назад

Comfortable and Confidence

Я как раз только отодвинулся от него, вспомнив, что надо позвонить родителям, прежде чем они начнут разыскивать меня.  Я поднял одеяло и встал с кровати, вздрогнув, потому что под одеялом было не так холодно, как без него. Я все еще был голый, и мой взгляд упал на мои вещи, которые были разбросаны по полу. Глаза Джерарда были закрыты, и я аккуратно положил край одеяла на место, двигаясь медленно, чтобы не разбудить его. Я шел на цыпочках, но половицы скрипели, независимо от того, насколько легко я на них наступал. Он сказал это в тот момент, когда я натягивал боксеры на свои узкие бедра,-  и опа - Джерард уже не спал.

- Я говорил серьезно насчет одежды, -  вскользь упомянул Джерард.

- Что? – пробормотал я, быстро оборачиваясь и весте с тем до конца надев боксеры.

Я оглянулся на него: он смотрел на меня,  положив руку под голову, на его лице играла легкая улыбка, а его волосы растрепались по подушке.  В его голосе сквозили эти озорные нотки, но то, как он кивнул, с самодовольной улыбкой на лице, и заставило меня переспросить. Хотя я уже и привык постоянно засыпать его вопросами, и теперь, когда между нами не было такого барьера, не было и  необходимости  иметь ответы на эти вопросы. В конце концов, у некоторых вопросов не было ответа вовсе.

- Ну да, конечно, - ответил я с сарказмом, кивнув ему. Я обошел кровать и встал возле него, с улыбкой смотря вниз на него, стараясь играть с ним в его же игру. Я коснулся его свободной руки и его пальцы обхватили мои, пока сам он продолжал смотреть на меня.

- Иногда ты действительно забавный, -  поддразнил я его, мое тело все еще отходило от недавнего оргазма, пережитого не больше, чем минут десять назад. – Но мне нужно позвонить моим родителям.  

- Тебе следует знать, что я такой не потому, что пытаюсь таким быть,  - объяснил он, - так только кажется, когда кто-то не понимает моего творчества или моих взглядов.

Я отпустил его руку и посмеялся про себя, уже выйдя из комнаты, но еще слыша, как он говорит что-то об искусстве.  Как будто старый мудрый учитель снова вселился в Джерарда, и теперь проглядывал сквозь его привычный саркастический характер. В голове больше не было пугающей мысли, что это Художник Джерард вернулся, как это было, когда он вернулся домой. На этот раз он не пытался как-то остановить меня, и так же не сдерживал своих чувств. Он просто снова говорил об  искусстве, и о том, как я что-то пойму позже и так далее.

Я снова воспользовался его телефоном, снова сжимал в руке эту трубку бледно-желто-серого цвета и слушал гудки, которые казались такими же бледно-желто-серыми. Я чувствовал прилив адреналина в груди от одной мысли, что родители могут сказать мне «нет» на этот раз. К телефону снова подошла мама, и я почувствовал облегчение. Она снова казалась такой же уставшей, как и вчера, только на этот раз для этого было меньше причин. Было не очень поздно, хотя я вообще не знал, который час, но еще было утро, вот в этом я был уверен, и было намного раньше, чем я обычно вставал по субботам. Иногда я спал почти дол полудня, поэтому мне было в новинку лицезреть, как солнце еще не поднялось так высоко. Я больше не хотел спать, потому что было слишком много вещей, которые я хотел видеть широко раскрытыми глазами.

Несмотря на усталость, мама позволила мне снова остаться «дома у Трэвиса». Я допускал такую мысль, что стоило бы менять имена, чтобы в это было проще поверить. Я немного чувствовал вину за то, что врал матери, особенно когда знал, что она так беспокоится. На какой-то момент мне показалось, что она знала, где я был на самом деле, и поэтому она так себя чувствует, но я сразу же выкинул эту мысль из головы; никто не знал, что я здесь. Никто просто не мог этого узнать. Джерард единственный покидал квартиру, и у людей не было никакой возможности как-то пронюхать о том, кто еще был здесь тоже с ним. Трэвис и Сэм наверняка занимались какой-нибудь хренью в эти выходные, как и обычно. Не думаю, что они могли заметить меня здесь, не говоря уже о том, что они не замечают и моего отсутствия.

