Это чувство освобождения, появляющееся, когда вы выходите. Если вы когда-нибудь слышали фразу: "Когда одна дверь закрывается, открывается другая"... это не всегда верно. На самом деле нет.

Джерард и я выходим из входной двери. Она закрывается. Но никакой другой двери волшебным образом перед нами не появляется и не открывается, чтобы мы могли через неё пройти. Ладно, может это символическая вещь. Но я чувствую это совсем не так. Одна дверь закрывается, а затем вы просто оказываетесь на улице.

И тогда вы свободны.

Я чувствую себя так, будто танцую, когда хрустящий декабрь кусает меня за щёки. Я, наконец, свободен. Оуэн больше никогда не причинит мне боль. Я, наконец, снаружи. Вне своего дома. Вне своей головы. Вне своего мира.

Почти.

Но Джерард всё ещё злится. Я могу сказать это по его губам, сжатым в тонкую прямую линию. По его тёмным в ночи глазам. По его жёстким движениям и по тому, как он держит меня за руку.

Я останавливаюсь, и он замечает это почти сразу. Почти. Он немного проходит дальше, а затем дёргается назад, потому что я не двигаюсь.

Так что мы стоим на заснеженной дороге. Он выглядит разочарованным и немного нетерпеливым, я смотрю в его глаза. Как я могу поблагодарить его? Как я могу на самом деле заставить его понять, как же я благодарен ему за всё, что он сделал для меня этим вечером? За всё, что он когда-либо делал для меня?

Подождите. Почему его взгляд такой пронзительный? Почему он выглядит так, будто сейчас сломается? Почему он отходит от меня, и моя рука безвольно выскальзывает из его?

– Прости меня, – шепчет Джерард.

Мне требуется время, чтобы осознать свой собственный голос.

– За что?

– Я никогда не хотел, чтобы ты это увидел. Чтобы ты увидел такого меня. – Он протягивает здоровую руку, как будто собирается коснуться моего лица, затем вздрагивает и опускает её обратно. – Ты боишься Оуэна. Ты боишься того, что он с тобой делал. Ты боишься доверять людям. – Тут у него вырывается что-то похожее на всхлип, но слёзы ещё не выкатываются из его глаз. – Но я никогда не хотел, чтобы ты боялся меня.

Я вспоминаю огонь в его глазах, когда он смотрел на Оуэна. Чистая ненависть, с которой он ударил его. Всепоглощающая злость, с которой он ставил ногу на грудь Оуэна, бил его в лицо.

Да, это было страшно. И да, я увидел сторону Джерарда, которую никогда прежде не замечал. Но боюсь ли я его? Нет. Может быть, это благоговение. Абсолютно точно, благодарность. Страх - нет.

– Я не боюсь тебя, – отвечаю я.

Он просто смотрит на меня, как будто очень сильно хочет мне верить. Пожёвывает свою губу, размышляя, вру ли я, чтобы заставить его почувствовать себя лучше, или просто действительно его не боюсь.

– Серьёзно. Я не боюсь тебя, Джи.

Это последнее слово, этот последний слог, кажется, что-то в нём ломают. Он делает большой шаг ко мне и прижимает меня к себе, утыкаясь лицом мне в шею. Он дышит на мою кожу, заставляя мурашки бежать по рукам. Он держит меня так крепко, что я почти не могу дышать. Почти. Но я делаю глубокий вдох, расслабляясь в кольце его рук.

Может быть, это и есть вторая открывающаяся дверь. Дверь доверия. Этой ночью лилась правда. Джерард и я, мы доверяем друг другу. Наши секреты. Наши слёзы. Воздух холодный и морозный, но в его руках, обёрнутых вокруг меня, мне тепло, и я доверяю ему, а он доверяет мне, и я верю, что он на самом деле не жестокий человек.

Он целует меня влажно и неряшливо. Это счастливый поцелуй. Поцелуй свободы. Поцелуй в снегу. Поцелуй доверия. Хотя, что наиболее важно, это просто поцелуй двух мальчиков, которые, наконец, выяснили, что значит быть влюблёнными.

***

Сейчас 10 вечера, я и Джерард вернулись в отделение неотложной помощи. На этот раз он изучает плакаты, а я держу его за руку. Мы оба смотрим на рентгеновские снимки его правой руки, которые лежат на столе.

