Маленький, скудно обставленный номер маленькой скудной гостиницы. Полумрак, рассеивающийся только полоской света, прорывающейся сквозь занавешенные портьеры.
Устойчивый запах перегара и сигарет. Жужжание пылесоса за дверью, словно перфоратор под ухом. Я морщусь и перевожу взгляд с картины на стене на балконную дверь.
Надо будет ее открыть, а то уборщица задохнется, если когда-нибудь вздумает убраться здесь, если это ей вообще удастся.
Подминая под голову подушку, я вновь перевожу взгляд. Теперь уже на то, что находится прямо напротив меня. А вернее, на того.
Проходит ровно час, я все ещё смотрю на тебя, не отводя взгляда…

Ты тихо сопишь мне в шею, изредка прерывая размеренное дыхание глубокими вздохами.
Я уже часов пять наблюдаю, как ты спишь. Не пытаясь при этом заснуть сам. Да мне в принципе не хочется. В этой жаровне разве заснешь? Заворожено смотрю на сомкнутые веки, время от времени, подрагивающие на фоне спокойного лица.
Смотрю на припухшие губы, теперь уже сильнее прижимая твое хрупкое тело к груди.
Здесь ужасно душно, ужасно жарко, так что я буквально задыхаюсь от этой близости, но ничего не могу с собой поделать. Мне нравится чувствовать прикосновения моей кожи к твоей. Нравится делать вдох, когда ты выдыхаешь, и наоборот. Получается, что я не могу ни на секунду оторваться от твоего тела. Меня это заводит. Я надеюсь, ты не чувствуешь, как мое утреннее возбуждение, навеянное одним твоим видом, упирается тебе во внутреннюю часть бедра. Хотя насрать. Я бы не отказался от ещё одного захода.
Ты ведь не против?
Да, в конце концов, кто тебя спрашивает. Ты сам на это пошел. Сам приволок меня в какое-то захолустье на отшибе Тмутаракани, и сам, твою мать, попросил себя оттрахать.
Так что, дорогой, меня не должно волновать, хочешь ты меня сейчас, или нет.
Но меня что-то останавливает.
И знаешь, что?
То, блять, что ты сейчас спишь, и мне чертовски не хочется тебя будить.
Ты ведь наверняка сильно устал, и наверняка у тебя там до сих пор все болит.
Тьфу, блять.
Какие-то сопли с сахаром.
Это был трах и все. Больше ничего. Абсолютно ничего. И заботиться мне о тебе смысла нет. Нет. Нет…

Но только такие мысли заползают в мою голову, я ещё крепче прижимаю тебя к себе, утыкаясь носом тебе в макушку. Просовываю бедро между твоими ногами, чтобы быть ещё ближе. Глубоко вдыхаю запах твоих волос.
Мать вашу, как же хорошо.

«Фрэнки»

Тихо шепчешь мое имя, обвивая мою талию руками, и, видимо, по инерции целуя меня в кадык.
Мне это так нравится, черт, так нравится, но я чего-то пугаюсь. Несмело отталкиваю тебя и поднимаюсь с кровати, ошалело глядя на кровать сверху вниз.
Черт, надо убираться отсюда, пока все не зашло слишком далеко. Походкой моряка в шторм иду в ванну, чтоб отлить и собрать по пути свои немногочисленные манатки.

Болят мышцы всего тела. Даже кофту больно надевать.
Напоследок я поднимаю с пола бутылку текилы и делаю небольшой глоток, морщась не столько от запаха алкоголя и жгучей влаги в горле, сколько от осознания того, что хочется пить, а вместо воды по горлу течет горючее месиво.
Открываю балкон, и лицо обдает живительной прохладой, которая лишь на мгновение кажется живительной.
Через какое-то время хочется снова скинуть с себя все шмотки и забраться к тебе в постель, по телу пробегает дрожь от холода и влажности воздуха на улице. Но вместо этого я хватаю с тумбы бумажник, сотовый и валю от греха подальше.

