В конце концов, Фрэнк оставляет Джерарда спать на диване, оставляет Майки в неплодородном поле, где автобусы припаркованы на ночь, и отправляется в город, потому что он не может больше оставаться и слышать свой собственный голос, разносящийся эхом по пустому незасаженному пространству. До города идти минут десять, вместе с этим свежим ветром, дующим в лицо Фрэнку. Потемневшее небо цвета камней и теней, и нет ни одной звезды. Даже если они официально на юге Франции, воздух по-прежнему горьковатый и резкий, касающийся щёк Фрэнка.
Он минует Рэя, который подошёл к тех автобусу, чтобы поговорить с одним из гитарных техников о завтрашнем шоу; усилители недавно начали издавать этот лязгающий звук, и хоть это звучит по-своему удивительно, Рэй беспокоится о том, как это звучит из зала. Слишком искусственно и зловеще, как предсмертный хрип. Фрэнк ловит обрывки разговора, но только кивает головой в ответ на мимолётную улыбку Рэя. Немного времени спустя он больше не слышит их болтовни, только звук насекомых, гудящих в высокой траве около грунтовой дороги и электрическое гудение неба, готового разразиться. Запах надвигающегося снега в очередной раз напоминает Фрэнку о Джерси.
***
К тому времени, как он добирается до города, небо становится, как мутное дно озера, и Фрэнк жалеет, что надел только тонкую куртку на молнии поверх толстовки. Штаны облеплены грязью с дороги, по которой он шёл.
Он забредает в первое освещённое местечко, которое ему попадается - это уютная гостиница с баром, в котором, слава богу, нет мигающих неоновых вывесок или старых музыкальных автоматов, загромождающих место. Всё в пабе, начиная от сигаретного дыма, который океаном тумана вьётся вокруг тёмных деревянных полов и потолочных балок, напоминает Фрэнку об его отце и деде, которые курили сигары в кабинете, когда ему было четыре, или пять, или шесть лет. Он выдыхает, даже не подозревая, что задерживал дыхание (а вместе с ним и часть больного, сломанного Фрэнка, который чувствует себя так, словно древняя чума эти долгие месяцы.)
Бармен - привлекательная женщина раза в два его старше, с длинными пальцами и серыми глазами с паутинкой морщинок. Она протирает стойку влажной тряпкой и напевает себе под нос, и песня звучит скорее как чувственная, чем грустная колыбельная. Когда она замечает Фрэнка, то поднимает один палец, как бы говоря: "Подождите немного, пожалуйста".
Фрэнк потирает замёрзшие пальцы и выдыхает на них немного горячего воздуха, а затем занимает место в баре. Стулья низкие, а кожа, которой они обиты, мягкая. В другом конце комнаты, достаточно далеко от алкоголя и тех, кто его пьёт, в камине горит огонь, обеспечивающий тепло, мягкость и свечение. Фрэнк может чувствовать, как ожоги просачиваются сквозь его щёки, потрёпанные ветром, словно поцелуй крови.
После того, как женщина ныряет под стойку, чтобы достать несколько упаковок салфеток и наполнить кренделями миску, она подходит к Фрэнку и улыбается.
― Que voulez-vous de boire, mon cher? ― спрашивает она голосом, похожим на сироп, таким же тягучим и сладким.
― Э-э... ― Фрэнк прикусывает губу и напрягает свои мозги, пытаясь вспомнить уроки французского. Но на ум ничего не приходит, он пожимает плечами и говорит, что не понимает по-французски, бармен посмеивается и откидывает несколько прядей волос с лица.
― Да, ― с облегчением выдыхает Фрэнк, широко улыбаясь. ― Простите, просто, я даже не знал, что нахожусь во Франции до этого утра, и я сейчас не в лучшем состоянии, чтобы думать... ― он делает паузу и застенчиво теребит рукава своей куртки. ― Я просто хочу выпить прямо сейчас, это то, что я пытаюсь сказать.
Бармен кивает.
― Это зима. Каждый может немного выпить, чтобы согреться, ― её акцент немного неуклюжий, но она тщательно старается выговаривать каждое слово. ― То, что тебе нужно, это виски.
