А мне больно каждую секунду - сказал ты, в ноябре, кусая губы.

Мы сидели друг напротив друга, и дышали одним и тем же сладким воздухом кафе.

Я прятал ладони, как будто именно по ним можно понять меня.

Как будто мои глаза уже настолько пусты, что ничего не выражают.

Я мысленно накручивал твои черные волосы на узкие длинные стержни, растягивая эти пряди, подвешивая тебя за них к своим пальцам.

И ты качался, складывая на груди руки, и шептал - моя работа для меня - самое важное.

Через семь минут ты положил руку мне на плечо, и сказал - я же волнуюсь.

Ты слишком нервный, ты просто устал. У тебя нет сил. Иди, умойся холодной водой.

Ты сжал мое плечо, а я…

Я ведь не хотел взрываться, мысленно крича, чтобы ты убрал руку.

Столько силы, мучительной и жгучей, бросилось мне в голову, щеки

налились кровью.

Ты только кивнул мне вслед, когда я направился к туалету, на ходу считая, сколько ламп висит на стенах.

Вроде, пять.

Я буквально вполз в туалет, с грохотом закрывая за собой дверь.

В зеркале, сквозь пятна и трещины - мое перекошенное злобой лицо.

Я ясно вижу, как пульсируют, разбухая, вены на шее, и как отвратительно

медленно капает кран.

Под феном для рук висит истертая табличка.

"Это сушилка".

Ага, а это - туалет.

Интересно, почему на нем этого не написали.

Я открываю холодную воду на полную мощность.

Как смятый в кулаке пластилин.

Мое сознание - горячий, мятый, зеленый пластилин.

После него руки пахнут воском.

Он накаляется, становится то шаром, то нитью, то плоским кругом.

Мой разум - он не может стать чем-то конкретным.

Под сливным бачком написано – «это бачок».

Я дрожу, пугаясь собственных мыслей.

А сам представляю, ясно и отчетливо, как ломаю ему пальцы.

Как срываюсь и ору - не трогай меня больше.

Как я опускаюсь настолько низко, что не могу даже сдержать себя.

Вода стекает по щекам, тут же становясь неуместно теплой и липкой.

Даже слух, который мне никогда не врет, вдруг пропадает.

Струя бесшумно бьется о эмалированную поверхность.

Зубы беззвучно стучат друг о друга.

Колено без единого звука ударяется о стену, и я вскрикиваю.

В зеркале, затертом до дыр, я вижу свое искаженное от боли лицо.

Руки онемели, и когда я касаюсь лба, то они ничего не ощущают.

Только мой смятый и тусклый пластилин твердеет, как глина.

Мое сознание - плотный, серый и бесшумный кусок глины.

Вверху, на зеркале, надпись издевательски-витиеватым шрифтом.

"Это ты".

Ты устало положил подбородок на руки, а мне все равно, что на улице свистящий

дождь.

Ты прошептал, будто упрекая меня.

Моя работа для меня - все.

А мне было настолько жутко, когда со словами рождалась боль.

Ты узнал это мое состояние по тому, как я дернул плечом, и улыбнулся, говоря -

а мне больно каждую секунду.

Я открываю дверь туалета, попадая в то же самое кафе.

На стенах горят лампы, каждая из которых заставляет меня считать их.

Может быть, восемь.

Неожиданно, как порыв ветра.

Как запах дыма.

Как прикосновение холодной стали к коже.

Я ощущаю чуждость, врезаясь в нее лбом, и выбрасываю руки вперед.

Ты все так же сидишь за столом, чертя что-то в блокноте.

Твои волосы, короткие и светлые, стоят дыбом.

Наверное, ты очень страдал, думаю я без тени насмешки.

Перед глазами прыгают слова - "Это - не тот день".

Может быть, все смотрят, как я застыл с вытянутыми руками.

А если день уже не тот, жизни этих людей успели измениться.

Я смотрю на их лица, и понимаю.

Пространство, оно мягкое, податливое и меняющееся.

Как самое простое доказательство - лист бумаги.

Ты откладываешь ручку, убираешь в сумку шарф и загибаешь угол листа.

Как чернильная клякса, отпечатавшаяся на другой половине бумаги, тот, другой

вечер так же остался в этом кафе.

Оседая на столики пылью.

Зависая в воздухе запахом шоколада и шерсти.

Кружа мелкими обрывками салфетки.

"Это - вопрос веры".

Краем уха я слышу радио, прогноз погоды.

Ты упорно прячешь ладони, кусая потрескавшиеся губы, а динамик рушит мои теории.

Все разом.

Это - декабрь. И его конец обещает быть теплым.

Его вечера забиты упаковками из-под пластилина, дающего моим ладоням запах воска.

Его утро расплывается холодной лужей кофе на полу.

Я мысленно собираю в ладони твои изувеченные пальцы, прижимая их к губам.

А ты так тихо и сосредоточенно гнешь на себя наше общее пространство, так, что

я почти падаю, отдаляясь.

Отрывая ногтями засохшую кожу, ты качаешь головой - умылся?

Той липкой и теплой водой, похожей на ненужную и бесполезную кровь.

Тем липким и теплым моим разумом, не понявшим еще - или это наваждение, или я в чем-то ошибся, уйдя на пять минут, и придя больше чем через год.

Мои ладони почти касаются твоего лица, когда за окном несется мутный декабрь.

Ты трясешь меня за плечи.

Проснись, Фрэнки.

Проснись, эй.

Просыпайся.

"Это - настоящее".