаймнис, от немецкого "Geheimnis" - тайна.