― Благослови вас Господь, ― говорит Фрэнк, и они разделяют улыбку, словно это секрет.
(В глубине души льстивый голос протыкает острыми, как кинжал, словами его совесть, лицемерие, предательство, непристойность. Фрэнка уже ничего не волнует, и с каждым глотком виски, он слышит голос всё хуже и хуже, пока тот не замолкает вообще, но колотые раны остаются.)
К тому времени, как Джерард забредает в гостиницу, Фрэнк успевает опрокинуть в себя пару стаканов виски, но он на самом деле не вусмерть пьян, просто немного тормозит; и чувствует себя так, словно только что проснулся после длинного непрерывного сна. Но он не пьян, и это является важным моментом, потому что последнее, в чём Фрэнк нуждается этим вечером рассыплется прахом, когда он скажет Джерарду, что тот должен перестать напиваться и взять свою жизнь под контроль.
Он наблюдает за Джерардом, который перекидывается парой слов с хозяином на ресепшене. Просто глядя на спину Джерарда, скрывающуюся под кожаной курткой, Фрэнк может сказать, что с Джерардом что-то не так. Его бёдра и плечи напряжены, он говорит тихим голосом, размахивая подрагивающими руками.
После небольшого разговора он поворачивается, и Фрэнк встречается с его глазами, которые глядят на него скептически, словно не совсем доверяют тому, что видят. Они сосредотачиваются на Фрэнке (и он чувствует это в себе, словно под его кожей что-то ползёт), и Джерард подходит к Фрэнку решительно, избавляясь от своей острожной походки.
― Как ты узнал, где я? ― спрашивает Фрэнк, теперь слегка сбитый с толку, когда Джерард стоит прямо здесь перед ним, в заснеженном городе на юге Франции, снег тает в мягких прядях его волос (небо тоже может просто сломаться и рухнуть, представилась бы возможность).
Джерард засовывает бледные худые руки в карман и немного виновато улыбается.
― Эмм, Майки сказал, что ты пошёл бы туда, где знал, что я смогу тебя найти, так что... Я думаю, это не говорит много о моём характере и о твоей предсказуемости, но я просто рад, что в итоге ты здесь.
Укол в сердце Фрэнка слабый, но резкий. Он прокручивается на барном стуле, держа ноги на металлических прутьях.
― Грёбаный Майки и его безошибочная логика, да? ― говорит он без энтузиазма, но это не звучит, как шутка, и Фрэнку хочется взять слова обратно. Он ковыряет дырку на джинсах.
― Я, эм, я взял нам номер здесь, ― Джерард не смотрит на Фрэнка, когда говорит, переведя взгляд на белые полумесяцы своих ногтей.
― Номер? ― повторяет тихо Фрэнк. ― А как же бюджет, разве мы не должны спать в койках, пока не доберёмся до Канн?
― Я сам заплатил за него, ― отвечает Джерард. ― В смысле, из своего кармана.
― Оу. ― Если раньше Фрэнку не было так уж жарко от камина в задней части помещения, то сейчас он чувствует, как к щекам приливает кровь.
Джерард отводит взгляд от своих ногтей, и его бегающие глаза выглядят слишком яркими и пустыми. (Фрэнк вспоминает ночь, когда Джерард пришёл к ним, всего несколько недель спустя после того, как Майки их познакомил, и его глаза были сияющими и бездонными, они заставили Фрэнка задрожать и подумать об океане, тихом и наполненном отраженным светом.)
Джерард говорит: "Я стараюсь, Фрэнки", и всё, что Фрэнк думает: "Мне стыдно за тебя", но говорит только: "Хорошо, Джи", и позволяет Джерарду отвести его в их номер.
***
(Они оставляют окно приоткрытым и самостоятельно разводят огонь в камине. Снег, как сигаретный пепел, летает по комнате, оседая на ковёр и стол, и тает. Холод заставляет его испытывать боль до самых костей.
И когда Джерард целует его, Фрэнк понимает, что сегодня, в первый раз, они на равных. Он может попробовать на вкус горечь во рту Джерарда, и кровь, появившуюся от того, что он прикусил щеку. Он может попробовать на вкус смесь виски и кокаина, отчаянно нуждающихся в компании. Фрэнк безрассудно прижимается ближе, ведомый кожей.
