Правило №5: никогда никому не доверяй. Ты не можешь довериться человеку, независимо от того, кем он является. Потому что в девяти случаях из десяти человек предаёт твоё доверие.

К утру понедельника я убедился, что нарушил каждое правило "Быть невидимым". За выходные я прибавил килограмм, и теперь вешу 56. Я много разговаривал с Джерардом и Майки, совершенно при этом не думая. Я доказывал сам себе миллион раз, что то, что я чувствовал насчёт Джерарда, было просто галлюцинацией от того, что я слишком долго ничего не ел. Я разложил по полочкам каждую эмоцию, которую испытал в приёмном покое больницы. И хуже всего, я полностью доверился Джерарду. Я не хотел этого, но сделал. Вероятно, это было моей самой большой ошибкой из всех.

И я знаю, что в конечном итоге из-за всего этого карма снова схватит меня за задницу. Она никогда не оставит меня в покое.

После всего, что произошло между Джерардом и мной, даже если он просто подержал меня за руку в отделении неотложной помощи, мне страшно. Я боюсь, что он завладел большим, чем моя ладонь. Он завладел моим доверием. Он завладел моими надеждами.

Человеку, который должен быть невидимым, нельзя надеяться и чего-то ожидать. Если у вас есть надежды на чей-то счёт, значит, есть и возможность, что вас подведут и разочаруют. Так что в целом, лучше просто никому не давать такой возможности.

Проще сказать, чем сделать.

Так что в понедельник утром я ощущаю себя ещё более подавленным, чем обычно. Сутулясь, я перехожу из класса в класс, чувствуя себя чертовски голодным, обозлённым и запутанным. Хуже всего то, что я разочарован. Я разочарован в Джерарде из-за того, что он снова заставил меня что-то почувствовать, и что происходит то, что никогда не происходило. По большей части я разочарован в себе из-за того, что думаю о том, что когда-нибудь могло бы произойти.

Майки несколько раз пытается привлечь моё внимание в коридорах и классах. Я игнорирую его, потому что это то, что я обычно делаю. С каких это пор я нуждаюсь в каком-то дополнительном внимании?

После мучительного разговора с мистером Стоксом о том, как трудно быть подростком, и о прочей фигне, я иду в медицинский кабинет и отпрашиваюсь, ссылаясь на то, что болею. Я на самом деле чувствую себя немного дерьмово со вчерашнего дня, хотя для этого есть целый ряд причин. Моё пребывание под дождём, моя ладонь, которая болит ещё с больницы, или, может быть, моё плохое настроение, давящее на меня. Я всегда был болезненным, так что ничего из этого не облегчает моего положения.

К тому времени, как приезжает мама, чтобы забрать меня из кабинета медсестры, я успеваю испытать жар и покрыться холодным потом. Меня ещё и тошнит. Мама помогает мне сесть в машину, приглаживает волосы и целует в лоб. Я помню, доктор говорил, что я должен позвонить ему, если начну чувствовать себя так плохо, это может быть негативная реакция на прививку от столбняка, но для меня возвращение в больницу равно попаданию в ад. Моя мама даже не знает, что я там был, потому что я лёг спать сразу после того, как вернулся от Майки, а сегодня тщательно спрятал бинты под перчатками.

Мама не может отвезти меня домой, потому что это слишком далеко от её офиса, и через 10 минут она должна встретиться со своим пациентом. Так что в конечном итоге, выпив аспирин, следующие пять часов или около того я провожу на диване в её кабинете, пока к ней приходят посетители, каждый со своей жалобой или историей.

Я стараюсь отогнать подальше противные ощущения, но это трудно, когда я слышу, как мама спрашивает «И что ты чувствуешь?» каждый раз, когда её пациент заканчивает свою историю. Вскоре я начинаю представлять себя на месте этих психов.

Я открываю глаза. Я всё ещё неподвижно лежу на диване. Её последний пациент ушёл, настало время ехать домой. Моё воображение снова играет со мной, я ведь никогда ничего не расскажу ей. Я никогда никому ничего не говорю.

Как я себя чувствую?

Больным.

Сердитым.

Голодным.

Печальным.

Депрессивным.

Убитым.

Одиноким.

Покинутым.

Онемевшим.

