- Хочешь, чтобы я забыл, что было вчера? - Н…ну… - Не смотри на меня так! Не поднимай глаза! Не заставляй меня плакать… ты слишком мастерски это делаешь. Видно твои родители хорошо, тогда, постарались, что ты такой получился. Подонок! – я ухмыляюсь с ядовитым сарказмом и смотрю на тебя, как на щенка. Да, я не прав, обвиняя твою мать во всех грехах господних. Ты не виноват, что такой вышел. Ты просто забылся, отключился, а я не обязан тебя вытаскивать из ада. Боль стала для тебя привычкой, такой обыденной, прямо, как чистить зубы утром и вечером. Только повторять ты стал это чаще, чем обычная привычка. Теперь не я твой ангел-хранитель, отныне это кто-то другой, если конечно еще кто-нибудь согласиться читать молитвы за твою грязную душонку. Ей Богу, если бы ты сейчас горел в адском пламени, твои глаза бы уже ничего не выражали, ты бы жадно ловил последний земной глоток воздуха, я бы даже с места не двинулся, чтобы тебе помочь, серьезно! - Слушай, я больше не возьму в рот эту дрянь…обещаю – на лице Джерарда застыла безжизненная, глупая улыбка и через секунду он начал истерически смеяться. - Ты – бесчувственная тварь, Джерард Уей! Ты настолько низок и жалок, что мне даже сложно тебя презирать. Тебя даже ненавидеть нельзя, настолько ты опустился. Ты противен мне до конца дней твоих. Счетчик сработал, дорогуша! Я более чем уверен, ты даже дней 10 не протянешь. Адьес! - Я живучий засранец! Два раза умирал и ничего. В третий раз ты тоже меня спасешь, ты любишь меня, придурок, и просто так от меня не отвертишься! Заруби это себе на носу! Я даже не посмотрел на него, просто ушел – спокойной размеренной походкой. Мне было и больно и как-то гадко смотреть на него, и я понимал, почему это. Я готов был расхохотаться ему в лицо, чтобы он не понял, чтобы мой смех вонзался в его сердце раскаленным острым железом, готов был унизить его перед всем миром, да что там, перед Господом Богом, чтобы он не понял, чтобы бродил по ночным сонным улицам и побирался как последняя скотина, готов был убить, чтобы он не понял, чтобы, стоя на смертном одре, он рыдал кровью. И, знаете, мне будет плевать. - Ты заплатишь за это, Фрэнк! – еле слышно крикнул Джерард вслед. Остался сидеть на полу совсем один…нет, не один, а с пакетом героина. Отныне это друг его и наставник. Ночь. Осталось 9 дней. Меня не грызет совесть, меня вообще ничего не волнует. Хотя… «Ты любишь меня, придурок…» - эти слова, почему то, до сих пор не выходят у меня из головы, отдаются громким и пронзительным эхом в мозгу и я не могу сосредоточиться. Он прав, хоть и невменяем. За все эти годы нашей «дружбы» он успел изучить меня досконально и иначе быть не может, он знает, что я чувствую при виде его счастливого, он знает, что я чувствую, когда он неторопливо подходит ко мне и целует с трепетной нежностью, которая вам даже не снилась. Я вас уверяю, если бы вы попробовали его губы на вкус, вы бы были готовы продать свою душу за гроши дьяволу, ну или кому-то получше. Но, ручаюсь жизнью, на этот раз я не буду его спасать, я даже не шевельну конечностями. Он не заслуживает этого. Сейчас я лежу в своей грязной комнатушке, здесь царит вечный беспорядок. Я лежу и могу представить, что сейчас Джи сидит такой же обдолбанный, с даунской улыбкой в своем номере и, больше чем уверен, он даже не слышал, что я сказал ему. Информация просто не записывается на пленку памяти, она выплевывается с огромной скоростью и становится жалким мусором. Ох, как бы я не хотел чтобы это случилось, но к моему разочарованию, это так. Ребята делали, что было в их силах, но тщетно. Он больше не понимал или не хотел понять. Эта дьявольская рутина поглотила его с потрахами. Он стал неуправляемой куклой, которой осталось жить совсем немного, и он даже не стремился сохранить эту нить жизни. И вообще, жизнь стала для него невыносимой, захотелось чего-то новенького? Разнообразие? Да куда там… Старая избитая привычка – сваливать все на жизнь. Наркотики – средство от жизни. Это, пожалуй, пока все, что я могу сказать о своем друге, бывшем друге. Он – узник самого тяжкого греха на земле – самоубийства. Бьюсь об заклад, он даже об этом не думал. Вы спросите про младшего брата? Майки – воистину добрейшей души человек. Сколько раз он мастерски предотвращал трагедии? Сколько раз он помогал и заботился о Джерарде? Всю жизнь, всю жизнь он только этим и занимается, а у него ведь есть своя личная свобода, своя семья. Джи – несусветная неблагодарная скотина. Разве Майк достоин такого обращения? Разве он заслужил? Нет. Да, я жесток, наверное, сейчас, я полон ненависти, но это того стоит. Я не позволю этому недоноску так поступать с нами… Еще 9 дней и группы не будет. Всего того, что мы создавали 8 лет, не будет. Все рушится, все идет к полному краху, а все из-за одной роковой ошибки создателя. Я создал, я и разрушу? Да, он говорил именно так, неделю назад. Но я принял этот факт, как очередную истерику моего друга, он говорил это миллионы раз, в шутку. Теперь эта шутка оказалась горькой правдой настоящего, и что-то менять было уже поздно. 