Кушаем у костра. Не удивляйтесь, что я выучил новое слово, но всё действительно так: мы – кушаем. Кушаем, понимаете? Не понимаете? Ладно, сейчас попытаюсь обрисовать, что вижу на расстоянии вытянутой руки.
Тёмно-синяя ночь, глубину которой я измерил бы не в цвете неба, а в молчанке между нами, командой 109. Молчат все до единого: Кобра молчит, ковыряя ложкой тушенку 2012 года, Джет молчит, привалившись на бок и оглядывая местность, заросшую кустиками юкки (он просто не знает, что бы такого сказать). Я сижу напротив них с пустой пачкой чипсов в руках, которую, ха, успел ловко отобрать у Кобры – ну, скажите мне, кто здесь старший брат? - и делаю вид, что по-прежнему колупаюсь в ней.
Когда мы набиваем щёки едой и при этом молчим, мы не хаваем, не жрём и не запихаемся – кушаем…
Весело, конечно. Из всего этого моё сердце честно радует только, что Понтиак близко от нас, с запахом прогорклого пота, доносящимся из салона: он стал родным. С ним спокойнее. И ещё оранжевый костёр перед самым носом. Всё. В смерть уставшего киллджоя больше ничто развлечь не сможет (кроме хорошенькой девушки на ночь). - Эх, сюда бы гитару!..- мурлыкает Джет, потягиваясь. - И электрочайник. - Кид, как медик, осматривает до блеска вылизанную баночку из-под тушенки и прячет её в сумку.
После этого все снова проглатывают языки и, почему-то, вопросительно пялятся на меня, мол, чего молчишь, Пойзон, говори. Говори… - Что? – брови зло поднимаются и пакет некстати улетает из рук, - Почему всегда я?
Молчат.
- Парни, я уже рассказывал историю сегодня, так что отвалите.
Молчат и скашивают глаза друг на друга. Переглядываются, сучата.
- Серьёзно, я устал для этого! - Хорошо, хорошо, - тихо начинает Кобра, - Только, ну нам с Джетом что делать? Я уже рассказал про нашу с тобой предстоящую поездочку… - Я рассказал историю про шлюху, которую слышал вчера, - живо поддакивает Джет.
Офигеть. Теперь приходится отмалчиваться мне – ну не хочу я ничего рассказывать, спорить, – день вымотал нервы, как катушку хорошего троса. Лучше продолжу своё увлекательное занятие: счёсывать кожу на руках, которая шелушится и печёт, до красных полос раздражения. Лучше на коже, чем на людях, от которых зависит моя жизнь, и чья жизнь равноценно зависит от меня. Кто бы умный и как ни думал.
А, ну…
Ну ещё, кроме того, что ветки трещат в костре, правое ухо слышит звуки, но такие, будто это вовсе не речь, а бульканье рыбы в радиоактивном болоте:
-Девять-Восемь-Восемь-Два-Ноль…
- Всё колдуешь, Гоул? – брат осторожно придвигается к нему со смешком и так же быстро возвращается обратно. Не хочет мешать, да и ответа - ноль.
Фан Гоул. Уже два дня, как Фан Гоул, потому что: а) не выпускает из рук маленький макет реактивного взрывного устройства (а, проще, - гибрид галимых петард и… тетриса, у которого вместо батареек – целый транзистор), б) редко отвлекается на что-нибудь ещё кроме тренировок и уж тем более - на разговоры со своими друзьями. Со своей командой. Со своим командиром.
Завтра в жизни Гоула – первое задание, на которое он поедет без нас. Да, и меня не будет рядом с Фаном, когда он тронет рукой корпус первого пульта, а затем неизбежно прикоснётся к проводкам внутри: его задача – разминировать небольшую базу киллджоев в ста сорока километрах от нашей. Это база, если не ошибаюсь, 314, и я до сих пор не понимаю, какой бес дёрнул его за язык, сказать, что навыки разминирования он блестяще помнит со времён уроков физики в школе. Фан щурился от солнца, плавил щёки улыбкой, когда говорил, что с радостью выполнит задание. Ди улыбался, что новичок, пробывший в киллджоях от силы два месяца, проявляет решительность. Один я не скривил улыбку. Люблю оригинальничать.