Как нельзя кстати пошел этот гребаный дождь. Прямо сейчас, когда мне так хочется, чтобы все вокруг заткнулись хоть на одно мгновение. Но нет. Шум этого проклятого, затраханного на двести раз города дополняется глухим шелестом холодного октябрьского дождя.
Снова эта чертова мигрень, голова заходится в непрерывной пульсации, и мне уже кажется, что я иду в такт своей боли.
Моя кофта насквозь промокла, и футболка, пропитавшись запахом трех безумных дней без душа, липнет к телу, которое зашлось мелкой дрожью.
Со слипшихся прядей волос, свисающих на лицо, капля за каплей слетает дождевая вода.
Мне даже страшно представить, на какое убожество я сейчас похож.
Подводка размазалась, скопившись отвратительными комочками в уголках глаз. Это я и без зеркала могу видеть.
Три дня беспрерывного траха в душном номере оставили глубокие темные круги под глазами, опухшие губы и лиловые синяки на шее и прочих местах.
Голод, из-за которого дрожат руки и создается впечатление, что желудок начал переваривать сам себя. Похмелье, из-за которого жутко тошнит. И непреодолимое желание поспать, из-за которого кружится голова и немеют пальцы на ногах.

Я не вполне соображаю, где сейчас нахожусь. Где-то в районе тех улиц, где мой вид не сможет вызвать ужаса, сожаления, или удивления. Всем глубоко и много насрать на меня и на то, как я выгляжу. Мобильник в кармане давно разрядился и тупо молчит. Представляю рожу Джерарда, день за днем слушающего в трубке голос бабы, которая говорит, что абонент вне зоны действия сети.
Становится смешно. И я улыбаюсь назло ноющей боли в висках, продолжая на автомате двигаться по дороге, иногда отпинывая в сторону пустые пластиковые бутылки или картонные коробки.

Одиноко высятся обшарпанные здания по обеим сторонам дороги. А пожарные лестницы лоснятся ржавым блеском от дождя. Мутное серое небо светит хуже солнца, мать его. У меня аж глаза заболели.

Так я шел ещё примерно минут двадцать, если не больше. Чуть не умер со скуки. Как жалко, что в пять утра на улицах так мало народа.
Да, и как жалко, что мне не хватило смелости остаться. Очевидно, из мозгов выветрилась вся текила. И на смену пришла совесть, страх, стыд, что там ещё приходит в роли бодуна?
Все равно. Факт есть факт. Я оттуда благополучно свалил.
Просто пугает то, что мне сложно взять и выкинуть тебя из головы. Меня в Нью-Йорке Джамия ждет. А я здесь. Увлеченный этим наглым, порочным взглядом и безудержной страстью к своему лучшему другу.
Ну, вот не хуйня ли?!

Громко кашляю, и хриплые утробные звуки из напрочь прокуренных легких грозным эхом проносятся вдоль этого Богом забытого квартала.
Я поворачиваю за угол и вижу, как на крыльце небольшого отеля стоит Джерард и нервно озирается по сторонам, то и дело нервно присасываясь к банке с пивом.
Как только он замечает меня, то драгоценное пойло, которое я так хотел у него одолжить, с противным звуком отправляется в мусорный бак.
Джерарда буквально отпружинивает со своего поста и, подлетая ко мне, хватает за грудки, сверля гневным взглядом.

«Где ты был?!»

В пизде, блять. Где мне, по-твоему, ещё можно быть, а Джерард? Три дня назад тебе было абсолютно пофиг на то, куда мы с Майки так быстро ретировались. Ты просто набухался в доску и благополучно где-то уснул. А сейчас вдруг осенило? Что, рядом нет твоей тени?
Не дождавшись ответа, ты снова задаешь мне идиотские вопросы.

«Где Майки?»

Так грозно этот неврастеник может шипеть только если спереть у него втихаря его комиксы и обляпать их жирными руками или же пометить козявками.
В иных случаях с уверенностью заявляю: Фрэнки, ты довел его...

«Я спрашиваю, где Майки?!»

Боже, Уэй, что ж ты как девица. Орешь прямо в ухо, и так голова трещит. Иди на хуй, дорогой друг. Мне абсолютно насрать, где твой дражайший братец пролеживает свою задницу, я тупо забыл, где мы провели эти мучительные три дня. Если хочешь, я могу нарисовать карту, сам пойдешь искать. Только вот побаиваюсь я за твою и так неуравновешенную психику.
Думаю, тебя мало порадует огромное количество использованных гондонов на полу, запах перегара, разбросанные шмотки и поломанная мебель.
И уж вряд ли тебе понравится наш милый траходром, заляпанные кое-чем простыни, выкуренные косяки и, наконец, как завершающий гвоздь в гроб твоей шаткого разума, Майки, во всей красе распластавшийся на этой самой огромной кровати, в самом что ни на есть нагом обличии, с устрашающим количеством засосов, синяков и царапин.