Он забывает свой грех и задаётся вопросом, если он однажды остановится, исчезнет ли чувство того, что они постоянно стремятся к чему-то.
Он думает, что да. Целый везде, где его касается Джерард, целый, наполненный всем, повсюду.)
***
Фрэнк просыпается ночью, ещё слишком рано, чтобы его голова начала болеть, но не настолько, чтобы он не чувствовал себя навязчивым. Он поднимается с груди Джерарда и голый тащится в ванную. Она маленькая, из стены торчит душ, и вниз на голову стекает поток воды, словно дождь. Он не остаётся под ним долго, только до тех пор, пока не смывает пот и засохшую сперму, пока не очищается от виски, который въелся в его поры. Пока не убеждается в том, что его кожа превратилась в пар. Когда он выходит, пар прочищает его мозги, и он на самом деле чувствует себя опустошённым до самой глубины души. Всё, чего ему хочется, ― лечь обратно в постель и чувствовать Джерарда, прижавшегося к нему так, будто тот скучает, отчаянно и так давно, что не может и вспомнить.
Когда Фрэнк отдёргивает занавеску для душа, то чуть не выпрыгивает из собственной кожи.
Балансирующий на краю закрытой крышки унитаза сидит Джерард, голый, опустивший голову вниз (будто в молитве, его вид выражает раскаяние). Пакетик, полный таблеток, жалко свисает из его согнутой ладони. В некоторых из них Фрэнк узнаёт таблетки от депрессии Джерарда, в некоторых - обезболивающие, несколько от головной боли и простуды. Остальные без опознавательных знаков, никотиново-жёлтые или грязно-белые.
― Джерард, что за херня? Пакетик, полный таблеток, это не отличный аргумент для "я стараюсь", ― выдаёт Фрэнк раздражённым голосом. Его сердце всё ещё бьётся слишком быстро (он может слышать свист своей нервной системы, приводящей всё в порядок). Он хватает одно из чистых серых полотенец с вешалки над головой Джерарда и начинает вытирать свои влажные волосы.
Джерард двигается так, словно его конечности некрепко связали, замедленно и с усилием.
― Фрэнки, ― произносит он, его глаза уставшие, что говорит о том, что он без сна лежал в постели. Белки его глаз испещрены неровными красными линиями.
― Подожди, Джи, ― бормочет Фрэнк, обернув полотенце вокруг талии, и схватив Джерарда за плечи. ― Ты слишком много их принял или что? Мне позвонить Брайану?
Позволяя своей голове опуститься на влажное плечо Фрэнка, Джерард шепчет что-то отрицательное и тихо стонет. Его щёки становятся влажными от капель воды, срывающихся с волос Фрэнка.
― Джи, серьёзно, ты меня пугаешь, ― выдыхает Фрэнк со смешком, хотя это совсем не смешно. Смех становится жёстким и сдавливает грудь, отражается от плиток ванной, звуча истерично.
Когда Джерард снова произносит имя Фрэнка, его губы покрасневшие, всё ещё покусанные и опухшие от того, что несколько часов назад Фрэнк практически проглотил их целиком, кончая, что заставило его видеть чёрные и белые полосы несколько минут после.
― Мне нужно, чтобы ты сделал это за меня, ― говорит Джерард, а затем добавляет (голосом, который стихает, как закрывающийся цветок), ― пожалуйста.
Фрэнк оставляет полотенце валяться на полу и обнимает Джерарда, который дрожит, как лист на ветру. Он проводит пальцами по его выпирающему позвоночнику и говорит почти шёпотом:
― Клянусь Богом, Джи, если ты скажешь мне что, то я постараюсь.
То, насколько прозрачным выглядит Джерард, словно водопад из стекла, заставляет сердце Фрэнка биться об грудную клетку и разбиваться. Но Джерард только убирает таблетки от груди Фрэнка, ещё горячей на ощупь и влажной от душа. Он говорит:
― Ты должен смыть их за меня, Фрэнки. Я... я не могу, ― его голос срывается на последнем слове. Но на самом деле, Джерард совсем не хрупкий.