9 дней и история замечательной талантливой группы закончится раз и навсегда. Господа, и мне плевать. 9-ый день. Утро. Я просыпаюсь от легкого покалывания в боку. Приоткрываю глаза и щурюсь от света, проникающего в комнату. Надо же, я ночевал прямо в одежде. Мне не привыкать, я – музыкант, мне можно. Странно, но покалывание я чувствую в сердце. От чего же оно так болит? Я, в принципе, знаю ответ, но не стану его оглашать, иначе мне придется взять свои слова обратно, а возврат будет сложным процессом, поскольку мои злополучные фразы уже впитались в недра Вселенной, но не врезались в память моему бывшему другу. Сознаюсь, я стал часто вспоминать былые времена, когда этот человек был для меня всем. Мы дурили на сцене, напивались и приставали друг к другу, но позже, не знаю, к счастью это или нет, все переросло в довольно сложную массу впечатлений и чувств. Он с каждой минутой становился для меня невыносимым объектом желания. Я предполагал, что это ни к чему не приведет, но горько ошибался. В тот день мы переспали – результат на лицо. И, знаете, мне понравилось. Не отрицаю, это было ново и так не предсказуемо, что я практически обезумел от эйфории, горячо прогуливающейся по венам. Меня захлестнуло, тогда я понял, что эти отношения никогда не преобразятся в сентиментальные сгустки прошлого, они будут жестокими и одновременно приятными душе. А он был таким щедрым и доверчивым, даже расстался со своей пассией. Я же не расставался, но все-таки на время забыл о «своей». А она не удивлялась, потому что знала все наперед. И мне не приходилось лгать моей девушке и оправдываться перед ней, я не лгал, я просто умалчивал о моих деяниях. Лишняя информация – хаос и разруха. Мне это было нужно? Нет. Поэтому я просто молчал, молчал о том, что мне хорошо с ним, что я физически и духовно зависим от него. Между нами жила и процветала настоящая, хрупкая, чистая любовь и мы хранили ее, как могли. Сейчас я предпочитаю не вспоминать об этом, но раз уж вспомнил, то пора проведать нашего недоумка. Если я найду его уже мертвым, значит - небеса услышали мои молитвы. Я не груб, я всего лишь справедлив и праведен. 9-ый день. Полдень. Я захожу в твою комнату, смотрю, ты рисуешь. Что на тебя нашло, скажи мне? Может я, все-таки, ошибся на счет того, что ты бездарен? Ты талантлив, безусловно, но жить осталось не много, так что, бывай. Ты оборачиваешься, смотришь на меня, и твой взгляд…он…я вижу его впервые. Твои глаза полны отчуждения, ненависти и любви, жалости и стыда, и мне впервые за это время захотелось тебя обнять, по-настоящему, прямо так, как было тогда, раньше. Я подхожу к тебе, становлюсь за спинкой стула и касаюсь твоих плеч. Ты нервно вздрагиваешь, и во мне просыпается какая-то грубая нежность к тебе, к твоему положению. Но я заставляю держать себя в руках, если я сейчас сломаюсь, то ты выживешь, а я хочу, чтобы ты умер, умер, УМЕР! - Ты хочешь, чтобы я умер? - Нет, дурачок, почему ты спросил? – странно, откуда он узнал о моей прихоти??? Он умеет читать мысли? - Я? Не знаю, просто мне показалось. – Тихо сказал Джерард, таким слабым нежным голосом. И я, почему-то, обнимаю тебя сильнее, еще сильнее, как будто хочу сломать тебе руки, а потом и ребра. Хочу поломать все кости, чтоб они крошились и щелкали. Но ты осторожно кладешь свою голову на мою ладонь и я растерян. Ты встаешь со стула, подходишь ко мне и медленно касаешься пальцами моей щеки. Я хочу убрать ее, убежать, хлопнуть дверью, но не могу. Я словно окоченел, ты притягиваешь меня с неимоверной силой. Ты сжимаешь своими ногами мою коленку и наши плоти теперь совсем близко, они прижимаются друг к другу так дерзко и одновременно невинно. Ты опускаешь свою руку на мою задницу и прижимаешь еще сильней к себе. Господи, что он делает со мной? Теперь я во власти твоих решений. Я врезаюсь зубами в твою шею и ты издаешь приглушенный возглас. Я знаю, тебе это нравится, но я хочу сделать тебе больно, чтобы