Муж. Ужасное, дикое слово. «Муж». И ком уже стоит в горле. Тошнота подступает к вискам, а головная боль обухом бьет в затылок.

Он насмешливо улыбается мне, читая утреннюю газету. Завтрак, нетронутый, остывает на столе в тени развернутых страниц.

Я, сидя напротив, за обеденным столом, жую отвратительную на вкус, омерзительную, как и все в этом доме, лазанью. Лишь бы он глядел в свою газету.

Он методично переворачивает страницу за страницей, стремительно охватывая поток свежих, пахнущих октябрьским утром, новостей.
Его интересует все. Конечно: биржа, торги, инвестиции. Джерард обладает поистине звериным чутьем относительно всего, что может принести ему прибыль.

Я слежу за его рукой, неосознанно схватившейся за вилку, и понимаю, что с радостью воткнула бы свою в его белую, ненавистную мне, ладонь.

Он отложил газету на край стола и теперь взирает на меня с высоты непонятных мне, иронических мыслей.

Делая вид, что не замечаю его саркастического настроения, я подхватываю тарелку и направляюсь, хотя правдивее было бы сказать – сбегаю, к мойке.

Включаю воду, стараясь раствориться в журчании ее потока, но тем не менее, слышу за спиной равномерный скрежет железа о его любимый дорогой фарфор, в то время как я тщательно намыливаю точно такую же расписную тарелку, сантиметр за сантиметром. Только бы не оборачиваться, не встречаться взглядом с его – безучастным, ледяным.

- Ты совсем бледная стала. Неважно выглядишь,- Джерард делает небольшую паузу,- когда мы познакомились, ты выглядела несколько иначе…

Видимо, и ему лазанья пришлась не по вкусу. Если он затронул эту тему.

Я беру в руки полотенце, вытирая мокрую, все еще горячую после мытья посуду.
Он перестает жевать, прикладывая ко рту салфетку.

- Помнишь, как мы познакомились?

Тарелка из сервиза, не сдерживаемая полотенцем, вырывается из дрожащих рук, и сталкиваясь с полом, разлетается на раскаленные осколки.

Еще только чуть больше года назад я совершенно отличалась от меня теперешней. Больше мнимой свободы, больше уверенности в себе.

Я отчаянно скучала на занятиях и обычно прогуливала последние пары, отправляясь на квартиру к своему парню.

Хью, с вечно спутавшимися длинными светлыми волосами, в мятой майке неопределенного цвета, нигде и, похоже, никогда не работавший, сидел почти безвылазно в своей маленькой захламленной квартирке. Выходя только в тех случаях, когда ему нужна была доза.
Конечно, отец был против.
Против, даже не зная о пристрастии Хью к наркотикам.
Ему хватило лишь сведений о бедном квартале и отсутствии богатых родственников, чтобы сказать единственное и бесповоротное «Нет».

Я считала, конечно, что родители никогда не пожелают мне плохого. Как сами они и выражались. И, как сейчас я сама себя убеждаю, именно поэтому обманывала их, рассказывая о том, что задерживаюсь на факультативах. Вместо этого просиживая дни напролет в унылом пыльном жилище, валяясь на диване вместе с безразличным ко всему Хью, или готовя ему скудный обед из тех продуктов, что сама могла купить.

Задумываясь о том времени сейчас, я никак не могу понять, что привлекало меня в подобной жизни, что удерживало рядом с человеком, которому, по сути, требовались от меня лишь деньги. Получив их, он на миг зажмуривал опухшие веки и, пригладив кое-как взлохмаченные волосы, выбегал опрометью из квартиры, на радостях целуя меня в щеку.

- Никому не открывай! – кидал он, захлопывая обшарпанную дверь.

Обычно я наблюдала из окна, как он стремительно скрывается в забытых Богом, грязных переулках, время от времени задевая свешенное с балконов белье: дырявые простыни или осевшие, растянутые джинсы, что висели на болтающихся веревках не для того, чтобы обсохнуть после стирки, а чтобы проветриться.