Фрэнк встаёт, его спина распрямляется, но остаются фантомные боли. Мелкая дрожь Джерарда передаётся и ему. Он убирает волосы назад и протягивает руку. (Он не уверен, что будет делать, если Джерард так легко не отдаст ему таблетки; сейчас Фрэнку кажется, что он готов бороться за это, используя кулаки и слова. Но если бы он сейчас закрыл глаза, то увидел бы силуэт уходящего себя, с сердцем, по кусочкам выпадающим изнутри.)
К счастью, ему достаточно только пошевелить пальцами, и Джерард протягивает ему бледную руку, дрожащую так, что таблетки практически перепрыгивают в ладонь Фрэнка. Джерард издаёт измученный вздох, отдавая пакетик; он выглядит так, будто становится Человеком Без Костей или Скелетом Человека, Не Нашедшего Себя. Его лицо больше похоже на коллекцию острых линий, чем на нормальный человеческий облик.
Фрэнк не ждёт дальнейших действий. он впивается свободной рукой в дрожащее предплечье Джерарда и стаскивает его с крышки унитаза. Джерард не совсем устойчив, так что опускается на Фрэнка, покрывая его, как толстый слой краски. Его дыхание поверхностное и неровное.
― Давай... ― просит Джерард.
И Фрэнк поднимает крышку унитаза, разрывая полиэтиленовый пакетик зубами, прислонив Джерарда к своему боку. Он медленно наклоняет пакетик с таблетками, и они падают в молочно-белый унитаз, звук от их удара об воду похож на звон льда в стакане. Затонувшие таблетки, показавшиеся на поверхности воды, выглядящие как отшлифованные куски морского стекла, оказавшиеся в бешеном водовороте океана, исчезают в древней канализации Франции.
***
Позже в постели (когда таблетки канули во время, исчезло всякое подобие минут и движения, а также круговая орбита Земли вокруг Солнца), Фрэнк лежит на боку, его волосы ещё влажные, глаза борются со сном. Стена перед ним всего лишь стена, простыни - простыни, а Джерард не покорёженная машина, не ураган, не разбитое стекло, а просто человек с миром, опасно балансирующим на его плечах. Фрэнк не может винить его в том, что он дрожит.
― У меня получилось, Фрэнки, ― шепчет он напротив позвоночника Фрэнка. Его губы холодные, как и пальцы, словно он находится в руках зимы. Джерард прижимается к Фрэнку всем телом, их ноги переплетаются, а кожа такая чистая, и он говорит: ― Клянусь Богом Фрэнки, получилось.
Фрэнк не засыпает до того момента, пока не восходит солнце, а его сотовый не звонит, и он желает, единственный раз за всю свою жизнь, что бы на этот раз Джерард просто обманул его.
***
В ту ночь в Каннах, Фрэнк прячется за сценой, пока разогревающая группа отыгрывает свою последнюю песню. Майки находит его первым.
― Фрэнк, господи, что ты ему сказал? ― спрашивает он. Майки так редко проявляет какие-либо эмоции, что видеть недоумение, которое так ясно читается на его лице, странно, и это служит поводом для тревоги.
― Я не понимаю, о чём ты, ― Фрэнк сжимает пальцы в кулак так сильно, что костяшки белеют. Он не чувствует пальцев, не говоря уже о мыслях о выступлении перед парой тысяч людей.
― О Джи, ― уточняет Майки, ― я говорю о грёбаном Джерарде. Он не позволяет гримёрам прикоснуться к нему, и он просто... он трезв, Фрэнк, абсолютно.
Фрэнк приподнимает брови и замирает. Ему удавалось избегать Джерарда на протяжении большей части этого дня, он побродил по окрестностям утром, выслушал получасовую лекцию Брайана, провёл час с Рэем, успокаивая его и отвлекая от деталей их концерта, который пройдёт этой ночью. (Это их последний концерт, напоминает себе Фрэнк, последний концерт второго тура. Ему как-то удавалось раньше избегать этой мысли, или он успел забыть, и вообще, он не присутствовал на части концертов. Но он знает, что сейчас более чем готов просто щёлкнуть каблуками и оказаться дома.)
