Мои губы, тысячу раз разбитые и разорванные, прикоснулись к серебристой пряди волос Джерарда. Он еще спал, свернувшись в комочек и прижавшись к моей груди. Я лишь набросил на него сложенное вдвое одеяло и накрыл своей рукой, чтобы уберечь от холода. Нужно разжиться новым пледом, иначе этот засранец скоро подхватит простуду...

Ресницы Джерарда, покрытые позолотой тусклого осеннего солнца, затрепетали; с губ сорвался тихий вздох. Он открыл сонные глаза и посмотрел на меня.

Никто никогда не смотрел на меня так, как он: с бесконечной любовью, нежностью и верой. В его глазах я видел то, что чувствовал сам, и временами, как сейчас, не мог поверить в свое счастье: почему, почему мы так нужны друг другу, почему мы не можем просто взять и разойтись по своим дорогам, почему я не могу разорвать эту химическую связь между нами? Что он нашел во мне, в таком грубом и жестоком? Что я нашел в нем, в таком дерзком и слабом? Почему он, такой талантливый и недоступный, выбрал меня?...

В такие секунды, крадя его поцелуи, я чувствовал себя счастливчиком, выигравшим главный приз только из-за того, что судьба сама бросила в его руки выигрышный билет - ему оставалось только не упустить свой шанс... И я бы возненавидел себя, если бы убил его еще тогда, размазав металлической ножкой стула его мозги по стене, навсегда потушив лихорадочный блеск его глаз.

Мои пальцы скользнули под одеяло и коснулись его теплой обнаженной спины. Я сжал его прохладные лопатки, вызвав волну дрожи и сорвав с любимых обветренных губ сладкий вздох, затем скользнул вниз, пересчитывая каждый позвонок, выпирающий через тонкую бледную кожу.

- Тебе пора собираться, - прошептал я в его волосы. - Умывайся... Завтрак на столе. Я провожу тебя до...

Договорить я не успел: Джерард с кошачьей ловкостью оказался на мне, неуклюже ловя мои губы своими, кусаясь и царапая мои плечи. Я сжал его бедра, стараясь сдержаться и не толкнуться навстречу: он действительно мог опоздать.

- Потерпи до вечера, - как можно строже произнес я, оставляя на его губах быстрый поцелуй. Уэй вздохнул и скатился с кровати, натянул джинсы и набросил на плечи мою рубашку, которая была ему немного великовата. Затем направился на кухню, где уже давно стыл омлет и кофе с двумя ложками сахара.

Я должен был быть на работе только к одиннадцати, и потому, не торопясь, дожидался, пока Джи соберется. Лениво разглядывая старые обои на стенах и прислушиваясь к возне своего парня на кухне, я внезапно вспомнил о кое-чем, что мы давно нашли на дне рюкзака Берта, под его мобильником, вещами, пакетом с деньгами и документами. О потрепанном отрывном блокноте с сотнями номеров, подписанных инициалами и псевдонимами. На последней странице крупным наклонным почерком МакКрэкена был написан номер, обведенный несколько раз. Чуть ниже Берт добавил огромными буквами: "НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ".

Я тихонько фыркнул, решив, что мы справились без этого "случая". Совсем недавно мне предложили новую работу, и, если повезет, мы переедем в новую квартиру, получше и посвободнее, в конце года.

- Идем, ну же...

Джерард уже стоял в коридоре, полностью одетый и собранный. Я нехотя сполз с кровати, снял со стула куртку, на ходу натянул кроссовки и позволил выволочь себя из дома.

Уже возле дверей колледжа, когда мимо нас проносились опаздывающие студенты, я замер у лестницы и схватил Джерарда за запястье.

- Хэй, солнышко, - прошептал я, прижав его к груди.

- Ммм...?

Я прижался губами к его шее, зарываясь пальцами в мягкие волосы.

- Я некрасивый, - капризно протянул он, заставив меня оторваться от его шеи и оставить на нежной коже едва заметный алый след.

На нас оглядывались студенты, недовольно цокая языком и перешептываясь, а его волнует совсем не это.

- С чего ты это взял? - спросил я растерянно, взяв его лицо в ладони.

- Ты видел мои волосы? - надул он губы. Я тихо рассмеялся, быстро чмокнул его губы и мягко поцеловал седую прядь.

- Для меня нет никого лучше, чем ты, малыш.

Джерард улыбнулся улыбкой ребенка, получившего лучший подарок на Рождество, встал на цыпочки и, обвив руками мою шею, мягко поцеловал. Только после этого я отпустил его запястье и позволил взбежать по лестнице. Джерард шел прочь от меня, не замечая, что от него шарахаются, словно от зараженного. Я невольно улыбнулся, когда он остановился у дверей и отправил мне воздушный поцелуй, вызвав отвращение на лицах окружающих.