– Я посмотрела на ваш рентгеновский снимок, мистер Уэй, и, кажется, ничего не было сломано. Только несколько обширных кровоподтёков, – вместо того красивого доктора, который был у меня, его руку изучает женщина-врач. Это напоминает мне о том, что довольно скоро я буду должен вытащить нитки из своей собственной руки.

– Так я могу просто идти? – Джерард нервничает. Он становится очень беспокойным, находясь в больнице.

– Ну, не так быстро, – она внимательно оглядывает его внешний вид. Я могу понять, почему она не хочет, чтобы окровавленные парни покидали больницу. – Что случилось с вами двумя?

– Мы попали в драку, – бормочет он.

– Я, правда, думаю, что должна проверить вас обоих на предмет других травм...

Но Джерард уже слезает с кушетки, и я как обычно следую за ним по пятам.

Так что мы просто уходим. После того, как больше часа мы просидели в приёмной, мы получаем десятиминутный осмотр и несколько хороших дружеских советов. Какой грабёж.

Джерард всё ещё сжимает свою руку. Она выглядит ужасно. Я предлагаю ему отвести нас к нему домой.

Дело в том, что мне очень нравится водить машину. Обидно, что мне не удавалось делать это часто, потому что обычно Оуэн брал автомобиль, и мне приходилось везде ходить пешком. Мне нравится то душевное спокойствие, которое приходит ко мне, когда я за рулём. Я не должен ни о чём думать кроме дороги перед собой, оживлённого движения, ублюдков, подрезающих меня. Звучит странно, да? Но такие вещи действительно успокаивают меня.

Так что я за рулём чертовски старой машины Джерарда отъезжаю от больницы, а он сидит на пассажирском сиденье. Он смотрит на меня. Я тоже смотрю на него, но боковым зрением, поэтому он не может этого заметить. На этот раз мне не становится неудобно от того, что кто-то смотрит на меня в течение длительного периода времени. Мне просто интересно, о чём он думает, когда смотрит на меня.

Я въезжаю на его улицу, выключаю фары и паркуюсь около дома. Свет во всём доме выключен, кроме одной комнаты. Я думаю, что это Майки.

– Майки хотя бы знает, где ты? – спрашиваю я.

Его вид становится немного виноватым.

– Нет, – бормочет он.

Мы выходим из машины и подходим к его двери, прежде чем Джерард понимает, что у него нет с собой ключей. Тогда я звоню на сотовый Майки, и он смеётся, когда я говорю ему, что стою у его двери и прошу впустить меня. Я не знаю, почему не упоминаю о том, что Джерард тоже здесь.

Майки открывает дверь меньше чем через минуту. Он улыбается, пока не замечает Джерарда. На его лице замораживается улыбка, а глаза становятся шокированными и менее радостными.

– Джерард? Чёрт, парень, где ты был? Ты знаешь, что у мамы чуть инфаркт не случился?

Я знаю, что скорее всего это не правда. Майки однажды сказал мне, что его родители не проводят много времени дома. Они любят ездить по штатам на разные художественные выставки, чтобы покупать странные картины и скульптуры, как те, которые украшают их стены. Но я знаю, что Майки волновался, не смотря на то, что он пытается привыкнуть к этому.

– Прости, Майки, я был на конвенции в Нью-Йорке. Я думал, что сказал тебе, – спокойно говорит Джерард. Любое проявление вины, которое он продемонстрировал в машине, было стёрто. Сейчас он весь собранный. – Фрэнки останется с нами на несколько дней, пока не разрешатся некоторые проблемы. Мама и папа дома?

– Нет, они отправились в штат Мэн к тёте Рэне и на античную выставку или что-то такое.

Джерард тянет меня в освещённый коридор. Лицо Майки искажается в шоке. Около лестницы есть средневекового вида зеркало во весь рост, и я мельком смотрю на нас. Джинсы Джерарда испачканы и не подлежат очистке. На моих руках есть следы крови Оуэна, моя промежность полностью перепачкана, а на лице грязные следы от дорожек слёз. Мы выглядим так, будто вернулись с битвы.

– Что с вами случилось, парни? – спрашивает Майки, тащась за нами, когда Джерард тянет меня вверх по лестнице. Он смотрит на безвольно висящую руку Джерарда.

– Джи избил моего брата, – говорю я ему. Я не могу скрыть небольшую радость, мелькающую в моём ответе. Чёрт, Оуэн заслужил это.