Тогда я знала, у меня есть полчаса, а может даже и час – приготовить скудный ленч к приходу умиротворенного, повеселевшего Хью.
Мы обедали, веселясь и болтая на пустяковые темы. Я смеялась вместе с ним, стараясь не обращать внимания на его чрезмерную, порывистую веселость.

Из кухни мы снова перемещались на диван, раскинувшись на котором, потом еще долгое время щекотали друг друга, хохоча под гневный стук в стену пьяных соседей, призывающих нас заткнуться.

Иногда, на том самом скрипучем диване, он так увлеченно целовал меня, прижимаясь все ближе и гладя мою горячую спину под тонкой хлопковой блузой, что забывал об уговоре, исключающем секс из списка наших совместных занятий на неопределенное время.

Тогда, остановленный мной, он беззлобно бормотал что-то вроде: «Маленькая сучка, хочешь с ума меня свести» и отворачивался на другой бок, почти мгновенно засыпая.

Я же еще сидела некоторое время, обхватив колени руками и бездумно разглядывая выгоревшие светлые волосы, разметавшиеся по подушке, безмятежный усталый профиль, обветренные, почти бардового цвета, губы, сомкнутые сейчас и немного подрагивающие.

Как могла объяснить я ему, что ежегодный медосмотр, учиненный дотошным и, как я считала, заботящимся о моем здоровье отцом, включал в себя и обязательное посещение гинеколога.

Отец, невероятно пекущийся о своей репутации, будучи владельцем нескольких крупных металлургических заводов, как в Америке, так и Европе, строго соблюдал правила подобной ему элиты: собственная недвижимость в виде особняка на каком-либо курортном островке; непременный гольф по выходным; посещение скачек в сопровождении таких же напыщенных партнеров по бизнесу; красивая, ухоженная жена, с которой он обязан прожить долгую счастливую жизнь, или, по крайней мере, то время, пока ему необходимо доверие предполагаемых инвесторов; ну и, конечно, умная, благочестивая дочь, ничем не порочащая его доброго имени.

Я натягивала на плечи Хью старое, покрытое катышками одеяло, если вдруг он начинал дрожать, и уходила на кухню, убирать со стола.

Неизвестно сколько еще это могло продолжаться.

Если бы я только знала тогда, каким он может быть трусом.

В тот день, как обычно, пропустив последние лекции, я направилась к Хью, зайдя по дороге в супермаркет.

Бродя между длинными стеллажами и бросая, время от времени, в тележку ту или иную банку, я размышляла о том, что с каждым днем Хью становится все более зависимым от наркотиков. Теперь он нуждается в дозе все чаще, ломка проходит все острее.

Мне становилось все сложнее раздобыть деньги. Я боялась, что отец начнет задумываться, на что я трачу такие суммы.

Я содрогнулась, вспоминая, как мечется из угла в угол Хью по тесной комнатушке, то распахивая окна настежь, то кутаясь в плед. Вспомнила бездумные глаза – он раскачивается из стороны в сторону, подогнув под себя ноги, воет, согнувшись в форме эмбриона, со слезами моля меня сделать хоть что-нибудь, раздобыть «гребанные деньги».

Я вышла из шумного магазина, вздрогнув под хлопок закрывшейся красной двери.

Пока что все в порядке. Уж не знаю где, но Хью раздобыл героин, так что я могла с легкостью тратить деньги на продукты и другие приятные мелочи.

Вот уже неделю он пребывал в отличном настроении, и я старалась не думать, откуда у него такое количество порошка.

По тому, что дверь оказалась открытой, я поняла, что Хью в квартире нет. Ключ давно был утерян, и дверь запиралась только изнутри. Я бросила пакеты в кухне и бессильно опустилась в кресло. «Где он? Что с ним?»

