Когда мы заходили в двери больницы, меня уже лихорадило. Стерильная атмосфера клиники, снующие туда-сюда врачи с мрачными лицами, больные пациенты - это всегда действовало невероятно угнетающе. Но сейчас обстановка не играла особой роли в моем душевном состоянии. Я сходил с ума от леденящего чувства неизвестности. Я не знал, что сейчас с Майки. В каком он состоянии. Жив ли вообще. Бред! Он жив, конечно. Между братьями существует некая связь. Незримая, но невероятно крепкая. Они чувствуют друг друга даже на расстоянии. И я бы непременно сошел с ума от гнетущего ощущения непонятной тревоги, если бы с ним что-то случилось. Хотя мне было не до тревог. Внезапно ощущаю острый укол совести. Как бы хорошо мне ни было с этим самоуверенным безумцем, идущим сейчас по правую руку от меня, я не должен был забывать о брате. Да я и не забывал, по правде говоря. Просто мир вокруг растаял, время стерлось, я потерялся в нем… Блять! «Ты скотина, Джер, сам-то понимаешь?» - как же давно я не слышал этот мерзкий голосишко… - Заткнись! - срывается с губ скорее по привычке. Поднимаю голову и сталкиваюсь с пристальным взглядом изумрудных глаз. - Джей, меня умиляет твоя манера разговаривать с собой, - улыбается Би. В эту секунду меня словно током бьет. Я вдруг осознаю, как давно не видел его усмешки. Той блядской ухмылки, которая уже начала преследовать меня в ночных кошмарах. Поразительно, ведь он умудрился сохранить свой неповторимый драйв, легкое сумасшествие - хотя, наверное, даже не легкое, - непревзойденный сарказм и даже отголоски шлюховатого поведения… Однако сейчас его улыбка была исполнена нежности. Как я не замечал этого раньше? Улыбаюсь в ответ, но, откровенно говоря, мне сейчас не до веселья. Чем ближе мы подходим к регистрационной, тем явственнее меня колотит мерзостная дрожь исступленного ужаса. Я даже не отдаю себе в этом отчета - на душе воцарилась странная пронзающая пустота, - но руки трясутся так, что, дай мне сейчас чашку - она бы вывалилась, разбившись вдребезги о пол. Об этот чертов стерильный пол, который, кажется, буквально пропитан хлоркой. Судорожный вдох как попытка не поддаться подступающей панике. И вот мы уже стоим около приемной стойки, а медсестра с тупой фальшивой улыбкой глазеет на нас, выдавая заученную фразу: - Чем вам помочь, молодые люди? Меня всегда поражала способность людей работать в таких местах, как больницы. Каждый день, каждый божий день видеть боль… Она повсюду - на лицах пациентов и их родственников, она в воздухе, ею тут пропитано все: от этого гадкого пола до психушечных стен омерзительно-желтого цвета… Но они, эти люди, которые здесь работают, - словно роботы. Врач выходит из кабинета смертельно больного пациента. Он знает, что ничем не сможет помочь - слишком поздно. И он, этот гребаный эскулап, с непрошибаемым спокойствием заявляет об этом его родственникам. Видит их слезы. Ощущает их боль. А потом преспокойно идет в палату к кому-то другому и, улыбаясь все той же автоматической улыбкой, заверяет, что все в порядке. Чтобы по прошествии суток объявить: «Время смерти - девять-двадцать». Он должен был сказать, что все будет хорошо. Но это вовсе не означает, что так и будет. И ему даже не стыдно. Просто потому, что по-другому нельзя. По-другому он бы не выдержал. Если бы воспринимал боль каждого, как свою. Если бы переживал за всех тех, кого не смог спасти. Возможно, именно в таких местах и закаляется железный характер. Видеть смерть, видеть боль, быть окруженным ими, утопать в страдании, которым пропитано это место, и при этом оставаться собой. Хотя… Механическое поведение, пустые, автоматические улыбки, словно на дистанционном управлении… Словно по заданной программе. И так изо дня в день. Я не знаю, но почему-то уверен, что рано или поздно такой ритм жизни приведет к тому, что сердце превратится в некое подобие железного двигателя. Который, однако, будет продолжать работать по заданной схеме. - Скажите, пожалуйста, в какой палате лежит Майки Уэй, - голос Би Джея вырывает меня из философских