Я повесил трубку после этого короткого разговора с мамой, и затем быстро вернулся в комнату Джерарда. Я все еще был в одних только боксерах, и, несмотря на тепло солнечных лучей, уже рассеялось ощущение тепла тела Джерарда.

Когда я вернулся в комнату, он все еще был в постели, его глаза были закрыты, а грудь поднималась и опадала под простыней. Я улыбнулся про себя, думая о том, как умиротворенно он выглядел. Я размышлял, как рано он встал, учитывая, что у него было время и погулять, и купить то, что было в пакете. Когда мы целовались в его постели, от него пахло так, будто он только из душа, то есть, у него еще и на это хватило времени.

Он, должно быть, встал вместе с солнцем, сказал я себе. Он выглядел так, будто уже вечер и у него выдался нелегкий день.

Не желая его будить, я не стал забираться на кровать, чтобы лечь рядом с ним - вместо этого я решил немного прибраться и посмотрел на пол в поисках своих вещей, которые я разбросал здесь. Но я не нашел никаких следов своей красной футболки, хотя она должна была бы очень выделяться на этом почти бесцветном фоне, и найти ее не было бы никаких проблем, но повсюду были только темные простыни, которые были здесь и до меня.

- Что-то ищешь? – внезапно спросил он, заставив тем самым меня подскочить. Я сидел на корточках и заглядывал за тумбочку, когда тишину сотряс его голос. Я взглянул на него и увидел, что теперь он выглядел так же бодро, как и обычно. Приподнявшись на локте, он смотрел на меня и озорно улыбался, но я понятия не имел, почему.

- Мою футболку… - ответил я, замолкая, так как вернулся к поискам. Я был даже рад, что сижу чуть ниже кровати, и, таким образом, часть моего полуобнаженного тела скрыта.

- Ее нет? – спросил он, приподнимая бровь. Я встретился с ним взглядом, и сразу понял, в чем дело.

Он стащил мою футболку.

- Верни ее, - попросил я, наполовину в шутку, но и наполовину серьезно.

Я подошел к кровати, сел на край рядом с ним и пошарил по одеялам. Учитывая, что сам он все еще был под одеялом, я предположил, что футболка не могла деться куда-то далеко; она наверняка в этой же кровати.  Но мои поиски окончились ничем, и едва ли Джерард мне как-то помог в этом.

- Я говорил тебе, - снова напомнил он,  – это правило моего дома. Ты остаешься на выходные – никакой одежды, – он улыбнулся одной из своих  кривых улыбок, слегка показывая зубы.

Его улыбка была очень заразительна, и, несмотря на всю свою уязвимость, я ответил ему тем же. Он будто ожил от этой улыбки, и положил руку на мое голое плечо.

-  Вивьен соблюдает то же правило, когда приходит ко мне, - сообщил мне Джерард,  напоминая о его подруге, которую я знал без одежды.  -  Так что и нам следует поступать так же.  

 Я вздохнул, и решил использовать против него почти его же слова:

-  С каких пор мы стали так ревностно следовать правилам?  

- Очень смешно, - ответил он, пробегая пальцами по моему плечу, едва касаясь.

- Но я не шутил, -  я снова передразнивал, отстраняясь, -  Так только кажется….. -  я самодовольно задрал нос, но он только покачал головой.

-Это не поможет тебе вернуть твою футболку.

- Отлично, - ответил я, встав. – Я все равно думал принять душ, так что она мне не нужна.  

- Ну так иди, - ответил он, указывая в сторону ванной, - все в твоем распоряжении.

Я улыбнулся, закатив глаза, после того как он попытался ухватиться за край боксеров и стянуть их с меня, и путь до ванной я прошел, на всякий случай не выпуская края ткани из рук.