Страшные догадки одна за другой лезли в опустошенную страхом голову.

Я заперла дверь и, на всякий случай, проверила, работает ли телефон. Сквозь треск в пластмассовую трубку пробивались долгие нервные гудки.

Несколько успокоившись и решив, что переживать без повода – глупо, я собралась приготовить что-нибудь, но замерла на пороге крошечной кухни, захваченная врасплох невыносимо громкой трелью телефонного звонка.

Ответила, не задумываясь:
- Да? – на другом конце провода что-то щелкнуло, и в динамике забились короткие частые гудки.
Я положила трубку на место и зачем-то посмотрела в окно.
Жуткое предчувствие тот час же впилось в меня ледяными зубами, и к горлу подступила тошнота.
Если бы это был Хью, ему незачем было бы молчать.
Но кроме него звонить было некому.

Стараясь отвлечься от дурных мыслей, роем атаковавших мою голову, я стала разбирать продукты: распихала овощи по полкам холодильника, макароны и крупу рассыпала в разноцветные пластиковые контейнеры. Сегодня мне не нравились их цвета - слишком яркие, бьющие агрессивностью по глазам.

То и дело, прислушиваясь к каждому шороху в надежде, наконец-то, расслышать среди гулкого смешавшегося шума улицы, заветный стук в дверь, я только все больше разжигала притаившееся где-то внутри желудка едкое беспокойство.

Промаявшись около часа, бесцельно бродя из гостиной в кухню и обратно, решила пойти в ванную. Вода нагревалась, на мой взгляд, невероятно медленно. За это время я успела несколько раз сбегать к окну и оглядеть пустой двор.

Постояв под душем, снова начала тревожно ходить по комнате, пытаясь не думать, что дома меня ждут разъяренные столь долгим моим отсутствием родители, а точнее – отец. Мама, скорее всего, еще не заметила, что меня нет.

Наконец-то в дверь постучали, и я, затрепетав, облегченно выдохнула, кинувшись в прихожую.

О Боже, никогда не открывайте, не взглянув в глазок.

Как только замок под моей рукой издал жалобный щелчок, меня отбросило к стене под напором распахнувшейся двери.

В квартиру ворвались трое. Двое из них, безразлично окинув меня взглядом, остались стоять у порога. Тот же, что ворвался следом, буркнул им что-то вроде: «Смотрите за ней» и бросился в комнаты.

Я вжалась в холодную стену, не в силах даже надеяться на то, что это – всего лишь ошибка, глупое стечение обстоятельств.

Тот, что был главным, а я решила именно так, метеором пронесся по квартире с криком: «Где этот ублюдок?» и, не найдя никого, вернулся в прихожую.

Он немного постоял, замерев, видимо размышляя над чем-то, сжав полноватую руку в кулак, затем развернулся ко мне, буравя безумным взглядом.

- Где он?
Я лихорадочно замотала головой.

- Где он, я спрашиваю? Оглохла? – Черноволосый сорвался на крик.
- Не знаю, - я старалась говорить как можно тише, боясь еще больше вывести его.

Он снова замолчал, заметно нервничая, но когда заговорил снова, голос его был весьма спокойнее. Я видела, с каким трудом дается ему мнимая уравновешенность.

- Как давно ушел?
- Не знаю.
Он снова вспылил:
-Ты язык проглотила? – мужчина метнулся ко мне, тряхнув головой, отбрасывая слипшуюся длинную челку со вспотевшего лба.

- Не знаю, - мой голос прервался, но я отчаянно зашептала,- Я не видела его сегодня. Когда я пришла, его не было.

Губы Черноволосого сжались в тонкую линию, и мне казалось даже, я слышу, как он скрипит зубами.

Вжавшись спиной в кирпичную опору, я следила широко распахнутыми глазами, за мимолетными изменениями выражений на его лице, пока он лихорадочно мерил шагами прихожую.

