Глава 4. He Poured His Heart Right Out Through His Eyes (вторая половина)

Меня просто убивало осознание этой зависимости, а то, что я решил, было невероятно сложно написать на бумаге… но я все-таки маленькими, аккуратными буквами вывел:

«Он не уйдет. Он может переселиться в мою комнату».

Я снова передал блокнот Маркман, но теперь уже позаботился о том, чтобы Фрэнк ничего не мог прочесть. Кстати, думаю, именно то, что я больше не разговаривал, разочаровало эту женщину.

Но все же, теперь ее взгляд был бесценен: я специально следил за ней, пока она читала, и заметил, что она начинает тупить. Маркман снова напоминала рыбку.

- Джерард… Т-т-т-тебе не обязательно… Ты понимаешь? Тебя никто не просит…

Я кивнул. Естественно, я понимал все, и поэтому, когда Маркман вернула блокнот, тут же написал:

«Я хочу».

Маркман раздумывала долго. Фрэнк, видимо, уловил, что решается какой-то важный вопрос, и пялился на нас, ожидая, пока его просветят. 

Доктор повернулась к нему.

- Фрэнк, Джерард предложил тебе пожить в его комнате, пока мы ремонтируем твою…

Мальчик закусил губу и уставился на меня своими прекрасными ореховыми глазами.

- Правда? – прошептал он.

- Да, - одними губами произнес я и снова кивнул. Но ответ Фрэнка прозвучал так тихо, что я едва его расслышал.

- Хорошо.

Маркман опять вынула свой коммуникатор и быстро печатала сообщение какому-то неизвестному мне получателю. Затем встала, явно намекая Фрэнку на то, чтобы и он это сделал. Я тоже зашевелился, поднимаясь с кресла, но доктор покачала головой.

Восемь.

- Подожди, - сказала она мне, пока Фрэнк еще был в комнате.

Я показал Маркман язык, когда она стояла ко мне спиной, и Фрэнк приглушенно хихикнул. Уже неплохо, за последние десять минут мне дважды удалось вызвать хоть какие-то проблески счастья у Фрэнка, даже несмотря на то, что его сердце, тело и душа были раздавлены, сломлены происшедшим.

Теперь я стал расхаживать вокруг стола Маркман, пытаясь высмотреть что-нибудь интересное, но среди всех бумаг, которые там находились, не было ничего, что имело отношение ко мне. Там разве что лежало фото какой-то девушки, которую я не знал. Я бы, наверное, удивился, если б мне сказали, что эта девушка – дочь Маркман. Они не могли быть близкими родственницами – совершенно не похожи.

- У тебя есть хоть капля совести, Джерард?! – воскликнула Маркман, пытаясь помешать мне копаться в ее вещах.

Девять.

Я указал на фотографию девушки.

- Это не твое дело, - отрезала доктор, - садись.

Я послушно опустился на стул и выжидающе уставился на нее.

- Ты делаешь все это из желания навредить или у тебя все-таки есть сердце?

Это меня задело, но я притворился, что нисколечко, и, гордо шмыгнув носом, сложил руки.

- Между тобой и Фрэнком что-то есть? – неожиданно спросила Маркман. Я схватил блокнот и карандаш, однако, пока писал ответную реплику, последовал еще один вопрос, - Почему ты с ним заговорил?

«Ничего между нами нет, не волнуйтесь, иначе ваше маленькое слабое сердечко не выдержит. Я должен был заговорить, Фрэнку было совсем плохо», - нацарапал я.

Маркман прочитала это и кивнула: - Ты знаешь, что с ним произошло?

«ИЗНАСИЛОВАНИЕ», - огромными печатными буквами.

Десять. Маркман цокнула языком.

- Джерард, а ты нахал. Это абсолютно конфиденциальная личная информация. Ты хочешь, чтобы Фрэнк тоже прочитал твою историю?

Ха! Да если бы Фрэнк и захотел это сделать, он бы не смог. Я проверял, моей папки не было там, где находились остальные, хоть я и перевернул все вверх дном, разыскивая ее. В хранилище документов были лишь копии, а оригиналы - в офисе Маркман, где я не мог их достать, и меня это дико бесило. Что же такое ужасное в моей истории, если даже ее копию никто не удосужился сделать?

«Моей папки здесь нет, я искал. Где она?»