Не то чтобы Фрэнк прятался, просто ему удалось упросить Боба поспать днём на его койке (где Джерард никогда не догадался бы его искать), и день плавно перетёк в вечер.
(Часть его знает, что это делает его Дерьмовым Бойфрендом, но он считает, что если выйдет в гостиную и увидит Джерарда развалившимся поперек дивана с пивом в руке, смотрящим Discovery, он может просто разбить экран телевизора кулаком.)
И на самом деле это было бы проще, чем проспать целый день.
Фрэнк просто поджимает губы и пренебрежительно смотрит на Майки.
― Я думал, что в этом и есть смысл, ― говорит он невозмутимо, но прежде, чем его голос становится саркастическим, Майки обнимает его, кладя свои тёплые руки на позвоночник.
― Через пятнадцать минут мы выходим на сцену, Фрэнк, а Джерард не выпивал целый день. Я... Я обыскал его сумку, и кокаин исчез, таблетки тоже, чёрт, даже его лекарства, это всё... всё исчезло, Фрэнк, я проверил... ― лепечет Майки в ключицы Фрэнка. Он пахнет свежескошенной травой и мылом Dove.
И среди аплодисментов толпы, последних гитарных рифов, треска бури, которая разразится через несколько часов, Фрэнк может услышать шёпот Майки: "Спасибо, спасибо", и он почти готов продать свою потрёпанную душу, просто чтобы снова увидеть его лучезарную улыбку.
***
Находясь под светом прожекторов, Фрэнк начинает чувствовать это. Сначала это просто покалывание у основания позвоночника, будто горячие пальцы касаются его футболки. Пока он бьётся на полу сцены, отчаянно стараясь унять этот зуд, он распространяется, как вирус. Ползёт по спине, бёдрам, обволакивает икры и блокирует его колени. Он пытается игнорировать его, ударяя пальцами по гитарным ладам, но это ощущение заставляет его выдавать не те аккорды, и всё похоже на какой-то грёбаный карнавал. Рэй мотает головой в такт музыке, Боб за барабанной установкой весь мокрый от пота, его глаза закрыты, Майки стоит, запрокинув голову и чуть покачиваясь; только Фрэнк знает, что он по-своему молится Богу, чтобы тот никогда не оставлял его. Они все чувствуют это горение, озноб от искр, освещающих их кожу на сцене, и это никогда не было таким ценным, таким блестящим, таким приятным.
И Джерард.
Джерард.
Он стоит на краю сцены, руки протянуты к толпе, так что он не может видеть ничего, кроме брызг света. Громко кричащий в микрофон, его голос как будто может пройти сквозь землю и добраться до вас, где бы вы ни были. Слёзы текут по его беззащитному, усталому лицу. Каждая слеза освещена безумными огнями, и Фрэнк видит, что Джерард носит их, как драгоценные камни, и может представить их горький вкус на своём языке.
Так много раз в течение этой ночи Фрэнк проглатывает своё сердце и пересекает сцену, попадая под прожектора, которые неизменно находят его. Он откидывает голову назад, кричит, чувствуя разрывающееся горло, и ему хочется отбросить за спину гитару и завладеть измученным лицом Джерарда. Он откроет себя и Джерарда, и этот свет опустошит их и очистит.
Но так или иначе, когда огни ловят Джерарда, Фрэнк видит, что егт глаза, дикие и безумные, мечутся по всем тем фантомным лицам в толпе, подпевающим ему. Он ни разу не присутствовал на шоу (и даже сейчас, когда он прочно стоит на краю сцены, части его разбросаны во всех местах, где он побывал, и одно из этих мест - внутри Фрэнка, которое он, может, никогда и не покидал.)
Фрэнк протягивает руку к Джерарду сквозь этот истощённый воздух. (Это почти как будто они вернулись прямо из космоса, и Джерард преодолел гравитацию; и независимо от того, как часто и охотно они сталкиваются на компасе вдоль магнитного притяжения этого нетерпеливого мира, этого всё равно недостаточно на этот раз.)
И Фрэнк знает, он знает, что если коснётся Джерарда прямо сейчас, его рука пройдёт сквозь него, будто того даже не существует.