Я не знаю, почему так стремился остаться в одежде. Как будто он не видел меня без нее. Как и наоборот. Его скрывало одеяло, но под ним на нем ничего не было.  Может, дело было в защите, которую, как мне казалось, дает мне моя одежда, подумал я, включая воду. Я хотел оставаться одетым, хотя бы во что-нибудь, так я чувствовал себя безопаснее. Я всегда знал это, и с тех пор, как все вокруг стало таким новым, мне нужно было хоть за что-то уцепиться, что было мне привычно. И этим чем-то были мои трусы.

После того как пар стал заполнять комнату, я уже знал, что мне придется избиваться от последнего элемента одежды и оказаться совсем голым опять. Я чувствовал себя немного грязным после всего, что было за последние 24 часа. Я был липкий от пота и всего остального, и кроме того мне нужно было окончательно проснуться, и для всего этого мне нужен был горячий душ.

Мне всегда казалось немного странным принимать душ дома у других людей, но Джерард был не такой, как другие люди. Кроме того, от него так хорошо пахло, что мне тоже захотелось, чтобы так пахло и от меня. Я убедился, что дверь в ванную закрыта, когда я  снимал свои боксеры, и, довершая тем самым свою паранойю, я положил их под раковину, чтобы уж наверняка. Встав под душ, я нашел много разных бутылочек в углу душевой кабинки, названия на этикетках многих из которых я не знал. Я решил не пользоваться тем, чего я не знаю, и поэтому просто довольствовался струям воды, бежавшим по голове. В конце концов, я нашел кусок мыла, и проблема была решена.

После душа, когда я ступил в заполненную паром комнату за полотенцем и протянул руку, то схватил лишь воздух. Полотенца исчезли, и я не нашел их даже под шкафом, я так же заметил, что моих боксеров тоже больше нет. Дверь была приоткрыта, а это означает, что каким-то образом Джерард отпер замок и вошел, обеспечивая четкое исполнение его нового правила.

Джерард оказался умнее, чем казался, и это о чем-то да говорило.  

Я не знал, злиться мне, смущаться или  сделать вид, что я ничего не заметил. Я знал, он делал все это для того, чтобы я рос, чтобы увидеть, что я скажу или сделаю, но я сейчас был не в том настроении.  Когда мы занимались искусством, все было иначе. Он учил меня чему-нибудь, или показывал мне, что он думает. Тут было что-то совсем другое, с чем я уже не хотел иметь дела.  Секс был личным занятием, это он сказал мне меньше чем час назад. Он и сам казался другим человеком в тот момент. Его волновали мои чувства, и он хотел быть уверен, что со мной все в порядке, и теперь он украл мои трусы? Заявлял, что нагота в его доме - правило? Ну и что, что Вивьен следовала этому правилу. Это не значило, что мне тоже хочется так делать. Я не хотел этого.

Я долго ждал в ванной, но, как я и думал, в конечном итоге пришлось выйти. Мои волосы все были мокрые, и вода капала с меня, как с тучи, но я понимал, что должен был идти. Может, если от меня его пол и все его вещи промокнут, может, вот тогда он осознает свою ошибку, не оставив мне даже полотенца.

Я вышел из комнаты, недовольный, зная, что если я собираюсь сделать это, то сделаю это быстро. Воздух, окруживший меня, вдруг показался ледяным, и моих рук не хватало на все тело, чтобы не мерзнуть так. Я прикрылся руками, как стыдливая девчонка, чтобы скрыть хоть какую-то часть своего уродливого тела. Я знал, что все остальное тело почти красное от щек до пальцев на ногах, от стыда, но что бы он мне не дал – даже если он вернет мне одежду – все было бы лучше. Надо было как-то пережить это сейчас.

- Куда ты дел мои боксеры? -  спросил я, ступив в коридор. Сначала я заглянул в его комнату, но нашел лишь пустую кровать и, услышав шелест бумаги,  переключил внимание на кое-что другое. Он был в гостиной, на своем жутком оранжевом диване и читал субботнюю газету, разложив ее на коленях. И, кстати, это было единственное, что было у него на коленях. Он тоже был голый, правда, он при этом чувствовал себя намного комфортнее, чем я.