Он действительно болен. И я болен. Мы взаимно больны друг другом.

Я направился на работу, думая о предстоящем вечере. Я был слишком наивен и глуп, надеясь, что все будет по-прежнему идти своим чередом, и даже не замечал, что в затылок мне в очередной раз дышит Смерть, сопровождая каждый мой шаг гнилостно-сладким дыханием свободы, так резко контрастирующим с запахом моей личной свободы - свежей мяты и горького кофе.

В комнате светло и просторно. На самом деле, это никакая не комната, а чердак, утепленный деревянными панелями и обклеенный обоями с ненавязчивым узором. У стены стоит разложенный диван с десятком разномастных подушек и парой пледов. У другой стены свое место нашел книжный шкаф, битком набитый комиксами и книгами, квадратный письменный стол с ноутбуком и небольшим кактусом. Рядом стоит кофейный стол из синего стекла, усыпанный косметикой и женскими безделушками. Огромное панорамное окно скрывается за сиреневыми жалюзи. У двери небрежно брошена моя сумка, на сумке - куртка. А на полу лежит глубокий ковер, и мне нравится перебирать голубовато-серый ворс пальцами, пока Алисия что-то рассказывает мне, задумчиво накручивая на палец волосы и глядя в потолок. Под угловатым потолком висят десятки бумажных птиц. Я не уверен, но, кажется, это голуби. Или журавлики. Я не силен в оригами.

Алисия показывает на ярко-голубую птицу, почти над нами, и продолжает рассказ.

- Его сделал мой отец. Он подарил мне его, когда собрал вещи и стоял на пороге. Мать не поняла его, но... Он умер в тот вечер. Его сбила алкоголичка с соседней улицы. Ее до сих пор не нашли.

Девушка судорожно вздохнула, и я невольно протянул руку и аккуратно погладил ее пальцы.

Я знал, как это сложно - рассказывать о том, что хранишь в самом сердце: невероятно больно вынимать осколки воспоминаний из его складок, раздирая едва зажившие раны в кровь на несчастной мышце. Это адская мука. По вискам Алисии ручьем бегут слезы, но она молчит, закрыв глаза. Кажется, что она спит, но я вижу ее дрожащие губы и сведенные судорогой скулы. Она молчаливо справляется с болью, выворачиваясь наизнанку, лежа на ковре. Ради меня. Она верит мне. И я ей верю.

Но сделать ради нее то же самое не могу. Пока еще не могу.

Она невероятно сильная, я говорил это? Она сильная, потому что, пересилив себя, она сердито вытирает рукавом рубашки глаза и продолжает:

- Вон того, красного голубя, сделал мой друг. На следующий день его нашли в школьном туалете со шприцом в руке. В прощальной записке он написал имена дилеров, которые требовали с него деньги, которых у него не было... В постскриптуме он признался мне в любви. А эти ублюдки смогли откупиться.

И я не ревную. Я знаю, что он значил для нее очень много. Сейчас он стал для нее таким же важным воспоминанием, каким для меня стал Берт.

- А этот, сиреневый... Его сделала моя сестра. Ее изнасиловали после школы какие-то ублюдки. Она умерла от потери крови. Их не нашли.

Голос Алисии дрожит, и я сам не могу сдержать слез. Я продолжаю гладить ее пальцы, покрытые царапинами и глубокими, едва заживающими, порезами.

- Зеленого сделала моя подруга. Ее забил до смерти отчим. Его отпустили из-за недостатка гребаных доказательств.

Алисия не злится. Я знаю, что она искренне верит, что всех этих людей настигнет наказание, и каждый получит по заслугам. И я тоже верю в это, лаская ее кисть пальцами.

За окном наступает вечер. Никто не хочет встать и включить ночник, поэтому мы лежим в полумраке, слушая причудливую смесь звуков: наше мерное дыхание, прерываемое тихими всхлипами, монотонное бормотание телевизора этажом ниже, стрекотание цикад за окном и городской шум где-то там, за трассой.

Знаете, на самом деле, этого ничего нет. Есть только она, тепло ее руки, шероховатая после порезов кожа, ее силуэт в полумраке комнаты, ее ровное дыхание - и больше ничего. Ничего нет за стенами этой комнаты.

Я отрываю взгляд от ее лица, едва различимого в темноте, и смотрю наверх, на сотни других птиц. Среди них всего десяток цветных, остальные - девственно белые.

- А остальные... - хрипло бормочу я, рукой обведя потолок. - Чьи они?

- Мои, - тихо отзывается Алисия. - Я делаю их, когда вспоминаю о них.

Я молчу, разглядывая птиц. Я искренне верю, что когда-нибудь среди них окажется и мой голубь. Я стану ее воспоминанием. Одним из лучших. Обещаю.