***
Первая неделя пребывания дома, ну, или в крайнем случае, нахождения вне тура, ― просто освобождение. Фрэнк идёт навестить свою мать, и она кормит его жареным сыром и томатным супом, и не спрашивает о Джерарде. Она говорит, что смотрела интервью Фрэнка и Майки, и что рада видеть, как хорошо у него идут дела, и просит Фрэнка пригласить Майки на обед, как они делали, когда были просто детьми. Фрэнк отвечает, что пригласит. В ту ночь он спит на кровати, в которой спал ещё ребёнком, а затем подростком, те же сердитые морды на стенах, те же унылые звёзды, приклеенные к потолку. Он просыпается в семь, завтракает кофе и рогаликом вместе со своей мамой, прежде чем она уходит на работу, а потом проводит весь день, смотря реалити-шоу и болтая по телефону со старыми друзьями. Когда темнеет, он встречается с ними, чтобы выпить, и чувствует себя только немного виноватым, когда видит два пропущенных звонка от Джерарда на своём мобильном.
На четвёртый день он смотрит "Джеймса Бонда" вместе с Рэем.
На пятый он спит, и ему не снится ничего, совсем.
На шестой день он уже уверен. Фрэнк просыпается, съедает яичницу, долго принимает душ, пар закручивается вокруг него, словно галактика. Он поёт, его голос эхом отскакивает от стен ванной и просачивается под дверью. Как легко он может отослать часть себя прочь. Когда он садится в машину, уже почти полдень. Фрэнк со вздохом включает зажигание и собирается съездить в свою квартиру, чтобы стереть со стен пыль, накопившуюся за пять месяцев.
Он сворачивает налево там, где должен повернуть направо, и останавливается около многоквартирного дома, где живёт Джерард.
Когда он стучит в дверь, ему открывает Майки. Майки с его усталыми, похожими на совиные глазами и волосами, зачёсанными назад. Каждая деталь напоминает ему, что они больше не дети. Майки смотрит на Фрэнка, стараясь прочесть в его глазах любую мысль или оправдание.
― Знаешь, он ждал тебя, ― наконец говорит он, скрестив руки на груди.
То, как Майки стоит на своих длинных ногах, с пониманием на лице, говорит Фрэнку о том, что Майки ждал этого долгое время. (Майки, который знает Фрэнка так давно, что и не вспомнить; который знает все места, куда пойдёт Фрэнк, даже если сам Фрэнк их не знает, и прибывает туда первым, чтобы принять часть вины на себя.)
И Майки, который произнёс эти слова: "Не прощай его", и имел в виду именно это. Фрэнк знает, что есть любовь, которая ощущается, как тяжёлый камень, жадно влекущая его к Майки; но он стоит в дверном проёме Джерарда, словно большой ложный идол, и будет там даже после того, как Фрэнк уйдёт. Он будет охранять его до тех пор, пока сам не станет камнем, и цикл начнётся по новой. Во всём, касающемся Джерарда, Майки учится и считается добродетелью терпения.
В течение многих лет Фрэнк считал себя терпеливым человеком, святым; теперь он понимает, что слепота заставила его слишком часто падать на колени, и на самом деле, вставать больше некуда.
Он идёт на кухню, где находится Джерард, сидящий на деревянном стуле, как ребёнок, его колени подогнуты, руки любовно держат пустую страницу блокнота.
― У меня написана целая часть, понимаешь? ― говорит он тихо. На его беззащитном усталом лице робкая улыбка.
Фрэнк не идёт дальше, а облокачивается о кухонную дверь, засовывая замёрзшие пальцы в карман куртки. Он думает: "Когда ты стал таким далёким?".
Медленно Джерард поднимается со своего места, останавливаясь у окна, сквозь которое льётся зимний свет, и потягивается. Он поворачивается спиной и открывает холодильник (это другой свет, который делает его менее похожим на призрака этим вечером). На кухне раздаётся звон стеклянных бутылок, но когда Джерард поворачивается, у него в руках просто бутылка минеральной воды, он открывает её и пьёт небольшими глотками.
Каждый звук, который зарождается в его горле, похож на прощание, чего Фрэнк никогда не замечал раньше.