Какая физика? Какое, к хренам, разминирование? Я не верил собственным ушам и тому, что Ди с каждым разом открывает своё настоящее лицо: ему всё равно, кто ляжет костьми на «чёрных» заданиях вроде этого, или он определённо знает, как непросто для меня - терять людей.
Но Фан… – слишком юн, ему на руку. Он тут же поклялся, что непременно выживет и без моего участия. «Ты слишком много о себе думаешь. Ты нравишься мне, но зачем постоянно угнетаешь всё, что я хочу сделать сам?» - сказал он мне, как-то яростно вырвав руки из карманов моих джинсов и, расстроенный, ушёл. Ха, наш мальчик вырос и больше не нуждается в опеке! Даже в опеке рук за моими нестиранными, но тесными карманами, даже в перекрещении бластеров за спиной, всегда, даже в языке, заполняющем рот, если нам удаётся словить особый момент...
- Да что ж это – всё я да я? – сладко потягиваюсь и разминаю затёкшие запястья. – Пусть Фан расскажет. Историю.
Кобра с Джетом и то повыпучивали глаза, а Гоул – нет, не шевельнётся; шевелятся только его пальцы, ловко крутящие цифры на барабане прибора. Эта парочка что-то шелестит друг другу, но теперь мне окончательно нет дела до них. Поднимаюсь, отбросив лежавшую на коленях синюю куртку. В полтора шага обхожу танцующий костёр и присаживаюсь рядом с ним; забавно видеть, что на щеке Гоула отражаются пятном блики пламени вместе с алой тенью от моих волос.
- Расскажи своим друзьям историю, Гоул, - смакую имя, как яд и, раззадоренный пристальным вниманием Кобры и Стара, опускаю руку на его бедро. Начинаю грубо гладить.
О, видите, смог же завладеть вниманием Упыря хоть на минутку! – он прекратил щёлкать штуку, замер на месте с тупыми глазами, выбираясь из параллельных миров. Отлично, детка. Перемещаю руку выше и сжимаю бедро где-то вверху, меньше сантиметра – и пальцы наткнутся на чуть выпирающую линию паха.
Наконец-то Гоул подаёт голос, всё так же, не отрываясь от барабана:
- Пойзон, я очень рад, что завтра ты со мной не едешь, - повременив, он добавляет, - Если бы ты выкинул подобное в тот момент, когда я составлял бы код и нажимал всякие интересные кнопочки, мы оба бы подорвались.
Серьёзный. Очень. А командир Пойзон, кроме того, что может 17 часов находиться на ногах, любит немножко поиграть, особенно с такими недотрогами, как Гоул, для которых изображать оцепенение – не проблема. Вот только если он ещё научится тише пыхтеть в моём присутствии…- ммм, я бы признал, что он лучше владеет собой.
- О, да, и наш с тобой фарш тоже породнится, - сдавливаю его тазовую кость, чтобы принести боль. - Очень смешно. Пойзон, разложение ведь не посмотрит, какого цвета у тебя волосы.
Брат вместе с Джетом давно уже хихикают в рукав над разгорающейся сценой. А Фан.…
Когда-нибудь он убьёт меня всего лишь одним своим словом, не важно, ухмыляясь, или же так, головы не подведя. Чёрт, да я бы с радостью пристрелил его временами раньше, если бы не нашёл во всех этих улыбках то, что…зацепило меня.
Но ведь не зря я битый год веду людей и отдаю приказы. Навыки «быть умнее» - словно вторая кровь.
- Нет – так нет, - возвращаюсь на своё место и протягиваю ладони к огню - пусть обсмалит, - Вообще, я за то, чтобы спать позаваливаться. Вы как, парни?
Джет и Кобра молча кивают, но с места так и не подрываются. Опять молча. Ну то за день?..