«Фрэнк, твою мать, хватит молчать!!!»

«Не ори, Джи, у меня и так голова раскалывается. Спит твой Майки, ясно? Спит. Проснется – приедет, так что отвали от меня, я в душе три дня не был»

«Да вас, блять, три дня полиция ищет! Ты себе представляешь вообще, что вы наделали, а? У нас концерт завтра, а от вас даже намека не осталось! Где вы были?!»

Ну, мистер Громкоголосая Жопа, это уже точно не твое дело. Где бы мы не были, чем бы мы не занимались – тебя это вряд ли касается. Захочешь, спросишь у своего младшего. А меня оставь в покое, а то нарвешься, и я тебе врежу.

«Спроси лучше у Майки, я мало что помню»

«Да ты в зеркало посмотри, козел сраный, вспомнишь сразу же. Ты че мне тут корчишь из себя невинность?! Ты думаешь, так сложно догадаться, чем может заниматься наш дорогой гомик с моим братом после такой попойки?! А? Что голову-то опускаем, мистер Айеро? Правда глаза режет, да? Ты думаешь, что из-за твоего гребанного капюшона не видно, что у тебя вся шея в синяках?! Ты думаешь, я не чувствую, что от тебя сексом за километр несет? Или, может, ты думаешь, что мне насрать на все это дерьмо? Мм?»

«Джерард, ты заебал. Заткнись, умоляю тебя. Да, трахались. Слышишь? Трахал я твоего брата, ну и что из этого?»

«Что из этого?! Да, блять, ничего из этого! Ничего хорошего Фрэнк! Мы из-за вас геморроя не оберемся!»

«Какого ещё геморроя нахрен?! Ты, блять, думаешь, что ты что ли такой популярный? Что про тебя за завтраком каждая гребаная американская семья говорит? Или что папарацци только спят и видят, что мистера Уэя собственной персоной в окружении скандалов и интриг? Алле, Джерард! Проснись! Если уж кто-то и огребет по полной программе, так это ты, если не отвалишь от меня сейчас!»

«Причем тут я, идиот! Ты себе репутацию портишь. Ты, сука, группу зарываешь в такое дерьмо, о котором даже и не мечтал!»

« Слушай, может тебе похуй, конечно, но мне нет. Так что сделай одолжение, заткнись и хорош на всю улицу орать, ок? А то местные быстрее папарацци узнают, где я был с твоим дорогим братцем! И вообще, имей совесть, Джерард. Я не спал три дня, я не ел ничего, я, мать твою, воняю, потому что три гребаных дня не был в ванной! Разглагольствуй сколько влезет в помещении, или хотя бы дай мне воды, иначе я просто сдохну прямо здесь»

«Я, блять, вышибу когда-нибудь из тебя всю дурь, Фрэнки…»

Надо же, какие грозные слова. Мистер Уэй! А какой финал, а?! Ну, Шекспир со своими трагедиями просто курит!
Только ты умеешь так выделываться. Слава богу, что Уэй младший такой особенности не унаследовал.

Безразлично глядя куда-то за дождливый горизонт сквозь монотонную пелену утреннего дождя, жду, пока Джерард остынет и отпустит мою кофту.
Его кулаки медленно разжимаются. И, черт, лучше бы он меня не отпускал. Семьдесят два часа без сна дают о себе знать. Буквально на секунду мозг в черепной коробке делает пируэт, и земля уходит у меня из-под ног. В глазах темнеет, а тело безвольно падает назад.
И только левое ухо едва улавливает крик Джерарда;

«Твою мать, Фрэнки!»

DOY Corporation presents…Mikey

Еле продираю глаза. И, о Господи, лучше бы я этого не делал. Как вода из пожарного шланга, кровь приливает к голове, ударяясь страшным напором прямо в темя.

У меня замерзли ноги. Блять, да не только ноги. Все тело мурашками покрывается.
А все из-за того, что какой-то ублюдок открыл балкон, и оттуда дует холодный ветер, аккомпанируемый шумом дождя.
Ха. Кто ещё мог это сделать?
Конечно, Фрэнк, которого рядом, походу, не наблюдается. Ну, что же можно сказать?
Оттрахал и свалил, да?
Козел.