Неожиданно он остановился.
- Ты, - он указал на одного из стоящих в дверях.- Жди у подъезда, - затем повернул бледное лицо ко второму,- Обыщи все.
Двое лениво двинулись выполнять сказанное.

«Что они могут искать здесь?». Рой тошнотворных мыслей снова поднялся из глубин сознания.

Главный уперся в меня сумасшедшим взглядом.

- Вставай и иди, - он кивнул в сторону гостиной.

Ноги подкашивались, меня трясло так, что не получалось встать. Тогда Черноволосый поднял меня, вцепившись в плечо и нетерпеливо подталкивая в спину.

В гостиной одним неосторожным движением меня усадили в выгнутое кресло.
Я прижала колени к груди и обхватила их дрожащими руками.

Мне было страшно. Незнакомец в задумчивости мерил шагами комнату, и его тень то и дело проскальзывающая на полу передо мной, заставляла меня вздрагивать, словно от неожиданности, несмотря на то, что я мысленно вела счет между ее появлениями.

Я успела досчитать до шестисот до того, как он повернулся, задержав взгляд на телефоне, замеревшем на крошечной тумбе около моего обшарпанного кресла.

- Куда он мог пойти? – он сжал зубы, будто сдерживая себя, стараясь не сорваться на крик,- Ты, конечно, не знаешь?- его ответ опередил такой же мой.

Его глаза сузились от ненависти при взгляде на мое лицо. Он пошарил по карманам и выудил из одного из них сигарету. Зажав ее в зубах, подкуривая, мужчина сел на диван напротив меня, подавшись вперед, опустив локти на колени.

Он тряхнул головой и усмехнулся.

- Ты хоть знаешь, зачем мы пришли? – он затянулся и, выпустив дым в сторону, снова посмотрел на меня.
Я покачала головой, мысленно с отчаянием удивляясь столь быстрой смене его настроений.

- Твой приятель вмешался не в свое дело. У него огромные неприятности, если хочешь знать.

Я прерывисто вздохнула. Похоже, его спокойствие в очередной раз быстро прошло. Он вскочил на ноги и снова начал шагать из угла в угол.

Черноволосый швырнул окурок на пол и наступил на него, потушив.

- А все дело лишь в довольно большом количестве порошка. МОЕГО порошка. И если он не исправит сию маленькую глупость, ребятам придется его убить,- глаза Чероноволосого распахнулись.

Конечно.… Как я сразу не поняла. По тому, как горели его сумасшедшие глаза и дрожали яростно руки, когда он убирал со лба мокрую челку, как часто вздымалась грудь, было совсем несложно понять, насколько сильно он сам зависим. Безумец, способный на все.

Хью… Глупый! Глупый!

Я вздрогнула. Трель телефонного звонка разорвала пространство комнаты. Незнакомец склонился ко мне, впившись пальцами в подлокотники, и его лицо застыло безжизненной маской в нескольких сантиметрах от моего. Он угрожающе прошипел:

- Объясни ему, что если он не придет сейчас же с моим товаром, отвечать за это будешь ты, - он выпрямился и, схватив трубку, протянул ее мне.

- Да, - проблеяла я в микрофон не своим голосом и тут же услышала испуганный голос, прорывающийся сквозь треск.

- Хью… Хью…,- по щекам побежали слезы.- Где ты? Они убьют меня, если ты не придешь. Слышишь? – Хью молчал, и мой срывающийся голос стал умоляющим,- Пожалуйста, обещай мне, что ты придешь. Обещай, Хью!

- Я обещаю, Лин. Я скоро буду.

Он повесил трубку, и я прижала лицо к ладоням, всхлипывая, не в силах остановиться.

- Он придет. Он придет, – повторяла я вжавшись в кресло.

Незнакомец остановил на мне странный взгляд светлых глаз.

- Не уверен.