- Я не уверена, что ты хочешь почитать свою историю, - мягко произнесла Маркман.

Я раздраженно закатил глаза и опять надавил графитовым стержнем на бумагу, выводя свое требование: «А я уверен, что хочу».

- Ты заботишься о Фрэнке, потому что он тебе кого-то напоминает? – осторожно поинтересовалась доктор, - Может быть, другого мальчика примерно такого же возраста? 

Я потряс головой. Как я мог знать кого-нибудь такого же возраста, когда проторчал здесь два года и знал только тех, кто приходил сюда и потом уходил.

Вздохнув, Маркман потерла глаза, размазывая тушь.

- Это как-то повлияло на них?

«Еще как».

После того, как я это написал, мы сидели в полной тишине очень долго. В смысле, не какие-то несколько секунд, я имею в виду минуты. Маркман, казалось, сейчас сойдет с ума; я молчал, так как не хотел нарушать тишину. Я ведь всегда молчал…

- Джерард, ты был здесь долго…

Шерлок, заткнись! Неужто ты думаешь, что я не знаю, сколько здесь пробыл?! Да я почти что не спал эти тридцать месяцев, ага?

- Персонал тебе доверяет, причем больше, чем кому-либо еще из наших пациентов…

Да знаю я! Я живу тут, как король. Да-да, я серьезно.

- И мне кажется… что ты начинаешь подрывать это доверие…

Ээээээ, что? Это ты с чего так решила?

- Я считаю, что тебе стоит доверять, но… не всегда.

Например?

- Особенно тогда, когда дело касается лечения…

Мне кажется, что Маркман на самом деле может читать мои мысли. Она что-то говорит, я мысленно отвечаю… а потом оказывается, что она откуда-то знает этот мой ответ. Странно.

- Я хочу испробовать кое-что новенькое.

Ну вот, приехали.

- Нужно поменять препараты, которые мы тебе даем. Ты знаешь, что сейчас принимаешь Тиотиксен?*

Я знал, поэтому еле-еле кивнул.

- Теперь попробуем Клозапин. Думаю, ты его нормально перенесешь, но есть пара побочных эффектов, о которых ты должен быть предупрежден: у некоторых пациентов может развиться агранулоцитоз…

А… гра… чего? Видимо, Маркман не собиралась заострять на этом внимание.

- Агранулоцитоз – значительное снижение количества лейкоцитов в крови. Это сильно угрожает жизни, потому что организм не может бороться с инфекциями. Поэтому, когда ты уже будешь принимать препарат и вдруг заметишь, что начинаешь заболевать, срочно скажи нам, хорошо?

Нисколько не хорошо. Я не собираюсь умирать из-за какого-то идиотского лекарства! Я не болен, и мне плевать, что вы скажете. Мне не помогут никакие лекарства! Если уж предыдущие не помогали, почему какое-то новое должно подействовать? Я не могу вылечиться только потому, что не болен! 

Но это было еще не все.

- Чтобы избежать агранулоцитоза, тебе придется сдавать анализы крови каждую неделю, так как нам необходимо следить за количеством лейкоцитов, - быстро-быстро сказала Маркман.

Только не это!!! Я ненавижу иголки! Вы что, собираетесь меня пытать ими каждую неделю?! Нет, нет, нет!

«НЕТ!», - крупно написал я, выдрал листок, буквально швырнул его в Маркман и запихал блокнот в карман. А затем вышел из офиса. Впервые доктор не стала пытаться меня остановить.

***

- Свет выключаем! – пронзительный голос, такой подходящий для того, чтобы звучать в этом учреждении, эхом разнесся по всему зданию и просочился в щель под дверью моей комнаты.

Могу поклясться, они с нами обращаются, как с двухлетними детишками. Да, я бы многое дал за то, чтобы выключать этот проклятый свет тогда, когда захочу сам.

Комната погрузилась в жуткую тьму, разбавленную лишь слабым светом луны, пробивавшимся сквозь толстое стекло. Я слышал, как Фрэнк устраивается на своей кровати, но он не сказал ни слова, и я начал засыпать. Я всегда засыпал быстро, и не нуждался в разговорах. Вообще.

