Но даже каждый мой вздох, падая, с грохотом разбивался о горизонтальную поверхность. Наверняка, одно единственное слово способно было стать причиной землетрясения.

Прокричать что-либо в твою удаляющуюся спину? Навряд ли.

Ведь мне хотелось просто вопить от боли, вспоминая, каким неловким движением ты снимаешь вдруг запотевшие очки.

Запотевшие в моей пламенной изнуряющей тебя речи.

Чувствую себя полным идиотом.

Да постой же ты!
У меня совсем нет сил волочиться за твоими длинными, неуверенно шагающими, ногами, обтянутыми темной тканью джинсов.

Именно поэтому, я застыл, бессмысленно разглядывая такого мышиного цвета макушку.
Такого необыкновенно посредственного мышиного, который я, пожалуй, различу среди тысячи голов за версту.

Остановишься ты когда-нибудь?

Как ты не понимаешь, что я не могу одновременно плестись за тобой и испытывать эту несоразмерную с моим телом боль?!

О, нет, только облегчение накрыло меня опустошающей волной, когда жар моих бессвязных признаний перешел румянцем на твои щеки.

Нет. В тот момент я испытал лишь радость освобождения, перекладывая тяжесть своей любви на твои плечи.

Но, Майк, ты просто убил меня своей взаимностью…

И теперь, пронзенный, с такой легкостью произнесенным тобой признанием, растерзанный, вдруг ставшими обоюдными, чувствами, я вынужден бессильно брести за тобой?

Да хоть на край света.