Я зажмурилась, пытаясь сосчитать, но числа теряли свою очередность, а я забывала, на каком из них остановилась.

Черноволосый на минуту застыл у окна, барабаня пальцами по подоконнику. Затем развернулся на каблуках и, подойдя к двери, захлопнул ее.

Он быстрыми движениями снял джинсовую куртку и стянул футболку через голову.

Окинув меня беглым, холодным взглядом, шагнул в мою сторону.

- В отличие от твоего дружка, я обещания сдерживаю.

Я почувствовала, как желудок сжимается, и конечности цепенеют. Хью так и не пришел.

Дикий крик разбился о душный воздух.

Мой будущий муж, сам того не подозревая, стал моим первым мужчиной.

Я с трудом разлепила глаза, и тусклый, но такой ослепляющий свет ударил в зрачки.

Возможно, мне повезло, и я уже умерла. Но судорожные вздохи, издаваемые моей грудью, вернули меня к мысли, что и на этот раз судьба не была ко мне так благосклонна.

Я попыталась сесть, и боль пронзила спину и поясницу, сковав все движения.

Единственная зажженная лампочка в прихожей жадно делилась светом, бросая освященное пятно на часть гостиной, не давая разглядеть хаос, творившийся на четырех квадратных метрах, среди которых – я, застывшая в неестественной позе, посреди измятого дивана.

Нехотя отождествляя себя с ломящимся от боли телом, я на негнущихся ногах поднесла его к зеркалу.

Нет. Это не могу быть я. Заплывший синяком глаз, разбухшая кровоточащая губа – зрелище, вселяющее тошнотворное отвращение. Я вытянула перед собой руки и отчужденно оглядела покрытую ссадинами и кровоподтеками кожу: от предплечий до кистей ее украшали багрово-синие отпечатки цепких пальцев. Разодранная острыми ногтями, испещренная узорами темных запекшихся царапин.

Сознание свело судорогой, и я перевела взгляд ниже.
Такие же синяки и кровоподтеки опоясывали ребра и бедра, выглядывающие из-под лохмотьев оборванной футболки – все, что осталось на мне из одежды.

Я отбросила слипшиеся волосы за спину. В шею и правое плечо впились следы укусов. Я отдернула руку.

Мгновенное воспоминание вспыхнуло, обжигая виски: зубы, сомкнувшиеся на мне в необузданном, беспощадном экстазе, мой крик, смешавшийся с тяжелым дыханием, обжигающим кожу.
Мне казалось, я и сейчас помню глаза, сузившиеся от удовольствия – глумливого, звериного.

Крик и сейчас сорвался с моих губ, рвотными позывами, надорвавшими все тело.

Я уперлась рукой в ледяную стену.
Чудовище. Что он сделал со мной?

Нет! Это тело – поруганное чужим, тяжелым и горячим телом, изуродованное дикой бесчеловечностью, - оно не мое. Не может быть моим.

Саднящая, нарастающая боль внизу живота заставила меня очнуться из полусумасшедших лихорадочных раздумий.

Я словно вынырнула из затягивающего липкого омута.

Я была неспособна мыслить, чувствуя грязь вокруг себя, на себе, въевшуюся в каждый сантиметр бледной кожи.

Я должна отмыться.

Действуя стихийно, я отыскала на полу джинсы, натянув их прямо на голое тело, на дрожащие ноги, заляпанные с внутренней стороны кровью. Смутная догадка о ее происхождении снова вызвала судорожную рвоту.

Пуговица на поясе была выдрана, молния разорвана. Делая слишком много ненужных движений, я затянула, наконец, ремень.

Натолкнувшись на отражение себя в зеркале, я машинально отпрянула.
«Это – не я. Это – не я».

Выскочив из квартиры, я рванула в сторону шоссе, на ходу сшибая с ужасом оборачивающихся прохожих.

