Майки лежал, отвернувшись к стене. Палата действительно была отвратительной – одной из худших в этой старой больнице. Здесь по коридорам носились тараканы, на полках с лекарствами лежали слои пыли, по углам висели клочки паутины. Но выбора у нас не было – Майки был слишком слаб, чтобы идти домой, и ему нужно было остаться здесь еще на одну ночь. После первого месяца скитаний по городским паркам в поисках места для ночевки эта больница была вполне терпимой – нам приходилось засыпать и под открытым небом. И все было бы ничего, я мог отложить разговор по душам с младшим братом на тему десятой (двадцатой?) неудачной попытки самоубийства на завтрашний день, если бы не…

- Или вы уберете от меня это очкастое недоразумение, или я за себя не ручаюсь! – срывалась на визг девушка. На ней была причудливая пижама – на несколько размеров больше нужного. Прямые черно-красные волосы разметались по лицу, зелено-карие глаза раздраженно блестели, а тонкий аккуратный пальчик тыкал в сторону моего брата, который, съеживший в колючем пледе, притворялся спящим. Ее левая рука от локтя до основания большого пальца была перемотана бинтами, которые уже были пропитаны свежей кровью.

- В чем дело? – недовольно спросил Фрэнк, потирая виски. Он стоял рядом со мной, наблюдая, как врачи пытаются утихомирить разбушевавшуюся пациентку.

- Мисс Симмонс отказывается лежать в одной палате с лицом мужского пола, - устало произнес врач. – У нас больше нет свободных палат, вы понимаете? Конечно, я могу выставить пациента в коридор…

- Только попробуй, - подал голос я, встав за плечом Фрэнка и положив подбородок на его плечо. Врач, седеющий мужчина лет сорока, перевел на меня взгляд своих тусклых серых глаз.

- Тогда успокаивайте сами эту ненормальную! – бросил он злобно и вихрем вылетел из палаты мимо нас, взмахнув на прощанье подолом грязно-серого халата и захлопнув за собой дверь.

Банка с засохшими цветами взорвалась прямо за моей спиной, окропив меня, ноги Фрэнка, пол и стены застоявшейся водой с мерзким запахом гнили.

- Старый ублюдок! – выплюнула девушка и уставилась на нас своим диковатым взглядом, поочередно тыкая своим пальцем, который мне порядком надоел, в меня и Фрэнка. – Это ваше недоразумение? – спросила она обвиняющим тоном.

- Ты о моем брате? – лениво спросил я, разглядывая девушку сквозь ресницы. Фрэнк молчал – видимо, ему было интересно, чем закончится перепалка.

- О нем самом! – кивнула Симмонс. – Забирай это дерьмо из больницы или я…

- Или ты…? – передразнил ее я, улыбаясь и прикрывая глаза, уткнулся носом в шею Фрэнка и вдохнул его успокаивающий запах.

- Заканчивайте, - раздался тихий голос Майки. Он, морщась от боли, сел, отбросил здоровой рукой плед, сел и бросил на девушку равнодушный взгляд. – Я ее понимаю. Я бы тоже не захотел лежать в одной палате с самоубийцей-неудачником.

Девушка нахмурилась и бросила на моего брата странный взгляд. Меж ее бровей пролегла глубокая складка. Фрэнк тихонько фыркнул мне в висок, оставив мягкий поцелуй.

- На что спорим, она позволит ему остаться? – выдохнул он мне в ухо, щекоча дыханием.

- Если позволит – я сегодня буду снизу, - прошептал я ему в ответ.

Фрэнки улыбнулся.

- Слушай, парень, я… Я не знала, что ты… Просто я…

Майки равнодушно наблюдал, как девушка пытается оправдаться. Меня пугала эта его отчужденность, которая поселилась в его глазах и в голосе. Брат далеко не сразу осознал, что произошло: лишь позже, раз за разом перекручивая в голове воспоминания о том ужасном вечере, он понял, что МакКрэкен пожертвовал своей жизнью ради него, как пожертвовал бы я своей ради Фрэнка или Майка. Майки понял, что мог сейчас лежать в тесном гробу, под метрами земли, не видя солнца, не дыша воздухом, не чувствуя тепла, не зная жизни... Он понял это почти через два месяца после того, как мы оказались в большом городе. К тому времени мы с Фрэнком смогли найти работу и могли позволить себе съездить на кладбище с букетом роз – Майки провел на коленях у могилы МакКрэкена почти час, и лишь затем позволил усадить себя в арендованный автомобиль. С того дня он стал отстраненным и задумчивым; часами глядя в одну точку, брат мог шептать что-то под нос и полностью абстрагироваться от всего мира. Изначально мы не обращали на это внимания, будучи занятыми поиском заработка и простодушно решив, что парень справится с этим сам, со временем забудет и встряхнется. Но равнодушие топило его, все его эмоции, все, чем он жил. С каждым днем он становился все безразличней к окружающему, и это не могло меня не пугать. Я терял брата, но не мог ничего поделать – лишь наблюдать, как гаснет его жизнь.

Через неделю после визита на кладбище я проснулся от глухих звуков удара. Фрэнк ломал хлипкую дверь ванной комнаты после того, как понял, что Майки слишком долго принимает душ и не отзывается. Мой брат вскрыл вены, сидя в остывшей воде. Просто вспорол бритвой свою кожу, наблюдая, как тяжелые капли падают в воду, окрашивая ее в тускло-красный цвет. По закону жанра, мы успели в последний момент, перевязав его руку моей рубашкой. Еще через неделю он пытался выброситься из окна – Фрэнк схватил его за руку и вытянул внутрь, вывихнув локоть. Затем он собирался бросить в ванную включенный тостер. Его спасло чудо – тостер перегорел за день до едва не случившейся трагедии. Чуть позже мне пришлось вливать в него развод марганцовки, чтобы вызвать рвоту – Майки проглотил целую пачку каких-то дешевых антибиотиков. А совсем недавно он решил поплавать утром, направляясь в колледж. Его спас случайный прохожий и сразу же позвонил мне, найдя его телефон в сумке, которую он оставил на мосту.

Теперь Майки равнодушно смотрел, как девушка садится на его кровать и что-то бормочет извиняющимся тоном, поглаживая по руке. И, знаете, я был уверен, что по его телу пробежала дрожь, а в глазах слабо мелькнул потухший свет, когда она дотронулась до его кисти своей искалеченной рукой.

- Слушай, тебя ведь Майки зовут, да? – продолжала Симмонс. – А я Алисия. И… я тоже… Я не хотела делить с тобой палату, не потому что ты самоубийца… Просто…

Алисия подергала свою повязку, ее глаза наполнились слезами, и она смущенно опустила голову. В глазах Майка мелькнуло понимание, но почти мгновенно исчезло за пеленой отстраненности – я решил, что мне, возможно, показалось. Но в следующий миг он приобнял ее за плечо и произнес, едва шевеля сухими губами:

- Не плачь.

Мы с Фрэнком вышли из больницы, вдыхая сладковатый запах вечера. Солнце уже скрылось за горизонтом, и осенний город стремительно остывал, вызывая мурашки по коже. Фрэнк приобнял меня за плечи, защищая от холодного ветра, и мы направились домой.