Он шагает по нестриженной траве, которая обдает его последними каплями
росы, по ходу того, как он движется, пройдя через ворота, в темноту,
один. Год назад он бы остановился от света прожектора, боясь быть
пойманным, но сейчас он знал, что нужно делать. Он шел, словно
затягиваемый магнитом, словно что-то звало его, словно бабочка, летящая
к огню в темноте. В его руках одуванчик, как и каждый год, сияющий своим
ярко-желтым цветом на фоне его бледных пальцев, которыми он его крепко
сжимает.

Джерард шел мимо могил, мысленно напевая каждой из них, зная имена и
даты наизусть.

Морин Фелпс 1938-1978, Ян Ланг 1942-1961, Джоанн Джон 1972-1999, Росс
Харт 1969-2000 и он сегодня он присмотрит за Анной Баллет 2000-2002. Он
останавливается перед ее могилой, выдергивая из угла сорняк и кидая его
в мусорную кучу. Он улыбнулся фотографии в золотой рамке посередине
надгробия. Золотые и серебряные лучи окружают фото, будто ребенок
находится в центре солнца.

И вот теперь Джерард повернулся к своей цели.

Фрэнк Айеро 1981-2000. Джерард улыбнулся тепло и радостно. «Привет, мой
милый», - прошептал он, - «Это был долгий год». Он сел на землю, трава
была не влажная, благодаря старому цветущему дереву, нависавшему над
ними, словно пальто, помогающее Джерарду скрыться от всего вокруг, ведь
то, что действительно нужно, – перед ним. Он скрестил ноги и выгнул
спину, позволяя ветерку и скрипу старых надгробий снять всё его
напряжение. Это был его метод медитации. «Сижу под лучами утреннего
солнца, и буду сидеть до вечера», - пел Джерард, а ветер задувал под
толстовку, - «Глядя на приплывающие корабли, буду смотреть, как они
уплывают, сидя на берегу, провожу время».

Деревья шелестят, ветки ломаются от силы ветра, летят вниз со своими
цветущими листьями, подхватываемые ветром, и падают на могилу. Луна
горит и сияет на небе, зовет к себе, как летучую мышь, парня, спящего
под землей.

Белые пальцы с синими ногтями хватают углы надгробного камня, и слышится
гул. Песня Джерарда струится по воздуху, отдаваясь гулким эхом, но
Джерард не боится. Гул превращается в свист. В ответ на его мелодию
Джерард замолкает, преодолевая волнение, потому что знает, что будет
дальше. Мелодия звучит всё ближе, пока, наконец, черные волосы не
показываются за углом серого камня, увеличивая громкость свиста. Белая,
ярко-белая, отливающая темно-синими пятнами кожа и черные глаза с
темно-сиреневыми впадинами... И губы, самые прекрасные губы, вытянутые,
чтобы свистеть... Но свист утихает, как только их глаза встречаются... И
губы расплываются в улыбке.

«Я узнАю этот голос везде», - Фрэнк улыбнулся, опираясь на надгробие, а
его голова игриво наклонилась. Затем он выпрямился, и раздался треск и
хруст его костей, отзывающийся эхом в ночи, пока он не принял
вертикальное положение, стряхивая налипшую на рукав землю. Он двинул
плечами перед тем, как упереться рукой о надгробие, а луна отразила свой
свет на его коже, делая ее почти зеленой. - «С Днем Святого Валентина,
милый!»

Усмехнувшись, Джерард поднялся с земли. Прежде, чем они займутся
чем-нибудь, он вытащил из отверстия для пуговицы в куртке Фрэнка
прошлогодний одуванчик, весь коричневый и крошащийся, и сжал его в
руке, затем разжав его и выпустив оставшуюся от него пыль. Вместо него
он вставил в петлю новый цветок. Фрэнк всегда любил одуванчики, считая
их самыми интересными растениями-сорняками, расцветавшими там, где им не
следовало бы быть. Он говорил это Джерарду каждое лето, когда был жив,
поэтому, наверное, нужно было отдать этому дань, когда он теперь мертв.
Фрэнк опустил взгляд на цветок и улыбнулся перед тем, как положить
холодную ладонь на щеку Джерарда и приблизить их лица.

