- Ты все еще не поняла, что это конец? Неужели ты считаешь, что все устроено так просто? – его руки сомкнулись железной хваткой на моих запястьях, и он, притянув меня к себе, со злостью процедил, - Думаешь, отпущу тебя? – последние слова стали для меня зловещим шепотом, - Мне хорошо с тобой. Ты устраиваешь меня практически во всем, – говоря это, он даже не насмехался надо мной. Отнюдь. Его лицо, весь его облик – хранили выражение усталости,какого-то притупившегося ожесточения.

Словно в тумане, я пыталась освободить руки из его цепких, впившихся в мою кожу, пальцев.

- Перестань, - зло выпалил он и толкнул меня к кровати. Я упала на холодную простынь, и тут же ощутила на себе тяжесть его тела, совсем не такого легкого, как кажется со стороны.

Я плакала, и мне казалось, мои слезы прожгут ледяную измятую поверхность постели. Прожгут невыносимые узы ненавистного замужества.

В день свадьбы в моих глазах беспрестанно стояли слезы. Но это были совсем не слезы радости, так отчаянно изображаемой мной. Отец держал меня за руку, ведя к алтарю. Ведя меня под маской любящего родителя, на самом же деле как безжалостный конвоир, неотступный в своем решении.

Я не совсем помню, как проходила сама церемония. Отец передал мою руку, уже изрядно затекшую от его крепкой хватки, жениху, моему будущему мужу, выглядящему невероятно серьезно и торжественно в дорогом костюме, такого белого цвета, что мне казалось, еще один шаг навстречу к нему, и я ослепну.

В глазах своего почти состоявшегося мужа я явственно видела предназначающуюся лишь мне усмешку. Как всегда он был сильнее. Это его праздник. Я здесь не причем, я – с красными от едких слез глазами, с рассудком, затуманенным бесконечной бессонницей, частым принятием всевозможных успокоительных, которыми меня пичкали периодически уже год мои родители, которых когда-то я считала любящими.

Стоя перед священником (отец посчитал венчание обязательным для такой известной теперь пары, как мы), я могла лишь видеть в его глазах отражение своего бледного лица, осунувшегося от обрушившихся на мои худые плечи всевозможных страданий, и лица моего суженного, ставшего причиной большей доли моих несчастий. Насмешка, как всегда, была при нем.

Конечно, это не так, но меня преследовала навязчивая мысль, что в помещении собора пахнет чем-то неотступно сопровождающим похороны, смерть, возможно, ладан, или как это еще называется. Удушливый запах. Остальные, либо не замечали его, либо игнорировали. На лицах присутствовавших застыло выражение благоговейной торжественности.

Звуки пробивались, словно сквозь пелену. Не разбирая слов священнослужителя, я сосредоточенно старалась сохранить счастливую полуулыбку, которая была моим лицом сегодня.

Я заметила, как отец не сдержал вздоха облегчения, когда я несколько раз и, возможно, невпопад ответила «Да… да… да…», кровь отступила от его полной шеи, туго стянутой белоснежным воротничком, и он обнял мать, притворно счастливый. Хотя, скорее всего, как раз он и испытывал чувство безмятежной радости, спихивая замуж свою поруганную дочь.

Потом, преотвратительнейший поцелуй с уже мужем, бесконечные поздравления – некоторые искренние, от души, большинство – завистливые, те, что не приносят счастья.

Я ловила на себе взгляды незнакомых лиц, боясь увидеть в них понимание. Боясь, что им что-то известно, что они шепчутся за моей спиной и показывают пальцами. Страх следовал за мной неотступно вот уже год. А вместе с ним отчаяние, паника и невыносимое желание жить. При чем, по возможности счастливо.

Я просто грезила счастьем спокойных будничных дней, которых не стало. Около года назад один из дней выскочил из их череды, и с тех пор все они пошли неправильно. Их тени то наслаивались друг на друга, то терялись безвозвратно из моей памяти.

Туфли натерли ноги, и, делая очередной шаг, я чувствовала себя русалкой из сказки Андерсена. Правда, в отличие от меня, она шла, превозмогая боль, к своему счастью.

Осталось немного. Улыбка в объектив фоторепортера, еще одна, благодарность за поздравления севшим голосом. Затем, я сажусь в открытую дверь белого празднично украшенного лимузина и стираю улыбку, от которой уже сводит скулы.

Еще чуть-чуть и жизнь снова войдет в свое дрянное русло, подумала я в отчаянии, когда рука мужа опустилась на мое плечо.

Его губы коснулись моей шеи, оставляя, как мне казалось, горячий след. В порыве ужаса, охватившего меня, я рванула в сторону, но он, что неудивительно, обладал хорошей реакцией, и ему не стоило особого труда схватить меня сильными руками и притянуть обратно к себе. Один рывок, и я уже чувствую его дыхание за своей спиной, так близко, что оно обжигает кожу.

- Не бойся, - шептал он, целуя меня, - Теперь все будет иначе. Теперь – ты моя жена. Теперь ты – моя. Навеки, – сказал он с издевкой, расшнуровывая корсет моего свадебного платья неторопливыми движениями.