– Круто, – говорит Майки, его глаза загораются детским любопытством. – Что он сделал?

Джерард поворачивается.

– Нет, бить кого-то не круто. Никогда так не делай, – говорит он отцовским голосом, но я могу сказать, что он тоже в каком-то смысле наслаждается тем, что ударил Оуэна.

Мой желудок громко урчит.

– О, ребят, вы голодные? – спрашивает Майки. – Я недавно заказал китайской еды.

Мы соглашаемся с тем, что спустимся вниз и поедим после того, как приведём себя в порядок, и оставляем Майки одного.

Комната Джерарда убрана. Бутылки из-под алкоголя и скомканные бумажки пропали, рисунки меня припрятаны где-то в другом месте. Я не знаю, кто всё это убрал, но это заставляет меня чувствовать себя лучше, не вспоминая пьяного бормочущего Джерарда, лежащего в моей ванной и без сознания на кровати.

Он почти сразу же раздевается. Почти. Сначала он опустошает свою сумку в ящик шкафа, затем кладёт мой рюкзак рядом со своим столом. Потом он снимает свои измазанные кровью джинсы, бросает их в мусорную корзину, стоящую у кровати, и в конечном итоге кидает всё остальную одежду в ту же мусорку. Он остаётся совершенно голым, чувствуя себя при этом абсолютно комфортно.

– Я собираюсь принять душ, – бормочет он. Он выглядит немного грязным. Я тоже чувствую себя немного грязным. Я почти говорю это... почти. Но это было бы неловко. Он поднимает глаза. – Присоединишься ко мне?

Я чуть не давлюсь воздухом, которого, кажется, слишком мало. Я закашливаюсь, и Джерард подходит ко мне и несколько раз стучит по спине, прежде чем мои дыхательные пути снова открываются. Понимая, что я сгорбился на уровне его члена, я сразу же выпрямляюсь.

– Что? – выдавливаю я.

– Не будь таким чопорным, Фрэнки, – поддразнивает он. – Я просто хотел узнать, не хочешь ли ты принять душ. Я собираюсь помыться, потому что отвратный и окровавленный, и твой грёбаный брат заляпал меня своей кровью. И ты выглядишь не намного лучше. – Он улыбается и открывает дверь своей спальни, чтобы через коридор попасть в ванную. – Просто предлагаю.

Ответ: да. Конечно, я хотел бы мыться с тобой. Конечно, я хотел бы оказаться голым с тобой в замкнутом пространстве.

Но я не уверен, что достаточно храбр для этого. Джерард может запросто скинуть всю свою одежду и прыгать вокруг голым (и при этом с забавным видом), но я не могу. Я толстый, некрасивый, и не слишком желанный без одежды. Кроме того, моя задница является самой бледной из всех, которые вы когда-либо видели.

Опять же... я чувствую себя довольно отвратительным. А он предлагает мне к нему присоединиться.

Я чувствую себя так, будто я, это кто-то другой, когда иду по коридору и захожу в ванную, дверь которой Джерард открыл настежь. Он уже под душем, напевает что-то за занавеской. Чёрт, он слишком хорошо меня знает.

Или может быть, он просто намного более самоуверен в себе, чем я.

Я закрываю за собой дверь, но он продолжает напевать, как будто даже не замечает этого. Затем я медленно начинаю снимать с себя одежду, стараясь не допустить того, чтобы мои проблемы с телом взяли вверх. Когда я отодвигаю занавеску, Джерард уже ухмыляется, его тело намылено, бледное и блестит от воды. Я застенчиво улыбаюсь, и он тянет меня под струи воды.

В отличие от прошлого раза, он целует меня. Он целует меня под горячей водой и заставляет забыть обо всём плохом, что случилось сегодня. Он целует меня, давая мне понять, что он хорошо меня знает. Он целует меня, потому что это то, чем вы занимаетесь, если у вас был плохой вечер и вы просто хотите расслабиться.

И я чуть не говорю ему, что люблю его. Я действительно почти делаю это... почти. Но не делаю. Потому что мой язык где-то в его рту, а мозг в любом случае занят.

Одна дверь закрывается, и открывается дверь ванной.

Это забавно, как человеческий разум может забывать разные вещи. Как в считанные минуты и секунды всё перестаёт иметь значение, вы живёте только настоящим. Как всё прошедшее может быть легко забыто человеческим разумом с помощью одного простого отвлекающего действия. 