*** Наша глубокая ночь наливается вишнёвым. Или это в глазах рябит уже от пламени? Как бы там ни было, и брат, и мистер Звезда-В-Волосах, ушли, осталось только определиться на ночлег мне, костру, и Гоулу. И, удивительно: это существо всё же отрывает зад от камня, отрывает взгляд от «тетриса» и с задумчивостью бредёт в ночь, к лагерю, к машине – не знаю, куда. Факт, что мы идём друг на друга…
Фан останавливается первым, бросает неуверенные взгляды, будто мы не знакомы, и слегка нахмурившись, говорит: - Не надо меня насиловать.
А без того, голос - кремний, из которого можно высекать огонь, поэтому мне ничего не мешает подойти ближе: - Точно не надо? - Пати, пожалуйста. Слова словами, только я вцепляюсь в его волосы и откидываю голову назад, не встречая ни малейшего сопротивления, после чего медленно, глядя в глаза,…нет, не целую. Провожу кончиком языка по контуру его губ, и он ещё может видеть, как язык при этом извивается. «Тетрис» выпадает из рук Фана на землю и ложится к моим ногам. Его собственный язык - тянется к моему, но сейчас я хочу не этого - гораздо обиднее, когда тебя целуют вот так. И, облизавшись, я уже резко отталкиваю его, с чувством, что нижняя губа саднит: Гоул пробовал укусить меня. Лишь ухмыляюсь: мне не до страсти, когда…: - Ты думаешь, что я завтра сдохну, да, Пати? – сощуривает глаза, как обиженный, - Скажи честно.
Будет честнее, если я развернусь на все 180 градусов, и уйду, иначе мы просто уничтожим друг друга. А он напоследок выкинет что-то вроде: «Я выживу тебе назло. Я способен».
- Думаю, нашему большому мальчику Фану Гоулу нужно как следует выспаться, чтоб он не сдох раньше времени, - кидаю через плечо. И сердись ты, Гоул, сколько хочешь, - мне и самому нужно иногда здорово отдыхать от тебя.
Иду, будто сквозь дымовую шашку– быстро, но очертания различаются слабо. Отмахиваясь от накатившего тумана, я уже и забываю, куда ногам нужно меня нести…
*** Мы разошлись по разным дорогам, вместо того, чтобы насладится тем крошечным шансом, что пока ещё есть у нас. Я бы целовал его до смерти, до того момента, когда он, игнорируя движения наших бёдер, замрёт на несколько секунд, просто замрёт, сжавшись, зажмурившись, как в трансе от своих слишком сильных чувств, неподъёмных для сердца, как это бывает обычно, если мы близки; я замру в нём, переводя дыхание, всё больше теряя голову от этих его реакций, и мне будет с ним настолько хорошо.… Настолько.… И блестящие глаза, которые сейчас не видят во мне командира.… Нет погони, нет выстрелов, взрывов, и теперь он может пробовать мой язык... А я - спросить, как у него дела, прикасаясь, целуя, но не сухим и ржавым приветствием.
Это случилось бы возле костра, да, и, засыпая, мы оба ощущали бы пепел на мокрых лбах, запах дыма и ещё, как остальные киллджои обсуждают нас.
Вот только, почему именно завтра?..
*** Утро кажется бледным, а солнце, только на небосклоне чуть зарделось, не светит, а скорее отбивает лучами непонятный марш, барабанную дробь. Я проснулся легко, будто по сигналу тревоги, но брови на месте же припластало свинцом. Помню, с Гоулом мы разошлись прошлой ночью, и больше ничего, хотя…Я посмотрел на постель рядом с собой:
и всё же столкновения не мешают нам просыпаться вместе.
Особенно – сегодня.
*** Отходя от насоса в центре лагеря, я уже тащу ведёрко с водой. «Раздевайся, Гоул», - как только мы вышли из убежища. «Зачем?». «Вымою тебя». И он ничего не сказал; этим утром Фан немногословен, смотрит виновато, взыскивающе, и предпочитает не встречаться взглядами вообще.
Он стоит у «умывальника» из сложенных одну на одну лопнувших шин, недалеко от нашего барака, голый. Я заношу ведёрко над головой Фана и неуверенно касаюсь руки в брызгах воды. Помяв её немного, я решаю, что больше не стоит до него дотрагиваться.
Если бы холодная вода смогла сделать Фана ещё твёрже, ещё увереннее внутри.