На смену леденящей опустошенности постепенно приходило едкое отчаяние. Его ком нарастал во мне, занимая собой всю сущность, грозясь вырваться наружу истошным криком.

Я уже не бежала, я плелась вдоль дороги, непонимающе озираясь вокруг.

Во мне пульсировала лишь одна мысль, неотступная в своем одиночестве.
Мне нужно отмыться.

Вяло махнув рукой, останавливая пыльное такси, я замерла в полуобороте к дороге. Из оцепенения меня вывел нетерпеливый сигнал затормозившей рядом машины.

Я с трудом открыла дверь и осторожно, автоматически стараясь не вызвать нового толчка боли, бесшумно опустилась на заднее сидение.

Водитель перевел ленивый взгляд на зеркало заднего вида, и его глаза распахнулись от ужаса. Он обернулся ко мне, тот час же трогаясь с места.

- В больницу? – выдохнул он.

Я отстраненно назвала свой адрес, и таксист выжал газ до предела, лавируя среди потока скользящих мимо автомобилей, приговаривая: «Все будет хорошо. Жизнь на этом не заканчивается. Нужно сообщить в участок, они найдут этих извергов…».

Я горько усмехнулась, что получилось, скорее, устрашающей гримасой. Я выглядела так отвратительно, что он, решил - меня избила толпа отморозков.

Я оглядела свое чужое отражение в стекле окна.
Заплывающий глаз был, поистине, моей виной – я слишком усердно пыталась вырваться, не замечая окружающих предметов и напоровшись на что-то лицом. Но разбитая губа – сущность иступленного поцелуя, безудержной дикой ласки.

Я снова вынырнула из омута, застигнутая врасплох неразличимым шумом, окружающим голову, шелестом, стоящим в ушах. Я напрягла слух и через некоторое время осознала, что это – мои губы шепчут без остановки: «Это – не я. Это – не я».

Я сомкнула зубы, пытаясь прекратить навязчивый шум. Почему мы едем так медленно? Мне нужно отмыться. Я сдеру кожу с этого грязного, испорченного тела.

- Мне нужно… - я хотела добавить оставшееся слово, но горло сдавило, и из груди вырвался лишь судорожный вздох.

- Все будет хорошо, девочка. Вот увидишь, мы почти приехали.

Спустя некоторое время такси остановилось, и я вышла из него в распахнутую водителем дверь. Его лицо было настолько осунувшимся и бледным, что на секунду мне показалось, ему гораздо тяжелее, чем мне. Незатронутый подобной гадостью человек, пересекшийся с ней по случайности.

- Вам вынесут деньги, - я рассеянно шагнула к крыльцу.

В доме было тихо. Лишь из столовой доносились звуки работающего под потолком телевизора. Я пересекла холл и зашла в светлую, обставленную белой деревянной мебелью, столовую. Белый бил в глаза, я невольно зажмурилась, с силой смыкая и размыкая веки.

Беседовавшие за ужином родители подняли глаза ко мне, и в комнате повисла тишина. Такая же белая, ударившая в виски.

Лицо отца вытянулось и покраснело, охваченное ужасом. Он застыл с полуподнесенной ко рту вилкой, но, спустя мгновение, она со звоном выпала из его ослабшей руки. Оцепеневший взгляд подвыпившей матери метался по моему телу, словно пытаясь вникнуть в происходящее.

Я растерянно посмотрела на свои джинсы. Они расплывались бордовым пятном между ног, и я почувствовала, как теплая струя крови, пробежав по внутренней стороне бедра, скользнула вниз по ноге.

О, я пришла босиком.

Темная кровяная лужа растекалась на светлом ковре.

Я прижала дрожащую руку к вспотевшему лбу:

- Мне нужно помыться, мама...

Горькое рыдание, наконец, вырвалось из моей груди.

Следующая глава http://notforsale.do.am/blog/proshhaj_i_spokojnoj_nochi2/2009-12-23-1196