Он пересекает кухню приглушёнными шагами, которые по-прежнему сильно отпечатываются на его сердце. Подойдя ближе, Фрэнк одной рукой вытаскивает бутылку из рук Джерарда, а другой берёт его за подбородок. Для него это выглядит так, будто между ними всё уже кончено в течение многих лет, и всё это время, эта боль, это падение, поворачивают время вспять. Он будет целовать Джерарда так виновато, и они перенесутся к началу всего, к зарождению.
Когда Фрэнк целует Джерарда (его губы горькие от минералки и сожаления), он делает вид, что это, может быть, просто пожелание спокойной ночи.
― Прости, ― говорит он, когда, наконец, отстраняется ровно настолько, чтобы можно было видеть глаза Джерарда. Он по-прежнему достаточно близко, чтобы чувствовать тепло, зарождающееся между их кожей. ― Прости, Джи, но я больше не могу этого делать.
После сказанного кажется, что слов не осталось совсем. Как будто всю свою жизнь они строили до этого момента, когда вместе подходят к концу, и нет ничего, что можно было бы сказать. Нет слов. Пришло время стать свободными.
― Я уже вроде как понял причину, ― признаёт Джерард спокойно, не отводя глаз от Фрэнка. Когда он отворачивается, его взгляд падает на тёмно-зелёную бутылку. ― Всё просто, ― продолжает Джерард почти цинично, ― как только я стал ради тебя трезвым, ты решил, что достаточно.
Фрэнк вздрагивает.
― Отлично, Джерард, ты просто подставляешь мне вторую щеку? И не смей переворачивать мои слова и причинять мне боль... Я делаю это ради тебя! Ты не можешь быть трезвым ради меня, Джерард, и ты не можешь быть трезвым ради Майки, или Рэя, или Боба, или даже ради грёбаного Брайана. Ты просто... ты должен делать это ради себя, Джи... ты должен делать это для себя.
Что он замечает первым, так это прилив крови, завихряющейся в глубине его глаз, обволакивающей мозг, чувствует её вкус в горле, на языке. Когда он ударяет кулаком в стену рядом с плечом Джерарда, он даже не ощущает боли сразу, только рёв внутри него, и он хочет, чтобы можно было взять обратно каждое слово, вот только так сделать нельзя.
― Ублюдок! ― кричит Фрэнк, когда боль наконец настигает его. Он бледнеет и задыхается, как ребёнок, который только что поцарапал колено в самый первый раз и понял, что внутри него есть пульсирующая кровь, которая так легко может вытечь из-под кожи. Чуть не падая от боли, Фрэнк прижимает кулак к груди и часто моргает, стараясь прогнать подступающие слёзы.
Джерард просто оценивает трещину в стене с прохладным, спокойным лицом. Он поворачивается, глядя на пульсирующие костяшки пальцев Фрэнка.
― Во всём этом где-то есть песня, ― задумчиво выдаёт он.
― Песня о чём? ― Фрэнк задыхается от ярости. ― О том, как я сломал свою грёбаную руку? ― его лицо искажается в агонии, когда он пытается аккуратно разжать свои пальцы.
Подаваясь вперёд так близко, что Фрэнку кажется, что они сейчас поцелуются, Джерард просто приподнимает брови в замешательстве и шепчет:
― Нет. Останься.
― Ты же знаешь, что я не могу этого сделать, Джерард, ― бормочет Фрэнк сквозь стиснутые зубы.
И Джерард улыбается, слабо, чуть приподнимая уголки губ.
― Я знаю, ― говорит он. ― Но я всё равно должен был это сказать, понимаешь?
(И Фрэнк запомнит, как слёзы в глазах жгли, словно кислота, а рука болела, как фантомная конечность, находящаяся так далеко от собственного тела, как слова навсегда унесло ветром, как порванную паутину старались склеить снова, и кожа к коже, его кровь ещё раз вытекала из вен.)
Он отворачивается от печального, ранящего дыхания Джерарда, и идёт по кухне. У него под кожей чувство, словно он взорвался десятки миллионов световых лет назад и только теперь достигает земли. Это заставляет Фрэнка просто обернуться, когда он достигает дверного проёма (где Майки больше не стоит, но его присутствие там всё ещё ощутимо, как призрак света, оставшегося на горизонте после захода солнца.)