*** Мы стоим посреди того, что имеем смелость называть своей… комнатой. Я ловлю запястье, когда он заходит в помещение: «Стой, Гоул. Я хочу одеть тебя сам». Он разрешает, он необычайно покорен сегодня, словно его подменили. Я надеваю на Фана футболку, поднимаю и застёгиваю джинсы с ремнём, жилетку, надеваю и крепко зашнуровываю ботинки, проверяю, всё ли на месте в многочисленных карманах, и с трепетом делаю последнее: оборачиваю ремешки кобуры вокруг бедра. Так, будто хочу вложить в него собственную силу.
*** Лагерь никогда не пустеет людьми, и, когда мы, наконец, выходим порознь наружу, сразу бросается: Кобра, расположивший зад на капоте «Понтиака» где-то вдалеке, Джет, тряпкой вытирающий покрышки (зачем?) перед предстоящей дорогой. Машина, в которой поедет Гоул – в шагах двадцати от нашей. Перед тем, как окончательно выйти из-под тени крыши, я и Фан останавливаемся. Мы промолчали всё утро, потому что…ну какие слова остались? Что сказать, о чём говорить? Наверное, это лишнее, и пару секунд мы тратим, чтобы просто посмотреть друг на друга. Он больше не хочет испепелить меня, я больше не хочу уберечь его от жизни. Пусть идёт, в свою дорогу и то, что мы сейчас так цепляемся друг за друга, надо прекратить: - Что, Гоул? Скоро в глаза чему-то другому посмотришь. Или кому-то. Так что, выше нос.
Но получилось невесело, да и желания сделать шире шаг мало, вроде осталось ещё что-то, после чего мы окончательно разойдёмся. Зацепив палец за пряжку ремня, я открываю лицо, и он делает то же самое. Наш взрослый мальчик с большими глазами…боится, но я не уверен, что это обычный страх смерти. - Пати… Я рывком обхватываю плечи Фана и запечатываю губы крепким поцелуем. Заколачиваю на его губах своё слово, чтобы оно стало единственной волей: - Я хочу, чтобы ты вернулся, Фан.
Отстранившись, он улыбается в ответ и разжигает тем самым солнце. Воздух становится привычно-жарким. Пыль поднимается по колено. Голоса набирают силу. Пора идти.
Я отрываю ступню от земли, и, пока иду, расстёгиваю на ходу куртку, моргая бровями парням у «Понтиака». И не оборачиваюсь. Просто в глубине души надеюсь на то, что где-то там, на западе, когда завечереет, солнце не скроется раньше времени.
А наоборот - будет светло, как днём, ярко и видно.
Так должно быть.
А сейчас я бодро пересекаю лагерь, покручивая в руке невесть откуда взявшуюся верёвку, и ядовито усмехаюсь сокомандникам.
Вы меня простите, Автор, но сегодня вечером мне не хочется отгадывать слова, поэтому я сразу перейду к "спасибам" и приятностям. Зацепило. Удержало до конца. Пока не отпустило. Отходя от насоса в центре лагеря, я уже тащу ведёрко с водой. «Раздевайся, Гоул», - как только мы вышли из убежища. «Зачем?». «Вымою тебя». И он ничего не сказал; этим утром Фан немногословен, смотрит виновато, взыскивающе, и предпочитает не встречаться взглядами вообще. Эти строки почему-то, с какого-то перепуга повеяли на меня старым и совсем не добрым Афганом, сериал про войну в котором я смотрела в детстве. Вам очень четко и легко удалось передать атмосферу царящей напряженоости, причем вы обошлись без длинных рассуждений, спасибо Вам за это. Страдающий Пойзон мне импонирует. Пойзон просто обязан страдать, иначе зачем он выкрасил волосы в красный цвет?
Cherry , Вам очень четко и легко удалось передать атмосферу царящей напряженоости, причем вы обошлись без длинных рассуждений - в кое-то веке обошлась. И если это так, я рада
Пойзон просто обязан страдать, иначе зачем он выкрасил волосы в красный цвет? - в цитатник. Просто в цитатник.