Запутанным.

Как я себя чувствую?

– Я чувствую себя хорошо, – отвечаю я.

***

Вечер понедельника, я лежу в постели. Мама позволила мне проскользнуть без обеда мимо, потому что я "нездоров". Я этого не понимаю. Она целый день анализирует проблемы незнакомцев и помогает им в них разобраться. Как так получается, что она не замечает проблем в её собственной семье?

Вечер понедельника, я молюсь о том, чтобы быть онемевшим, ничего не чувствовать. Но Оуэн касается меня, и я чувствую это. Чувствую его руки, холодные, как лёд. Чувствую горячее дыхание на своей коже. Чувствую, как он ускоряется, собираясь кончить. На протяжении многих лет я ничего не чувствовал, но теперь я могу чувствовать всё, что он делает со мной.

Я чувствую, как он дрожит, как достигает пика.

Из моих глаз выскальзывают слёзы, потому что я чувствую его, и это больно. Намного больнее, чем не чувствовать ничего. Как будто он пытается разорвать меня пополам. Я больше не хочу ничего чувствовать. Я снова хочу быть онемевшим.

Это всё вина Джерарда. Если бы он не держал меня за руку, не был бы таким чертовски милым и хорошим, не заботился обо мне. Если бы он не заставил меня чувствовать эти вещи... Хотя на самом деле я никогда не хотел быть онемевшим.

Но теперь я могу чувствовать, и я чувствую всё. Сквозь боль и слёзы часть меня понимает, что мне это нравится, я чувствую себя отлично. Чувствую себя замечательно. И из-за этого мне хочется кричать, из-за того, кто именно сейчас заставляет меня чувствовать себя так хорошо.

А затем я открываю глаза и понимаю, что это Оуэн вытирается старой футболкой. Это Оуэн усмехается, прежде чем выйти из моей комнаты. Это Оуэн заставляет меня задыхаться от рыданий в постели, липкой от моей собственной спермы. Оуэн, не Джерард.

Я сорвал с себя все маски.

***

Я знал это. Знал, что карма накажет меня за мои ошибки и недальновидность. Знал, что это случится.

Большую часть времени я могу быть невидимым. У меня нет друзей, у меня нет никаких ожиданий. У меня нет жизни. Легче лёгкого.

Но если кто-то меня замечает, я больше не могу быть невидимым. Тогда я только могу молиться о том, чтобы мне не причинили слишком много боли.

Я послушно вернулся в школу во вторник. Я чувствую себя отвратительно. Нечистым. Грязным. Я знаю, что я чертовски болен. Я знаю это. Вероятно, я самый большой урод на Земле. И серьёзно, я хотел бы умереть.

– Эй, педик!

Я не оборачиваюсь. Кто вообще реагирует на это? Даже ребята, чью ориентацию можно определить за километр, на это не оборачиваются.

– Эй, пидор, я с тобой разговариваю!

Как будто я этого не знаю. Коридор пуст, за исключением меня и группы из 5-6 парней, которые идут за мной. Это тот тип парней, которые считаются самыми крутыми, всем вокруг демонстрируют свою мускулатуру и, не стесняясь, говорят о девушках, с которыми трахались. Это тот тип парей, которые тайно каждую ночь вместе с мамой смотрят шоу Опры Уинфри.

Я невидимый. Я невидимый. Я невидимый.

Вдруг я отрываюсь от пола, когда один парень поднимает меня на несколько сантиметров и прихлопывает к шкафчику в коридоре. Я съёживаюсь, когда моя голова ударяется о холодный металл, из-за чего перед глазами появляются чёрные пятна. Замок упирается мне в спину.

– Я с тобой разговариваю, – разъярённый парень сильней прижимает меня к шкафчику. Его дыхание жаром обдаёт моё лицо.

– Как типично, – бормочу я, закатывая глаза.

Он снова ударяет меня о металл, на этот раз сильнее. До того как моя голова не стукается об угол шкафчика, а в глазах темнеет, я даже не понимаю, что сказал это вслух.

– Держи язык за зубами, Айеро.

Этот план мне отлично подходит. Правило №2: Не разговаривай. Правило №3: Никогда не спорь. Принимая во внимание эти правила, его предупреждение действительно было услышано.

