Огибая серые плиты и засохшие цветы, он идет, ступая тихо, но твердо, по маленькой тонкой тропинке, которую его ноги постепенно вытаптывали за определенный период появления в этих местах. Спокойных, одиноких и безграничных. Никому ещё не удавалось отыскать конца этой мягкой земли с зарытыми камнями и путями, которые появлялись и появлялись так внезапно, что на это порой не уходило и двух дней.
Шаг. Шаг. Ещё один.
А он и не искал. Он лишь шел по своей траектории, иногда касаясь кончиками пальцев холодной шершавой плиты, словно пытался что-то почувствовать, но когда солнце вдруг выглядывало из-за густых зимних туч, он резко отдергивал руку и, засунув её в карман, убыстрял шаг. Иногда, балансировал меж плит, натянув шарф на половину лица, а взгляд скрыв под челкой. Вжав голову в плечи и судорожно выдыхая, отчего облачка пара прерывисто вырывались из его рта, почти сразу же растворяясь в морозном воздухе, он шагал не смотря на дорогу.
А солнце светило, отдавая искрящимся блеском на выпавшем снежке, пригревая все живое и даря тепло ледяным плитам. Только его черная фигура, шагающая по тоненькой коричневой полосочке, отдавала каким-то еле ощутимым холодом.
Холодом, медленно расползающимся по поверхности, увеличиваясь с каждым соприкосновением его ботинок с землей.
Он один против всей теплоты солнца, загнанный в ловушку света.
И он знает, кто проиграет.
Шаг. Шаг. И ещё.
Ржавое железо главных ворот с приторным запахом заплесневелости встречает его глухим скрипом и надеждой, что он наконец-то свободен.
Тонкие решетки и завитки, когда-то умело выкрашенные в черный, сейчас выглядят так, будто после того момента прошло миллион лет. Если сжать руку на одной из полосок, то кусочки черной краски и крапинки рыжей ржавчины украсят твою ладонь не хуже, чем художник нарисует свою картину.
Три шага от кладбища и круговорот мыслей снова возвращается на свое законное место, позволяя забыть обо всем. Дальше – путь в никуда. Дальше – бесконечность.
Скудные решения и странный маршрут.
Маленькие улочки и огромные площади.
Кафешки и лавочки, где он останавливается, чтобы достать белоснежный лист и черную ручку, обычно пустуют.
Садясь у окна и заказывая черный кофе, от которого становится горько во рту, он прислонится головой к холодному стеклу и закроет глаза, чувствуя, как солнце светит прямо через закрытые веки.
А в голове пронесется: «Я умру без тебя». - Постой!
- С какой стати?
- …
- Ты что, не слышал, когда я говорил, что никогда не отступаю от своего решения?
- Но…
- Видимо, не слышал. Ты можешь понять, что у меня есть дела в другом городе и, может быть, надолго. Так что я предоставляю тебе полную свободу.
- Можно мне с тобой?
- Нет.
- А…
- Нет.
- Я же умру без тебя, Джи…
- И что? Он резко открыл глаза. Солнце игриво блеснуло, заставив зажмуриться.
Его нетронутый кофе продолжал стоять на столе, а белый лист бумаги отражал желтых солнечных зайчиков на грубой скатерти.
А он вспомнит, всё вспомнит.
Как накричал, как хлопнул дверью и ушел, улетев потом навсегда. Как унизил того, который был ему дороже всех. Как шептал себе что-то перед взлетом и как ненавидел в те моменты невиновного.
А когда самолет разбился, не оставив никого в живых, он внезапно очнулся, успев убежать до того, как сюда приехали бы детективы, телевидение и прочие знающие лица.
Спрятавшись за каким-то холмом, он не моргая смотрел, как они находят конечности бывших когда-то живыми людей, которые во время посадки улыбались и говорили что-то про замечательный отпуск.
Он смотрел, а по бледным щекам катились прозрачные слезы, отрываясь от кожи и падая, теряясь в свежей зеленой траве, немного подпаленной от взрыва, но всё ещё живой.
И только когда все ушли, он вышел из своего убежища и пошел вперед, по осколкам и трупам. Неизвестно куда, лишь бы выбраться отсюда.
Шаг. Шаг. Ещё один.
Как призрак, он шел, дойдя, наконец, на фермерское поле, на котором и упал без сил.
Его нашли в высокой траве где-то под утро: бледного, в исполосованной одежде, но живого и без единой травмы. _____________________________________________________________________________ - Джерард Уэй?