размышлений. - Сейчас, - очередная пустая улыбка. Мне хочется взять стакан воды, стоящий на стойке, и выплеснуть в лицо этому разукрашенному мопсу, по какой-то досадной случайности именуемому человеком. Чего ты лыбишься, дура?! Думаешь, мне легче от этого? Уверяю тебя, нет! Так что можешь не демонстрировать свои кривые желтенькие зубки, не позориться лишний раз. - Он в обычной палате, но в тяжелом состоянии. Вам нужно посоветоваться с врачом, прежде чем вас к нему допустят, - воркует сладеньким голосочком. Блондин поворачивается, пристально глядя на меня. Мы оба сейчас понимаем: все. Если идти «советоваться с врачом» - назад дороги не будет. Лечащий доктор у нас с братом был один, и уж меня он прекрасно помнит… Би вопросительно вздергивает бровь. Я лишь киваю. Решение принято, принято давно. У меня нет другого выбора. Пока мы поднимаемся в лифте на третий этаж, Билли Джо не произносит ни слова. - Что сейчас будет? - спрашиваю, дабы нарушить молчание. Я не могу этого выносить. Сердце и так заходится, кажется, готовое вот-вот продолбить грудную клетку, а еще он молчит… Я не могу, я просто не могу! На меня давит эта тишина, давят эти стены, давит воздух. Я задыхаюсь, утопая в волнах стыда и страха. - Я не знаю, - его короткий ответ и мой судорожный выдох. - Я с тобой, - ладони касаются теплые пальцы. - Слышишь, Джи, что бы сейчас ни случилось, я буду рядом. Я с тобой, - повторяет, заглядывая мне в глаза. Тяжелый ком подкатывает к горлу. В это мгновение меня накрывает… Сильнейший прилив нежности, любви и благодарности. Он захлестывает меня, я захлебываюсь потоком невысказанных слов, невыраженных чувств. Горло сковывает спазм, я не могу выдавить ни звука. Меня раздирает от неожиданно сильных эмоций, от их шквала, от урагана, бушующего внутри… Порывисто обнимаю его, почти грубо обхватывая за талию, и, уткнувшись носом в шею, хрипло шепчу: - Спасибо. Спасибо… Мой мальчик… - я не знаю, что сказать. Меня распирает, мне хочется орать, хочется рассказать ему все, что я сейчас испытываю. Выцарапать на стенах этого проклятого лифта, написать громадными буквами на асфальте и поклясться небу, что это правда… Кажется, если я этого не сделаю, меня попросту разорвет, раздавит эта армада эмоций. И еще кажется, я брежу. Как, впрочем, и всегда. Он мягко гладит меня по волосам. - Еще ничего не закончилось. У нас еще будет время. Тебя не упекут в этот чертов центр без суда. У нас впереди еще несколько дней. А потом… А потом впереди целая жизнь. Все будет хорошо. Мы будем жить мечтой, будем свободны. Я обещаю. Все это будет, ты только держись сейчас, хорошо? - его лихорадочный шепот. Похоже, он тоже бредит, но, Господи, какой же это красивый бред… Двери лифта медленно открываются. Отрываюсь от него и вижу какого-то ошарашенного мужика, взирающего на нас с открытым от удивления ртом. Мне плевать, что он подумал. Спокойно выхожу из лифта. Однако Би Джей не спешит за мной. Он величаво шествует к ошеломленному мужчине и, приблизившись вплотную, приподнимает пальцами его подбородок, заставляя захлопнуть рот. - Челюсть не потеряйте, сэр, - обворожительно улыбается. - Складки-складки… Что ж Вы даже галстук завязывать нормально не умеете? - все с той же заботливой улыбкой расправляет на шее вконец опешившего мужика чуть подогнувшийся галстук и разглаживает складки на рубашке. От такой наглости рот мужика вновь непроизвольно распахивается, и он начинает судорожно глотать им воздух. Ухмыльнувшись краем губ, парень вновь тыкает пальцем ему в подбородок: - Не потеряйте, говорю! Ловите периодически! - все. Это апогей. Глаза мужчины становятся, как у надувшейся жабы. Думаю, все смотрели «Шрека» и помнят там такой «надувной шарик» в виде лягушки. Вот сейчас этот баклан выглядел примерно так же. Даже в том состоянии, в котором пребывал в тот момент, я был не в силах сдержать хохот. Ну что за чудо, а? Такое наглое, невероятно ядовитое, но чертовски сладкое чудовище! Господи, как его до сих пор не убили, я поражаюсь. Наверное, именно наглость вкупе с