– Я не люблю панков, как ты, – выплёвывает парень. Я не узнал его, но трое или четверо других ребят, друзья Оуэна. На самом деле это иронично. Эти парни как-то избили меня за то, что я педик, в то время как педик Оуэн продолжает тайком трахать парней. Я почти засмеялся.

Я понимаю, что мне пиздец, когда у меня вырывается смешок. Глаза парня темнеют, а губы искривляются в усмешке. Такие парни, как он терпеть не могут, когда над ними смеются.

Почему-то кулак, бьющий в мою челюсть, заставляет меня рассмеяться ещё сильнее. Я не знаю, почему. Может, я наконец-то ломаюсь.

Парень толкает меня на грязный пол и несколько раз бьёт кулаками, пинает в живот, в голову. Мне ужасно больно, но всё, что я могу делать, это смеяться. Я могу слышать мой задыхающийся хохот на фоне его разочарованного ворчания.

Я смеюсь так сильно, что по моему лицу текут слёзы. Всё это просто чертовски весело. Моя жизнь - шутка. Так что, почему бы мне не посмеяться?

Парень бьёт меня по щеке, и моя голова поворачивается. Вдруг я вижу, что за всей этой сценой наблюдает Джерард. Он опирается на стену, засунув руки в карманы, и просто наблюдает. Удар в живот заставляет меня закашляться кровью, но я до сих пор слышу свой смех. Кажется, у меня истерика. Это на самом деле страшно, но я могу только смеяться сильнее. Наши глаза встречаются, и взгляд Джерарда полон жалости. Чистой жалости.

Я так сильно смеюсь, что у меня сводит мышцы живота. Джерард беспокоится обо мне? Конечно, нет, блять. Он не хочет иметь со мной ничего общего. Он хороший парень.

Он просто пристально смотрит.

Каждый удар постепенно убивает меня. Я умираю изнутри. Это больно. Это весело.

Парень удовлетворённо улыбаясь, тяжело дышит от напряжения.

– Ты это заслужил, педик, – говорит он, а затем плюёт на моё разбитое лицо. В следующую минуту все они уходят.

Я смотрю на Джерарда и всё ещё продолжаю ломаться. Я этого заслуживаю. Я заслужил всё это за мои надежды на лучшее, а сейчас мне больно, так больно. Чертовски забавно, как карма может убить тебя.

Я чувствую, как моя грудь вздымается, я задыхаюсь от неуместного смеха. Моё лицо мокрое от крови, пота, слёз и плевков. Металлический запах собственной крови вызывает тошноту, но я слишком сильно смеюсь, чтобы позаботиться об этом. Каждый мускул в моём теле болит от смеха, но я не могу остановиться.

Джерард не смеётся. Он медленно подходит, всё ещё держа руки в карманах. Он находится всего в метре от меня, истерически смеющегося на полу. Это почти визжание. И внезапно оказывается, что это больше не смех. Моя грудь содрогается от рыданий, прорывающихся изнутри. Слёзы продолжают катиться по лицу, почти полностью застилая глаза. Я сворачиваюсь в комочек и прерывисто плачу, задыхаясь. У меня всё болит. Но Джерард не отводит взгляда, и я ничего не понимаю.

Всё это так смешно, но я больше не могу смеяться. Я могу только плакать, потому что я заслуживаю намного худшего, чем жестокое избиение. Я заслуживаю этого жалостливого взгляда Джерарда. Это ещё хуже любого удара в живот.

Кажется, что проходит несколько часов, прежде чем мои рыдания постепенно утихают, и на их смену приходят ужасные хрипы, из-за которых кажется, что я действительно умираю. Может, так и есть.

Как только я перестаю так сильно плакать, Джерард поднимает мою голову и кладёт себе на колени. Он гладит меня по волосам, и позволяет крови капать на его узкие джинсы. Я знаю, что измазываю его кровью, слезами и соплями, но он, кажется, этого не замечает. Или, может быть, его это просто не волнует. Моя здоровая рука цепляется за его футболку, пока моё маленькое тело дрожит от усталости.

Я хочу быть невидимым. Но больше этого я хочу, чтобы он увидел меня. Я хочу, чтобы он и только он увидел, какой я на самом деле.

Отвратительный слабый трус.