Волшебство разрушается, когда мы поднимаемся с пола, и Алисия зажигает свет. Я поднимаю с пола сумку, надеваю куртку, неловко улыбаюсь ей, и мы идем вниз, чтобы незаметно проскользнуть мимо ее заснувшей перед телевизором матери, которая наверняка до сих пор сжимает в руке бутылку виски.

Уже на пороге, ежась от холодного ветра, Алисия внезапно приближается ко мне и крепко обнимает. И я улыбаюсь, пряча лицо в ее теплых волосах и вдыхая запах ее шампуня.

Я обязательно останусь в ее памяти, среди складок ее сердца.

Я зашел в колледж, ощущая на губах вкус Фрэнка и улыбаясь мыслям. Кожа еще горела от его прикосновений, и все проблемы казались мне ничтожными и жалкими, потому что он был рядом со мной.

Я поднялся по лестнице, свернул в сторону кабинета и врезался во что-то… твердое. Я поднял голову и столкнулся с улыбающимся взглядом Стефана.

- Прости, я тебя не заметил.

- Все нормально, - отозвался я и одарил его натянутой улыбкой, сделал шаг в сторону, собираясь обойти парня. Но натолкнулся на его широкую руку, словно невзначай прижатую к стене. В узком коридоре у меня не было никаких шансов проскользнуть мимо него.

- Я ведь говорил, что ты можешь зависать с нами, помнишь? – И в его тоне было слышно не мягкое предложение, а жесткий приказ. Только я не собирался плясать под его дудку.

- Помню, - глухо отозвался я, буравя Олсдала хмурым взглядом. – Может, позволишь мне пройти?

Лицо Стефана перекосилось от раздражения, и он нехотя убрал руку, открывая мне путь. Но не сделал я и двух шагов, как он обогнал меня и проскользнул в кабинет.

Ненормальный, подумал я, заходя за ним следом. Стефан сидел там же, где и вчера – на предпоследней парте среднего ряда. Рядом с ним место пустовало. Зато парта, которую вчера облюбовал я, была занята Брайаном. 

Я приподнял бровь, поправил на плече сумку и уселся рядом со Стефаном, одарив хмурым взглядом Молко, который вольготно расположился за моей партой, скрестив руки перед собой. Швырнув блокнот на стол, я достал учебник и уткнулся в него носом.

- Ты неплохо рисуешь, - словно между делом начал Олсдал. - Давно начал?

Я промолчал. Эти двое явно что-то задумали. И уже порядком испортили мне настроение.

А Стефан и не думал так просто сдаваться. Поняв, что я не собираюсь отвечать, он вздохнул и протянул руку за моим блокнотом.

- Ты посещал какие-то курсы? - с наигранным интересом продолжил он. Я скрипнул зубами, продолжая хранить гордое молчание.

Послышался шорох страниц, которые перелистывал Стефан.

- Я видел того парня. Фрэнк, да? Вы давно вместе?

Я напрягся, невидяще глядя на буквы в книге. Еще слово о Фрэнке из его гребаного рта, и я встряхну рукав, чтобы извлечь свой пружинный нож, и ткну его в живот. А потом буду вращать, разрывая мышцы, кожу, кишки и прочее дерьмо, которое скрывается под его клетчатой рубашкой, которая меня уже порядком бесит.

И откуда он знает про Фрэнка?

- Еще я слышал о том, что в предыдущем колледже у вас были проблемы с наркотиками. У вас еще остались связи? Ну, понимаешь…

Спокойный и, вроде бы, ненавязчивый разговор, в котором я играл самую пассивную роль, принимал опасный оборот. Откуда он знает, что я учился в колледже?

- Слушай сюда, - прошипел я, обрывая Олсдала на полуслове и захлопывая книгу, - если ты или твоя тварь еще раз начнет со мной разговор...

- Как ты меня назвал? - протянул Брайан зловеще.

- Не смей меня перебивать, - рявкнул я, не оборачиваясь.

В следующий миг цепкие пальцы впились в мои плечи, и я полетел на пол. Не успел я прийти в себя от неожиданности, как на меня рухнуло что-то угловатое и тяжелое, и в лицо врезался чей-то небольшой, но сильный кулак.

В глазах потемнело, я задохнулся от смеси боли и злости и ударил в ответ - наотмашь, не глядя. И попал, судя по короткому визгу. Достать нож я просто не успевал физически.

Стефан оторвал от меня Брайана, и я смог подняться на ноги. Молко сплевывал кровь, его губа была разбита, а футболка - заляпана свежей кровью. Оглушительно фыркнув, я схватил сумку, чувствуя, как спадает адреналин, а щека начинает зудеть от боли.

