Мы ни о чём не разговариваем. Нет причин, почему я оказался дома на час раньше. Как он попал в мою комнату, не говоря уже о моём доме. Почему он был так пьян, что не мог даже стоять прямо.

Мы молчим в нашем собственном мире.

"Ты был очень метким, когда блевал", – я объясняю ему, почему выбросил его одежду, а потом даю что-нибудь из своей. Все мои штаны слишком короткие для него, потому что я хоббит, поэтому в итоге он оказывается в моих боксерах и футболке. В том, как он выглядит, есть что-то волнующее. Он снова ложится на мою постель, и его глаза закрываются.

– Моя голова ужасно болит, – бормочет он себе под нос, подложив руки под голову. Думаю, он, возможно, пробормотал ещё что-то вроде: "Мне нужно выпить", но я не расслышал его. Эта мысль огорчает меня намного больше, чем я могу признать. – Мне очень жаль.

Я просто дышу, предпочитая игнорировать его всевозможные слова. Мои веки закрываются, и меня обволакивает это тёплое мягкое предчувствие сна. Я не мог спать нормально в течение семи лет. И это звучит кошмарно и неубедительно, но я мог бы совершенно нормально поспать некоторое время прямо здесь. В смысле, я с Джерардом. Я мылся с Джерардом. Я почти засыпаю с Джерардом. Кажется, в последнее время я делаю с ним всё что угодно, совершенно не заботясь о последствиях.

Моя голова на его животе. Каждый раз, когда он вдыхает и выдыхает, моя голова медленно поднимается вверх и вниз. Щека нагревается от его кожи, которую я могу чувствовать сквозь тонкую зелёную футболку. Его пальцы снова в моих волосах, и кажется, что им там самое место. Мы - это мы, и никто больше.

– Фрэнки, – он глубоко вдыхает, а затем зевает, – этим вечером я собираюсь позаботиться о твоей безпасности.

Я хочу, чтобы он снова спел. Я почти, почти прошу его об этом. Но вместо этого говорю: "Просто спи", потому что сам уже почти провалился в сон. В любом случае, его дыхание, как колыбельная. Вдох, выдох, вдох, выдох, вдох.

Внизу хлопает дверь. Я открываю один глаз. Кто-то сейчас поднимается по лестнице. Футболка Джерарда задралась, и моя щека прилипла к его животу. Мои руки обёрнуты вокруг его талии. Его пальцы находятся в моих волосах. И я не хочу двигаться.

Дверь моей комнаты открывается. Когда мы отпёрли её? Заходит мама. Моя щека лежит на тёплом животе Джерарда, и он всё ещё крепко спит. Несколько секунд она смотрит на нас с выражением чистого удивления на лице, не понимая, что мои веки чуть приоткрыты, и я не сплю. Затем, её лицо немного смягчается и она слегка улыбается. Как улыбаются люди, когда видят маленьких трёхлетних детей, держащихся за руки. Она выходит на цыпочках их комнаты, не желая вмешиваться. Предполагаю, она думает о том, что отчитывание меня за оскорбление мистера Стокса может подождать.

Эта женщина святая.

***

Но я просыпаюсь один, спустя, может час. Нет, два. Сейчас почти пять вечера. Я встаю с постели, голова кружится от голода, потому что я не помню, что или когда я ел в последний раз. Меня накрывает паника. Где, блять, Джерард?

Конечно, я спотыкаюсь, вставая с кровати, и иду к лестнице, протирая глаза. Когда я прохожу мимо зеркала в прихожей, то замечаю, что одна половина моих волос прилипла к щеке, а другая - торчит в миллионах различных направлений. Я игнорирую это, спускаюсь по лестнице, дважды спотыкаясь о собственные босые ноги, и оглядываю переднюю часть дома мутным взглядом. Всё о чём я могу думать - он ушёл, он снова ушёл. Почему, чёрт возьми, я продолжаю всё это с собой делать? Я позволяю себе быть с Джерардом, позволяю себе быть с ним самим собой. Это выходит за рамки границ "Быть невидимым". И затем он снова оставляет меня, одинокого и запутанного.

– Я художник.

Клянусь, этот голос заставляет меня остановиться, а сердце - успокоиться. Я почти вслепую иду на его голос, останавливаясь у кухонных дверей. И вот он, одетый в мои голубые боксеры и зелёную футболку. Во мне перемешивается радость и исступлённый восторг от того, что я просто вижу его здесь, реального и настоящего.

Он сидит за кухонным столом, тонкие пальцы обёрнуты вокруг чашки с кофе, волосы запутаны в беспорядке. Прямо напротив моей матери.