Джерарда ждал этого целый год, они оба были уверены в этом, ждал это
чувства, когда готов был отдать свою жизнь за то, чтобы губы Фрэнка
коснулись его губ. Холодные и жесткие, но все-таки губы Фрэнка... Он
целовал так, словно все еще был жив: до боли притягивая Джерарда за
волосы и прижимаясь бедрами, посасывая уголок его рта и облизывая
передние зубы.

«В кино», - прошептал Фрэнк, сбивчиво дыша и разрывая поцелуй.

Это одна из традиций, которую они соблюдали. Они пойдут в один кинотеатр
недалеко отсюда, который остается тихим даже в Валентинов День. Они
проскользнут, когда огни уже погаснут и сядут в самом дальнем углу. А
пальцы и губы заболят, когда свет от экрана упадет на их лица, словно
подражая солнечному. Именно так они и сделают.

Джерард предлагает Фрэнку свою куртку, когда они выходят за ворота
кладбища и садятся в машину. Айеро еще не совсем сгнил, но под светом
фонаря выделяется четко, точно призрак в ночи. Фрэнк чувствует вибрацию
двигателя на сиденье под ним и сопровождающее его жужжание в течение
пяти минут, пока они ехали. Полная луна дает ему много сил, отражаясь от
впадин его глаз и заставляя их сиять жизнью, которую он так хотел бы
вернуть. Но он думает, что это было бы слишком хорошо, ведь, в конце
концов, он всё еще может видеть своего любимого человека, хоть и одну
ночь в году.

Это продолжается уже пять лет. Пять лет прошло с тех пор, как он был
погребен в землю, чтобы ожить, когда наступила ночь, чтобы успокоить
плачущего Джерарда (который, к тому времени, был здесь уже несколько
часов и считал, что у него начались галлюцинации). Они не знали, что
дает ему жить эти драгоценные несколько часов. Они и до сих пор не
знают, но даже не спрашивают. Фрэнк ничего не чувствует, ничего не видит
и не слышит ничего, кроме песни, что поет Джерард. Он не знает, куда
идет и откуда, он просто возвращается в свою могилу и «умирает»,
«впадает в спячку» пока не пройдет еще год.

Фрэнк как всегда выбрал фильм (он всегда выбирал), отдав предпочтение
цветной афише снаружи. В этот раз он выбрал "Вечное сияние чистого разума", и они сидели на задних рядах в их уголке. Пальцы и губы
болели... Они вели себя в точности так же, как вели бы себя, если могли
делать это каждую ночь. Громкий звук фильма не дает Джерарду думать, и
поэтому ему это нравится.

Когда фильм кончается, они ждут, пока все уйдут, и только потом уходят
сами, уезжая на машине Джерарда с автостоянки кинотеатра и двигаясь к
парку вниз по дороге. Здесь Джерард сажает Фрэнка на качели и слушает
его смех, закрывая глаза на несколько секунд и наслаждаясь этим,
успокаиваясь.

Дорога обратно к кладбищу была тихой, так же, как и перед этим, и не
такой уж грустной, несмотря на то, что они оба знают, что будет дальше.
Фрэнк снимает куртку Джерарда, когда они приезжают, и оставляет ее на
сиденье. Проходя через ворота, они держатся за руки, отчего Фрэнк широко
улыбается Джерарду и снова смеется, утягивая его к своей могиле,
подпрыгивая, словно ребенок.

Как только он тянется к груди Джерард и обнимает его шею, рука Джерарда
автоматически скользит к талии Фрэнка. Слабый ветерок дает им
успокоиться, когда он наклоняется, чтобы зашептать: «Сижу под лучами
утреннего солнца, и буду сидеть до вечера. Глядя на приплывающие
корабли, буду смотреть, как они уплывают. Сидя на берегу, смотря на
приливы и отливы. Я просто сижу на берегу, трачу время впустую. Я
оставил дом в Джорджии и доехал до залива Фриско. Потому что мне не для
чего жить, и ничего не встретится на моем пути. Поэтому я собираюсь
сидеть на берегу и смотреть на приливы и отливы. Я сижу на берегу, трачу
время попусту».

Они заснули на земле под утро, и когда Джерард открыл глаза – Фрэнк ушел
на еще один год.