Первую половину урока я провел на первой парте, согнав с нее девушку злобным взглядом. Закипая от гнева, я не мог ровно держать в пальцах карандаш и не слышал ни слова из лекции преподавателя. Примерно к середине занятия я снова фыркнул, поднялся и, игнорируя хмурый взгляд профессора, прошествовал к парте Стефана, к которому присоединился Брайан, чтобы забрать свой скетч-бук.

Уроки прошли довольно спокойно. Никто из этих двоих не пытался ко мне подойти, но они по-прежнему держались порознь. К концу занятий пошел дождь. Лениво делая заметки по ходу лекции, я наблюдал, как разбиваются крупные капли дождя о замызганное стекло аудитории, превращаясь в сотни крошечных капель. Под таким грязным дождем Фрэнк впервые меня избил на глазах брата; воспоминание, конечно, не из лучших, но я все-равно улыбнулся, чувствуя тепло в груди.

Я выходил из здания, предвкушая встречу с Фрэнком после долгой разлуки. И тут почувствовал: что-то не так. Словно по наитию я запустил руку в сумку, вынул блокнот, перекинул охапку страниц и уставился на ободранный кусок листа. Портрет Фрэнка, первый и самый лучший, был грубо и неаккуратно выдран, а кромка, прибитая к пружинистому переплету, осталась единственным напоминанием о рисунке.

- Гребаная сука! - прорычал я, захлопывая трясущимися от гнева руками блокнот и разворачиваясь. Злость мгновенно вскипела во мне проснувшимся вулканом, готовая в любой момент вырваться наружу и сжечь все вокруг дотла. Мой разъяренный взгляд остановился на Брайане. Тот стоял в пяти метрах от меня, глядя на меня с явной издевкой, пока Стефан тщетно пытался привлечь его внимание, видимо, невероятно захватывающим рассказом.

Я не знаю, как в моей руке оказался нож. Но, почувствовав приятную тяжесть в пальцах, ловким движением я раскрыл лезвие и метнулся к нему, твердо решив полоснуть его по бледной глотке и пустить темно-алую кровь. И пусть все визжат от ужаса, а Стефан будет рыдать навзрыд, пока Молко будет кататься по земле, задыхаясь, захлебываясь собственной кровью и хватаясь окровавленными пальцами вспоротое горло, за мокрую и грязную после дождя траву.

Я не ожидал, что Стефан бросится наперерез мне, разглядев в моей судорожно сжатой руке лезвие.

- Прочь! - рявкнул я. Но Стефан только сильнее уперся ногами во влажную почву.

- Джи, в чем дело? - раздался над ухом родной голос. Пальцы Фрэнка извлекли из моей руки нож, а на плечо лег его подбородок.

- Он... он... Эта сука испортила...

- О чем ты? - выдохнул Фрэнк.

- Этот урод выдрал твой портрет из моего скетч-бука, - выдавил я из себя, проглотив вспышку ярости и едва ею не подавившись.

- Я думаю, он не специально, - произнес Фрэнк. Его руки легли на мои бедра, и пальцы стали немного жестко, но нежно массировать мои выступающие кости сквозь жесткую джинсовую ткань. Воздух с тихим шипением вырвался сквозь зубы из моих легких, и я безвольно откинул голову назад, на плечо Фрэнка. 

- Я даже не прикасался к твоему скетч-буку, - услышал я словно издалека голос Брайана. Плевать на рисунок, пока я чувствую мозолистые пальцы Фрэнка, его запах, и слышу его размеренное дыхание и сильный ритм сердца.

- Думаю, это просто недоразумение, - произнес Фрэнк. Я тихо вздохнул, обмякнув в его руках.

- Нужно думать головой, а не другим местом, когда пытаешься кого-то обвинить, - вставил Стефан.

- Нужно думать головой, когда портишь чужие работы, - отозвался я. И едва не задохнулся, почувствовав на груди ладонь Фрэнка.

- Все нормально, ребята, - с наигранным спокойствием сказал Фрэнк. За этим спокойствием я услышал едва прикрытую угрозу.

- Да, никто не спорит, - пропел в тон ему Брайан. - Но в следующий раз держи своего мальчишку подальше от меня.

- В следующий раз... - начал я, решив выдать ему самую язвительную шпильку из своего арсенала. Но меня снова остановила рука Фрэнка, мягко обвившая мою шею.

- Я подумаю над этим, - бросил он небрежно, всем своим видом показывая, как ему наплевать на совет Молко. - Идем, малыш.

И я позволил себя увести прочь со двора колледжа, чувствуя, как прожигают наши спины взгляды Брайана и Олсдала.

Фрэнк наверняка избавил меня от многих проблем, которыми я мог обжиться из-за такого пустяка, как выдранный рисунок. Но факт оставался фактом: портрета в альбоме больше не было.