В комнате темно, и с балкона отчетливо пахнет ночью.
Кутаясь в холодные простыни, я пытаюсь начать думать. Хотя бы о том, как я доберусь до нашего отеля, и сколько вообще времени прошло.
Еле нащупав на полу пульт, включаю телевизор. И, блять, просто соскакиваю с гребаной койки, потому что сегодня, сука, уже пятое число октября!
Мать! Это ж получается, что мы тут три дня безвылазно сидели, трахаясь с перерывами на то, чтобы отлить и снова опрокинуть в себя полбутылки текилы.
Обреченно падаю обратно на свое лежбище.
Ебать вас всех в рот!
Ничего, кроме разгневанного Джерарда, мне сейчас в голову не приходит.
Ну, может ещё то, что задница у меня жутко болит.
И то, что тошнит страшно…
И…
И…

Чувствую, что если сейчас мое лицо не окажется над унитазом, то в эту кровать вряд ли кто-нибудь ещё осмелится лечь. Пулей слетаю с нее, путаясь в простынях, и как только ступаю на пол, то с грохотом падаю.
Потому что, блять, весь пол просто сплошняком завален пустыми бутылками, гондонами и прочей херней.
Ноги еле доносят до туалета, и я, согнувшись по полам от саднящей боли в желудке, начинаю блевать, проклиная все на свете.
За исключением одного человека.
Его я убью собственноручно.

Когда отпустило, единственное, что я смог сделать – это сесть на пол голой задницей и откинуться на стену. Все тело просто ныло. Мерзкий вкус во рту, от которого снова хочется обняться с унитазом. И отвратительный холод, пробирающий до самых костей.
В промежутках между этими ощущениями короткими замыканиями проскакивали смутные воспоминания прошедших трех дней.
Хотя, скорее ночей. Днем был просто животный трах, какой-то бессмысленный укуренный бред и бессмысленные разговоры, реки текилы и снова трах. А ночью сознание очищалось от анаши, протрезвлялись мозги, и, наверно, проявлялись затупленные ранее чувства.
Но, скорее всего, для тебя это тоже было очередным трахом. Вряд ли такой как ты заметит разницу в сексе. Ты же у нас, мать вашу, герой. Тебе далеко похер на тех, кого ты видишь только для того, чтобы засадить, а потом с чистой совестью вспоминать самые яркие оргазмы за прошедшую ночь.
Мистер Меня-хотят-все-и-даже-больше. Мозги, наверно, давно гордостью заплыли, а то, что какой-то Майки Уэй попросил трахнуть его, только оттого, что в нетрезвом виде ты просто охренительно сексуальный, кажись, довело твою самооценку до уровня властелина мира.
И, может, тебе все равно. И, может, для тебя это просто секс. Но вот я сейчас сижу и думаю, какой же я, блять, идиот. Потому что мне, походу, далеко не все равно. Потому что любое воспоминание о том, что ты до меня дотрагивался, целовал, гладил – отдается во всем теле теплой волной вперемешку с мурашками и дрожью.

Посидев в таком положении минут десять, я доползаю до душевой кабины и включаю горячую воду. И когда пар полностью охватывает ванну, я забираюсь туда и чувствую, что оживаю от этого страшного сна. Сна о тебе.

Когда я выхожу из душа, то в животе начинает громко и монотонно урчать. Жрать хочется, как десятку африканских детей. Но единственное, что я могу сделать – это залить свой желудок очередной порцией текилы. Что, собственно, я сейчас и делаю, попутно натягивая джинсы, наплевав на нижнее белье.
Я выхожу на балкон, и по спине пробегает волна мурашек. Здесь максимум десять градусов тепла, и я могу запросто заработать себе ангину или что-нибудь покруче. Но мне как-то похуй. На подоконнике стоит пепельница, рядом лежит нескуренный косяк.
Радуясь всем своим нутром такой приятной мелочи, я хватаю косяк и пытаюсь выудить зажигалку из заднего кармана.
И как только она чиркает, я уже улыбаюсь как дебил.
Дым вязкой массой прокатывается сначала по гортани, потом по вниз по трахее – в легкие.
Я, не прекращая улыбаться, и не замечая больше никакого холода, сползаю по холодной стене на пол.
Так, сидя на корточках, думаю.
О тебе. О твоих руках, которые крепко обнимали меня несколько часов назад. О том, с какой нежностью ты обводил кружочки пальцами вокруг родинки на моем плече. Блять.
Заткнись.