Он отвлекся от чтения и слегка надменно взглянул на меня, улыбаясь и качая головой.

- Я говорил тебе, Фрэнк, -  спокойно сказал он, перелистывая страницу, кинув на меня быстрый взгляд,  – никакой одежды. Это правило.

Я тяжело вздохнул и покачал головой, отчего капли воды упали на его газету. Он только усмехнулся и перелистнул дальше, игнорируя мое недовольство. Я продолжал стоять, чувствуя себя по-дурацки, и с каждой            минутой мне становилось все холоднее. Я оглядел комнату в поисках хоть какой-нибудь подсказки, куда он дел мою одежду. Я хотел спорить с ним, но это оказалось намного сложнее, чем я представлял себе, находясь в ванной. Я бесился из-за этого, да, но я понимал, что он просто шутит. Я знал это потому, что я так же знал, что он слишком заботится обо мне.  Когда он отвлекался от печатных строк, я видел тот зеленый блеск. Он все еще не хотел вредить мне, но я столько раз пытался убедить его, что все ок, что он поверил мне, и теперь собирался делать, что хотел. Я сказал ему, что он может – должен признать, что я сказал именно так -  и теперь нет смысла противоречить своим собственным словам, потому что я знаю, Джерард бы тоже не стал так делать. Мне совсем не нравилась его шутка, но по его глазам и языку его тела я видел, что он просто дразнит меня. Или проверяет.

В этом все и дело,  сказал я себе,  ухватившись за эту мысль. Может он просто проверял меня, желая посмотреть, как я буду вести себя в такой ситуации?  Он уже не раз так делал, почему бы ему снова не заняться этим?

Я быстро обернулся, осматривая комнату, выискивая хоть что-то. Я не знал, что искал, пока не сфокусировался на черной двери. Я направился в его комнату, в его обитель плача и воспоминаний. Я потянулся за одеялом, что лежало на кровати, где недавно лежали и мы, и обернулся в это одеяло. Я услышал его шаги позади себя, он зашел в комнату и вздохнул, стоя позади.

- Хитрюга, - пошутил он.

Я широко улыбался, сжимая края одеяла в руках, почему-то жутко радуясь, что я его «обхитрил». Поначалу он был главным, но потом, когда я понял, что это лишь игра, я начал обыгрывать его, потому что знал, что у меня есть свои преимущества. Я был уверен, что смогу победить в ней.

- В конце концов, я все равно достану тебя,  - снова этот шутливый тон с оттенком заботы. Он положил руку мне на плечо, застав этим врасплох. Его лицо уже не выражало никакого высокомерия или типа того; он выглядел так, будто хотел обняться. Он стоял рядом со мной, все еще голый, и  я не позволял моим глазам посмотреть ниже. Вместо этого я позволил опуститься моей гордости и нырнул в его объятия.  

Он запустил руку мне в волосы, опуская другую на мою спину, прижимая складки одеяла. У меня была только одна свободная рука, чтобы обнять его за талию, другой я все еще держал одеяло, чтобы оно не свалилось с меня. Я вдруг понял хитрость Джерарда, когда он пытался скользнуть рукой под одеяло, в попытке сорвать его с меня. Я отстранился от него, вцепившись в свой спасительный кусок ткани.

- Отлично, - развел он руками, будто сдавался, - когда ты будешь готов, я буду здесь.  

Я кивнул в ответ, наклонился к нему как раз вовремя -  он поцеловал меня в лоб. Я держал одеяло обеими руками, хотя его руки уже и не пытались избавить меня от него. В его объятиях я чувствовал ту же безопасность, что и в одежде, чью функцию теперь выполняло одеяльце. Но я не собирался избавляться от него, по крайней мере, сейчас. Я понятия не имел, когда он перестанет прикалываться надо мной, но у меня были все выходные, чтобы выяснить это.