невероятным обаянием делают свое дело. Я могу биться об заклад, что мой дерзкий и отчаянный любовник мог бы положить к своим ногам весь мир, если бы захотел. Мир сам бы рухнул перед ним на колени, не удержавшись перед напором этой дерзости, умопомрачающей энергетики и офигенной мордахи. Если его смог полюбить Я, то весь мир - это мелочи… Да, я скромный, я уже говорил? - Пошли, чего встал? - блондин довольно улыбается, приближаясь ко мне. Оборачивается назад, замечая до сих пор наблюдающего за нами жаба. - Милый, - добавляет, чмокнув меня в щеку. Эпатаж. Такой дерзкий подростковый максимализм. Господи, но почему мне так рвет крышу такое вот его поведение? Сейчас я готов прижать его к стене и… Ладно, не время и не место. Кладу руку ему на талию - и мы гордо скрываемся за поворотом. - Тебе невероятным образом удается поднимать мне настроение, - улыбаюсь уголками губ. - Всегда пожалуйста, - возвращает улыбку. И меня бы вновь вынесло от сильных эмоций, если бы мы сейчас не стояли около белой двери. Хоть что-то в этой психушечной больничке нормального цвета! Я не успеваю накрутить себя и загрузить Вам мозги нагромождениями типа «умных» мыслей, ибо в этот самый момент дверь распахивается, и на пороге появляется врач. Судя по окаменевшему выражению лица, меня узнали. - Какая встреча. А я уж думал, не увидимся, - взирает на меня с мерзкой ухмылочкой. - Ближе к делу. Значит так, можешь вызывать своих гребаных копов, мне плевать. Я согласен сдаться и написать признание. Только с одним условием: сейчас ты пустишь меня к брату, и я просижу у него, сколько захочу, - выпаливаю все это, словно на автомате. Никаких эмоций. Сейчас у меня ощущение, что вместо лица - каменная маска, ибо нет сил разбираться еще и с ним. Сейчас я и впрямь готов на все, лишь бы только увидеть Майки… - А откуда мне знать, что ты снова не сбежишь? - гаденыш вздергивает бровь, пристально меня разглядывая. - Ну да, я заявился сюда, лишь бы еще раз увидеть Вашу ро… Ваше лицо, - чувствую, как Би больно ущипнул меня за бедро, и поправляюсь, - а потом побегать от копов, - кривая ухмылка. Прям как в недавние времена, когда жизнь была переполнена презрением и ненавистью. - Только с условием, что за тобой будут приглядывать, - задумчиво тянет врач. - А копов я вызову, когда ты насидишься с братом. Не больше часа. - Как он? - выпаливаю вопрос, интересующий более всего. - Уже не в коме, но очень слаб. Мы делаем все возможное, но я не могу сказать точно, с какими потерями он выкарабкается. - Но он выкарабкается? - едва сдерживаюсь, чтобы не схватить этого мерзкого докторишку за его гребаный халат и встряхнуть так, чтобы он имя свое забыл. На периферии сознания понимаю, что Би Джей был прав, когда сказал, что я эмо. Дурацкая мысль. К черту ее. - Мы делаем все возможное… - начинает было врач. Клянусь, если бы Би сейчас не сжал мою руку до хруста костей, я бы вцепился этому идиоту в горло. Да ни черта ты не делаешь! Тебе плевать. Тебе все равно заплатят. И не имеет никакого значения, спасешь ты чью-то там жизнь или нет. Так с чего бы тебе думать о моем брате? Я бы тоже на твоем месте не думал. - Отведите меня к нему, - мой хриплый рык. - Он сейчас очень слаб, к тому же на морфине. Поэтому он без сознания. Но можешь посидеть с ним, если тебе полегчает. Радует, что хоть что-то человеческое в тебе осталось, - бурчит, двигаясь по коридору. - Я его убью, - прикрываю глаза, то ли подумав, то ли прошептав… - Джи, ты должен быть сдержан. Слышишь меня? - Билли Джо крепко сжимает мое запястье. Не помню, как мы оказались перед дверями палаты. Единственное, что запомнил в тот момент: комната с омерзительными белыми стенами, я переступаю порог - и сердце заходится: я вижу его. Бледного, осунувшегося и такого хрупкого, словно он вот-вот рассыплется… Белые губы, подрагивающие во сне веки… Я думал, что умру на месте. Я думал, что не смогу сдержать истерику. Я был уверен, что у меня не хватит сил дождаться, пока они все уйдут. А потом врач вышел из палаты, а Би Джей, мягко коснувшись моей