И вот, примета, мать вашу. О говне вспомнишь – оно сразу всплывет.
Дверь громко хлопает. И догадаться не сложно, кто это может быть.

«Майки»

Майки, Майки. Что Фрэнки? Какого хера приперся, козел? Неужто меня забрать?
Слышу, как ты выключаешь телевизор и проходишь в ванну, из которой ещё веет паром и запахом дешевого мыла.
У меня мерзнут уши, и от холодной воды, которая капает с волос, я начинаю мелко дрожать.
Ты выходишь из ванной и заходишь на балкон. Меня трудно не заметить. Огромный фонарь с улицы сразу освещает мое тощее тело, и оно даже как-то неестественно светится в ночной темноте.

«Твою мать, ты же простынешь, идиот!»

«Ты что, беспокоишься, а Фрэнки?»

Ха. Похоже, тебя немного пугает такой безразлично-язвительный тон, а Фрэнк? Молчишь. Сказать нечего? Или просто опух от таких слов? Может, просто привык слышать от меня только стоны? Как никак, удар по твоей самооценке, которую я вознес до небес за целых три дня и угробил всего за секунду.
Браво, мистер Уэй. Сам себе улыбаюсь.

«Да, блять, беспокоюсь»

«Очень зря. Потому что мне насрать»

«Только не надо говорить, что ты рассчитывал на что-то ещё. Это был просто секс, без обязанностей и без последствий»

«Конечно, мистер Айеро, конечно. Никто и не спорит»

Продолжаю улыбаться, поднимаюсь и захожу в комнату, огибая твою невысокую фигуру.
Тушу косяк в горшке с каким-то непонятным цветком и, взяв с кровати футболку, начинаю ее натягивать.
Ты стоишь как истукан и просто пялишься на меня.
А я невозмутимо одеваюсь, даже не глядя в твою сторону, лишь боковым зрением отмечая, что ты не в состоянии сейчас отвести от меня взгляд.
Блять.
Иногда ты начинаешь сильно раздражать, Фрэнк. Особенно когда стоишь, дышишь как запыхавшийся конь и сверлишь меня своими большими глазищами, раскрыв свой хлебальник чуть ли не до пола.
Ну, вот чего ты добиваешься, а?
Думаешь, я после такого просто забью на все и сделаю вид, что ничего не было?
Ага, щас!
Ты уж прости, Фрэнк, но ты меня так затрахал, в обоих смыслах этого слова, что я ни о ком и ни о чем другом думать не в состоянии. Так продолжаться, наверно, будет довольно долго. Так что в твоих же интересах съебаться отсюда и не попадаться мне на глаза ближайшие несколько недель.
Но нет, блять, ты стоишь и палишь на меня, как на восьмое чудо света.
Ты не уходишь и ждешь чего-то.
Хочешь трахнуть меня снова, Фрэнки?
Немного погодя понимаю, что я это сейчас вслух сказал.

Встречаясь с тобой взглядом, меня обдает внутри чем-то вроде кипятка. Все твое лицо сейчас одним большим усилием говорит «да!»
Я просто стою и думаю, что же я сейчас сморозил. Но мысли мгновенно теряются на задворках разума, когда ты в два шага преодолеваешь расстояние между нами и валишь меня на кровать, впиваясь грубым поцелуем в мои губы.

«Хочу. Хочу. Хочу»

Какое-то фанатичное бормотание срывается с твоих губ в перерывах между поцелуями.
Я и половины понять не могу, да и честно говоря, мне как-то насрать. Говори что хочешь.
Все равно для меня твои слова не имеют значения, когда ты делаешь ТАК.
Горячий язык непонятными кривулинами путешествует по шее, заставляя выгибаться как последнюю шалаву, потому что это охренительно приятно.
Просто закрываю глаза и ною всем телом, потому что ты слишком медленно расстегиваешь ширинку моих джинсов, слишком медленно снимаешь их с меня.
Блять, какой же ты тормоз.
Мне остается только буквально схватить тебя за шкварник и оттащить от себя, чтобы самому все сделать.
Сделать быстро и правильно.
Но тут у меня просто глаза на лоб лезут. Я замираю на своем месте и чувствую, как у меня, ещё чуть-чуть, и крыша поедет.
Ты лежишь на мне, на уровне моей груди, упираясь локтями в мягкий матрас. Тебя отчего-то периодически передергивает. Ты опустил голову, смотришь на мой живот и молчишь.