***

На протяжении всего дня я понял, что он был непреклонен. Наоборот, он становился еще настойчивее. Он решил прибрать постель после наших увеселений, и да, он убрал – когда я зашел в спальню, то увидел только голый матрас и больше ничего: он убрал абсолютно все, во что я мог обернуться, и хрен его знает, куда он все это дел. Он проделал то же самое со всем, во что я мог спрятать свое тело, включая свою одежду, наволочки – даже маленькие полотенца для посуды на кухне.  После он собрал все тканеподобные вещи, свалил их в шкаф и повесил на него замок. Я смотрел на это все и не знал, что и думать. Я был занят созерцанием того, как двигались его мышцы, когда он пытался закрыть дверцу шкафа, так что мне было не до мыслей о чем-либо еще. У меня все еще было мое одеяло, которое я не выпускал из рук, так что я был в безопасности. Джерард не стал забирать его у меня, но все равно ясно давал понять, что он не изменит своего решения.

Он хотел, чтобы я был голым.

Его же одеждой остался только розоватый оттенок его собственной кожи, и это не мешало ему заниматься своими делами. Он закончил читать свою газету, съел завтрак,  покормил птицу, и его вообще не заботила его нагота. Почти все это время я наблюдал за ним, чувствуя смесь страха и непонимания того, как он вообще может так делать.

Все это немного пугало меня. Голым я бывал только у врачей, ну или когда родился. И ни то, ни другое не было чем-то хорошим, кстати. Даже когда я носился голый по дому, когда был совсем маленьким – это тоже было не очень классно, потому что меня за это ругали. Джерард не ругал меня; он наоборот поощрял и даже требовал этого от меня. Он начал с простой шутки, но это было только для того, чтобы заинтересовать меня; начать короткую игру, чтобы я понял, что все не так серьезно. Мы и так много говорили о своем будущем, о том, как это все неправильно, и как мы не хотим причинить друг другу боль. Нам нужно было что-то легкое и воздушное, чтобы занять этим головы.

Просто побегать голышом – вот что нам было нужно.

Ну, по крайней мере, хотя бы ему. Я все еще не расставался со своим одеялом. Джерард был не очень этому рад, но он позволял мне это. Когда я буду готов, я сброшу его (я надеялся, что это случится до ночи воскресенья, потому что был более, чем уверен, что буду привлекать слишком много внимания, если пойду по улице в одном голубом одеяле). Я не очень много думал об этом, а вместе с этим и меньше волновался. Как всегда, рядом с Джерардом я чувствовал себя в безопасности. Наверное, я просто не чувствовал себя в безопасности с самим собой.

Я заметил, что слишком тщательно наблюдаю за этим гребаным одеялом, буквально охраняю его. Я уже потерял всю свою одежду и даже позволил ему похитить мои боксеры, так что я не хотел снова так просчитаться. Я не просто защищал свой импровизированный щит от самого Джерарда – я не позволял ему даже соскальзывать с меня, даже на пару сантиметров, даже когда Джерард уходил из комнаты. Я только сильнее вцеплялся в него, в эту надежду на безопасность. Я не хотел снова быть обнаженным и уязвимым, даже ненадолго, даже когда был один.

- Почему ты не хочешь раздеться, Фрэнк? – спросил меня Джерард, когда он выходил из ванной.  Я сидел на том самом диване, цвета гнилого апельсина, и почувствовал, как его тело легко опустилось на диван рядом с моим. Он положил руку мне на ногу и провел ею вверх-вниз, но он совсем не собирался лишать меня последнего клочка одежды.

- Хммм… - начал я, заметавшись взглядом по комнате. Мои слова никогда не звучали так красиво, как его, даже внутри моей головы, так что я с трудом формулировал то, что хотел ими выразить.

 – Я не знаю. Я не хочу. Этого достаточно для причины?

Он рассмеялся, мои слова позабавили его:

- Нет, для меня не достаточно.

Я закусил язык, не зная уже, как ему угодить. Он перестал гладить мое бедро, и наклонился вперед. – Этому должна быть причина. И мне интересно, что же это за причина, -  он оглядел меня сверху донизу, заставляя меня подобрать выбившиеся края одеяла, - я о том, что я же тебя уже видел, так что дело не в этом.

- Я знаю… – я отвел взгляд, видя отражение правды в его глазах,  – просто, теперь по-другому.