Мои с Джерардом конечности абсолютно запутаны, когда мы выходим из ванной насквозь мокрые и одетые только в светло-голубые полотенца с различными участниками X-men команды, разбросанными по хлопчатобумажной ткани. Мои ноги около его лодыжек, его руки вокруг моей талии, моей спины, мои руки в его мокрых волосах, его руки на моей заднице. Мои губы касаются мочки его уха, его губы на моей шее. Я даже не совсем уверен, где в этот момент кончается Фрэнки и начинается Джерард, но мне на самом деле всё равно.

Мы отступаем в спальню Джерарда, как одна мокрая человеческая масса, пытаясь идти настолько бесшумно, насколько это возможно. Это ещё предстоит выяснить, но пока всё, что я слышу, это громкие чмокающие звуки, от того, что наши губы прикасаются к различным частям тела, и своё тяжёлое дыхание, с которым у меня проблемы. Либо Майки прячется в своей спальни, либо он действительно спит. Я надеюсь на второй вариант. Я спотыкаюсь о свои же ноги или о ноги Джерарда, и только по чистой случайности, его кровать оказывается сзади, готовая поймать нас, когда мы падаем на простыни. Он посмеивается над моей неуклюжестью.

– Такой красивый, неугомонный...

Он подписывает себе приговор, прижимаясь к моим губам с таким пугающим меня напором. Мои руки сами по себе блуждают по его мокрой груди, вокруг его девичьих бёдер. Я нахожусь в шоке, когда понимаю, что они развязывают узел, который держит полотенце Джерарда на его талии. О, да я сегодня смелый.

Конечно, это только ещё больше его мотивирует. Он извивается, освобождаясь от полотенца, при этом возясь с моим узлом (вау, это звучит грязно), концентрируясь исключительно на том, чтобы избавить моё тело от тонкой ткани. Моё полотенце летит прочь, с глухим стуком ударяясь об пол, когда Джерард бросает его куда-то позади нас. Трение наших бёдер заставляет мои внутренности взрываться. Прекрасное тепло окутывает меня, просачиваясь внутрь каждой клеточки моего тела. Моя кожа словно под электрическим напряжением, каждый нерв накаляется и обжигает. Моя кровь закипает, с намерением пролиться на пол перед ним, совершив жертвоприношение мальчику, который наполняет любовью, прокладывая дорожку укусов вдоль моих ключиц.

Ощущения. Что-то, что я никогда не испытывал раньше. О, Боже.

Горение.

Поглаживание.

Мурлыканье.

Плавление.

В.

Его.

Руках.

Как.

Грёбаный.

Фейерверк.

Я.

Собираюсь.

Взорваться.

Потеря контроля.

Как колесо обозрения.

После нескольких бокалов шампанского.

О Иисус. О Христос. Срань господня. Я должно быть на небесах. Его губы - магия, чистая магия. Новый наркотик. Трение. Прекрасное трение, и искры, и его влажная кожа на моей влажной коже, и огонь, горящий в кончиках пальцев. Его глаза, светящиеся в темноте, взлохмаченные волосы, щекочущие мои волосы. Будто песок просачивается в песочных часах, изгибается и раскаляется, отсчитывая оставшееся время до тех пор, пока я не взорвусь на огромное количество маленьких кусочков, которые прольются на нас, как пот, бисером скатывающийся с него и капающий на моё лицо. Как и его голос: "Фрэнки, мой Фрэнки", грубый, напряжённый и искажённый, будто он пытается говорить через звёзды, через нашу судьбу, находясь за миллионы миль отсюда, но так близко, так близко, что я могу почти схватить его, но я просто... не могу... достать. Как и мы, плавающие в океане, и единственная вещь, которая спасает нас от бурного течения, от того, что нас не уносит прочь, это наши губы, сливающиеся вместе, как будто они были созданы друг для друга.

Как будто мы просто созданы друг для друга.

А потом его рука тянется к моей собственной, которая бессознательно движется в южном направлении к Раю. Из-за моего пота глаза жжёт, и всё расплывается, пока он шепчет: "Не этой ночью".

Одно простое отвлекающее действие. Хотя, его вряд ли можно считать простым. Но только один человек, один мальчик может стереть плохие воспоминания за шестнадцать лет. Просто улыбаясь улыбкой маленького мальчика.