ты больше ко мне не подошел. Кусаю тебя еще больнее, противнее, но что я вижу? Ты прижимаешь мою голову к своей шее и двигаешься в такт укуса. А я словно щенок, зализываю твою рану. Боже, какой же ты невыносимый. Я ненавижу тебя. А ты уже расстегиваешь мне ширинку и достаешь оттуда то, что хочешь больше всего. Все уже на нужной стадии, и я готов выполнить миссию. Я толкаю тебя, и ты натыкаешь на стол. Быстро засовываю свое орудие и мне все равно, что ты кричишь. Как бы я хотел убить, разорвать тебя, чтобы от тебя даже кусков мяса не осталось. Ты даже не стонешь, а хрипло выплевываешь накопившуюся слюну на стол. Кажется тебе плохо, но я не сбавляю темпа. Ты крепко вжимаешься ладонями в стол, держась за него, что есть сил. И тут я уже почти кончаю, а ты, что для меня было совсем неожиданностью, выблевываешь всю наркоту, которую принял. Чувствую себя победителем. Застегиваю джинсы, направляюсь к выходу, ухожу, хлопаю дверью. Все просто, а ты что думал? 9-ый день. Вечер. Мы ужинаем всей группой. Майки сам состряпал что-то вкусненькое, и мы решили не идти в ресторан. Наш Майк правда вкусно готовит. Боб и Рей сидят и что-то оживленно обсуждают, Майки накрывает на стол, а ты сидишь в самом углу и что-то пишешь. Исповедь? Давно пора. Только не мне ты будешь это говорить. Жаль, что я не Господь Бог, иначе я бы давно забрал бы у тебя твою никчемную жизнь. Итак, все принялись за еду, а ты почему-то ничего в рот не положил. Решил устроить голодовку? Занятно, значит твое время урезается дня на 2. Ты кинул на меня быстрый взгляд, и я прочел в нем стеснительность и потерянность. Неуверенно протягиваешь мне тот самый лист бумаги, на котором ты что-то наскреб. « Зайдешь сегодня еще?» Что ж, весьма неожиданный поворот. Кажется, часть моего плана выходит из-под контроля. Неужели тебе и вправду понравилось? Неужели ты терпишь эти издевки? Ты стал таким беспомощным и таким управляемым. Видимо я хорошо на тебя влияю, и впредь буду стараться, дружочек мой. Поворачиваюсь, ты смотришь на меня вопросительным взглядом, я киваю с едкой ухмылкой на лице. Ты осторожно еле заметно улыбаешься и снова опускаешь голову. А я все также не сочувствую тебе. Зачем? Ты такой слабый. Я думал, Джерард Вей – человек с потрясающей силой воли, непробиваемый и уверенный в себе. Но я ошибался, горько ошибался. Ты ничто, никто и неоткуда. Самая что ни на есть тряпка. Ребята уже расходятся по койкам, Майки смотрит на меня с недоверием и предлагает тебе переночевать вместе, так как он боится оставлять тебя одного. Ты отрицаешь, вяло качаешь головой и устало плетешься за мной в номер. Чувствую себя королем зверинца. Ты словно загнанная мартышка идешь за мной, не отставая, как за сильным могучим красавцем-львом. И мне это безумно доставляет удовольствие. Мы входим в комнату, я слышу как ты вздыхаешь. Я наблюдаю за тобой, стою сзади и понимаю, что во мне просыпается жалость. Мне искренне жаль, что я так с тобой поступаю. Я подхожу и кладу свою голову тебе на плечо, а ты, не поворачиваясь, плетешься к моей не заправленной кровати и тихо, почти невесомо падаешь на белые простыни. По привычке, раздеваю тебя, заботливо накрываю теплым пушистым одеялом и смотрю на твою смущенную довольную легкую улыбку. На твоих щеках появились ямочки, от которых я просто без ума. Ну да ладно. Направляюсь в душ. Прохладная вода. Все же она внедряет в меня надежду, что я смогу относится к тебе как раньше. Я делаю глоток, и жидкость прожигает во мне пропасть. Целую пропасть, куда ты медленно и верно падаешь. Мои мышцы напрягаются под невыносимо буйной струей, начинает сводить шею. Я чувствую как тебе тяжело, понимаю, что такое ломка. Постепенно привыкаю к прохладе и резко поворачиваю вентиль налево. Жажда резкой боли. Ледяная вода бережно опускается на мое тело и беспощадно убивает во мне всю нежность. Холоден и жесток. Жесток и холоден. Повторяю это почти бесчувственно. Накидываю полотенце на низы моей фигуры и медленно направляюсь в спальню. Ты сладко посапываешь, завернувшись в мое одеяло, словно тебе холодно и неуютно. Я сам нуждаюсь в этом тепле, поэтому на миг забываю свою жестокость и забираюсь к тебе. Меня тут же обдает жаром и хочется тебя поцеловать. Но на это я не осмелюсь. Я обещал себе забыть жестокость на миг, лишь на миг. Овладеваю собой и устраиваюсь поудобней на кровати. Внезапно чувствую твою руку на моем бедре. Ты притягиваешь его и немного приобняв меня за талию засыпаешь. Хочешь любви? Я не хочу. Осталось 8 дней ...
|