- Насколько по-другому?  – спросил он, но что-то в его голосе подсказывало мне, что он уже знал ответ.

- Я не знаю… - как будто это была моя новая любимая фраза. – Какой во всем этом смысл? Ты уже видел меня.

- Да, видел, но это было во время секса, -  он сказал слово «секс» так, будто это было нечто сверхзапретное– Сейчас это не имеет ничего общего с сексом.

- Да ладно? – я был почти в шоке.

На мой взгляд, раздевание всегда относится к сексу.  Это единственная причина, по которой вы раздеваетесь; чтобы трахаться. И тогда уж приходится вылезать из одежды. Из всей одежды целиком. Это одна из причин, почему это так страшно. Я уже умел избавляться от этого страха, но только временно. Если Джерард захочет трахаться прямо сейчас, я был уверен, что тогда я позволю ему стянуть с меня это одеяло. Я уже был в его постели, аж два раза. Но теперь дело не в этом, он прав. Джерард не хотел секса; я быстро глянул на его бедра, чтобы убедиться в этом. Он не был возбужден, и было еще слишком рано (и я был слишком нервным).  Если дело не в сексе, зачем еще когда-либо обнажаться? По-моему, это все равно, что есть, не будучи голодным. Абсолютно бессмысленно.

 - Да, - Джерард кивнул, – меня не волнует, будем ли мы заниматься сексом снова. Но я хочу увидеть тебя без одежды.

- Зачем?

- Затем, что я хочу, чтобы ты чувствовал себя комфортно рядом со мной.

- Я уже был голый, чтобы заниматься сексом, - сказал я, удерживая мысли в голове, – неужели этого недостаточно?

- Но как насчет тебя самого?

- Что? -  спросил я, сильнее сжимая одеяло в руках. Я не хотел быть голым, и это одеяло спасало меня от этого.

Он вздохнул, понимая, что вся концепция того, что он хотел до меня донести – что бы это ни было – пока оставалась непонятой мной. Он оглядел комнату, снова поджимая губы.

- Ты чувствуешь себя уверенно, Фрэнк? -  внезапно спросил он.

- Эммм, я не знаю, - снова ответил я, потому что меня опять застали врасплох его слова. Почему он так рандомно переключается с темы на тему, как сейчас? Он будто хотел запутать меня до смерти,  если мое смущение не сделает этого первым. – Наверное.

- Я вот чувствую, – заявил он, как будто я в этом сомневался. Он улыбнулся сам себе, слегка даже тщеславно, - я реально чувствую себя уверенным.

Внезапно он вскочил с дивана, галантно присел передо мной, положив руки себе на бедра, и задрав подбородок.

- Я уверен достаточно, чтобы расхаживать по своей квартире голым целый день, что я и делаю, -  он снова вскочил, принялся ходить, подтверждая свои слова. Он остановился возле клетки с голубем, его штучками для рисования, и его черной дверью. Он выглядел, как сумасшедший. Голый сумасшедший. Я смотрел на него, превращаясь в само удивление, до сих пор недоумевающий и заинтригованный тем, что передо мной происходило.

- Ты не поверишь, как часто мне приходилось влезать в свою одежду, когда ты приходил ко мне в гости, - вздохнул он, окунаясь в воспоминания.

- Но почему? – спросил я, прежде чем понял, что сказал. Он вскинул брови, покачал головой, глухо рассмеявшись.

- Ну, прежде всего потому, что я бы напугал тебя, если бы подошел к двери вообще без ничего, разве нет? -  он посмотрел на меня,  снова поджимая губы, но не ожидая от меня ответа. – Кроме того, я носил одежду потому, что ты был не готов видеть меня таким. Вообще, на самом деле, ты никогда не должен был видеть меня голым. Как и я – тебя.  

Он помрачнел, опустив глаза на свое тело. Я не был уверен, но черт, мог поклясться, что он хмурился из-за себя. Он был слишком далеко от меня, пусть и был всего лишь возле той расписанной стены. Я хотел, чтобы он вернулся сюда и сел рядом со мной, чтобы он не смотрел куда-то вниз так печально и недовольно. Мы оба знали, что это неправильно,  но с того момента, как мы начали играть в свои маленькие игры, мы напрочь забыли обо всех правилах другого, «реального» мира.