Черт, вы прямо как мысли прочли! Давно ждала чего-то новенького и интересненького о киллджоях, а тут вы прям... В общем, спасибо. Мне очень понравилось. Завлекло буквально с первых строк. Размышления Джерарда, о том, что они именно кушают, а не жрут и тд. просто нечто. С юмором так. Еще раз спасибо :)
на месте пати я бы сошел с ума. ну не умею я, не могу отпускать в безвестность, полную опасностей, любимых людей, особенно если считаю себя старше них. у меня аж в груди защемило. жаль парня. того, который с красными волосами. ему же ждать, волноваться. противная участь. спасибо автору.
Тишина) фик прочитала на одном дыхании. меня редко цепляют "мини", но в последнее время это стало происходить всё чаще) и этот фанфик не исключение) и люблю читать, когда точно описываются чувства, переживания героев, их взаимоотношения друг с другом.... в общем, спасибо)
Я, пожалуй, тоже сопру эту эпичную фразочку в цитатник!
Ой, чё-т отгадать хочется, но я держу себя в руках, ага. У меня с..описанием чувств все..плохо, ты знаешь. но я ж твой самый преданный фанат и не могу пройти мимо, не оставив свой бессмысленный коммент. А Гоул - малолетный вредный говнюк, ха
фик затянул нереально, атмосфера прям вау! еще очень понравились все эти рассуждения) и вот тот абзац, выделенный курсивом Мы разошлись по разным дорогам, вместо того, чтобы насладится тем крошечным шансом, что пока ещё есть у нас... вот он меня больше всего зацепил почему-то в общем, классно написано
Как же я люблю рассказы о киллджойской повседневности (но от этого не менее интересной, надо сказать), и с еле уловимыми сладкими проблесками воспоминаний (ну те, которые эротичные, ага) Фик практически весь можно растащить на цитаты, ну я просто поражаюсь, как столько всего можно впихнуть в такой мини. Мое почтение за это. Порадовал тетрис - словно еще одно доказательство "зеленой" самонадеянности Гоула. Мысли Пати о нем же: снисхождение, щемящая нежность, скептицизм и много грусти - вот это все оставило такой странный осадок, и это тоже хорошо. И я, наверное, уже задолбала тебя с восторженными воплями о твоем стиле, поэтому воздержусь, ты сама все знаешьМЕЛОЧИ МЕЛОЧИ, КАЖДАЯ ПРОПИСАНА, КАЖДАЯ ИНДИВИДУАЛЬНА, ВОСТОРГ ВОСТОРГ Единственное, что я немного не поняла последней фразы (а ведь в ней, кажется, и заключается смысл): А сейчас я бодро пересекаю лагерь, покручивая в руке невесть откуда взявшуюся верёвку, и ядовито усмехаюсь сокомандникам. Я ведь ни о чём не думаю… - прояснишь? потому что очень хочется понять, прочувствовать этот фик, и сделать это полностью, от начала до конца. Спасибо тебе за этот прекрасный несуществующий день. и мы кушаем.
Mr_Inferiority, я рада, что Вы получили удовольствие) Спасибо большое))
баранка гну , так, как ты, мало кто может прокомментировать. Однако суть даже не в этом, а том, что мне, автору, действительно интересно и важно знать о чувствах читателя после прочтения. Но когда суждения проникают до уровня чувств моих персонажей...это лучшая похвала для автора. Когда о созданных тобою персонажах думают и им сопереживают - это много лучше, чем если бы это случилось с тобой лично. Нет, тем, что ты говоришь мне о стиле, ты не задалбываешь, а наоборот - я опираюсь на это . Значит, пока всё достаточно неплохо) Думаю, если фик будет "не торт", о хорошем стиле не может быть и речи, и я буду знать, что в чём-то допустила значимую ошибку. Короче, вот оно - . Бери.
и много грусти - хмм, не напомнило, случайно, один фик...? (или просто я с другим настроением не могу писать о киллджоях. А всему надо учиться, быть оригинальным...)
- прояснишь? - проясняю. Всё несложно: последней фразой Пати как бы легко убеждает себя в том, что он больше не думает о Фане, отсюда - не беспокоится и не нервничает, что всё нормально и ведёт он себя - нормально, естественно.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
(или просто я с другим настроением не могу писать о киллджоях.