Этой ночью меня что-то разбудило. Я никогда не просыпаюсь сам по ночам, и, наверное, был бы мечтой для любой мамы, потому что спал, как убитый, не носился в туалет, и так далее. Поэтому, когда вдруг продрал глаза, то подумал, что уже утро, но понял, что ошибся, не увидев на стене знакомой ряби. Ранним утром армированное стекло пропускает солнечный свет так, что стена как будто бы покрыта рябью. Иногда свет такой бриллиантово-искрящийся, что ослепляет, но чаще он серый и мрачный. Смотря какое время года на дворе.

Раздраженный и сонный, я немного полежал в темноте. А затем услышал странные звуки и навострил уши: хотелось бы узнать, что это. Звуки послышались снова, и я медленно перевернулся на другой бок, так, чтобы видеть кровать Фрэнка. Тот лежал лицом к стене, но явно не спал. Интересно, он тоже что-нибудь слышал? 

Опять. Теперь-то я начинал понимать, что это за звуки, и, когда осознание накатило на меня холодной волной, я снова почувствовал тошноту.

Фрэнк плакал.

Даже не просто плакал, а рыдал, и изо всех сил старался делать это тихо, так что слышались лишь прерывистые всхлипы. 

Я слышал, как Фрэнк сделал несколько судорожных вдохов, по-прежнему ведя неравную борьбу с самим собой. Ему было стыдно плакать здесь, в моем присутствии, но он не мог больше выдерживать. 

Очередной приглушенный всхлип. Я безмолвно наблюдал за мальчиком, гадая, что он будет делать дальше. Он добрых пять минут сдерживался, но потом, действительно не имея больше сил, уткнулся лицом в подушку, не заботясь уже ни о чем. 

Я почувствовал себя прескверно, как будто вторгся в дела этого мальчика. Только… я не знал, как быть! Фрэнк прятался от меня, точно это было для него унизительно, но каждый его всхлип ножом вонзался в мое сердце.

Его слезы… В них была настоящая боль. Настоящая душевная боль, которую уже не могло вынести тело.

Я не мог терпеть этого более. Я не мог терпеть то, что Фрэнк делал нам обоим. Я тихонько сполз со своей кровати и опустился на колени рядом с кроватью Фрэнка, шепотом позвав его по имени. Мальчик тут же замолчал, медленно повернулся и посмотрел на меня.

Я был прав. Для него это унизительно.

- Отстань, - сказал Фрэнк, снова борясь с подступающими рыданиями.

Слезы свободно текли по его щекам, оставляя влажные дорожки, которые поблескивали в свете луны. Глаз я не видел в темноте хорошенько, но знал, что сейчас они красные и распухшие.

Я никогда не видел такого человека, как Фрэнк. Такого беззащитного. Убитого горем.

Может, он хотел поговорить? Я жестом показал, что готов к этому. Но… я и сам не знал, стоит ли вообще что-то говорить в такой ситуации.

- Почему ты хочешь поговорить? Ты никогда не разговариваешь! – выкрикнул Фрэнк так грубо, что я даже удивился. Но не собирался сдаваться. Я поудобнее сел на полу и тихонько прошептал:

- Не то чтобы я совсем не разговариваю. Я всегда готов выслушать.

Фрэнк снова начал всхлипывать, и эти звуки, выворачивающие наизнанку душу и заставляющее сжиматься сердце, пронзали меня насквозь. Придвинувшись ближе, я осторожно подсунул руку под простынь и коснулся руки Фрэнка. Да, я притронулся к нему, но, с другой стороны, - нет. Мальчик крепко сжал своей ладонью мою, мы держались за руки, но ткань разделяла нас, не позволяя соприкасаться коже. Теперь я знал путь, который мог содействовать Фрэнку в преодолении своего страха перед прикосновениями других. Тем временем тот притянул наши руки к лицу, пытаясь спрятаться, а затем… закрыл глаза и разрыдался так, что это причиняло и мне огромные душевные терзания, однако, я точно знал, что сидел рядом не для того, чтобы помочь ему чувствовать себя лучше или успокоить. Я был с ним, чтобы помочь ему плакать.

Я долго держал его за руку, и минуты уходили в бесконечность незаметно. Что меня поразило – так это количество слез, оброненных Фрэнком. Я видел, как они сбегают по его подбородку, проскальзывают по щекам ко рту… И я никогда не видел столько слез. Как будто вместе с ними выходила наружу боль, столько времени хранившаяся в сердце мальчика. В его душе.

И я, возможно, буду единственным, кто сумеет окупить эти слезы.

Назад

Следующая