Он быстро снова переменился в лице, больше потому, что ему пришлось,  и снова заговорил, глядя прямо перед собой.

- Но мы все равно сделали это, отдались друг другу. Мы раздевались, прежде всего, чтобы заниматься сексом, но сейчас, - он посмотрел на меня и начал медленно идти назад. Я сидел уже на самом краю, наблюдая за ним, как за чудом, но потом я снова вернулся вглубь этого проклятого дивана, на свое место. Будто подошел к краю уступа, и трусливо прижался обратно к скале. Он снова сел рядом со мной, снова положил ладонь мне на ногу.  

- Теперь мы можем снять друг перед другом всю свою одежду по другой причине. Мы можем чувствовать себя комфортно рядом друг с другом, если хочешь, - добавил он.

Я никогда не понимал его интерпретации хорошо. Даже когда речь шла об искусстве, мне было нужно, чтобы он все мне объяснил. Однако теперь все это вышло далеко за пределы искусства. Мы оставили его позади так давно - и я не знаю даже, вернемся ли мы к нему. Я знал, что мы могли бы, уж Джерард точно. Он не мог бросить все вот так просто. Искусство было чем-то трехмерным. Я мог схватить это и удержать в руках. Если я не могу создать свой собственный вид и выражение чего-либо, то я, по крайней мере, могу оценить что-то, красоту чего-то. А отношения – я понятия не имел, за что можно ухватиться здесь, кроме жалкого одеяла вокруг меня.

- Я не понимаю, к чему ты клонишь, - наконец сказал я, мой голос звучал мертво и скучно.

- Все дело в комфорте, Фрэнк, - сказал он мне, показывая что-то руками, - для того, чтобы чувствовать себя удобно со мной, тебе нужно чувствовать себя удобно с самим собой. Как в одежде, так и без нее. А чтобы чувствовать комфорт рядом с самим собой, нужно быть уверенным.

Как только его губы произнесли это забытое богом слово, то как будто кто-то кликнул мышкой. Он хотел, чтобы я разделся не из-за игры, не для того, чтобы поиздеваться надо мной, или устраивать запутанные клубки мыслей в моей голове. Он сделал это все, чтобы быть ближе ко мне. Он хотел, чтобы мне было хорошо рядом с ним, настолько, что я могу раздеться и бродить с ним по его дому, и плевать мне на все остальное в этом мире. Между нами была какая-то связь во время секса, но мы пропустили много шагов в процессе наших отношений. Мы бросились в это слишком быстро; Джерард признавал это. Так же, как признавал и то, что хотел бы, чтобы все было лучше. Правильнее. Я думал, что опять речь шла только о сексе. Если мы не собирались проскочить все шаги (есть ли вообще в сексе такие шаги, и если есть, то какие?), то нам нужно время.

Но, как я уже понял, речь не только о нем; о намного большем, чем просто секс. Здесь были эмоциональные стороны, которые были у всего, не только у чего-то осязаемого. Он хотел убедиться, что мне хорошо – не в том смысле, что моя задница больше не будет кровоточить, но в том, как я чувствую себя рядом с ним. Ему было хорошо наедине с собой, он хотел, чтобы и мне было хорошо с собой,  и еще он хотел увидеть все это сам.

Он быстро понял, что для меня это не так просто, как и для него. Он не мог придумать правило и ожидать, что я пойму, что к чему и буду следовать этому правилу, понимая, почему так, а не иначе. Он должен был вернуться к началу, к самым корням, и это была уверенность. Я должен уметь быть с собой, чтобы быть с ним. И было и так ясно, что я пока не уверен в себе. Я только начинал приспосабливаться; я уже был намного лучше, чем когда пришел сюда в первый раз. Тогда я почти не знал себя, и не имел никакой уверенности. И это при том, что тогда на мне была моя чертова одежда.