руки, спросил: «Мне уйти?». Я был так благодарен ему в ту секунду. Он идеально понял мое состояние. Я не мог видеть его сейчас. Я не мог проявить при нем слабость. Мне нужно было побыть наедине с собой. Наедине с братом. - Да… - мой тихий шепот. - Я буду ждать внизу. Не торопись, - последний раз крепко сжимает мои пальцы и быстрым шагом покидает комнату. И вот тут меня прорвало. Подорвавшись с места, я кинулся к постели Майки и, упав на колени, вцепился в его руку. В такую холодную, неподвижную ладонь, словно бы он уже… Нет, нет, нет! Я гладил его пальцы, целовал запястье, пытаясь согреть дыханием. Я рыдал. Слезы струились по щекам, и я, как заведенный, сбивчивым шепотом умолял: «Прости!». Я не знал, слышит ли он меня. Но все же говорил. Я нес такой бред, какую-то бессвязную чушь, захлебываясь слезами, всхлипывая, но продолжая. Я гладил его по щеке, трепал за волосы. И не верил, что сейчас он может всего этого не чувствовать. Ведь это было так привычно, когда все было в порядке. Когда-то… Меня раздирало изнутри. Рвало внутренности. Казалось, прямо сейчас, в этот момент, меня потрошат наганом. Я был готов отдать все на свете, лишь бы поменяться с ним местами. Лишь бы это я сейчас лежал недвижно на этой чертовой стерильной койке. А он вот так сидел передо мной, плача, извиняясь, испытывая такую же невероятную боль, но зато целый и невредимый. Я плакал, а слезы обжигали. Они катились по щекам, словно оставляя за собой на коже полыхающие дорожки огня. Я шептал ему, что все будет хорошо. Шептал, сам в это не веря. Не будет все хорошо, не будет. Просто не может быть, когда твой старший брат такая скотина, как я. Я должен был оберегать его. А вместо этого… Новый вой, идущий, кажется, из самых недр души. У меня была истерика. Я осознавал это, но даже не пытался сдержаться. Невероятное разъедающее, сводящее с ума чувство вины прожигало меня насквозь, терзая, но не убивая. Я потерял счет времени. Я хотел сидеть рядом с ним вечность. Держа за руку и бесконечно извиняясь. И просидел бы, будь моя воля. Истерика постепенно переходит в бред. Я уже на грани обморока, я чувствую это. Глаза заволакивает дымкой сизого тумана, конечности не слушаются, я плохо соображаю, голова кружится, комната плывет перед взором… Кажется, на улице начался дождь. Мерный стук капель о стекло. Ноги подкашиваются - и я бессильно падаю около его постели и, уткнувшись в простынь, содрогаюсь от рыданий.
Rain falls, It don't Touch the ground Дождь льется с небес, Не касаясь земли.
Воспоминание приходит вспышкой. Небольшой ухоженный садик и два маленьких мальчика, резвящихся близ фонтана. Он был моей единственной отдушиной в этом городке. Кстати, я даже не помню его названия. Название штата помню, а название родного города - нет. Крайняя стадия, да. Когда мы были маленькими, играли на лужайке перед домом. Мы торчали там круглыми сутками, обливая друг друга водой из шлангов, купая в грязи и заливаясь счастливым смехом. Я помню, как радовался, когда он родился. И с тех пор, с самой первой минуты, с того раза, когда я впервые взял его на руки, это удивительное существо с огромными карими глазищами стало самым дорогим на свете. Сколько бы я ни злился на окружающих, как бы ни презирал этот мир, за брата я готов был жизнь отдать. За этого мелкого и вечно улыбающегося засранца…
I can Recall An empty house В воспоминаниях Мне является пустой дом
- Майки…- всхлипываю, утыкаясь носом в его холодную руку и целуя ладонь с внутренней стороны. - Прости меня. Я знаю, ты никогда не сможешь этого сделать… Я так люблю тебя…
You say I'm fixed, But I still feel broken. Broken… Ты сказал, что я скован, На самом деле я сломлен. Сломлен…
По идее, плохо ему. Ведь это он сейчас лежит под капельницей, это ему каждый день дают тонну морфина, чтобы не было так больно… Но у меня такое ощущение, что именно мне сейчас вкололи все эти лекарства, меня истыкали иголками, причем воткнули их прямо в сердце. Душевная боль почти трансформировалась в физическую. Я разбит. Я сломлен. Я практически убит.