Чувствуя, как тяжесть пышной юбки тянет ослабший корсет вниз, я из всех сил пнула его куда-то в ноги и, вырвавшись, выбежала из спальни, с отчаянием понимая, что мне не прорваться сквозь охранника, надежно стерегущего дом, которому еще предстоит стать моей тюрьмой, клеткой, что сужает свои оковы с каждым днем все сильнее, медленно, слишком медленно убивая.

Хотя, мне сейчас казалось, еще одно касание этого чудовища – и я умру от нестерпимого отвращения к нему и к себе.

Я бежала через бесконечные комнаты страшной угрюмой громадины, боясь в любой момент быть настигнутой. Но, тот не следовал за мной. Меня настигала память о самом ужасном дне в моей жизни, ставшим разделительным пунктом между банальными «до» и «после». Воспоминания бились о мое сознание, как птицы разбиваются о лобовое стекло.

Он достиг своей цели, когда я, задыхаясь, захлопнула дверь в ванной и, навалившись на нее, пыталась унять тошноту, впивающуюся в меня с интервалом в один мой стон.

Он дернул ручку двери. Надежная дверь не поддавалась.
- Давай, не будем портить мебель в такой памятный день, - я слышала, сейчас он едва сдерживает злость, - Ну?

Несколько резких движений, и дверь с громким стуком упала на пол, зацепив стеклянный столик, разлетевшийся на острые куски разбитого отражения.

Я тот час же была безжалостно схвачена. Сопротивляясь из всех последних, ничтожных сил, я обрушивала на мужа всевозможные удары которые, судя по всему, не имели для него никакого значения. Я пыталась кусаться, царапаться, вся моя ненависть сейчас была моим союзником. Но и это не могло мне помочь.

Лохмотья разорванного платья опадали на пол, в то время, как он тащил меня в спальню, больно впившись в плечо. Я цеплялась за дверные косяки и любую мебель, что попадалась на пути, обломав ногти и разодрав в кровь локти и колени.

- Отпусти меня, чудовище, - я захлебывалась слезами, отчаянно оттягивая неминуемый конец, уже известный мне.

Он не отзывался. В сущности, мои слова не имели для него смысла. Я их будто и не произносила.

Он протащил меня через весь дом и, втолкнув в спальню, невозмутимо произнес: «Успокойся».

Я упала на колени и, в бессмысленном желании прикрыть наготу, обвила себя дрожащими руками, не в силах справиться с судорогой, сводившей тело.

- Ненавижу, ненавижу…, - все повторяла я снова и снова. «Почему я? Никто так не любил жизнь. Я могла бы ей многое простить, но только не очередное предательство».

Завернувшись в простыню, я бродила из угла в угол, пытаясь различить хоть что-то в темноте за зарешеченным окном. Бледные дни сменяют друг друга, а вокруг ничего не меняется. Все такое же окно с решеткой, хоть и в другом доме. Все та же простота вокруг, тщетно прикрытая богатой обстановкой.

Бессмысленная, жестокая жизнь, которую мне так не хотелось заканчивать, даже если я была уверенной, что она всегда будет оставаться такой.

Я готова умирать каждый день, лишь бы продолжать жить.

Я слышала, как он разговаривает с кем-то по телефону, затем - с охранником. В течение получаса, он был где-то за пределами моего слуха.

Я дернула ручку двери, она была открыта. Это очень удивило меня, если учесть, что последний месяц родители держали меня взаперти, не считая редких прогулок в парке с бдительным сопровождающим.

Неужели, они считали меня способной на побег, в то время, как я сгибалась под тяжестью собственных переживаний, не способная рассуждать здраво, в каждом человеке видящая только врага.

Мне было легче прозябать, в четырехугольном душном пространстве своей комнаты, нежели бежать в неизвестность, не зная, что еще ждет меня за очередным поворотом судьбы.

Услышав приближающиеся шаги, я почувствовала, как отчаяние новой волной поднимается из глубины сознания. Я не нашла ничего лучше, как в бессилии опуститься в кресло в противоположном от кровати углу.

Он вошел, даже не взглянув в мою сторону, что тут же отозвалось во мне слабой надеждой на его равнодушие.

Страх сковал все мои конечности так, что я боялась даже дышать, опасаясь, что он вдруг вспомнит обо мне.

Тем временем, он развязал галстук и вместе с рубашкой кинул ленивым движением на пол, затем, подошел ко мне и одним рывком поставил на ноги.

Все кончено, подумала я. Ужасней, чем снова пережить этот кошмар, может быть только надежда на то, что его больше пережить не придется.

Я не могла даже плакать, словно одеревенев под его взглядом. Он подхватил меня на руки и понес к кровати. Бережно, что еще больше меня испугало, уложив на постель.

В бессилии, я прикрыла глаза. В тот же миг он набросился на меня, как дикий зверь на загнанную жертву, терзая мое слабое тело непрерывными толчками.

Казалось, с каждым криком, из меня вырывается по частицам душа и, разбиваясь о воздух, слезами осыпаясь с моих глаз.

Боль отзывалась во всем моем теле при каждом его неистовом движении. Я выла от любого его прикосновения; при каждом его поцелуе стон срывался с моих опухших губ, в то время, как он, не зная отдыха, утолял свою омерзительную жажду похоти.

Следующая глава: http://notforsale.do.am/blog/2009-05-04-788