― Ты во мне, Джи, понимаешь? ― говорит он устало. ― Просто будь лучше. Пожалуйста.
Выходя из кухни, где тени разливаются по полу, а ночь стирает их бархатным занавесом, Фрэнк уверен, что он слышит, как Джерард поёт себе под нос печальную колыбельную, которая заполняет Фрэнка меланхолией. Он наполняет ноющие лёгкие воздухом, пока музыка вьётся над ним, и думает: "Это ― песня".
Автор. Это невероятно прекрасно. Я хочу вас поблагодарить за такую чудесную работу. Все же еще не все потеряно, еще есть авторы, которые пишут достойные фанфики. У вас отлично получилось передать атмосферу, хоть вы и не описывали какие-то пейзажи или запахи, но мне правда казалось, что я там присутствую. Я сумела почувствовать весь спектр эмоций, пока читала этот фанфик. Он не грубый, не пошлый, все здесь настолько чистые, даже несмотря на наркотики и присутствие алкоголя. Все чувства, что испытывают герои, настолько реальны, настолько настоящие. Меня правда очень поразила эта работа. Я просто лежу сейчас на кровати, смотрю в окно и все это обдумываю, как будто я сама за всем наблюдала, была свидетелем и должна что-то очень важно понялть для себя или решить. Спасибо вам большое еще раз. Я правда в восторге, а это бывает редко, ахах.
bimba, да? Я не обратила внимание ахах. Но все равно, чтобы здорово перевести, это тоже надо постараться, потому что некоторые "переводчики" могут испортить оригинал. Все равно автор молодец. С:
Ты знаешь, у вас замечательный творческий тандем с автором AAG.) Я не читала оригинал, но мне кажется, что авторский текст и твой перевод так гармонично дополняют друг друга. У вас с автором, наверное, есть что-то общее, родство душ, возможно?
И ты очень талантливый переводчик, я каждый раз восхищаюсь.
Когда я первый раз прочитала этот фанфик, у меня осталось легкое чувство разочарования и недоумения от того, как все закончилось. Читала бегло, в переводе гугла, естественно, пропуская половину, и совсем не уловила главного. Но вот недавно я искала, что бы перевести, и, как всегда, обратилась к профилю этого замечательного автора. Перечитала это произведение, и... не знаю, была ошеломлена? Восприняла его однозначно совсем по-другому. Честно, я не знаю, как настолько точно можно передавать характеры, все эти эмоции, от которых ком в горле, и дышать тяжело. И на самом деле все выглядит таким ужасающе реальным, острым и болезненным. И тут просто не могло быть сладкого хэппи энда, потому что вот она, жизнь, такая, какая есть. Совсем не приукрашенная, тяжелая, научившая отпускать дорогих тебе людей. И это просто больно, когда читаешь все это, проживаешь эту небольшую историю, растянувшуюся до бесконечности в хорошем смысле, и это поразительно, как Фрэнк любит Джерарда, и он жертвует собой, своими принципами, поднимает его с самого дна и помогает не потерять себя. И когда Джерард с его помощью выкидывает таблетки и говорит, что у него получилось, а Фрэнк мечтает о том, чтобы это было ложью... Потому что он нужен Джерарду только пока тот нуждается в таблетках, алкоголе и прочем. А потом Фрэнк просто отпускает, когда понимает, что Джерард в нем больше не нуждается. Безумно больно. Я не знаю, как словами можно такое творить. Гребаное оружие, правда. Но я влюблена в то, как пишет этот автор, в ее манеру, уделение внимания мелочам, живых персонажей, глубокий смысл, продуманные сюжеты. И переводить все эти потрясающие метафоры бывает очень нелегко, но я стараюсь, потому что действительно очень хочется, чтобы каждый имел возможность прочитать эти произведения. Они учат.
bimba, это настолько тоскливо, что просто забиться в угол и рыдать.
упырь, ага, автор - невероятен, мой самый любимый из всех с:
Des Nuages, спасибо большое. родство душ - это, на самом деле, интересная мысль.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
