Глава 1.
У меня в черепной коробке не мозг.
Там живут люди.
Это тесная, темная и шумная двушка, с маленькой кухней и длинным коридором, в котором абсолютно всегда мигает, догорая, дешевая лампочка.
В первой комнате живут пять человек, гитары и ударная установка. У каждого из них есть своя гребаная мечта, но это не мешает им занимать денег у кого попало, и колоть себе дешевую наркоту. За квартиру они мне не платят, да я и не уверен, что они обязаны это. Когда я пытаюсь сосредоточиться, они играют свою посредственную музыку, и я теряю мысль. Ненавижу их за это.
В другой комнате живут два гея, собака Синглер и канарейка Пырка. Своим трахом эти подонки путают мои мысли. Иногда мне кажется, что я схожу с ума и становлюсь геем.
На кухне один из парней жарит отвратительно воняющую рыбу, пока его дружок лапает его за зад, кладя подбородок на плечо. Рыба сгорает, пасет она просто чудовищно. Из комнаты комками грязи летит мат гитариста, накачанного наркотой.
Замкнутый парень, один из тех геев – он почти не выходит из комнаты. Просто лежит там, на узкой кровати, лицом к стене. И постоянно поет. Пишет и поет. Мне кажется, он поет даже во сне, когда его друг выходит на балкон.
Собака заблевывает пол в кухне, каждый вляпывается туда ногой, неделю носит бывшую еду Синглера на подошве. Геям не привыкать. А музыканты напрочь уверены, что они живут отдельно. Наркота крепко держит их в своих объятьях.
К басисту ходят шлюхи. В основном они толстые и старые. Они садятся на продавленный диван и шумно вздыхают, раздеваясь. Стонов не слышно. Часто они больше мелют языком, чем делают свое дело. А я записываю это на бумагу, создавая свои глупые рассказы, стишки и фантасмагории.
Меня зовут Майк, мне 17 лет.
Я абсолютно нормален. Не переубеждайте меня.
Я не хочу ничего рассказывать, поэтому буду напевать эту заевшую песенку, собирая вещи. Хотя какие там вещи…
Я поеду к брату. Уже вижу его руки, которыми он машет мне издалека, вижу ноги, обутые в разные кеды, браслет на руке.
Лица его я не знаю. Оно особенное. Похожее на песню вроде «strawberry fields forever».
А на что похож я?
Мне 13, я глотаю горькие таблетки.
Мне 13, я ковыряю бинты на руках.
Мне 13, я спрашиваю чушь, и слышу ее в ответ.
Мне 13, а моим родителям – 0.
Мне 14, а моим родителям – 0.
Я боюсь грузовиков. Моим родителям – 0. Я люблю хризантемы, они красиво смотрятся на надгробии. Я люблю автобус №6. Он возит меня сначала в магазин с гитарами, а потом на кладбище. Там лежит человек, которого я ненавидел, который любил меня. Там мой отчим. А ходить на его могилу – глупая гребаная привычка.
Мне 15 и моим родителям – 0.
Я шепчу в сложенные ладони – я стану тем, кем захочу.
У меня есть моя жизнь.
Я держу за руку приемную мать, пока мы идем по улице, я смотрю по сторонам.
Почему приемную?
Я убил свою мать, так и скажу. Я просто знаю это, как знаю, что у меня две пары обуви.
Мне все равно. Просто это создает мне много проблем.
Я ненавижу солнце, оно плавит мою голову и музыканты надрываются от хриплого пьяного ора, а геи трахаются рядом с Синглером.
Мне 15 и я улыбаюсь своему отражению в зеркале школьного туалета. Мне хорошо видны спины парней. У меня стоит.
Подставляю шею холодной струе воды, секундное ощущение. То же самое: нож. Аналогично: холод.
Мне всегда холодно.
Мне 16 и я убежденный гей. Я считаю это подарком судьбы. Или влиянием геев в моей голове. Они всегда закрывают дверь, и я не знаю, как делать то, что делают они.
У меня есть друг, ему 19. У меня есть девушка, ему 16 лет. У меня есть пять музыкантов, геи, собака и канарейка, у меня есть я. Мне 16, а моим родителям – 0.
У меня есть брат.
Когда я был еще ребенком, маленьким очкастым девственником, мне рассказывали о нем.
Он высокий, красивый, добрый и умный.
Я злился.
Черт побери, какая чушь, думал я.
Я думал – он родился, и мать осталась жива. А я убил ее. Вот скотина, думал я про брата.
В 13 лет мама рассказала мне про него.
Она зашла в ту тесную двушку, присела за стол на кухне, долго смотрела в стену. Потом повернулась ко мне. Руки сами собой сжались в кулаки.
-Он жив. Я долго хотела поговорить об этом, но ты забыл дать мне ключи, дорогой.
У нее усталое лицо и хриплый голос.
-Джерард.
И я вздрагиваю от этого имени.
-Он носит кеды, его зовут Джерард, у тебя есть брат.
Спрашиваю – откуда ты знаешь.
Кричу – убирайся.
Синглер визгливо лает из комнаты. Прошу – уйди.
Срываюсь – зачем ты сказала, что у меня есть брат. Я одинокий, мне никто не нужен, и ты мне не нужна. Тем более он, тем более, я знаю, что ты умерла. Кричу – убирайся.
Она плачет.
Она не замечает меня.
Она протягивает мне бумажку. На ней три цифры – 107.
Она обнимает меня за плечи.
Ненавижу это гребаное солнце.
Она отлетает на пол кухни, растворяется в темноте.
Я сижу на кровати, обливаясь потом.
Я шепчу сквозь плотно сжатые зубы.
Мама.
Мама.
Ненавижу.
Брат.
На полке не осталось таблеток.
Меня зовут Майк, мне 17 лет.
Я абсолютно нормален.
Напеваю заевшую песенку, затягивая молнии на рюкзаке.
Мой путь лежит Туда.
Я много знаю. Я знаю больше всех. У меня есть все, что нужно – музыканты, гитара, установка, геи, собака, канарейка, 107 и его имя.
С таким багажом – моя голова вот-вот взорвется.
Джерард.
Джерард Уэй.
Погано звучит, хуже, чем Майкл.
Если его усыновили, как и меня, то 107 – номер квартиры.
Если он умер – номер участка на кладбище.
Знать бы номер участка моих настоящих родителей… Я бы носил им цветы.
А их убил грузовик.
Я пою заевшую песню. Я хочу найти брата, чтобы убить последнюю ниточку, связавшую меня с этим миром. Чтобы обнять мать в ответ. Глава 2
|