- Да.
- Вы знаете, что тот самолет, на который вы приобрели билет, потерпел крушение?
- …
- Мистер Уэй, я к вам обращаюсь! Вы знаете?
- Нет, не знаю.
- Можете, пожалуйста, не врать перед полицией. Мы же не хотим, чтобы вы загремели в тюрьму, правда?
- Я ничего не знаю. Я спал, а когда проснулся, то уже был в больнице.
Офицер засмеялся.
- Джерард, ну, мы же с вами взрослые люди, что вы мне тут сказки-то рассказываете.
- А я больше ничего не умею.
- Ладно, хорошо, допустим так, а сообщник ваш там как поживает? Или опять не знаете?
- Сообщник?
- Ну, этот, Айеро, кажется.
- Фрэнк?!
- Вот, видите, сразу и узнали. Мне, по-моему, сообщили, что он в больнице.
- Постойте, я что-то не совсем понимаю, что вам от меня нужно. Или вы думаете, что я специально взорвал самолет, а сам спрыгнул с парашютом, оставив при этом друга на борту, чтобы тот помирал? И вообще, откуда Фрэнк там взялся?!
- А это я должен у вас спрашивать.
- Я ничего не знаю.
- Ну, если так, то мы вынуждены будем судиться с вами, а там и посмотрим: плачет по вам тюрьма или нет.
_____________________________________________________________________________ «Рад, что остался жив? Многие бы на твоем месте просили о пощаде, унижались, они бы сделали все, чтобы у них не попросили, а тебе это досталось даром. Не смешно ли, а, Джерард? Тебе даже не пришлось ничего делать, ты просто умер. Нет, не душевно, физически. Нет, не так, как это делают герои романов, страдающие из-за этого гадкого чувства, которого ты никогда не испытывал.
Твои мысли, твои способности – ничего ведь не пропало, так почему ты позволяешь себе так унижаться перед ней, той самой, что спасла тебе жизнь. Разве ты не доволен тем, что ты один из её любимчиков? Так почему ты думаешь о том, что было? Ведь этого никогда не вернешь, теперь твоя жизнь шикарна, Джерард. Настолько, что ты никогда и не задумывался над этим, ты просто не знал, как это.
Ты не знал, но скоро у твоего разума наступит такая пора, когда ты будешь чувствовать привыкание. Ты привыкнешь…» - чей-то низкий голос шептал ему прямо на ухо, отдавая эхом в ушном канале, пробираясь к мозгу.
Он уставился незрячим взглядом на дорогу перед кафе. Заснеженная, она уходила все дальше и дальше, растворяясь в ярких лучах зимнего солнца.
Вдруг, резко сорвавшись со своего места, он направился по направлению к деревянной двери. Колокольчик пронзительно звякнул, выражая свой протест, а он поспешил захлопнуть проход в прошлое. И когда его ботинки достигли заснеженной земли, он побежал. Вперед, от тени кафе, вперед к солнцу. Все тот же маленький холод.
Одинокий и единственный здесь, он бежал по белому снегу, попутно озираясь на мелькающие здания и оставленное позади кафе, словно боясь, что кто-то бежит за ним и вот-вот догонит.
«Привыкнешь, привыкнешь…» - раздавалось в голове.
Что-то в груди неприятно сжалось, но сердце ли это?
И лишь увидев на снегу свои собственные следы, убегающие в даль, за солнечную линию, он понимает, что он был здесь, только он один.
Он и его ежедневный маршрут.
Тот же, по которому он несся в больницу, тот же, на котором он позже потерял надежду. Просто пойми, кто ты…
Джерард упал на колени в холодный белоснежный снег, запорошивший асфальт. Тонкими пальцами обведя контур следа от подошвы своих ботинок, он вдруг на секунду замер, а потом, словно чего-то дождавшись, шепнул:
- Нет.
Солнце почти скрыло его от посторонних глаз за ярким ореолом света, а он резко запрокинул голову к небу так, что заслезились глаза, и закричал, громко, срывая собственный голос, заставляя его вырываться из горла с каким-то устрашающим звуком:
- Я не хочу!
Всего лишь три слова, которые прохладный ветер подхватил на свое крыло, унося всё дальше и дальше, за тот яркий ореол, что окружает, что заточает его, этот маленький холод, маленький сдавшийся холод. И пусть он никогда не любил по-настоящему, но сердце, что заточено между его спиной и грудью, никогда его не покинет.
И он понял, все понял.
|