Моя первая мысль: "Вот, чёрт". Есть моя мама - весёлая, светлая, совершенная. Терапевт. И есть Джерард - бледный, ссутулившийся, немного с похмелья. Катастрофа.

Но потом я замечаю, что они разговаривают. Просто разговаривают, как и все обычные человеческие существа. Он рассказывает о том, что он художник, что женщина по имени Елена учила его рисовать, когда ему было около трёх. И моя мама ведёт себя странно нормально. Её волосы собраны в хвост, и она немного вспотела. Она внимательно слушает, но я понимаю, что она не пытается подвергать его слова психоанализу или чему-то подобному. Она просто заинтересована, на этом всё.

Я смотрю на них словно другими глазами, будто если бы не знал их. Я автоматически выделяю недостатки Джерарда. Он выглядит растрёпанным, немного потускневшим, неопрятным. Весь воздух вокруг него как будто кричит: "Ты смотришь на моё лицо, ну а мне на тебя наплевать". Но каждый из этих недостатков я вижу как совершенное несовершенство. Он - мой прекрасный беспорядок.

– Что ты рисуешь? – спрашивает мама. Она выглядит спокойной и расслабленной, сидя и с удовольствием болтая с парнем, которого она нашла спящим со своим сыном. И это, конечно, меня чертовски запутывает.

Я могу сказать, что он на самом деле задумался. Спустя минуту он, наконец, отвечает.

– Я рисую комиксы. Разные каракули в основном. – Затем он делает глоток своего кофе, рассматривая различные слова, плавающие в его мозгу. Он смело встречается с ней взглядом. – Сейчас я рисую вашего сына.

Я вижу, как её рот приоткрывается, и лицо выражает тоже удивление, что и моё сейчас.

– Моего сына? – переспрашивает она, её голос звучит мягко.

Он кивает, и его лицо совершенно серьёзно. Для меня это выглядит довольно странно, потому что я привык видеть его улыбающимся или ухмыляющимся.

– Ты и Фрэнки... кто вы именно? – спрашивает она.

– Кто мы? – говорит он, выглядя немного смущённо. – Мы не кто-либо.

Я признаю, что это больно. Реально ужасно. Как будто звезда взрывается в моей груди, превращаясь в чёрную дыру. 

– Или ничего из того, что является обычным. Мы - это просто мы, – продолжает Джерард. 

Он смотрит настороженно, боясь того, что сказал ей. Я не думаю, что он вполне понимает, что значит её вопрос. Я не уверен, что она понимает, о чём спрашивает.

Мама выглядит так, будто пытается проанализировать его ответ, найти какой-то скрытый смысл, но его там нет. Всё просто и понятно. Мы – просто мы.

Она вздыхает.

– Фрэнки... Фрэнки - другой, Джерард. Он никогда не играл с другими детьми, он никогда не приводил друзей в гости. Он как будто... не в этом мире, знаешь? С ним что-то происходит на протяжении многих лет, что-то, отчего он пытается спрятаться, и он возвёл вокруг себя много стен. Иногда у меня такое чувство, что он в ловушке собственного сознания, он не... он отказывается жить в реальности. Он не говорит со мной. Я перестала пытаться заставить его открыться. Но Фрэнки, он иногда пугает меня. Я.... я понятия не имею, что происходит в жизни моего сына. Но ты.... По какой-то причине он впустил тебя в свою жизнь. Или, может быть, не впустил, не знаю. Но он изменился, Джерард, в нём произошла большая перемена, потому что он начал... общаться... с тобой. И я хотела бы сказать, что он стал счастливее, но не думаю, что это на самом деле так. Он действительно никогда не был счастлив. Но он другой. Всё, что я знаю - он другой. – Она глубоко вздыхает и смотрит на Джерарда, спокойно потягивающего кофе. – Я думаю, что ты мог бы сделать его счастливым. Кем бы вы двое не были, у ваших отношений есть огромный потенциал сделать его счастливым. И это всё, что я хочу для Фрэнки. Всё, что я хочу, – чтобы он нашёл своё счастье, которое потерял где-то по пути. Помоги ему найти его. 

Она чуть не плачет. Джерард выглядит очень спокойным, серьёзным и отзывчивым, что делает его лицо красивее, чем я когда-либо видел.

– Линда, – говорит он, и его голос звучит уверенно, – Фрэнки очень много для меня значит. – Он, кажется, снова подбирает слова. А затем просто говорит: – Не волнуйтесь о нём.

Я не знаю, сколько ещё хочу услышать. Так что я тихо удаляюсь в свою комнату.