Lights on, lights off, Nothing works Свет мигает, Но все бестолку
А ведь он уже не в коме. Значит, он уже приходил в себя. И что ему сказали? «Твой брат позорно сбежал из клиники, когда его оповестили о возможном аресте и заключении в исправительном центре для таких подонков, как он»? Мне кажется, сердце сейчас разорвется. Прошло всего полтора суток с тех пор, как я уехал из больницы. Но кажется, будто миновала вечность. Так много всего случилось. И я так многое понял… I'm cool, I'm great, I'm a jerk… Я крут, Я великолепен, Я ничтожество…
Да, Его Великолепие Джерард Уэй сейчас чувствует себя настолько ничтожным, что им овладевает единственное желание: взять иголку этой капельницы и со всей дури воткнуть себе в сонную артерию. Интересно, а смерть наступит быстро?
I feed myself lies With words left unspoken. «Gonna be Ok, Gonna be Ok One day, One day…» Я тешу себя безмолвной ложью, Которую никогда не произнесу вслух, «Все будет хорошо, Все будет хорошо Однажды, Однажды…»
Ничего уже не будет хорошо. Никогда. Если он когда-нибудь и сможет вновь приблизиться к такому монстру, как я, то я сам никогда больше не смогу взглянуть ему в глаза. Я покалечил его, при этом растерзав свою собственную душу на мелкие кровоточащие обрывки. That day never came, That day never comes, I'm not letting go, I keep hangin on… Этого дня никогда не было, Этот день никогда не наступит, Я не двигаюсь вперед, Лишь продолжаю цепляться за прошлое…
Я никогда не смирюсь с этим. Я не прощу себя. Что бы он ни говорил впоследствии, я всегда буду чувствовать себя конченой скотиной.
Everybody says that time heals the pain, I've been waiting forever! That day never came… Все вокруг твердят, что время исцеляет боль, Я ждал целую вечность! Но этот день так и не настал…
Время лечит боль? Какая чушь! Есть раны, которые не затягиваются. Которые кровоточат до конца жизни. И это - одна из них. Вторая - я никогда не смогу прикасаться к Би Джею, не вспоминая о том, что сделал с ним однажды. И это чувство вины никуда не денется. Оно не уйдет, не испарится. Никакое время не способно залечить это. Жизнь уже не властна над этим.
You said I'd be Comin home Ты сказал, Я должен вернуться домой
Я вернусь домой. Я высижу в этом поганом центре столько, сколько потребуется, а потом вернусь, обещаю. К тебе, к нему… Все никогда уже не будет так, как прежде. Но я вернусь. Я не смогу причинить еще больше боли. Этого не выдержу я сам.
They said He's fine Left alone Они сказали, Ему будет лучше В одиночестве
А этот исправительный центр - лишь попытка бегства. Мне нужно время. Время зализать раны. Время подумать. Осознать пройденный путь. Вернуться в начало. Осознать все совершенные мною поступки. Мне просто нужно время и одиночество. А потом… Я надеюсь, что самооценка восстановится хотя бы на одну десятую. Иначе я попросту не смогу нормально жить.
The screams in my mind I keep them a secret, A secret… Крики, раздающиеся в моей голове, - Я держу их в тайне, В тайне…
Я никогда и никому не расскажу о том, что чувствую на самом деле. Это лишь ранит. Ранит еще сильнее. А я этого не хочу. Я больше не буду причинять боль. Никому. Становлюсь пацифистом, мать вашу.
Doctors and your Promises, Psychics, healers, I've seen the best, Whatever they sell, Sure to know how to deal with it, Gonna be Ok… Ты и доктора, Лекари и целители - Все вы клянетесь, что я прекрасно выгляжу, Они готовы продать все, Будучи уверенными, что знают, как обращаться с этим, Все будет хорошо…
А все вокруг будут твердить одно и то же: все пройдет, все забудется. Но они даже не представляют, что творится у меня внутри. Кровавое месиво. Выжженная пустота. Бесконечная мертвая пропасть. И уродство вместо души. Мне нужна реабилитация. И я не придумал ничего более умного, кроме как тупо сбежать, запереться в этом чертовом центре и надеяться, что и впрямь что-то решится - и мне полегчает. Тупо? Ну, это ж я! Самый конченый придурок из всех когда-либо живущих. Fuck, почему мне так холодно? Почему темно? Почему…? Неоформленный вопрос тонет где-то в тянущей пустоте сознания…
У меня к тебе мааааленькая просьба. Когда исправляешь что-то в предыдущих главах, пиши пожалуйста мне сообщения в ЛС или в чат, что бы я активировала опять твою главу. Ладно?