А в тот момент, когда я ступил за порог его спальни, я начал строить то, что уже считалось пропавшим без вести где-то в моей душе, потому что так было нужно в самом начале. По сути, этому уроку Джерард никогда не учил меня, но есть вещи, к которым ты не можешь быть готов и которые ты не можешь контролировать. Джерард это понимал, и он пытался действовать, когда что-то уже происходило сейчас, в данный момент, и то же самое делал я, только намного медленнее. У меня уже было достаточно уверенности, чтобы раздеваться из-за секса. Я будто остановился на этом. Будто я что-то закончил. Раньше у меня был внешний мир и Сем с Трэвисом были моими наставниками. Теперь Джерард был моим наставником (помимо остального) и прямо сейчас он показывал мне, что во всем было намного больше всего. Разные углы, точки зрения, разные толкования.

И теперь он будто ударил меня еще одним осознанием реальности, которая била так же сильно, как удар током. Повсюду было искусство. Он все еще был моим учителем, который обучал меня искусству, но теперь наши уроки разошлись. Он учил меня путям мира, в этот раз используя секс и нашу дружбу как примеры. Он не только научил меня тому, как работает секс в физическом смысле, как сегодня утром, но намного глубже – как ночью, когда я понял, как это, стать всем. И тогда, он стал учить меня как чувствовать себя удобно и уверенно в собственном теле. Снова и снова мы натыкаемся на искусство, даже если картин уже нет. Он был художником; он не мог отказаться от своего ремесла, но он мог находить его в чем-то еще.

Внезапно, его рука начала ползти по моему бедру, его пальцы с нетерпением танцевали возле складки одеяла, под которой пряталась моя уверенность. Он начал пробираться под ткань,  двигаясь медленно, все было серьезно и он осторожно переводил взгляд с моего тела на мои глаза. Мы оба -  и он, и я - поняли, что это была уже не игра, в которую мы играли, но урок, которому он собирался меня научить. И он хотел быть тем же добрым и заботливыми учителем, который у меня был, тем учителем, который нежно вел меня за руку сквозь этот мир.

Я не сразу понял, что происходит и потому не начал бороться и сопротивляться тому, что он собирался сделать. Но что я понял, так это то, что Джерард все еще учил меня, и я позволил ему вести урок дальше – скользить рукой под тканью, вытесняя ее с площади моего тела. Он выпустил меня из хлопковой тюрьмы, сталкивая одеяло с моих плеч. Он уже собирался встать и пойти отпереть шкаф, чтобы я мог изменить свое решение, но как только он начал двигаться, я коснулся его плеча, и он увидел в моих глазах решение. Я никуда не собирался, как и он. Одеяло осталось на полу, а мы снялись с места и принялись расхаживать по его квартире, источая уверенность наши обнаженных тел.

Джерард помог мне сделать первый шаг, протянув мне ладонь, которую я с нетерпением схватил. Я дрожал, еле держась на ногах, больше потому, что был не уверен, что я делаю. Чувства, мысли и гребаное всё окружало меня, и я был рад, что он крепко держал меня за руку, чтобы вести меня вперед. Мы повторили тот же маршрут, которому он сам следовал несколько минут до этого, держась за руки. Он  слегка покачивал бедрами во время ходьбы, и посоветовал мне сделать то же самое. Мне все еще было непривычно все это, и я пытался не думать о том, что я голый, но вместе с теплой рукой Джерард, которая сжимала мою слабую, мне было легче продолжать идти, говорить и, в конце концов, почти что танцевать вместе с ним.

- Вот ты и идешь, – счастливо улыбнулся он, когда я сделал первое движения. Я чувствую, как весь краснею, и тайно только одобрил его действие. Вместе с его искренней улыбкой, еще светившейся на его лице, он поднял мою руку вверх и, обведя ее через плечо, заключил мня  в своих объятиях. Я чувствовал его обнаженное тело вплотную со своим, и теперь я знал, как это, быть уверенным.

Наконец-то я понял это, но что было важнее – я был готов учиться дальше. Еще так много всего, чего я не знаю.