«Фрэнк, посмотри на меня»

И когда твое лицо становится на одном уровне с моим, то я понимаю, в чем дело. Гнев и тупая похоть сменяется на глубокое чувство жалости к тебе.
Ты плачешь.
По щекам потоками текут слезы.
Ты не выдерживаешь такого долгого зрительного контакта, и, зажмуриваясь, утыкаешься мне в грудь и начинаешь глухо рыдать, с каждой секундой обнимая меня все сильнее.
Я из своего ступора никак выйти не могу. Я не знаю, что делать.
Простите, конечно, но успокаивать чересчур истеричных гитаристов мне ещё не приходилось. Я абсолютно неподвижен и не совершаю никак намеков на действия.
Но мои руки сами по себе тянутся к тебе и смыкаются на твоей спине, отчего ты просто начинаешь душить меня в объятиях. И я почти жалею, что обнял тебя.
Мне больно видеть твои слезы, но самое противное – я не понимаю их причины.
Тот вариант, в котором говорится о том, что ты воспылал глубокими чувствами ко мне, как-то сам по себе не укладывается в голове.
Но я почему-то до последнего лелею его в душе.
Ты не можешь успокоиться. Все также судорожно всхлипываешь, а потом снова сотрясаешься теперь уже в беззвучных рыданиях.
Меня это порядком выводит из себя.
Я приподнимаюсь, опираясь на одну руку, и уже основательно прижимаю тебя к себе, поглаживая по голове и упираясь подбородком в твою макушку.
Чувствую, что такие манипуляции возымели эффект – ты больше не трясешься как заведенный, а просто тяжело дышишь мне в грудь.
И знаешь, мне нравится. Нравится видеть тебя таким слабым и беспомощным. Нравится чувствовать себя тем единственным, кто смог тебя сломать и сбить с тебя всю эту дурацкую напускную спесь.
Тише, малыш, тише. Все хорошо. Я всегда буду рядом. Буду единственным, кто сможет сделать тебе больно, и единственным, кто сможет эту боль вылечить.
Ты трешься щекой об мой живот, вытирая слезы, а потом садишься на пол, держа руки на моих бедрах.
Молча. Не говоря ни слова, нагибаюсь к тебе и нежно целую. Так, как может целовать тот человек, который точно знает, что никому другому в этом мире ты не сможешь принадлежать.
Чушь это все, Фрэнк.
Просто я - твой лучший друг, а ты поступил по-свински, уехав и бросив меня в этой дыре.
И сейчас, это ничто иное, как просьба о прощении.
Никаких признаний.
Никаких чувств.
Никаких, слышишь?
Извинения принимаются. И тебе не стоит больше показывать мне свою слабость, а то я и впрямь подумаю, что ты меня любишь.

DOY Corporation presents…nothing

Той ночью мы долго будем выслушивать Джерарда и его идиотские вопли, которые вконец выведут меня из себя и я, посылая его на хуй, свалю в свой номер.
А ты останешься подле своего истеричного братца, вгоняя ему про то, что это не его собачье дело и что для его же блага лучше на все забить.
Все-таки, осознание того, что ещё несколько минут назад я заливался слезами на руках Уэя младшего, заставляет содрогаться даже при виде старшего.

Я еле доползу до своего номера и бессильно повалюсь на кровать, стягивая с себя футболку.
Потом придешь ты, скромно постучав в дверь. Уж чего-чего, но пунктуальности тебе не занимать. Что меня безумно радует.
Мы ещё долго будем курить, сидя на краю кровати и смотря в непроглядную черноту неба за окном.
А потом просто откинемся на подушки и молча заснем, потому что ничего другого нам не остается. А даже если и остается, то мы просто ещё к этому не готовы и, наверно, никогда готовы не будем.
Утром ты молча встанешь и оденешься. А я буду молча наблюдать за тобой. Ты уйдешь, а я стану собираться. Вскоре мы снова отправимся на концерт.
После очередного концерта мы опять пойдем на какую-то тусовку, где в усмерть напьемся, и где ты снова посмотришь на меня таким до боли знакомым взглядом.
А я снова не смогу отказать.
И ты снова возьмешь меня за руку, и пока никто не видит, мы с тобой тенью вдоль темных стен сбежим ото всех.
И все начнется заново.
И снова Dreams Of You Corporation presents.